пантера: 1-6 (часть первая, фрагмент первый) В плену у пространства-времени

Правду говоря, серая крыса с глазами цвета изумруда почти мгновенно адаптировалась к новым условиям. Хотя пространственно-временные Врата перенесли воинов Земли в лес незнакомого мира, очень похожий на Гилею, но этот лес сильно отличался от оной. Гилея никогда не была враждебна всему живому, она не пропитана враждебностью и ужасом, а сей лес излучал черную злобу. Еханна очень настороженно продвигалась на юг по зябкой почве, поросшей папоротниками и крупными хвощами под сенью исполинских осокорей, ив, дубов и прочих деревьев, скрюченных и похожих на остовы навеки замерших чудовищ.

Чем дальше на юг, тем земля под лапами становилась влажнее и мягче, устланная коварным мхом, окутавшим всю прочую растительность вокруг. Да и растительность попадалась сплошь гнилая и мертвая, все больше болотистая. И вот когда Еханна провалилась в жижу со всего маху, она поняла, что пора отсюда выбираться, покуда не сгинула в гиблом – в как-то неуловимо странном – болоте.

Крыса застыла, дабы с головой не утонуть, предельно аккуратно вертя шеей, осмотрелась в поисках того, что могло ей помочь вырваться из трясины, но ничего поблизости не находила подходящего. Назад развернуться не было никакой возможности без риска основательно увязнуть, без единого шанса на спасение. Впереди – метрах в десяти от внезапного пленения – возвышались кочки, однако до них еще надо добраться. Затем Ех проследила их расположение: перепрыгивая с одной на другую (такая возможность вполне реальна!), с дальней слева можно добраться до погибшего кедра, а дальше, подобно обезьяне, попрыгать вперемешку по остовам и крохотным клочкам твердой почвы, и выбраться на устойчивую сушу. Только бы точки опор не подвели да собственное тело, и добраться до первой кочки. От идеи использовать для спасения «Трон» решительно отказалась, поскольку в его броне станет опасно тяжелее, а ей необходима максимальная легкость в сомнительного рода операции!

Надо же так неосмотрительно глупо всей массой угодить в естественную ловушку! Еще неизвестно, что за гадость в этом болоте, так не похожем на родное Желтое (в коем ничего серьезнее одноименных аллигаторов не водится), обреталась. Жить хочется – придется рискнуть!

Она пошевелила с трудом пальцами всех четырех лап для пробы, затем лапами и почувствовала, что вязнет еще больше в жиже. И Еханна рванула на поверхность топи и вперед, объединив лапы попарно, чтобы эффективнее отталкиваться от грязи, задействовав все свои силы на прорыв из смертельного капкана. Ей сей подвиг удался и она распластала их (лапы) по этой грязи, чтобы иметь наибольшую поверхность соприкосновения с оной. Посмотрела вперед – вожделенная кочка приблизилась всего на метр.

Растопырив пальцы, бедная крыса «поплыла» к спасительному островку твердыни, то увязая выше локтевых и коленных суставов, то «выныривая». Если бы на шерсть не налипли многие килограммы отвратительной дряни, тянущей ее вниз, она сумела бы проскочить столь ничтожное расстояние, как говорится, не замарав лап.

Взобравшись на клочок более или менее устойчивой земли, на котором она кое-как разместилась, Еханна часто-часто, рискуя заново свалиться в жидкий булькающий ад, затрясла телом, брызгая во все стороны вонючей кислой грязью. Уменьшив свой вес на несколько килограммов, резко перепрыгнула на следующую кочку, распластав в воздухе лапы, словно белка-летяга. И вторая кочка выдержала ее массу.

