Тени Обратной Стороны. Часть 1. Заблудший путник

От перспектив порой перехватывало дыхание. Собственная история – миряне вряд ли представляют, что значат эти слова для простого ланцигского насельника. У каждого монаха ведь своя специализация. Среди писцов лишь некоторые – Бернхард и ещё пяток мастеров – считались достаточно квалифицированными, чтобы самостоятельно сочинять. Ещё нескольким доверяли компилировать сборники, а остальные переписывали, что попадалось, и хорошо, если не какое-нибудь занудное наставление. В Аойне были ещё рубрикаторы, которые оформляли заголовки: но там буквицы, конечно, прихотливей формой, превращаются то в свору собак, то в лабиринты, то в деревья, в Гевинтере буква и буква, с каким-нибудь ненавязчивым орнаментом, с парой каких-нибудь отростков, пустивших листья, так что у рубрикаторов было бы не очень много работы. Зато внутри то епископ, держащий книгу, то рыцарь, попирающий многоножку, – этих исполняли иллюминаторы. Как считал Айдан, аойненские рисовальщики не особо старались, чтобы люди походили на людей, лицо торчит из груды покрывал – и ладно, в Ланциге же было двое специальных монахов, которые рисовали только человеческие фигуры, и ещё один, которого звали доделывать лица. Недавно завели ещё главного по природе: он с юга, чуть ли не в Ламии учился у тамошних живописцев, которые, по слухам, просто волшебники – и теперь исполнял вполне приличные деревья. Так что те негодяи, которые сулили, мол, представляешь, Айдан, будет у тебя своя хроника, сильно покривили душой. В лучшем случае ему разрешали собирать что-нибудь из кусков других хроник – но, может быть, так оно и лучше: скучно, да, зато куда меньше ответственности. А здешние суетливые, изломанные, липнущие друг к другу буквы он даже почти полюбил, хотя предательская подстрочная петелька до сих пор ему не очень хорошо давалась – и это после четырёх лет в Гевинтере. Но именно что почти. Айдан по-прежнему скучал по привольному, как зелёные холмы его родной страны, шрифту Аойне, по его благородной размеренности, по плавности линий. Увы, в Ланциге жило несколько монахов с чернильницей на месте сердца, которые сопротивлялись попыткам обогатить гевинтерское письмо парой удачных заимствований, но и то Айдану почти удалось убедить братию, что аойненская косая чёрточка намного лучше, чем их собственное убожество.

Обитель встретила пустотой и молчанием. Во дворе четыре козы неодобрительно качали головами, ворон ругнулся с крыши сарая, в беспорядке валялись мешки с шерстью, серые камни влажно блестели – тут всегда такая сырость в этом проклятом Ланциге! – Айдан опять чуть не полетел вверх тормашками на этих гладких, почти круглых булыжниках! Ворота снова отворились, пропуская одутловатого, одышливого келаря с пучком свечей в потной руке. Привалившись к створкам, толстяк какое-то время стоял, полуприкрыв глаза, его грудь и щёки ходили ходуном, в углах рта вспухали мелкие пузыри.

– Только воротились, да? – наконец выдохнул келарь. – Дурные новости, ох дурные. Мастер Бернхард того, преставился. С утреца не вышел на молитву, а когда мы его сыскали, уж поздно было. Давайте-ка за мной, поспешим – поспеем к прощанию, – и, согнувшись, он побежал в храм.

В Гевинтере не любили мёртвые тела. Считалось, что вечная, неподвластная смерти душа сотворена великим Создателем, Владыкой Света Эрдонартом, тогда как слабая, гниющая плоть принадлежит Нергеддеону – поверженному, но не сдавшемуся Повелителю Мрака. Поэтому даже с почившими властителями старались поскорее проститься, а потом, как это называется, предать тленное Нергеддеонову пламени. Вот и мастера сейчас, должно быть, ждёт краткая, пусть и весьма торжественная поминальная служба, а потом – погребальный костёр да скромная табличка на стене колумбария.

