Перелётный жених. Книга третья

– Приятных снов! Если что – кричи.

Лев Мартынов:-) разбивает яйца

21 мая, 7:14

Ферма Якунинка, где-то в аргентинских пампасах

Доступно: друзья поблизости

На рассвете кто-то стукнул в закрытое окно.

– Чего надо? – недружелюбно буркнул Лев, продирая глаза.

Стук повторился. Короткий, четкий, будто молоточек с одного удара загоняет тонкий гвоздь в раму по самую шляпку. Почти сразу, вдогонку, по стеклу мягко хлестнули веером из огромных перьев. Хлипкий накидной крючок не выдержал, выскочил из колечка и повис, позвякивая. Оконные створки, скрипнув на несмазанных петлях, распахнулись, и в комнату просунулась сплюснутая голова на тонкой волосатой шее. Мутный глаз, выпученный донельзя, сфокусировался на человеке, испуганно вжавшемся в перину. Ой, можно подумать, вы бы не испугались. Мало того, что всю ночь снились вампиры и оборотни в погонах Следственного комитета, так еще и поутру – такая неприглядная явь.

– Уходи! – тихо сказал Лев, надеясь, что это прозвучит уверенно и с очевидной угрозой.

В ответ раздалось хриплое шипение, словно простуженная змея подавилась поролоновым шариком. Длинная шея склонилась еще ниже, черный клюв ущипнул Перелётного жениха за самый кончик носа.

– Ах ты, свинья пернатая! Кыш отсюда! Кыш!

Страус обиженно крякнул, но с места не сдвинулся.

– Ах так? Тогда я уйду.

Лев нашел ванную и умылся. Урчащий желудок, подобно навигатору, безошибочно привел его на кухню, где хлопотала Дуняша.

– Проснулся? Славно. Я как раз завтрак готовлю. Поможешь снять видосик со страусовыми яйцами?

– Их ты тоже собираешься облизывать? – уточнил Лев, потирая кончик носа.

– Нет, это слишком просто, для такого и фото бы сгодилось. А мы устроим настоящее представление. Держи телефон, камеру пока включай.

Она сняла фартук, явив взорам потенциальных зрителей платье василькового цвета, сдернула косынку и пригладила непослушные волосы. Достала из сундука шашку в потертых черных ножнах.

– Это наша семейная реликвия. Ей больше ста лет, а сверкает, как новенькая!

Клинок выскользнул из ножен с залихватским свистом. Дуняша раскрутила его левой рукой, выписывая «восьмерки», потом очертила сверкающий круг над головой, со свистом рассекая воздух, перехватила эфес правой рукой и, развернувшись вполоборота, утихомирила, прижав шашку к бедру.

– Снял? Нормально? Покажи.

– Очумительно, – Лев протянул телефон. – Ты как ниндзя. Вжух! Вжух!

– Ниндзя лица прятали от стыда, что не умеют сечься, как казаки, – усмехнулась девочка. – Давай еще дубль.

В итоге записали не меньше дюжины видеороликов, пока не добились совершенства.

– А для чего эти выкрутасы? – спросил Лев.

– Увидишь.

Казачка поставила на стол большую фарфоровую миску, расписанную синей краской под гжель. Внутри, по белым стенкам, как по снежным склонам, скользили дети на санках, они спешили поскорее оказаться на донышке, где ждет груда новогодних подарков. На первый взгляд, сплошные радости и веселье. Одна загвоздка: нарисованные мальчики и девочки застыли в вечном движении, шансы добраться до дна – равны нулю, оттого и лица у малышей уже заранее грустные.

– Теперь самое главное.

Она взяла с подоконника плетеную корзину, напоминающую гнездо, там, в ворохе соломы, лежали пять гигантских яиц. Формой и размерами они напоминали мячи для регби.

– Скорлупа толстенная, а внутри еще пленка, ножом ковырять запаришься. А шашкой – чик, и готово.

– Шутишь? – Лев опустил телефон и удивленно посмотрел на девочку.

– Снимай, не отвлекайся!