Очутившись на третьей, нежданно зазвенели внутренние колокольчики, предупреждая о близкой, но невидимой пока опасности, надвигающейся с неизвестной стороны. Она быстро завертела головой, выискивая всеми органами чувств угрозу – ничего нового в унылом пейзаже болота не добавилось, однако инстинкты самосохранения играли уже тревожный набат, нарастая с каждой секундой. Она прыгнула на четвертую кочку, чтобы спровоцировать источник враждебности. Затем – на пятую, шестую, седьмую, приближаясь с каждой точкой опоры к заветному мертвому дереву, не забывая озираться в стороны. Гипотетический противник все не появлялся, заставляя мортианку (мортианка – обитательница печально известной Мортиус Терры) нервничать и с предельным напряжением продвигаться по малонадежным кочкам.

Только утвердившись на последней перед остовом мшистой кочке, угроза проявилась во плоти и похожа она на жабу, плывущую к крысе, выпучив блеклые глаза; кожа – вонючая, слизистая и гладкая болотно-зеленого цвета, почти полностью сливающаяся с бескрайними топями. Жаба уже не пряталась в болотной мути, находясь в опасной близости от потенциальной дичи. Но дичь та была не глупая, ждать верной гибели, смирившись со своей участью жертвы, вовсе не желала. А потому воспарила в воздух, оттолкнувшись задними лапами.

Жаба по инерции выскользнула на то место, где только что ютилась Еханна, с неудовольствием захлопнула очень широкую и жадную пасть. Жабой эта тварь болотная лишь помнилась на первый взгляд – судя по внешним данным, все ж амфибия, но точно не жаба. У нее большая длинная голова, занимающая больше трети длины всего тела, жирное отъевшееся брюхо, короткие мускулистые лапы с жесткими перепонками между пальцев, с коротенькими коготочками (эти лапы скорее предназначены рассекать вязкое болото, нежели прыгать и бегать по суше), коротенький же хвост.

Темный сук треснул и обвалился под Еханной, но прежде она успела снова воспарить и приземлиться на сук соседнего дерева, тут же оттолкнулась от него и все опять повторилось.

Амфибия макнула глаза поочередно длинным светло-розовым языком, затем бесшумно пустилась в плавание, преследуя оригинально ускользающую «дичь», держа над поверхностью топей только полголовы с буркалами, зорко следящими за крысой.

Ех не привыкла так долго и далеко прыгать высоко над землей по гнилым деревьям, норовящим рухнуть под тяжестью ее тела, сильно устающим с каждым скачком. И поэтому, когда гнилое болото закончилось, с облегчением полетела вниз, к надежной твердыне, мягко приземлилась в папоротники, с опаской повернулась назад – амфибия выбралась из болота и неуклюже, но довольно быстро, потелепала в ее сторону. Еханна могла бы легко убить эту настойчивую скользкую тварь и без брони «Трона», однако очень вымоталась, да и не видела смысла в умерщвлении. Вначале скрылось в зарослях грязное тело, затем не более чистый хвост.

… Один шел по какому-то странно-живому коридору, образованному столетними ивами, и их кроны густые производили арчатый свод. Необхватные ивы, плещущие необычайным здоровьем, так часто росли, что, казалось, между ними мышь не проскользнет. Еще ивы о чем-то неслышно шептали ему, о чем-то пытались предупредить. Один остановился, вслушиваясь в неясные шорохи, шепот женских и мужских, детских и старческих голосов паутиной вплетался ему в мозг, донося какие-то сведения на незнакомом – мягком, легком и певучем – языке.

Харрол честно старался их понять, разобрать слова – выбросил лишний груз из головы, значительно расширил свое мировосприятие. И шепот перерос в сильные звучные голоса, он отчетливо воспринимал и слышал каждое слово, он мог воспроизводить их самостоятельно… но значения речей так и не понял. И все же Харрол смог постичь их эмоциональный окрас: чистые, приятные, мелодичные голоса предупреждали его об опасностях, грозящих ему на пути, просили кому-то помочь – пожалуй, все, что Один понял. И призрачные голоса, исходящие по всему живому коридору, вовсе не враждебны ему – скорее наоборот.

– Мне неведом ваш язык! Я говорю на другом! – отчаянно проговорил Один, продолжив движение.