Монастырская церковь первое время вызывала у Айдана противоречивые чувства. В его родном Аойне, следуя ещё имперской традиции, храмы обычно строились круглыми, с как можно более широкими и высокими окнами – насколько хватало мастерства зодчих, лишь бы только всё это не рухнуло – избегая искусственных источников света, особенно пламени, которое принято ассоциировать с Владыкой Мрака. В последнее время сверху стали подвешивать кристаллы Эр-Хандова камня, дающие чистое и лишь немного пульсирующее свечение, – целыми гроздьями в особенно богатых церквях. Но Эр-Хандовы кристаллы не зря звались чародейскими: их сияние питали те же самые потоки Силы, которые и колдунам дарили способность к магии – а разве не запрещено колдовать в храмах? Конечно, сравнивать бездушный осколок с волшебником из плоти и крови можно лишь с натяжкой, но многих богословов это сопоставление всерьёз беспокоило. Впрочем, пока учёные спорили, простые клирики вовсю закупали кристаллы для своих церквей. Никуда не денешься: в пасмурную погоду без них либо свечи, либо тоска беспросветная. А если дождь? Королевская гильдия магов предлагала собственные светильники, ещё более надёжные и сравнительно недорогие, но творения безбожных рук лишь оскорбят Эрдонарта.

Здешний храм был совсем другой. Начиная с того, что в плане это был прямоугольник, а любой хоть сколь-нибудь образованный аойнец сразу скажет, что именно эта форма свойственна храмам неэрн, отвратительных рогатых тварей, поклоняющихся тьме. Внутри он рядами колонн разделялся на три нефа, из которых крайние были весьма приземистыми, а центральный взмывал далеко ввысь, и под сводом его переглядывались два ряда узких окон. Стена напротив главного входа рассечена по вертикали, она сочится спокойным белым светом – так называемый «Алтарь святого Ремигия» – во время общей молитвы его сияние делается золотым, тёплым и таким вещественным, что хоть по кубкам разливай. Своё прозвание он унаследовал от одного не вполне ортодоксального священника, совмещавшего проповедь с чародейскими изысканиями; этот Ремигий даже и близко не был святым и умер под церковным осуждением, но одно из его изобретений обессмертило если не душу его, то, по крайней мере, имя. Впрочем, более старые и циничные монахи говорили порой просто: «Дырка в рай» – а чаще даже: «Замочная скважина святого Ремигия».

Кое-как отдышавшись, Айдан просунулся в неплотно прикрытую дверь – только б не скрипнула! – и в золотистом ореоле узрел ангела, простершего десницу над гробом, торжественно и громогласно роняя слова последнего благословения. Братия расступилась перед посланцем небес, укрывшись в полутени, под сводами боковых нефов, их шеи были согнуты, взгляды – потуплены. Осторожно ступая, подошёл, приткнулся в толпу – ну, конечно, какой тебе ангел! Брат Мельхиор, положив пятерню на лоб покойного, раскатисто, хоть и несколько нудно распевал заупокойные молитвы, а другие повторяли за ним положенные формулы. Тела почти не было видно, весь свет доставался Мельхиоровой спине.

– Что с ним случилось? – Айдан шепнул соседу.

– Говорят, сердце.

– Ещё же вчера всё в порядке было. Восприми его, о Владыка!

– А в прошлом месяце он сетовал на грудную жабу, – подсказали с другой стороны. – От брани всё, от гневливости, – стоявший перед сплетниками пожилой монах обернулся и пробежал по ним суровым взглядом. Те смущённо замолчали.

– Уж не магия ли? – вполз ещё один шепоток.

Взгляд Айдана метнулся к неприятно корчащейся ухмылке, к лицу, которое так и говорило: что, совесть нечиста? Насмешника, конечно, заткнули, но сколько ещё монахов думает о том же? Бесполезно было объяснять им разницу между настоящим колдовством, со способностью к которому надо родиться, и предметной магией, подвластной каждому, кто закупил необходимые ингредиенты и знает, как их соединить в чародейскую схему – Айдан пробовал растолковать, но ещё только хуже сделал: ведь раз отпирается – значит, виновен, особенно если перед этим почти два года скрывал свои таланты. Мастер Бернхард был одним из тех немногих, кто никак не переменил к нему отношения, не бросал косых взглядов через трапезную и не предлагал свою несуществующую вину искупать пожизненным постом и ношением власяницы.