Дуняша покачала на ладони одно яйцо, затем другое, но оба отложила обратно в корзину, а третье вполне устроило. Девочка обхватила его длинными пальцами левой руки, как заправский квотербек, подбросила, придавая небольшое вращение. Яйцо ввинчивалось в воздух и, казалось, сможет пробить потолок, подняться высоко в небо и заменить собой Луну, но так казалось лишь пару секунд. Потом тяжелая сфера обрушилась вниз – ядерная бомба или, скорее, метеорит, падающий на мирный город. Синенькие дети побросали санки и молитвенно сложили нарисованные ручки, предчувствуя скорейший армагеддец. Их керамический мир вот-вот разлетится вдребезги, проломится стол, а потом и пол из незнакомой, но с виду крепкой древесины. Финальный взрыв в погребе расколошматит банки с соленьями на зиму, и можно запускать титры под траурную музыку.

Спасение пришло, как всегда, в последнюю секунду. Казачка выждала, пока тяжелое яйцо приблизится к миске на критическое расстояние, и ударила снизу вверх, без замаха, острием клинка рассекая толстую скорлупу по диагонали. Желток, размером с кулак, в облаке мутноватого белка, плюхнулся в миску, смывая все неразрешимые психологические проблемы нарисованной детворы. Скорлупа, сбитая с толку вероломным нападением, отлетела в дальний угол кухни и приземлилась в мусорном ведре.

– Снял? – девочка горделиво подбоченилась.

– Снял, – кивнул Лев. – Очень круто получилось.

– Верю, но давай сразу запишем еще дубль.

На столе появилась вторая миска, черная, прозрачная и без картинок. Дуняша повторила трюк с удивительной точностью, разве что скорлупа улетела чуть дальше и прилипла к стене, но этого никто в Интернете не увидит. Все, что попало в кадр, проделано безупречно.

– То, что надо, – Дуня просмотрела видео, взяла тряпку и пошла оттирать скорлупу со стены. – После завтрака смонтирую и загрузим.

Лев прокрутил ролик в замедленном режиме, присматриваясь к ее расчетливо-плавным движениям, а потом произнес одну из тех фраз, с которых обычно начинаются все проблемы.

– Ну, это и я так смогу.

– Уверен? – хихикнула казачка. – Готов рискнуть?

– Конечно! Всего-то нужно ударить вовремя и в нужную точку. Давай, ты же хотела записать со мной видео на вашей ферме.

Лев даже на мгновение не усомнился в своих возможностях. Раз у девчонки получилось, значит, это не сложно. Самонадеянность – она ведь не только тверже алмаза, она даже полимеризованный фуллерит^[4] превосходит.

Поначалу все шло гладко – яйцо он подбросил. Правда, оно тут же отклонилось от вертикальной оси и устремилось куда-то вбок, но Лев сделал шаг в сторону, чтобы перехватить, и ударил сбоку, как бейсболист, разбивающий лобовое стекло машины любовника своей жены. Причем то ли ударил слабо, то ли клинок повернул неудачно, но получилось сикось-накось. Яйцо не раскололось сразу, а покатилось вверх по сабельке, на его соломенно-желтом боку проступила борозда и скорлупа треснула, но внутренняя пленка еще держалась. За секунду, вряд ли дольше, распадающийся шар добрался до эфеса, ударился о большой палец, вытянутый вдоль клинка, подпрыгнул, и уже на уровне лица, наконец-то, лопнул. Крупные осколки скорлупы прилипли к бороде, а вязкая жижа заляпала красную рубаху, потекла по джинсам – и в самые лапти.

– Снято, – Дуняша кусала губы, чтобы не расхохотаться. – Еще дубль?

Лев Мартынов:-) обувает коня

21 мая, 15:02

Ферма Якунинка, где-то в аргентинских пампасах

Доступно: друзья поблизости

Постиранная одежда сушилась на веревке во дворе. Льву выдали во временное пользование желтую ситцевую косоворотку и лиловые шаровары. Правильно, не выйдешь же в одних трусах знакомиться с хозяевами фермы. Родители Яши и Дуняши вернулись из Буэнос-Айреса, где решали какие-то скучные вопросы с руководителями крупной сети супермаркетов. Более разных по темпераменту людей представить невозможно, а гляди-ка ты, сколько лет вместе. Математик увидел бы здесь два числа противоположных по знаку, но равных по модулю. Лев же только присвистнул, за что и получил мокрым полотенцем по шее.

– Не свисти в доме, денег не будет! – отрезала Наталья Гавриловна, статная женщина, постриженная под Мирей Матье.