Громкие настойчивые голоса, казалось, обиделись, понизились до ворчливого перешептывания и иногда – ропота. Вот только, только действительно ли призраки поняли его, чужой этому миру, язык или не могли понять, почему он не знает их наречия? Мог быть и третий вариант.

Харрол уже почти начал произносить кодовую фразу вызова «Трона», однако в последний момент отказался от этого, справедливо опасаясь, что сие действо может расцениться неведомыми обладателями таинственных голосов как демонстрация грубой и враждебной им силы. И могли предпринять соответствующие меры предосторожности. Не стоит наживать себе врагов в первый же день пребывания в чужих краях. Тем более врагов, которых ты не можешь узреть собственными глазами, пощупать своими пальчиками. «Трон» всегда можно использовать, он проявляется меньше, чем за полминуты.

Голоса сопровождали его до самого конца, беспрестанно предупреждая об опасности впереди и еще о чем-то, пока не окончился живой ивовый коридор – куда? За ним они внезапно оборвались.

Призрачная полутьма странного места сменилась неведомо откуда взявшейся солнечной поляной, окруженной чащей многовековых кедров, сосен и дубов. Посреди установлен каменный помост, к которому вело несколько мостков. На помосте же стояли три статуи из… непонятного материала, посвященные очень юной и прекрасной девушке, печально смотрящей… на него! По ее сторонам – по бокам, – словно грозные стражи, возвышались легендарные чудовища, коих Один узнал по земной мифологии – полузмея-полуженщина Ламия с очаровательной фигуркой выше змеиной части и медведь-оборотень в доспехах, вооруженный смертоносными когтями и зубами – этакий бурый мишка из таежных лесов России и Скандинавского полуострова.

Чем дольше взирал на статуи Один, тем больше уверялся в мысли, что они принадлежат не какому-нибудь безумному архитектору этого мира, а могущественному чародею (или группе чародеев), по одному ему ведомым причинам заколдовавших трех живых существ в недвижные изваяния. В том, что «прекрасная девушка» не человек, Один успел убедиться – из-под прямых, изумрудным шелком ниспадающих по плечам, волос видны кончики востроносых ушей, впрочем, ничуть не умаляющих ее божественного очарования. Наверное, эльфийка! Она умоляюще «смотрела» на него, словно «прося» помощи, – казалось, еще мгновение и из зеленых глаз побегут трогательно-упрямые слезы, способные растопить лед сколь угодно жестокого и черствого сердца.

Харрол не мог оторвать взора от милого личика, женственной фигурки в простеньком безрукавном сарафане, чувственной маленькой груди… Он столь увлекся созерцанием совершенной красоты, что и не заметил сразу произошедших с Ламией изменений. А когда скосил взгляд налево, то было уже поздно – героиня древнегреческих мифов, высвободившаяся из каменного плена, не мигая глядя на него в упор, спускалась неспешно по одному из помостов на цветущий ковер поляны. Золотистая гладкая чешуя сверкала в лучах высокого солнца, словно змеиный хвост и впрямь сплошь состоял из благородного металла. Золотоволосая Ламия с большими немигающими синими глазами грациозно ползла к зачарованно глядящему на нее юноше.

Нагое человеческое тело с роскошной грудью и удивительно розовыми сосками чуть ниже талии гармоничным образом переходило в змеиное, украшено золотыми украшениями: широкие браслеты на руках, цепочка с ветвистой молнией, причудливые сережки в ушах, и тонкая диадема на голове. Чего она хочет от юного воина? Смерти? Может быть. Но так уютно и покойно стало, когда Ламия прижала к своей груди, когда лицо оказалось в ложбинке между ними. Ну и что с того, что ее хвост, вовсе не холодный как металл или змеиная кожа, обвился вокруг его ног, а сама возвышалась на целую голову над ним и волосы спутанные, – давно не знали расчески? Зато кожа женщины такая теплая и бархатистая, золотисто-смуглая, груди мягкие и податливые, руки, прижавшие к себе, такие ласковые и заботливые.