– Вознеси… – перепутав слово, Айдан запнулся.

После службы он как будто невзначай пододвинулся к паре благоволивших к нему пожилых монахов, которые как раз обсуждали, кто сменит Бернхарда, а точнее – кого назначит Генрих фон Ланциг: ведь тот был светским аббатом монастыря и мог, теоретически, назначать и снимать главных хронистов по собственному разумению.

– Скорей бы уже выбрал, – стонал один. – Узнать и отмучиться. Ему же хватит ума и нашего Брайана назначить!

– Скорей не получится, – желчно бросил другой. – Генриху до рукописей дела нет. Он и читать едва не умеет. Как-то показывал ему наше Священное Писание – знаешь, он что сказал? Картинки ничего, только баб рисовать не умеете, – в поисках поддержки он выцепил взглядом Айдана и со значением округлил глаза.

– Да, он действительно странный, – неловко хихикнул тот. Эту байку он слышал уже не раз, хронисты постарше очень её любили, порой разукрашивая дополнительными подробностями: например, заставляя Генриха требовать картинок с голыми девицами.

– Но нет, – возразил первый, – барон всё-таки следит за нашими успехами.

– За успехами – конечно! Мы же ему подати платим.

Айдан кивнул. Для Генриха монастырь был в основном источником лёгких денег и, хотя сам он вряд ли разобрался бы в мутной бухгалтерии брата-эконома, на беду братии Генрих поручил это дело Швайгеру, а тот был въедливый мерзавец: не найдёт, так придумает – хронисты вечно ходили перед ним в долгах, а под новый год даже заложили деревню, которая с давних времён числилась за монастырём и которую очень долго удавалось скрывать от барона. Иллюминаторам пришлось краску экономить – вот как прижали. Брат Мельхиор ездил с жалобой к епископу, там обещали принять меры – это значило, что Генриху погрозят пальцем и ничего не поменяется. А вот интересно, подумал Айдан, если под исследование о походе Дейермера выбить для монастыря немного денег, другие хронисты примирятся с тем, что их собрат однажды баловался с магическими приспособлениями? Перестанут шептаться и называть колдуном?..

– А как думаете, кого назначат? – вставил Айдан.

– Может быть, брата Мельхиора? – робко предложил один. – Он опытный, знает все каноны, а как молитву читает!

– Говорю тебе: не будет он никого назначать, год будем без начальника, не меньше.

– Но почему?

– Да чтобы спорить с ним было некому! Бернхард, хоть и мало чего мог добиться, много крови попортил его светлости. Старик же чуть что – в замок, и едва не до драки доходило.

– Ой, он всегда так сквернословил… Прости его Владыка!

– Думаешь, твой Мельхиор, так сможет? Говорю тебе: если кого и назначит, то Рихарда. Он свой: почти тоже рыцарь, с бароном тихий, почтительный, а с нас будет драть три шкуры, это как пить дать!

– А как думаете, будет расследование? – встрял ещё один монах. – Наверное, нового не назначат, пока оно не закончится?

– Было бы что расследовать. Дурные соки – сами понимаете…

– А вы знаете, что вчера вечером мастер Бернхард ходил в таверну к девицам? – злорадство в голосе.

– Ещё усопший не сгорел, а вы злословите?

– Так ведь правда! Он же ходил в таверну и вернулся такой довольный! Зачем ещё, если не к девицам?

– А вчера же ещё кого-то зарезали неподалёку, – не сдавался сплетник. – Торговца, вроде. Вдруг это связано?

– Достаточно, молодой человек!

В этот момент Айдан приметил плотную тушу, пробиравшуюся к нему сквозь лес из ряс, и буркнув себе под нос: «Да чтоб тебя, Брайан!» – улепетнул.