Она придирчиво осмотрела кухню и с одержимостью енота перемыла посуду заново, поминутно отпуская ехидные замечания о грядущих проблемах дочери в семейной жизни. Потом энергично шуганула всех из дома, чтобы не мешались под ногами, и затеяла грандиозную уборку.

На веранде в кресле-качалке медитировал Степан Пантелеевич, высокий, плечистый казак, не старик, но седина уже вцепилась в его окладистую черную бороду с двух сторон, оставляя симметричные отметины. Спокойный и медлительный, как трехпалый ленивец, отец семейства курил самокрутку. Лев принюхался, но нет, обыкновенный табак.

– Это тебе сапоги треба, хлопчик? – спросил патриарх. – Тады скидай лапти.

Неторопливо снял с пояса тонкую бечеву, завязал узелок на конце. Жестом подозвал Льва и, ухватив его за босую пятку, резко вывернул ногу назад. Зажал между коленями, как кузнец, решивший подковать коня. Измерил длину стопы, ширину в трех местах, окружность голени, каждый раз затягивая на бечевке новые узелки, все разные, хотя смотреть через плечо неудобно, но Лев разглядел двойные и тройные, а также узлы с дополнительной петлей. Покончив с одной ногой, Степан Пантелеевич откусил бечевку в нужном месте и снова завязал узелок. Снял мерки с другой ноги. Нехотя встал с кресла, разложил две веревочки на перилах, сравнил и покачал головой.

– Вишь ты, яка заморочка…

Узелки на двух мерках не совпали. Одним раскроем не обойдешься, придется каждый сапог подгонять по отдельности.

– Итимать, – вздохнул казак и пошел в сарай, подбирать кожу.

Короче, привыкай к лаптям, Левушка. Неделю-другую придется топтать обратную сторону Земли в плетенках, а то и месяц. Очевидно, ленивец раньше не сподобится…

Выполняя собственный завет, Лев больше часа слонялся по лугу. Сначала без всякой цели, но потом в голове появилась навязчивая мысль: надо найти подкову. Лошадей на ферме много, сейчас, накануне зимы, они вольготно пасутся или ржут в конюшне, но в сезон-то регулярно тащат плуг или борону, на них ездят нанятые батраки или перевозят мешки. От тяжелой работы нет-нет, да и отбросишь подковы. А тому, кто их потом найдет – удача. Верная примета для любой части света.

Лев перешагал три луга, но счастливый талисман не нашел. Ладно, раз так, можно чуть схитрить и забрать еще ненадеванную подкову, в конюшне наверняка запас имеется. Он заглянул в длинный полутемный сарай и тихонько окликнул:

– Эй, есть тут кто?

Лошади отозвались разномастным ржанием, а из ближнего денника выглянул Яша.

– А вот и помощник! Бери лопату и вон ту тачку…

– Мне бы подкову, – перебил Лев, вздрагивая при мысли о том, что именно придется выгребать из стойла.

– Хорошо, что напомнил, – кивнул казак. – Надо Серого переобуть.

Он похлопал по холке мышастого великана, набросил уздечку, повозился с застежками нащечных ремней и вывел коня во двор.

– Видишь, чуть прихрамывает? Разболталась подкова на задней ноге.

– Это разве подковы? – опешил Лев, разглядывая пластиковые нашлепки на копытах. – Это какие-то сандалии…

– Скорее, кроссовки, – усмехнулся Яша. – Они отлично пружинят и не дают ноге подворачиваться. Ты поводи пока Серого по траве, а я схожу за сменкой.

Поводи…

Легко сказать. Лев тянул поводья, налегая всем телом, но гигант своевольно развернулся и потрусил в противоположную сторону. Тут хоть упрись, не удержишь, лапти скользят по траве. Пришлось бежать следом, покрикивая: «Тпру! Тпру! Алё! Да стой же ты, падла!» Серый делал вид, что не слышит, хотя уши дергались, наверное, от еле сдерживаемого смеха. На втором круге начинающий мустангер споткнулся и упал. Конь покосился на недотепу, но притворился, что не заметил конфуза и поскакал дальше. Да и хрен с ним! Пальцы разжались, выпуская уздечку. Жеребец тут же встал, как вкопанный, скаля крупные зубы.

– Смеешься надо мной? – насупился Лев, отряхивая шаровары.

– Есть немного, – хмыкнул подошедший казак. – Любит Серый пошалить, но так-то он не злой.

Мышастый великан фыркнул в лицо Перелётному жениху, а потом прицельно наступил на ногу.