… Именно блаженная нега и насторожила его вдруг: ожившая статуя кровожадного чудовища (по греческим мифам) проявила небывалую материнскую нежность, а Один не то, что убивать ее не желает, но даже и помыслить не может причинить сему прекрасному созданию какой-либо вред. Лучше умереть в объятиях женщины (пусть и такой… такой… неземной), чем позорно бежать с поля боя, трусливо поджав хвост, словно щенок.

Ее влажные от пота маленькие ладони обняли его щеки, немигающие глаза воззрились в его. Он совершил опасный шаг в бездну, рискуя никогда оттуда не выбраться.

« Призраки Минувших Времен пропустили тебя!» – эти слова против воли Одина, заставив его вздрогнуть от неожиданности всем телом, вошли легким шуршанием листопада в его сознание. – «Ты должен был после этого меня убить!» – это действительно Ламия с ним говорила с помощью мыслепередачи, не раскрывая рта, поэтому Один немного успокоился. – «Но не сделал этого!»

Еще бы! Харрол не умел убивать тех, кто пытался убить его или мир, в котором он родился.

Ламия, похоже, подслушала мысли, потому как ответила в такт им:

« Все воины, коих пропускали Призраки Минувших Времен, испытывали ко мне – минимум – легкое отвращение, а когда я просыпалась, они брали в руки оружие с целью убить меня. Поэтому я высасывала их кровь и вновь уходила ко сну, дожидаясь следующих. Ты первый, кто, при виде моего пробуждения и меня самой, испытал только положительные чувства! И не испугался моей сущности!..»

Один свершил вдруг то, о чем не успел даже толком подумать – его руки дерзко легли на плечи Ламии, а в следующий миг, чувствуя как кольца золотистого хвоста сжимают ему ноги и бедра, притянул к себе и запечатлел на ее губах скромный поцелуй, чуть не стоивший ему переломанных костей. Однако Ламия опустила руки, подалась чуть назад, разжала кольца и… поползла в обратную сторону. Но не на каменный помост, а мимо него – в чащу. И уже после того, как Ламия скрылась с глаз, услышал чью-то мысль:

«Спасибо тебе, юный воин! И да пребудет с тобою вечно здравие…»

«И тебе мирных путей, прекрасная Ламия!» – отозвался Один.

Может, и не Ламия вовсе, по крайней мере, она не поправила его. Значит, сей мир в чем-то тождественен его миру.

Затем Харрол, так и не сдвинувшись с места, смотрел на эльфийку (Один хотел думать, что в данном случае не ошибся в поименовании существа) в надежде, что она также, как полчаса назад Ламия, проснется и проявит к нему аналогичные греческой змееженщине нежные чувства. И никакой агрессии. Но его надеждам не суждено было сбыться. Эльфийка смотрела на него печальными глазами, однако зашевелилась на помосте не она, а бурый мишка, стоящий на задних лапах.

Медведь упал на передние лапы, скрежетнув когтями по камню помоста, лязгнули латы, глаза налились кровью, мощная пасть с кошмарными зубами раскрылась и издала страшный громогласный рев, встрепенувший с ветвей деревьев напуганных птиц. Даже юного воина он (рев) впечатлил немного.

Один отказался от идеи вызвать «Трон» себе в помощь, на короткий миг встретившись взглядом с живой статуей прекрасной эльфийки, как бы говорящий: «Будь самим собой – всегда!» Почему бы и нет? Медведь-оборотень хоть и имеет такое смертоносное оружие, как длинные когти и зубы, но бренчавшие латы закрывают лишь туловище, плечи и задние лапы до колен, все остальное же – в том числе массивная голова – не защищено доспехами. И сие радует. Можно было бы сразиться с ним на равных, обратившись в рогатого чрэсха, имеющего многочисленные конечности и хвост-жало, однако времени уже не было – медведь стремительно приближался к нему на всех четырех лапах, вприпрыжку.