***

На другой день Айдан рассеянно плыл в сторону скриптория, где его дожидалась едва начатая рукопись ― «История Церкви в Северной Марке». Её заказал кто-то из герцогских приближённых, и это была очень безрадостная работа: растянуть на целый манускрипт историю, которую можно было бы рассказать за страницу. И вот уж месяц Айдан штудировал погодные записи, старательно выписывая имена миссионеров, отправлявшихся в страну орков и, как нетрудно догадаться, пополнявших вскоре каталог мучеников. Одно лишь невольный историк Церкви вспоминал с приязнью: как, уловив нестыковки в житии пятидесятилетней давности подвижника по имени Хенгист, он покопался в источниках и обнаружил крепкие доказательства того, что Хенгиста выдумал мечтавший о собственном святом настоятель одного захудалого монастыря под Молином, а народ подхватил – и вскоре новоявленный подвижник зажил на страницах летописи своей собственной, непостижимой жизнью. Айдан тогда решил показать свои изыскания мастеру Бернхарду, посоветоваться, как деликатнее сформулировать опровержение – старик долго смеялся и много крепких слов адресовал доверчивым селянам, но потом посерьёзнел и повелел никому больше не говорить об этом, а в книжке злосчастного Хенгиста вывести настоящим человеком. Сказал: зачем и простой люд, и других клириков расстраивать? Они же могут и в глаз дать, и жалобу подать епископу – тебе это зачем надо? Айдан повздыхал, но смирился. Вот ведь как: официальное учение Света осуждает культы святых, провозглашая, что вся милость лишь у Владыки – но в северном суровом краю нужны все, каких только получается найти, заступники против холода, орков, разбойников, баронского произвола – и ещё Обратной Стороны, конечно же. И возвести хулу на подвижника здесь всё равно что впасть в ересь. Но хотя бы можно было гордиться своей внимательностью. А пока хронист раздумывал о судьбах святых, команда художников проводила свои дни в спорах о том, как правильно изображать на миниатюрах орков. Вот ведь странность: каноны мелочно и придирчиво, различая сотни частных случаев, предписывают, как должны на иллюстрациях выглядеть люди, а про другие расы нет зачастую даже и самых расплывчатых указаний. Но при этом ясно, что если ты нарисуешь, допустим, эльфа не так, как его видит самодур-заказчик, то кто в этом будет виноват? – ну, конечно, не тот, кто сначала твердил, что эльфы высокие и красивые, а потом стал кричать, что все они дети мрака и должны быть злобными и безобразными и, дескать, отдавайте мне мои деньги. Как же здорово будет забросить этот унылый труд и заняться походом Дейермера! Пока, правда, не очень ясно было, с чего начать. В монастырской-то библиотеке ничего не найдётся полезного. Барон говорил про Хейвенфельт, но это ведь деньги нужны, подорожная, рекомендательные письма к столичным хронистам – к кому теперь за этим всем, раз мастер Бернхард преставился? Айдана окатила волна глупой, подлой обиды на мертвеца: почему именно вчера, почему нельзя было повременить ещё день или два? Совсем растерявшись, он решил, что сегодня посидит над «Историей Церкви»,

В дверях Айдана окликнул брат Рихард, крепкий, суровый, наделённый взглядом посланника богов и статью староимперской статуи. Когда-то он почти стал рыцарем Шипа, но упал с дерева и повредил ногу, – впрочем, это не мешало ему каждый день по несколько часов размахивать во дворе тяжеленным деревянным мечом и производить впечатление великого магистра ордена имени себя самого. Хронисты его побаивались, потому что брат Рихард вычитывал почти все рукописи, выходившие из-под перьев братии, и славился умением находить ошибки – а легко представить, что бывает, когда на полностью законченной странице, с прекрасными иллюстрациями и золочёными краями, кто-то находит ошибку или даже просто неверный штрих. Сам брат Рихард писать не любил, буквы получались кривыми и теснились, как воробьи на ветке в холодный день, но умел поддерживать дисциплину и пользовался расположением, почти даже дружбой барона – поэтому многие предполагали, что именно он может сменить мастера Бернхарда.

– Я слышал, ты взялся писать хронику похода Дейермера.

– Кто вам сказал? – выпалил Айдан. Он никому ещё не говорил, прекрасно зная, что не все монахи одобрят это. И так уже достаточно косых взглядов. Правильно барон сказал: трусы.