– Ауч! Это по-доброму?

– Ну да. Злой вломил бы копытом промеж глаз или прокусил бы плечо, – растолковал Яша, заводя присмиревшего хулигана в просвет между двух деревянных брусьев.

Казак поднял правую заднюю ногу Серого, затянул ременную петлю, чтобы конь не дернулся в неподходящий момент, и скомандовал, как хирург в операционной:

– Напильник!

Старая подкова сковырнулась довольно легко. Новая напоминала ромашку или осьминога с шестью оттопыренными щупальцами. Яша пристроил копыто в центр, обжал со всех сторон, загнул лепестки, обернул сверху железной проволокой и закрутил ее накрепко.

– Не туго? – спросил он, поглаживая Серого по храпу. – Потерпи. Завтра сниму удавку, а пока пусть клей схватится.

– То есть эта ерунда еще и на клей посажена? – уточнил Лев.

– Там на лепестках сложный полимерный состав, который врастает в структуру копыта…

– Как наращенные ногти?

– Ногти? – удивленно переспросил казак.

– Ага. Длиннющие такие. Маникюр у девушек видел?

– Маникюр… Не знаю, – Яша замялся и покраснел. – Мне проще думать, что это клей.

Он освободил коня и повел в стойло. Серый шел покорно и уже не прихрамывал.

– А что, железные подковы вышли из моды? – Лев не собирался вот так запросто отказываться от талисмана. – Или прибивать их гвоздями слишком жестоко по отношению к лошадям?

– Не. Копыто жесткое, гвоздь войдет, как в доску и конь боли не почувствует. Просто в наши дни все труднее найти опытного кузнеца, а неопытный может так начудить, что хромота на всю жизнь останется, – Яша трижды постучал по дереву и сплюнул через левое плечо. – В любом деле должен быть прогресс. Телефоны становятся все более навороченными с каждым годом, а коней как ковали тысячи лет гвоздями, так и куют. Одному канадцу надоело смотреть на это, и он придумал эту пластиковую чудо-обувь. Удобно, сам видел – раз и готово. К тому же это еще и отличный индикатор. Если лошадь гонять с утра до вечера, нагружать сверх всякой меры, то пластик за неделю раскрошится. Это заставит любого фермера задуматься о том, что кони, в принципе, тоже люди, им нужен отдых и нормальные условия труда… Ладно, передохнули – и за работу. Тачку не забудь!

Часа полтора они чистили стойла, а потом Лев взмолился:

– Я больше не могу! У меня волдыри!

Он расковырял подкожный пузырек на ладони и дул в разверзшуюся ранку, демонстрируя бездонную глубину своего горя.

– Тут осталось-то всего ничего, – пожал плечами Яша. – Ладно, посиди в углу, я скоро закончу. Может, тебя песня подбодрит? – спросил он и, не дожидаясь ответа, затянул:

 
– Распрягайте, хлопцы, коней,
Та лягайте спочивать.
А я пийду в сад зелений,
В сад криниченьку копать.
Маруся, раз…
 

– Сколько раз слышал эту песню, а смысл всегда ускользает, – признался Лев. – Криниченька – это ягода такая? Или что-то типа репы, раз ее выкапывать нужно?

– Почему ты решил, что это обязательно съедобное?

– Там же в припеве чернявая дивчина рвет ягоды. Вот я и подумал, что главный герой тоже себе ужин обеспечивает.

– Не. Даже близко не угадал, – усмехнулся Яша. – Криница – это колодец.

– Да ладно, – Лев опешил и даже ненадолго перестал изображать страдания. – А на фига колодец ночью копать? Почему днем нельзя? В темноте же сложнее, не видно ничего.

Казак задумался, прокручивая в голове последующие куплеты песни.

– Так он же сюрприз готовил для любимой девушки. Она утром придет в сад, а там колодец. Обрадуется. Будет чаще туда захаживать, а не к общему колодцу, где сотни чужих глаз. Опять же, родители не накажут за то, что с казаком видится. Вроде как случайно встретились, он привел коней напоить, она с коромыслом…

– То есть, криница – это просто повод для свиданий в укромном месте?

– Ну да. На площади у колодца все как на ладони, за руку девушку возьмешь – сплетни пойдут. А в саду деревья, кусты, трава по пояс. С улицы не разглядишь, чем люди занимаются, хоть зацелуйтесь там.