Глядя на мчащуюся на него махину, Один мельком подумал, что, пожалуй, стоило воспользоваться броней «Трона» – этот точно хотел драки и проявлять отцовскую ласку, как прежде Ламия материнскую, даже и не думал, в его чудовищных глазах полыхал кровожадный огонь, жажда убийства. Впрочем, насколько Харрол знал славянские, скандинавские и североамериканские легенды, с медведем-оборотнем почти невозможно договориться мирно. Во всяком случае он не представлял себе, как это сделать – тем более в чужом мире.

Оборотень, не добежав до двуногого супротивника полутора метров, прыгнул на него, слегка расставив в стороны передние лапы, очевидно, желая подмять коротышку под себя.

Церемониться со свирепым медведем Один не хотел – он нырнул под левую лапу, рискуя оказаться без головы, слегка подпрыгнул и нанес двойной сокрушительный удар в незащищенную шею основанием ладони правой руки и коленом, отскочил назад. Мишка приземлился не так, как рассчитывал: от ударов его перекосило на правый бок и он всей своей недюжинной массой рухнул на локоть, противно хрустнули кости – и поляна огласилась нестерпимо громким ревом, а инерция прыжка проволочила мишку по земле еще несколько сантиметров, доламывая локтевые кости и хрящи.

Один метнулся к нему, вдруг вспомнив из тех же сказок и легенд, что раны – любой сложности увечья – срастаются о-очень быстро. Нельзя давать оборотням ни микросекунды времени.

Медведь с ревом и рыком, раскрывая страшные челюсти, с трудом вставал на оставшиеся три здоровые лапы – и не безуспешно. Один впечатал пятку ноги в поворачивающуюся к нему пасть, другую – в мохнатое ухо, отскочил на безопасное расстояние. Бурый мишка взвыл, дергая болезненно головой, будто пытаясь стряхнуть таким образом острую и звенящую боль, и повалился, словно подкошенный, снова на поврежденную лапу. В который раз поляну огласил страшный рев.

Один стал закреплять успех, нанося многочисленные болезненные и ломающие удары по поверженному неприятелю, беспрестанно отскакивал в стороны, дабы самому не получить смертельный толчок. Затем Харрол оседлал шею оборотня, вжал в нее ноги – медведь продолжал, пусть и слабо, сопротивляться, мог запросто стряхнуть с себя и вырвать кишки зубами или соскоблить их вместе с мясом когтями здоровой лапы. Один наклонился глубоко вперед и ухватился обеими руками за верхнюю челюсть зверя, пропуская вострые клыки меж пальцев, и с большой силой потянул ее на себя. Медведь заелозил по земле, не зная, куда подеваться от растущей боли.

«Пощади, воин!» – возникла в голове чужая мысль-мольба. – «Не губи мою жизнь! Пригодиться она тебе в будущем!»

«Один! Ты показал свою мудрость, не убив Ламию. Не принуждай меня в тебе разочароваться!»

А эта мысль принадлежала уже не медведю!

Один оставил челюсть в покое и охотно спрыгнул с мишкиной шеи на траву, отряхнул одежды от налипшей на нее темно-бурой шерсти и выправил образовавшиеся складки. Он недоумевающе глядел на поползшего в чащу оборотня – вначале напал на человека, а как дело дошло до лишения его жизни, запросил пощады! Странно – Ламия, призвание коей высасывать кровь мужчин, иногда – детей, проявила к нему сугубо человеческие чувства, отчего тот испытал отнюдь не сыновьи эмоции. Наташа увидела бы ту очаровательную картину, точно убила бы – его, конечно же, не Ламию!

«Скатертью дорожку тебе, мишка-воин!» – искренне пожелал Харрол бредущему уже на трех лапах оборотню, без всякого сарказма, поскольку не хотел оставлять за спиной столь могущественных врагов в первый же день пребывания в новом мире, полном страшных чудес.

Оборотень не «ответил» ему, все так же хромал в северо-западном направлении, вослед «греческой» змееженщине. Один проводил его взглядом, щуря глаза под ярким солнцем, весьма похожим на земное. И в который уже раз вздрогнул, встретившись глазами с живой эльфийкой, смотрящей на него в упор, но не отвел их в сторону. Она скромно держала руки на груди, хотя до этого они покоились на бедрах; прямые изумрудные шелковистые волосы легко развевались на несуществующем ветру.

