Шурпа

Станислав Косаренко

Шурпа

Первая бутылка.

– «Однажды ты постареешь и не заметишь этого. Старость придёт к тебе, молодому и здоровому, тихо зайдёт в комнату, молча сядет в твоё любимое кресло, устроится поудобнее, поправив подушки, и начнёт ждать. Ждать, пока ты обратишь на неё внимание. Тебе и в голову не придёт, что она уже здесь, ты ведь молодой, здоровый, только начал жить во всю силу». Вот ведь пишут люди, я ж точно знаю, что молодой и здоровый, какие наши годы?

– Что за сволочь это написала? – ответил Толик, – не хочу даже думать об этом. Ты вообще читать пришёл или пить?

– Я ещё и есть собираюсь.

– Ну так наливай, а то я сейчас уже слюной изойду.

Видимся мы с Толяном не то, чтобы совсем редко – пару-тройку раз в году получается, а знакомы больше, чем полжизни. Два года койки рядом стояли. В этот раз получилось у него на даче. Я специально оформляю себе командировки в его город, чтобы можно было вот так посидеть. Ясное дело, что все дела побоку, слишком редкое это удовольствие.

– Коньяк ты красивый выбрал.

– Мы ж у тебя сегодня, с тебя – закусь, с меня – красивое.

– Думаешь, четырёх бутылок хватит?

– Думаю, что после четырёх бутылок нам будет пофигу.

– Согласен. Бокалы – вон. Как ты и сказал, пузатые.

– Я тебя слишком люблю, чтобы пить коньяк из стаканóв.

– А я тебя слишком давно знаю, чтобы не принести бокалы. Ты ж плешь проешь, сволочь.

– Да шо у тебя там проедать, ты ж уже плешивый.

– А это – потому что давно с тобой знаком. Наливай давай, не томи, шурпу загружать пора.

Шурпу Толик делает по собственному уникальному рецепту, в который входят полтора часа на базаре, где он выносит мозги всем продавцам баранины по очереди, в результате чего становится обладателем какого-то особого курдючного жира, килограмма мякоти и тщательно подобранных косточек. Потом для него отбирают определённый набор овощей и зелени, а специально обученный узбек под его руководством создаёт уникальную смесь специй.

Мы долго греем в руках первую порцию коньяку, придирчиво разглядываем его на свет, вдыхаем аромат и маленькими глоточками утоляем жажду. Мир становится гораздо лучше.

– Да, хорошо сюда этот шоколад вписался, – задумчиво произносит Толик, отламывая ещё кусочек.

– Ты бы не нудил и попробовал-таки с фиником, зря я их, что ли тащил?

– Я не чужд экспериментов, но сначала нужно ещё по одной, для храбрости.

– Мы, вроде, не расходимся пока. Но ты собирался шурпу ставить.

– Говорю же, – нужно ещё по одной, для храбрости.

– Ты боишься собственной шурпы?

– Я хочу ещё одну.

– А-а-а… Не зря его буржуи десять лет в бочке мариновали.

– Ну должен же и ты в чём-то разбираться, наливай давай!

Вторая заходит так же неспешно, ласково обволакивая полость рта и приятно согревая что-то в груди.

– Давай свои финики.

– Вот.

– Помни – под твою ответственность.

– Не ссы, не помрёшь точно.

Он забрасывает в рот финик, втягивает глоток коньяку, закрывает глаза и, спустя несколько секунд, интересуется:

– А где ты про это вычитал?

– Ну зачем же «вычитал»? У меня недавно не оказалось под рукой ничего, кроме коньяка и фиников, я зажмурился, перекрестился, попробовал и открыл глаза уже просветлённым. Эмпирический путь – самый верный.

– Тогда я ставлю казан.

– Валяй, а я плесну ещё по чуть-чуть.

Он выложил в разогретый казан жир, несколько секунд полюбовался его таянием, взял бокал, слегка взболтал, принюхался, глотнул, отставил в сторону и принялся укладывать мясо.

– Ты его не моешь?

– От чего? Щепок от колоды на нём нет, осколков топора тоже.

– Ну, не знаю, микробы там всякие.

– От ты забавный. Ему в казане часа четыре томиться, думаешь, там хоть какой-то микроб выживет? – Он глотнул ещё, – а нам точно хватит?

– А ты глотки поменьше делай. Или хочешь сразу убиться в хлам? Тогда и доварить не успеешь.

– Точно, ты ж жмот, я помню, – но на этот раз не отпил, а лишь понюхал и завис, созерцая шкворчащее мясо.

– Хоть ты уже не гунди, какой из меня жмот? Иногда бываю домовитым, но это, чтобы потом было, что потратить.

– Да ладно, помню я, какие ты ночлежки выбираешь, когда не один сюда приезжаешь. Шоб вид на море и завтрак в номер.

– Для этого стоит иногда побыть домовитым.

Он поводил шумовкой в казане, отхлебнул из бокала и спросил:

– А вот скажи, домовитый, почему цветы – лучший подарок?