– Прикольная схема, – одобрил Лев. – Но почему он в одиночку копает? Там же есть какие-то хлопцы. Наверняка, ребята крепкие, подсобили бы. По очереди копать сподручнее, устанешь меньше, и волдырей не будет.

Яша опять задумался, но потом раздраженно махнул рукой.

– Что ты привязался к песне? Хлопцы устали, они из похода вернулись. Допустим, несколько дней скакали без передышки. А может влюбленный сам отказался от помощи, хочет сам все сделать. Колодец – это же не только, чтобы с дивчиной познакомиться. От него для всех польза. За доброе дело его красавица и полюбит. Не сразу, конечно.

– Почему, не сразу?

– Сперва гордость показать надо, а как же…

Казак вывез тачку, полную навоза, вернулся и снова взялся за лопату.

– Гордость – она в любой ситуации важна, особенно, перед свадьбой. Ты же жених, сам должен понимать. Разве твоя невеста сразу на все соглашается?

– Нет, – ох, как же грустно это прозвучало.

– И правильно, – Яша утер пот со лба рукавом рубахи. – Ты ее от этого только сильнее полюбишь.

– А она-то меня полюбит?

– Выкопай криницу – узнаешь.

Удивительно, как много мудрости в этих словах. Целый философский колодец. Чем глубже копнешь, тем больше подсказок обнаружишь. Лев задумался о своей разноглазой судьбе и вроде бы узрел правильный ответ, который пробивался, подобно роднику на дне ямы сомнений, которую каждый человек выкапывает себе сам. Но тут великая сермяжная правда с возмущенным треском порвалась на портянки.

– Эй, мо'лодежь! Вам лишь бы потрындеть. Небось, о бабах? – Степан Пантелеевич расточал ароматы скипидара и крепкого табака-самосада. – Прадед мой на хуторе бражничать запретил, а до'лжно бы еще и разговоры похерить. Допережь того в станицах, затевая всякое дело, собирались соседи погуторить. Садились за стол, в ногах же правды нема. А пустой стол – позор для хозяина. Ставили бутыль первача, закуску, а у всех кисеты с табачком – покурить охота. Часами просиживают, а дело не сподвигается. Под пустое балаканье я бы тебе обувку неделю ладил, а молча да без попойки… На-ка, примерь!

Он достал из-за спины пару сапог и бросил на кучу соломы в углу, вроде бы небрежно, как нечто незначительное, но изумление, промелькнувшее в глазах гостя и сына, старому казаку явно понравилось.

– Казацкие чо'боты крепкие, – горделиво продолжал он. – Хошь бегай, хошь пляши, хошь поперек реки плыви. Даже горящее поле перейти можно без всякого ущерба.

Лев поднял один сапог, потер каблук пальцами. Неожиданно возникло желание приложить голенище к щеке, он так и поступил. Ничего себе, какая кожа! Мягкая, тянется легко, но при этом прочная, не порвешь. Подошва жесткая, там скрыта стальная пластина. На гвоздь наступишь – гвоздю же хуже. Носок и пятка долго не протрутся, там нашита защитная косичка из ремешков, скрученных с толстой проволокой. Отличный сапог, а главное, сел, как влитой. Не натрет, небось. Лев натянул второй, прошелся туда-сюда, топнул. Идеально. Разве что кожа чуток поскрипывает.

– Скрыпит? – угадал Степан Пантелеевич. – Ну, скидай. Смажу на ночь касторкой, утречком наденешь и уже не захочешь сымать. Хоть всю планету обшагай – сносу им не будет.

Катя И-ва написала в хронике Льва Мартынова:

«Привет, Перелётный! Приходи на концерт в Байресе, будет весело»

Лев совершенно не представлял, кто эта Катя и на какой концерт она приглашает, но зайдя на ее страничку, хмыкнул: а, ТА САМАЯ Катя. Милые локоны, глаза как у анимешки, вечно-приоткрытый рот. Пару лет назад весь Интернет следил за романом этой девушки с гитаристом легендарной рок-группы. Каждый третий комментарий к их совместным фото сочился ядом.

Да-да, конечно, официантка и миллионер.

Да-да, конечно, ей двадцать, ему шестьдесят.