– Твои доброта и любовь к женскому роду покорили даже безумную Ламию, возненавидевшую всех мыслящих существ, ходящих на двух ногах! – заговорила прекраснейшая из богинь, ее тихие нежные интонации слов бальзамом вливались в его гулко бьющееся сердце.

Один не сразу понял, что слышит не мысли, а речь, произнесенную вслух.

– Всякий воин, вступивший в Священное место, при виде женщины со змеиным хвостом вместо ног, брался за оружие, чем обрекал себя на неминуемую гибель. Не напрасно боги избрали тебя и твоих друзей.

И вновь Один вздрогнул – откуда ей знать, что кто бы то ни было выбрал для чего-то его, и что он не один? Эльфийка невероятным образом уловила сомнения и страхи, закрадывающиеся ему в душу:

– Ты нашел в себе мужество не добивать врага, чем нажил себе надежного друга. Медведи-оборотни не забывают врагов, проявивших к ним искреннюю доброту, – эльфийка печально улыбалась одними глазами, зелеными, словно лесное море.

Один не знал, что и думать – слишком много событий в чужом мире за один день, не подозревая пока, что сие даже не начало оных, а лишь предисловие.

– Придет время, и ты со спутниками узнаешь и приобретешь значительно больше, чем думаешь сейчас. А теперь – в тебе нуждаются твои друзья. Подойди ко мне.

Один не двигался с места, боясь какого-либо подвоха со стороны все знающей богини.

– Я не богиня, а пережиток прошлого, одна из немногих выживших эльфов, – в бархатистом голосе было столько неприкрытых печали и глухой тоски, что сердце, сопереживающее ее необоримой беде, защемило в груди, а ноги сами понесли хозяина к эльфийской богине (иначе Харрол не мог ее называть).

Приблизившись к ней вплотную, Один ощутил, так некстати явившееся, столь острое желание обнять эту хрупкую женщину, утешить, как умел, позаботиться о ее незавидной судьбе, спрятать за непробиваемой каменной стеной – и еще сильнейшее желание мужчины к прекраснейшей из женщин, что он с трудом держал себя в руках…

Она вложила свои маленькие горячие ладони в его.

– Я исполню некоторые твои желания, когда ты – и твои спутники – пройдешь миссию до конца и исполнишь предначертанное. А пока…

Легко сказать. И Один зажмурил глаза, борясь с неодолимым желанием. А когда открыл их, обнаружил, что стоит на блоках тракта. Все исчезло, будто спал и сейчас проснулся: ни очаровательной до безумия эльфийки, ни каменного помоста с мостками, ни полянки, окруженной кедровой чащей, куда уползли Ламия и медведь-оборотень, ни ивового коридора с шепчущими что-то на древнем языке Призраками Минувших Времен – ничего. Но все же то был не сон – Один не считался ни лунатиком, ни сумасшедшим. И если не выяснится, что с ним за ерунда произошла, то лучше никому о сем событии – никому! – не рассказывать. И думать забыть.

… Всегда осторожные голубые глаза примечали буквально любую деталь на тракте и по обе его стороны. Но пока ничего пугающе-опасного – кроме вездесущего психофона враждебности, чужой даже для этого леса, источник коей не определялся – не попадался на пути. Разве что, чем дальше на запад, тем больше зарастал древний тракт растительностью, лес вокруг густел, деревья стояли выше и старее, упорно наседая на блоки выложенной искусственно дороги. Впрочем, и чужой лес девушку не пугал, только настораживал. А вот густеющая растительность говорила Наташе о многом. И появляющиеся все чаще животные и смелеющие, большинство из коих она узнавала.