Ответа не было, лишь пресный взгляд – без любопытства и злости, как на муху, побирающуюся к ломтю хлеба. Конечно, с Рихардом кастелян поделился или даже сам барон рассказал, если протрезвел к ужину.

– Его светлость приказал мне расследовать обстоятельства исчезновения своего отца, – буркнул Айдан и попытался войти, но наткнулся на прочную, непреклонную руку. Пришлось отступить.

– И ты, конечно же, согласился? – к скрипторию шаркал один из пожилых братьев, внутри тоже поднялась пара любопытных лиц, и Рихард отнял руку от косяка, приглашая Айдана пройти с ним в укромный коридор по соседству.

– Барон вообще-то не спрашивал, хочу ли я.

– Надо же.

– Он просто приказал мне.

– Какой ужас, – всё так же безучастно протянул Рихард.

– К тому же это интересно.

– Вот как? – Рихард приподнял бровь. – Ты ведь понимаешь, что не тебе первому барон предложил узнать, чем кончил его отец?

– Ну… да.

– Ну, да? – усмешка тронула уголки его рта. – Сперва он терзал запросами Королевскую гильдию магов, а когда понял, что там ему ничего не светит, принялся за монахов. И ты, наверное, задавался вопросом, почему история Ульриха фон Ланцига до сих пор не написана?

– Они побоялись?

– Ты прав, – серьёзный кивок. – Им было страшно. А поскольку их отговорки барон даже слышать не желал, мастеру Бернхарду приходилось идти к нему и угрожать совокупным гневом епископа и Владыки Света. Один раз они даже подрались. В итоге Генрих разочаровался в ланцигских монахах и оставил нас в покое – но тут вдруг до него дошли слухи о неком колдуне в ря…

– Я не колдун! – Айдан и сам понимал, что не надо бросаться на каждого, кто так его называет, но не мог сдержаться.

– О, да, барон был очень разочарован этим. Но ты хотя бы согласился, и он возлагает на тебя большие надежды. В отличие от меня.

– Я знаю, что вы сейчас скажете, – подобные разговоры приелись Айдану ещё в предыдущем монастыре, но и отвечать непрошенным советчикам он успел научиться: – Я не верю, что истина может навредить душе. Бог истины – Владыка Света, Нергеддеон же повелитель лжи, и умолчание – тоже его вотчина. Скрывая правду, мы только вредим себе, а отыскивая её – прославляем Эрдонарта!

– Неплохо, – Рихард кивнул. – Думаю, ты не в первый раз произносишь эту ошеломляющую речь, но кто-то из несчастных жертв твоего красноречия должен был не потерять рассудок от восхищения и спросить в ответ, почему ты так уверен в своей способности различить истину?

– Ну… а какой вообще смысл быть хронистом, если не верить, что можешь отличить правду от заблуждений?

Мастер Рихард развеселился, да и сам Айдан признал, что прозвучало уж очень самоуверенно. В прошлый раз он едва не лишился рассудка – сведений же перепали жалкие крохи. Но то было другое: колдовской инструмент, эльфийские ритуалы – а что может быть опасного в обычном сборе сведений?

– И тебя не смущает, что Церковь считает изучение Обратной Стороны губительным для души? Как там… – он воздел палец и словно прислушался к едва слышным отзвукам архиепископских наставлений, и затем изрёк пастырским звенящим голосом: – Изобретателен Падший, кому-то услаждает очи, ласкает слух – иных же манит запретным знанием. И горе тем, кто ищет правды о про́клятом чёрном крае, об Обратной Стороне: своей пытливостью они лишь распахивают душу свою для алчных демонов. Неплохая была энциклика, мне нравится её слог.

– А вы сами в это верите? – раздражённо буркнул Айдан, и когда Рихард промолчал в ответ, ввернул давно уже дожидавшийся своего часа довод: – В Писании такого не было, в Писании в принципе нет Обратной Стороны. А Церковь – она и ошибиться могла, правда?

– Потрясающе.

– Вы не ответили. Вы верите, что?..

– Не важно, во что верю я, – он пожевал щёку, раздумывая, что сказать дальше. – Хорошо, я понял, что ты ни во что не ставишь учение Света, устав и монашеские обеты. Само по себе это не является проблемой. Но вот не подумают ли другие монахи, что им тоже всё можно?.. – взгляд Рихарда рассеянно скользнул по стене. – Хм-м.