Да-да, конечно, это любовь с первого взгляда…

Но подавляющее большинство в очередную сказку о Золушке поверило безоговорочно. Как сейчас верит байкам Перелётного жениха. Большинство – оно такое, доверчивое. Возьмите выборы депутатов, конгрессменов, сенаторов или президентов, любые возьмите, даже честные – сами убедитесь. Впрочем, мы отвлеклись, как обычно.

Вернемся к Кате. Спустя полгода она перестала волновать Интернет, потому что появилась новая Золушка. А потом еще пять или шесть. Хейтеры, тролли и восторженные обожатели перебежали к ним. Подруга рокера ушла в тень, но не ушла от рокера, как теперь выяснилось.

Лев огляделся в поисках красной рубахи, – вот она, уже выглаженная, на спинке стула, – начал натягивать через голову, да так и замер. А вдруг это ловушка? Следователь Белопузов вполне мог задержаться на континенте, приковылять из Бразилии по мерцающему следу из фотографий с самым популярным в интернете хэштегом. Устроит засаду за кулисами и повяжет, не дав дослушать до конца песню о нервном срыве. Бывали случаи. В Петербурге бандитов ловили на Розенбаума, а в Нью-Йорке беглого мафиози заманивали на Оззи Осборна. Только один концерт! Столь вкусная наживка заставит самого недоверчивого рыба плюнуть на врожденную осторожность и выплыть из-под коряги.

Лев посмотрел на мир через красный шелк. Подобная пелена сейчас застит все здравые мысли в его голове. Что за паранойя опять? При чем тут следователь? Катя увидела, что самый известный путешественник right now^[5] проносится мимо. Включила магнит своего обаяния, притягивает к музыкальной тусовке. Это же шанс скрестить, так сказать, лучи славы. Он знаменитость. Она знаменитость. На сцене тоже сплошные знаменитости. Такой концерт нельзя пропустить, даже если это ловушка.

Наталья Гавриловна продолжала енотить. Дуняша помогала, поэтому ее телефон оказался в полном распоряжении беспокойного гостя. Он позвонил Кате, договорился о месте встречи. Потом подумал с минуту и набрал номер Александры, который успел выучить наизусть. Сердце тревожно сжалось, затихло, пропуская удары, и поскакало дальше лишь после пятого гудка. Лев заглянул в личные сообщения – от Саши ни слова. Он не смог удержаться, написал: «Привет! Как здоровье?» и ворочался всю ночь, ругая себя, бесхребетное ничтожество, за склонность к уступкам.

Утром проверил: она прочитала, но ответом не удостоила.

Подождать?

Написать снова?

Нет, пора уже проявить гордость, о которой наперебой говорили Яша и доктор Фрейд. Хотя говорили они разное. Казак предлагал копать колодец, чтобы показать всю глубину своих чувств, а отец психоанализа предложил бы зарыть эту яму, предварительно сбросив туда чувство вины, жалость к себе и прочие комплексы. Лев обдумывал это всю дорогу от фермы до города, силясь понять: почему при любом раскладе придется махать лопатой. Неужели нельзя построить нормальные отношения без изнурительного труда и волдырей на ладонях?

– Нельзя, – подытожил Яша.

– А? Что?

– Знак на площади, останавливаться надолго нельзя, – терпеливо повторил казак, – поэтому без долгих прощаний. Бывай здоров, заезжай в любое время. Для тебя всегда найдутся мягкая перина, угощение и работенка!

– Нет, уж лучше вы к нам, – отшутился Лев, пожимая широкую ладонь.

Вышел из машины и чуть не расплакался. Нету никаких «к нам», ты одинокий бродяга, которому любимая девушка даже смайлик не прислала. И ехать «к тебе» некуда, ведь ты сам не знаешь, где окажешься послезавтра. Отношения, чувства, психоанализ – это не для перелётных. Это для тех, кто сажает дерево, строит дом и растит сына, и год за годом, покрываясь зеленоватым мхом оседлой жизни, мучается от неразрешимых противоречий. Разве о таком ты мечтал? Nein^[6]! Ты ведь даже на Александру смотришь, лишь как на объект сексуального желания. Ревность к другому самцу тому лучшее подтверждение. Стремишься отнять игрушку у соперника, но что ты сделаешь с ней, когда наиграешься? Видишь ты в Саше мать своих будущих детей? Сможешь прожить с ней хотя бы три года, не изменяя и не обманывая? А после пятидесяти, когда ее лицо избороздят морщины, а задница увеличится вдвое, ты захочешь лечь с ней под одно одеяло? Не думал об этом, Левушка? Никаких мыслей на перспективу, а значит, и перспективы нет. Ты привык жить по принципу «здесь и сейчас», впитал новомодную модель поведения, избавляющую от ответственности, а мысль о будущем проклюнулась впервые, да и то пока что не всерьез. Так-то, mein dummer freund^[7], катишься по миру – катись налегке. Без друзей, без любви и без денег.

