Жена не обиделась.
− Осталось пять минут, – сказала она, – и суп будет готов.
Не успела супруга договорить, как Андрей на выхлест проехался по ее витрине.
− Молчи, сука. Сам знаю, где припев.
Жена не обиделась, а даже как-то обрадовалась. Она согласно кивнула головой и убавила огонь.
Андрей важно прошелся по кухне и опять наткнулся на жену. И не думая, дал ей в нос.
− Тебе чего здесь нужно, сука? – равнодушно спросил он.
− Кушать тебе готовлю, – сообщила жена, глупо улыбаясь.
− Больше одного слова не говорить, – посоветовал Андрей и ткнул ей кулаком в ребра. – Поняла, сука?
Жена понятливо кивнула, бросила в похлебку лавровый лист и составила кастрюлю с огня.
− Все. Сейчас ужинать будем, – радостно сообщила жена.
− Лови! – громко сказал Андрей и заехал жене в ухо.
− Ловлю, – по инерции сказала жена и даже охнула от удара.
Она вопросительно посмотрела на Андрея. Взгляд вышел такой липкий, что Андрея чуть не вывернуло от него. И он зашелся кашлем.
Жена, понаблюдав за скорчившимся Андреем, нерешительно хлопнула его по спине, от чего тот аж хрюкнул. Подумав еще немного, глядя на загибающегося от кашля Андрея, жена, что есть мочи, стала стучать по нему сверху, словно заколачивая гвозди в гробовую доску.
Угадав намерение жены, Андрей стал отбиваться. Упав на спину, он принял её на ноги и отбросил в угол кухни. Но приступы кашля мешали ему сосредоточиться на борьбе. Теряя инициативу, Андрей еле увернулся от летевшего табурета. Отступив к холодильнику, он не сдавался и, загибаясь от удушья, старался контролировать ситуацию.
Видимо, понимая, что терять ей уже нечего, жена ухватила кастрюлю горячего супа и опрокинула её на Андрея. Тот взвыл и вцепился жене в горло.
К сожалению, поблизости не было ни рефери, ни других членов бойцовского клуба, чтобы прекратить затянувшийся поединок. На полу посреди вечности из супа, добивая друг друга, возюкались два потенциальных трупа. Семейный ужин был в самом разгаре.
Музыка
− Музыку я люблю! – громко объявил Степан Васильевич Желудок. – Люблю! И все тут! От этого факта, как говорится, не отвертишься. Некуда.
− Дурак ты! А не музыку любишь! – дерзко и с вызовом заявила ему жена.
Гостям стало неловко.
− Ну может и не совсем дурак, – вступился за Степана Васильевича один из гостей. − Хотя немножко может и того… Есть чуть-чуть. Но одно другому не мешает.
− Все же, как-то сразу наседать, что, мол, дурак, тоже, понимаете, неловко, − заговорил другой гость, – как-то поделикатнее надо все-таки…
− И музыку любит, – поддержал третий гость. – А музыка это возвышено. Музыку любить, это я вам, так скажу, извините, не баб на базаре пощупать. Музыка это ого-го! Сфера!
Степан Васильевич Желудок осмотрел всех, насупившись и с глубоким недоверием.
− Музыку я люблю! – опять громко объявил он. – Люблю, и все тут! Хоть в омут головой! Эх, жизнь!
− Дурррак ты! А не в омут головой! – заорала на него жена и затопала ногами. – Какая у тебя жизнь?!
Гости смутились и заерзали на стульях. Потом пододвинули поближе графин с водкой, выпили по рюмке и закусили. Повторили еще раз, потом сразу по третей и заговорили между собой о чем-то другом. Не о музыке.
Танцы
Виктор Петров вышел на центр круга.
− Ну что? Кто кого перетанцует, а? – с вызовом спросил он.
Мужики сбились в невеселую стайку в углу сарая и молчали.
− Ну чего молчим? Молчим то чего? – радостно задирал мужиков Виктор Петров. – Ишь дохлые какие! Чего не танцуем? Яйца мешают?
− Да ну тебя! Сопля! – неожиданно обиделся один бородатый дядя и выбрался на середину.
− Ага! – заволновался Виктор. – Танцуем, значит!
− Танцуем! – завелся дядя.
− Ну-ну! Сейчас! – бойко обрадовался Виктор, чувствуя новый прилив сил. − Эдак повернулось! Ага. Ситуация.
Дядя стал неуверенно топтаться с ноги на ногу и шумно засопел.
− Ну, чего стоим то?! Стоим то чего?! – приставал к нему Виктор Петров.
− Да ну тебя, сопля! – выпалил бородатый дядя на одном дыхании.
И они тут же лихо закружили в танце. Дядя умело выстукивал пяткой и, в общем то, плясал, неплохо, как мог. Но чувствовалось, что долго не протянет.
Виктор Петров был хозяином положения и давал это понять. Он вовсю скакал вприсядку вокруг дяди, время от времени пощипывая его за бороду и подмигивая.
Через два часа бородатый дядя вырубился, и его побелевшего положили в сторонку, в штабель к остальным десяти танцорам.
− Ну что? Кто кого перетанцует? А?! – с вызовом спросил Виктор Петров. – Есть еще танцоры?
Мужики подвинулись поближе друг к дружке и замерли, им было очень стыдно. Они стыдились. Но на вызовы больше не отвечали.
− Чего молчим? Молчим то чего? – шумел неутомимый Виктор Петров. – Ишь дохлые какие!
Мужики, потупив глаза, не знали, что и делать, и лишь виновато улыбались.
− Эй! Вы чего поумирали, что ли? Одуванчики-цветки! – удивленно вопрошал Виктор Петров. – Кто же танцевать то будет? Вы что танцы не любите?
Мужики взялись за руки и стиснули зубы.
− А-аа! Жииизнь! – завопил уже не своим голосом Витя. – О-ох! Сууудьбааа! Пироги капуста!
Мужики втянули головы в плечи, нахмурили лбы и не шевелились.
А Виктор Петров танцевал один. Он ветром носился по сараю и выделывал самые невероятные кренделя. Он махал руками и тряс головой, закатывал глаза и выгибал спину. Танцевал. Остаток дня прошел, как в воду канул. Всю ночь Виктор Петров отплясывал польку, канкан, румбу, и еще всякие другие неизвестные мужикам танцы.
Под утро Виктор Петров уже ходил колесом через голову, при этом хлопал себя по ушам и заплетал волосы в косички. День закончился хороводом, в котором танцор участвовал один.