– То есть вы намерены запретить мне исследовать путешествие Дейермера, чтобы удержать других от искушения? – спросил Айдан, когда молчание стало утомительным. – И как вы это сделаете? Пойдёте ругаться с бароном?

– Что? – вырванный из паутины раздумий, Рихард моргнул и непонимающе уставился на Айдана. Тому пришлось повторять вопрос. – А. Нет. Я не буду препятствовать. Прости. Тебе, боюсь, не понять моей тревоги о душах других монахов. Ты же у нас ревнитель истины.

Айдан стерпел этот плевок и холодно бросил:

– Так я могу идти?

– Куда? В скрипторий?

– В скрипторий, в Хейвенфельт – в любое место, куда меня призывает Владыка.

– Ах, Владыка. Он такой: как призовёт – не отвертишься, не правда ли?

– Я могу идти?

– Да-да, конечно, – пренебрежительно махнул рукой, а потом, уже в спину, промолвил: – Ты ведь понимаешь, какой приём тебя ждёт в Хейвенфельте?

– Простите? – Айдан обернулся.

– Это же очевидно, – Рихард позволил себе половинку довольной улыбки. – В столице твой интерес к Обратной Стороне вряд ли встретит понимание. А вот, кстати ещё, – он нахмурился, словно эта мысль сейчас только посетила его, – полагаю, архиепископ уже осведомлён о том, что ты колдун. Хм, такое неудачное сочетание: чародей в рясе, интересующийся Обратной Стороной… Будь ты ещё мирянин… Но тогда ты утратил бы все привилегии и связи, которым сейчас обладаешь, – теперь улыбка высветилась целиком, хоть и ненадолго.

– На меня донесли, да? – не очень-то и удивившись этому, выдохнул Айдан.

– А ты как думал? Брат Мельхиор написал, как только услышал. Сколь жутко доброму чаду Света делить кров с мерзким колдуном. И его послание мы с Бернхардом перехватили – тебе бы оно понравилось, сильные формулировки – но кто знает, сколько ещё монахов поспешили доложить о тебе архиепископу? Так что подумай. Это мне ты можешь сказать: отвали, не то будешь иметь дело с бароном, а в Хейвенфельте Генрих фон Ланциг не сможет защитить тебя.

– Вы хотите сказать, что меня обвинят в ереси? – Айдана прошиб холодок.

– В ереси? Хм. Ты не проповедуешь ничего зловредного, так что нет. Просто отступничество. Думаю, тебя закуют в колодки и посадят на хлеб и воду, – как будто чтобы успокоить, он добавил: – Выпустят, наверное, лет через десять, если раскаешься, но книг тебе больше не видать.

– Что же делать?..

– Не знаю, – так вкусно выговорил, даже облизнулся. – Может быть, всё-таки стоит сказать Генриху, что ты погорячился и не хочешь марать душу об это дело?

– Я… Я подумаю.

– Ну, подумай. Досадно будет, если ты сгинешь, ничего не добившись. Хотя… – Рихард пожал плечами. – Мне всегда казалось, что в этой обители слишком много хронистов, – он отсутствующе кивнул и пошёл прочь.

– Но как же барон? – теперь Айдан кричал ему в спину. – Он ведь… Он ведь сам предложил мне поехать в Хейвенфельт, – два проходивших мимо монаха встрепенулись, как напуганные шумом птицы.

– Как же так, да.

– Ладно барон. А как же Швайгер? Он ведь умный.

– Ах, Швайгер? Швайгер неглуп, да, и у него есть знакомые в столице. Но вряд ли он понимает, как всполошится Церковь, когда ты заявишься там с вопросами по поводу Обратной Стороны. Может быть, если король заступится за тебя… – Рихард мечтательно щипнул подбородок. – Он мог бы: унизить Церковь – доброе дело в глазах его союзников из Королевской гильдии магов. Но, может быть, им будет проще устранить тебя, чтобы не искушал попусту?