«Ошибаетесь, herr^[8] Зигмунд!» – злорадно подумал Лев. После рукопожатия в его кулаке остались несколько хрустящих банкнот и сейчас внимание лучше переключить на них, чтобы не выслушивать нафталиновое брюзжание о психосексуальном развитии. Деньги есть! Казачьи традиции запрещают отпускать гостя без напутствия, причем это не советы-нотации, а все, что может пригодиться на пути домой: узелок с едой, кисет и трубка, посох, фонарь или золотой червонец, чтобы опохмелиться в ближайшем кабаке.

Лев рассматривал деньги. Купюры в Аргентине особенные, вертикальные. Надписи на них идут поперек, приходится смотреть как бы сбоку. Вот портрет ягуара в зеленых тонах. Вот синий кит. Причем живность распределяли не по весу, поэтому кит попал на двести песо, а ягуар – на пятьсот. Добавим шесть графитово-серых кондоров по полтинничку, и получится тысяча.

Эти сбережения он проел и пропил, пока гулял по Байресу – так называет аргентинскую столицу продвинутая молодежь. Зумеры считают, что произносить полностью: «Буэнос-Айрес» – зря тратить время. Ну, тоже странные. Сократили бы уже до «Бай», или «Би-Эй», но цифровое поколение не способно на радикальные шаги, предпочитает полумеры. Зато они деликатные и уважают личное пространство. Не лезут обниматься к Перелётному жениху, как пергидрольные домохозяйки из поколения икс, а тактично фотографируют с безопасного расстояния – перед фасадом Розового дворца, у обелиска на Площади Мая, на Мосту Женщины, но особенно много снимков сделали возле Флоралис Хенерика. Этот цветок из нержавеющей стали, размером с типовую московскую девятиэтажку, воистину завораживал. Скульптура не просто дышала, раскрывая гигантские лепестки, она поворачивалась вслед за солнцем, словно живой подсолнух. Лев возвращался снова и снова, чтобы увидеть, как начищенный до блеска металл отражает полуденные лучи, разбрасывая вокруг миллионы солнечных брызг, как алюминиевые тычинки синеют в надвигающихся сумерках, как внутри сомкнувшегося бутона, обращенного на закат, разгорается красное зарево. Здесь, у подножия цветка, выпавшего из петлицы Пантагрюэля, легко почувствовать себя крошечным червячком и ужаснуться, ощущая неимоверную пустоту бездушной Вселенной. А вот пописать, к примеру, сложно, даже если приспичит.

Люди вокруг и все щелкают вспышками.

7358 пользователей отметили

Льва Мартынова на своих фото

Ровно в девять вечера он подошел к Ла Бомбонере. С высоты птичьего полета стадион напоминал конфетную коробку, а внутри, на футбольном поле, громоздилась раскрытая вафельница – сцена с огненно-рыжим задником, встопорщенным будто ирокез Джигурды. Но на уровне мостовой все выглядело куда прозаичнее: армия в черных кожаных доспехах штурмует средневековый замок. Передовые отряды бьются локтями о железные ограждения и пытаются удерживать хоть какую-то стройность в рядах, чтобы атаковать ворота и прорваться к местам, указанным в билетах, но засадные полки напирают сзади, создают сумятицу и хаос, мешая всем и, в первую очередь, себе. Хорошо, что не придется нырять в эту толпу. Лев постучал в дверь с цифрой 7 и сказал секретный пароль:

– Э-эм, привет, народ. Я от Кати.

Его тут же проводили за сцену. Сколько тут всего понастроили, прямо на зеленой траве стадиона! Костюмерная со стеклянной дверью, за которой застыли два быка в униформе цвета хаки. Склад с инструментами, их стерегут четверо. Доминошная, для монтировщиков сцены, здесь охраны нет, но заходить не хочется: накурено, хоть топор вешай. А это что? Вертолетная площадка? Правильно, не везти же супергруппу по пробкам. Секьюрити выстроились в три ряда, все с дубинками и шокерами, на случай если фанаты прорвутся. Чуть дальше – гримерки для музыкантов, святая святых, но туда только через лазерный коридор…

Из этого коридора появилась Катя, схватила за руку, потащила в темный угол.