Во-первых, источник смутной враждебности медленно, но верно удалялся, оставался позади, его нечеткие границы размывались и отступали; во-вторых, удалялись и последние человеческие поселения, ног, топчущих тракт, становилось меньше и меньше; и, в-третьих, тракт, по всей вероятности, некогда соединял наиболее важные торговые точки, являясь чем-то вроде земного аналога Шелкового пути, а теперь важность его значения по каким-то причинам прошла, и Наташа приближалась либо к концу тракта, либо к одному из торговых городов (если это так, то это не значит, что до него осталось каких-то полчаса-час, может так статься, что десятки – а то и сотни – километров), давно брошенных или быстро увядающих, людьми. Возможны и другие – «в-четвертых», «в-пятых» и так далее, ведь они только сегодня узнали, что возможно пространственно-временное путешествие между мирами, населенными разумными существами, вроде людей. О том, что существуют прочие обитаемые планеты, никто не сомневался, взять хотя бы кибер-Лену, черных меленов и Зеленого Дракона. Но о том, чтобы самим побывать в иномирье, только снилось! Это ж надо – исполнить заветное желание многих писателей-фантастов, конструирующих собственные миры на страницах книг!

Пришельцы регулярно посещают Землю, как-то уж легко обходя незаметно охранные и защитные системы НИОКБ, о которой подавляющее большинство людей даже не подозревают. И вот они сами посетили другой мир в качестве пришельцев, только у Наташи возникло стойкое убеждение, что аборигены скорее пользуются знаниями какого-нибудь первобытнообщинного или рабовладельческого строя, нежели являются продвинутой цивилизацией будущего, а сии миры называются «мирами писателей в жанре фэнтези». Что, безусловно, только наруку им: ни тебе огнестрельного и прочего суперсовременного смертоубийственного оружия, ни разрывающихся бомб, мин и торпед, ни термоядерных взрывов, ни космодесанта – возможна чистая магия, звон стали скрещивающихся клинков, свист стрел и бельтов, прекрасные дамы, мужественные рыцари и отвратительные твари и прочие атрибуты исторической эпохи, не знающей пороха, ядерного синтеза и микросхем.

Наташа мысленно одернула себя. Вполне может оказаться, что магия здесь на порядок страшнее любой ядерной бомбы и орбитальной бомбардировки, если таковая существует в природе. Время само рассудит.

Кожу на кистях разрезали почти бескровно медленно выскользнувшие темно-синие лезвия «Тронов», но девушка не стала оного вызывать, боясь не успеть. Она не остановилась, продолжала движение на запад, даже когда почувствовала на себе многочисленные взгляды с обеих сторон тракта в чаще леса. Взгляды не казались враждебными или угрожающими, но их было много и по ощущениям они не принадлежали людям. Ее «пасли» и от нее чего-то ждали. Наташе сие не нравилось, однако клинки все же убрала обратно, остановилась, напряженно-выжидающе заглядывая за вековые деревья.

Минуты две – или около того – ничего по сути не происходило. Она стояла неподвижно, обманчиво расслабленно, уставилась в одну не существующую точку, в неведомые никому дали, дальше того, где заканчивался тракт. Ее глаза удивленно заморгали только когда на дорогу, перед ней, бесшумно, скользнули с двух сторон с десяток существ с гладко-чешуйчатой зеленой кожей. Они выстроились в полукольцо, тем не менее не пытаясь ее окружить и не выказывая ни капли враждебности или агрессии. Бирюзовые глаза с вострыми краями вертикальных зрачков выражали скорее любопытство и живой интерес. Наташа встретилась с необычными животными, коих поначалу приняла за динозавров вроде доисторических велоцирапторов или дейнонихов, каким-то чудом выживших в этом мире.