Брат Рихард совсем ушёл в себя, беседа разладилась. Айдан не стал тормошить его и побрёл наконец в скрипторий, с трудом продираясь сквозь дебри страхов, которые обильно посеял и взрастил зловредный мастер. Айдану совсем не хотелось на хлеб и воду, и в колодки тоже, но этот исход теперь казался почти неизбежным. Не в Хейвенфельте закуют – так Генрих затравит собаками – и одна из них как будто уже возилась в животе, то и дело прихватывая зубами кишки несчастного хрониста. У входа врезался в Брайана, который караулил за дверью и выскочил навстречу с участливым:

– Что? Что? Скажи! Чего зануда от тебя хотел?

– Да ничего… Не знаю, – отмахнулся Айдан. Вот уж с кем не хотелось говорить сейчас, но тот и не думал отставать. – Это же из-за того, что тебе сказал Генрих? – шёпот противно защекотал ухо. – Он же тебя попросил разведать о своём папаше?

– Что? Нет! – отпрянул Айдан.

– Да ладно тебе, – рожа Брайана светилась от гордости. – Все об этом только и болтают! Как здорово!

– Ничего хорошего, – обречённо уронил Айдан. Оглядел скрипторий – отовсюду блестят любопытные глазки. Когда, раздражённо подумал он, только успели растрепать?

– Ты ведь волшебник, ты всё сможешь! – восхищённо протараторил Брайан. – А я ещё думаю, что в тебе наверняка течёт кровь шид!

Мнимый колдун очень внимательно посмотрел на него, представив, как этим взглядом замораживает насмерть, но, чтобы толстяка проняло, требовалось настоящее чародейство. Айдан заскрипел зубами. Кровь шид! А дальше что? Почему так трудно смириться с тем, что успех даётся умом и старанием, а не наличием в родословной мифических лесных духов?

Перестав злиться на Брайана, он снова оказался перед обрисованной Рихардом пропастью. Тотчас же собака в животе заворочалась с новыми силами, а голова вспыхнула, словно туда насыпали горящих угольев. Что с этим всем делать, было совершенно непонятно, и Айдан просто сидел, безразлично пялясь к соседям в рукописи. Вот тянется, разевает пасть, свивает синие кольца дракон на миниатюре, толпятся узкие домишки, мечники сгрудились на крышах, машут оружием, по головам бежит подпись. Одна из чёрточек не в ту сторону смотрит – брат Рихард наверняка заставит переделывать. На столе, прямо рядом с очередным листом «Истории Церкви в Северной Марке» пристроился пучок сухой травы, перехваченный посередине черными нитками – это по-здешнему: «Сдохни, проклятый колдун!» Айдан прищурился. Черноту отчаяния рассекла пылающая дорожка злости: они хотели оскорбить, напугать даже – но не дали себе труда свернуть приличную человеческую фигурку из соломы? Пучок травы – такая глупая, жалкая попытка! Может быть, найти по жадным, прячущимся взглядам и в самом деле пригрозить проклятьем? Айдан ухмыльнулся. Теперь и в голове прояснилось, уголья оттуда вымели, хотя пальцы по-прежнему были словно в снег погружены, а в животе оставалась какая-то слабость. Сейчас ты, Айдан, – сказал он себе, – возьмёшь вот это перо и начнёшь писать очередное слово. Ну, зачем ты его сломал-то? Ты ещё пятно туда посади!

Какое-то оживление, все прервали работу, затихли разговоры. Куда они смотрят?

– Братья, – возгласил Рихард. Он стоял возле кафедры, где прежде сиживал покойный Бернхард, и, хотя не стал садиться на его место, всё же властно облокотился на стол, похожий на изогнутый росчерк пера. Рядом с ним застыли два незнакомых монаха в чёрном, важные, деловые, словно бы от самого архиепископа. – В этом зале уже несколько столетий… – он замялся и начал снова: – Мы храним традиции, сохраняем для будущего свою память и память наших предшественников. Но если подумать, то как далеко мы ушли от образа мыслей первых обитателей монастыря! Они приехали сюда как носители Слова Владыки, как просветители душ, они несли бальзам истинной веры блуждающим во мгле народам, – он говорил уверенно, веско, но каким-то будничным тоном и смотрел при этом отчего-то не на затихших, настороженных слушателей, а себе под ноги, словно не верил в то, что говорит. – А мы? Что мы делаем для простых людей? – он широко раскрыл глаза и поднял руку, будто собрался обнять кого-то, потом поглядел наконец на хронистов, растерянно, вопрошающе. – Мы создаём сокровища для княжеских кладовых, обычный человек за всю жизнь и одной такой не увидит. Мы окружили себя златом и пурпуром, в гордыне своей мы отринули служение людям.