– Рада тебя видеть, – она поцеловала Льва в губы и оттолкнула к стене. – Стой здесь! Жди сюрприза!

Смотреть концерт из правой кулисы – это не совсем то, о чем мечтали большевики. Им больше подходит левая, да и оттуда слышался бы недовольный ропот. Мимо постоянно кто-то бегает, спотыкаясь о змеящиеся провода, матерясь на разных языках, толкая в спину, в бок, в грудь, умудряясь даже над головой протиснуться с чем-нибудь тяжелым и угловатым. Из-за многоярусной колонки виднеется самый бессмысленный кусок сцены с ударной установкой, единственное, что можно разглядеть с этого ракурса – тарелки хай-хэт, которые изредка подпрыгивают на стальном стержне. Звук доносится в искаженном виде, уши сворачиваются в трубочки, а нервы во всем теле ноют и подергиваются. Но к этим неудобствам быстро привыкаешь, и даже зубная боль, вспыхивающая в такт музыке, не портит настроения.

Музыканты отработали ровно два часа, поклонились и ушли. Жаль, в противоположную кулису. Но все понимали: это еще не конец. Десять минут гремели аплодисменты и крики: «Хотим больше! Хотим больше!» Первым вернулся барабанщик, притворяясь, что ищет забытые палочки. Он сделал удивленное лицо в стиле «А чё это вы здесь делаете?!» С минуту постоял, глядя на бушующее море, затопившее танцевальный партер. Сел и исполнил зажигательное соло. Встал, поклонился: хватит вам? «Нет!» – хрипели сорванные глотки многотысячного зрительного зала. – «Хотим больше!»

Ударник пожал плечами и свистнул. Этого сигнала только и ждали остальные. Выпорхнули бэк-вокалистки, прискакала ритм-секция, неспешно вышли гитаристы и в конце, ломаясь, как шарнирная кукла, появился солист.

– Окей, – просто сказал он, и зал мгновенно затих.

Исполнили на бис пять вселенских хитов, а потом волшебный голос, который только что объяснялся в симпатиях к дьяволу, запел о райских кущах:

 
– Нет ничего, ничего, ничего, что тебя остановит,
Никто не навредит тебе,
Никто не встанет на твоем пути к небесам…
 

Песня была написана задолго до рождения Льва и на концертах не звучала больше четверти века. Зачем же они откопали это старье?

А, понятно зачем.

– У вас есть мечты, я знаю, – прокричал солист в микрофон. – Вы верите, что эти мечты когда-нибудь исполнятся. Случится ли это именно с вами? Только если повезет. Потому что вы просто верите, но ничего не делаете. А мечты надо воплощать в жизнь. Это простая истина, хотя мало кто ее понимает. Я хочу поблагодарить хорошего парня, который готов ради своей мечты облететь всю планету. Мне шепнули по секрету, что он сегодня на нашем концерте. Хэй, ребята, думаю, вы поддержите, если я скажу: «Удачи тебе, Перелётный жених!»

Зал взорвался оглушительным «Да-а-а!»

Льва вытолкнули на сцену. Это сделала Катя, а может, кто-то из прокуренных монтировщиков, он не заметил. Вывалился из-за громадной колонки – и прямо в Зазеркалье. Сделал пару шагов. Глаза слепили разноцветные лучи прожекторов, направленных в одну точку, а у этой точки дрожали колени, пересох язык и путались мысли. Зрителей не разглядеть, но это к лучшему – иначе сердце взорвется. В юности Льва часто преследовали кошмарные сны, будто он голышом стоит на людной площади, прохожие глумливо хохочут, кричат презрительно – не разобрать слов, но вроде бы обсуждают «сморщенного малыша». Сейчас все наяву, и то, что одежда не исчезла, вообще не успокаивает. С трудом передвигая ватные ноги, Лев приковылял на авансцену. Динозавры рока приветливо кивнули, похлопали в ладоши и разошлись по гримеркам. Он остался на сцене один и, не понимая, что принято делать в таких случаях, просто поднял вверх обе руки и помахал публике. Не плачь по мне, Аргентина! Запомни молодым и красивым, ну или, ладно, таким, какой есть.