Эти существа действительно весьма и весьма смахивали внешне на мезозойских ящеров, но таковыми все же не являются, впрочем, как и их современными потомками. Схожесть заключалась по многим признакам: тонкие задние лапы, способные развивать потрясающую скорость (причем не только на коротких дистанциях, как, например, ютарапторы, и на длительные в том числе!) и совершать высокие и длинные прыжки на ходу с оттянутым кверху знаменитым крючковатым когтем для умерщвления других животных, к примеру, двуногоходящих хомо сапиенс; мощный прямой длинный хвост, в беге играющий роль балансира и руля, но могущий, к тому же, в иных ситуациях очень болезненно хлестнуть, словно хлыстом (в отличие от тех же ютарапторов); гибкое подвижное тело юркого ящера; маленькие передние лапы прижаты к груди, дистрофированные, по сравнению с задними, и тем не менее не бесполезные; опять же – гибкая и подвижная шея, словно у птицы; маленькая, по сравнению с общими габаритами туловища, голова с челюстями, усеянными острыми зубами, а это говорит о том, что сии ящеры отнюдь не вегетарианцы. И рост примерно такой же, как у известного велоцираптора – один метр восемьдесят сантиметров (точнее, у раптора длина таковая – не рост). Внушительно смотрятся хищники, внушая одним видом к себе уважение. А в глазах всех ящеров светится недюжинный ум, внушая трепет к своим персонам.

Наташа не убоялась восхищенно поцокать языком и откровенно, с не меньшим любопытством, чем они ее, рассматривать их. Всякий страх прошел пред неведомыми и удивительными существами, обитающими за пространственно-временным коридором. Неужто они стали эволюционной вершиной в этом мире, доминируя над всеми прочими формами жизни, как человек – на Земле? Сомнительно. Едва ли эти ящеры сумели бы вымостить сию дорогу неподъемными каменными блоками. Разве что, владеют магией. С другой стороны, на кой она им сдалась? Тракт ведь, скорее всего, предназначен для колесного транспорта, а ящеры незаметнее и бесшумнее передвигаются по мягкой земле, чем по твердой поверхности, где не скрыться от глаз да и кожа легко шуршит, отпугивая чуткую дичь, по камню.

– Кто вы такие? И что вы ждете от меня? – негромко вопросила Наташа, вдруг вспомнив, что примерно такие же вопросы задавала сержанту космодесанта, вот так же нежданно явившегося по ее душу (если она существует у трансмутантов) и большей частью оставшегося в сводах и пещерах печально известного Еленополиса.

Как ни странно, ящеры ответили девушке, но весьма необычным способом – с помощью мыслепередачи, поочередно:

« Мы не враги тебе, ровно как и твоим друзьям!» – прошелестел в голове один голос.

«Мы хотим стать твоими друзьями и помощниками в борьбе с небывалым еще в наших краях Большим Злом!» – зашелестел второй голос-шепот.

«С появлением и разрастанием Зла нас осталось очень мало!» – осознала Наташа третий голос.

«Но мы все готовы отдать свои жизни в борьбе со Злом!»

«Набери за Великим Лесом большую армию и сразись с Большим Злом!»

«Твой путь, равно как и твоих друзей, наитяжелейший, но если ты пройдешь его до победного конца, то те, кто прислали тебя к нам на помощь, выполнят все свои обещания до единого и ты обретешь истинное могущество!»

«Мы будем твоими верными друзьями и в самые трудные времена придем на выручку!»

«Ни один человек не приносил нам столько бед, сколько Большое Зло!» – в этих словах прозвучало столько неземной тоски, что Наталье самой стало не по себе, в сердце невольно закралась жалость к этим смышленым существам, сосредоточенно взирающих на нее.

«Не задавай вопросов, ответов на которые мы не знаем – они придут со временем!»

– Вас осталось всего десять? – с трудом выдавила из себя Наташа, не веря, что такое количество даже разумных ящеров может ей в чем-либо реально помочь.

«Нас гораздо больше, чем ты видишь перед собой, но значительно меньше, чем было изначально! А теперь – возвращайся к друзьям, они сейчас нуждаются в тебе! Мы уходим, но всегда будем рядом!»

– Это называется – душевно поговорили! – проворчала Наталья, поворачивая назад, через несколько секунд она перевела шаг на быстрый бег и продолжая ускоряться. Сколь бы необычным был первый контакт с чужим разумом, поверила этим рептилиям, ходящим на двух ногах, обращающихся с помощью мыслепередачи.