Брат Рихард замолчал, но все понимали, что это не конец, и тишина была хрупкой, настороженной: кто-то кашлянул, ножки стула простонали по полу, шаркнул невнятный шепоток.

– Открывай, – скомандовал Рихард тем двоим в чёрном. Они приподняли и стали аккуратно сворачивать большущий кусок мешковины, под которым оказались доски, винты, целая гора хлама.

«Что за орудие пыток он сюда притащил? – удивился Айдан. – Это дыба, что ли? Мы будем допрашивать еретиков?»

– Вам известно, что это?

– Да, – брезгливо отстраняясь, тонким, дребезжащим голосом ответил брат Мельхиор. Седые волосы тусклым нимбом горели вокруг его головы. – Это печатный пресс.

– Верно, – кивнул брат Рихард. – И с его помощью мы наконец сделаем Писание доступным каждому горожанину, лишь бы он умел читать, – выпучив глаза, он выбросил над головой корону из пальцев и, резко тряханув ей, превратил в сжатый кулак – знак рыцарей Шипа, одним из которых он так и не стал.

Брат Рихард ещё что-то говорил, но его слова потонули в потоке возмущения. Кощунство! Грузный гроб, в котором живое слово становится немым, неподвижным, станет воспроизводить светодухновенное писание?! Это изобретение неэрн! Ты нас всех сделаешь идолопоклонниками! И после нескольких веков служения ты говоришь нам, что мы занимаемся никому не нужным делом? Да нешто мирянину пристало самому читать Писание?! Умеет читать? Да это просто смешно! Неподалёку от Айдана кто-то прошипел: «Всё из-за колдуна, теперь обитель на плохом счету у епископа, и Рихард будет выслуживаться». Другой ответил ему таким же громким, самодовольным шёпотом: «Твоя правда. Напишу-ка одному знакомцу во Фрезе, пусть поговорит с епископом. Негоже всей братии страдать из-за одной паршивой овцы».

Айдан шмыгнул носом. В Хейвенфельте, быть может, ждали колодки, прогорклая вода и чёрствый хлеб – но тот же самый арсенал мог появиться и в Ланциге. Зачем тогда терпеть неприязненные взгляды, вот этот мерзкий шепоток? Почему бы не рискнуть – как тогда, с пирамидками?..

***

Рыцари, охранявшие баронский замок, долго не могли поверить, что Айдана действительно стоит пускать внутрь. Сначала они смеялись и кричали, что подаяния нищенствующим орденам раздаются в другой день недели – правда, не уточнили, в какой, – потом долго и достаточно изобретательно ехидничали по поводу смазливых служанок на кухне. Испить до дна чашу их остроумия помешал начальник караула, вислоусый, с повязкой на левом глазу. Едва появившись, он немедленно обругал всех, кого смог увидеть в тесном пространстве ворот: рыцарей за то, что занимаются дурью, Айдана за то, что не может объяснить нормально, зачем притащился, а пробегавшего поблизости мальчишку-поварёнка – за то, что стоял и пялился на всё это. Но после взбучки пропустил внутрь – и на том спасибо.

Замок жил своей обыденной и непостижимой жизнью. Суровые и неразговорчивые мужики грузили на телеги ящики, важные и столь же молчаливые рыцари вышагивали по двору, из кухни восхитительно пахло свининой – ох, в монастыре бы такие запахи, – в бойницах большой круглой башни что-то сверкало, но никто, решительно никто не мог подсказать, где искать барона. Попытался всё-таки сунуться на кухню, но судомойка с птичницей как на Обратную Сторону провалились, а повара погнали к демонам незваного гостя.