– Да хрен его знает, наверное, потому что бабы их любят.

– Да мало ли, что они любят, а дарим-то мы, в основном, цветы.

– Ну да, золото-брильянты – не на каждый день подарки.

– Да… Домовитый. Цветы красивые, дорогие, то есть она видит, что ты её ценишь, и их потом можно выбросить, никого не обидев. Вот подаришь ты шубу или, скажем, сумочку. Во-первых, вдруг ей не понравится, а вещь дорогая – выбрасывать жалко. Во-вторых, если всё-таки выбросит, ты же начнёшь интересоваться, почему не носит.

– А в-третьих – что она скажет мужу?

– Вот. Ты меня понимаешь. Наливай.

Удовлетворённо поцокав языком, он выложил в казан лук.

– Вот та-ак… Тут помешивать надо иногда, но это можно делать, не выпуская из рук бокала.

Я посмотрел на бегущие за окном облака и, забросив в рот очередной финик, спросил:

– А тебе никогда не дарили картину? Представляешь, да – открывается дверь, за ней – друзья семьи в количестве одной супружеской пары? Тебе протягивают завёрнутый в бумагу прямоугольник, ты распаковываешь, а там – картина в рамке, и у них лица такие счастливые с ожиданием твоей реакции, а ты тоже по правилам улыбаться должен, вместо спросить: «И куда мне эту хрень повесить?»

– Ага, а они ж – друзья семьи, то есть иногда в гости приходят и каждый раз будут искать глазами, где подарок. У меня одна такая есть – тут в прихожке висит, я так и сказал: «Дачу украшает, она там в интерьер удачно вписалась». А чё, я же не на голову ему надел. Но больше не дарят.

– Ну… За доброту.

Тем временем, настала очередь помидоров и, соответственно, ещё одной порции коньяку.

– Густой, гад. Плотный.

– И заходит хорошо, – ответил я, – вот это «ХО» на обложке своё дело знает.

– Да, чувствуется не карамель, а дровишки.

– Человечество, если разобраться – несуразность, внезапно возникшая на окраине вселенной, где вместо холодных камней или раскалённой лавы – этот вот уютный мир с закатами, рассветами, золотым осенним листком и букашкой на травинке. Не исключено, что люди – единственные среди всей этой бесконечности, кто способен изобрести коньяк, блюз и чашку кофе.

– Мммм-да… Он и вправду хорош. Эк тебя!

– Ты помешивай, помешивай, а не мешай мне формулировать. У меня, может быть, вдохновение от уважения к его возрасту.

– Жаль, руки заняты, за тобой записывать нужно.

– Не отвлекайся, просто запомни, что под хороший коньяк я афористичен.

– Щас, подожди, не говори шедеврами, пора перчик засыпать.

Через мгновение кухню наполнил аромат болгарского перца.

– Сколько, говоришь, оно должно готовиться?

– Сам ты «оно»! Часа три ещё с каким-то лихуем.

– А я точно доживу?

– А что заставляет тебя в этом сомневаться?

– Запах.

– А! Понимаю, самому нравится, вот подожди не умирай, щас специи пойдут и зелень. Замри, недостойный. Что порадует рецепторы обоняния лучше, чем сочетание чеснока и кинзы?

– Ты смеешь такое говорить в присутствии коньяка?

– Он в закрытой бутылке. Не услышит.

– Но ты же понимаешь, что этот запах мы ароматом дубовой бочки не перебьём.

– Не, если ты хочешь есть одни финики, я сейчас всё это выливаю нафиг и укушаемся коньяком.

– Дедушка ослеп, а не охерел.

– Вот. Наслаждайся. Дыши полной грудью, а я пока морковку с картошкой положу. Сейчас это всё закипит, мы его – на маленький огонёк и пусть часа три томится. Воду я не лью. Обычно, хватает жидкости, которая в мясе и овощах.

– Кстати, о жидкости…

– Ага, наливай.

Много лет назад Толик признался, что не любит своё имя: «То-о-олик», – представляешь? И так по нескольку раз в день. Ненавижу». С тех пор я стараюсь к нему по имени не обращаться. Да и смысла особого нет – когда мы с ним общаемся, как правило, рядом никого, а друг друга мы пока ещё ни разу не перепутали.

– Так вот, о жидкости, – продолжил я после пары глотков, – ты никогда не задумывался о разнице между коньяком и водкой?

– Ты ещё компот с минералкой сравни. Оба мокрые, но вкус разный.

– Я думаю, что дело не во вкусе. Водка, сука, честная, она для опьянеть. А коньяк – для посидеть долго и под разговоры.

– Ага, как проститутка и жена.

– Ну да, и по уровню цен сопоставимо, проститутка по-любому дешевле, чем постоянная женщина.

– По-любому.

– Так вот, если у коньяка мы с тобой сейчас вот что-то выгреваем и вынюхиваем, то водка идёт сама по себе, но под хорошую закусь. Насчёт вк