Этим всегда занимаюсь я
Верена:
Мой организм серьезно отнесся к своим обязанностям.
Забеременела я быстро, носила легко, а родила без осложнений и в срок.
Рожала я дома, – как это модно называлось, – через оргазм. Однако Себастьян настоял, что в холле во время родов будет дежурить бригада настоящих врачей. На случай если возникнут какие-то сложности и понадобится кесарево, или ребенок наглотается околоплодных вод.
Сложностей не возникло. Мальчик родился самостоятельно. Крепкий и довольно большой.
– И все же, оргазм, это совсем другое, – сказала я повитухе, которая показала мне сына.
Потом я заснула, и проспала весь день.
Имя мальчику уже выбрали, – Рихард, в честь пращура, который первым решил привести в свой замок вторую жену. Сыновья Себастьяна могли называть на P или R и благозвучных среди них почти не осталось. Рихард же, при желании, мог называться Ричардом или Ричем.
К тому времени, как я проспалась, его уже так и звали. И Лиз, и Мария и даже Маркус с отцом. Только Марита по-прежнему пыталась заставить их всех одуматься: ей не нравилось, что имя выбирал Себастьян.
Рич.
Он заслуживал это имя. Только родившись, он заявил права на несколько крупных капиталов и все уже по разу успели пошутить по этому поводу и даже позвонить дяде Марти, когда вдруг:
– Что сказал Басти? – спросил кардинал, как-то нетрезво хихикая. – Небось, напился уже на радостях? Позови его…
– Эм-м-м! – Лизель ошеломленно моргнула.
– О! – опомнилась я.
Беременность протекала настолько легко, что мы занимались сексом почти что до самых родов. В буквальном смысле: воды отошли в тот момент, когда я принимала душ, проводив до дверей Себастьяна. Я тут же закричала, что началось и акушерки увели меня в специально приготовленную комнату, а через три часа уже поздравили с сыном.
Маркус, привыкший наблюдать, как Марита раз за разом рожает мальчиков, которых отец лаконично зовет «приплодом», решил подождать, пока все закончится. Лизель все время была со мной. Мой отец приехал, когда все уже закончилось. Видеть Себастьяна он, понятно, не захотел.
Лишь когда Мартин спросил, как тот среагировал, всем стало чуть-чуть неловко. Даже Марите, которая прискакала одной из первых. Лизель быстро вышла из положения, накинувшись на нее.
– Ты что, специально ничего ему не сказала?! Я думала, его дома нет!
– Но он никогда не интересовался детьми! – смущенно объяснила та. – Я как-то и не подумала… Он заметил, что у нас дети есть, когда Филипп смотрел «Черного красавчика»!.. Он хлопал в ладошки и кричал: «Лошадь, как у папы!» и граф сказал: «Господи, мой сын – мальчик?»
Лизель пожала плечами.
– Марита права. Сейчас позвоню им в дом и попрошу, чтоб его известили, как только он вернется с конюшни. Ты сам прекрасно знаешь, как Себастьян относится к своим лошадям и как к своим детям.
Мартин чуть поворчал, но признал ее правоту и попросил сказать «крошке Виви», что она умничка. Крошка Виви, которой только что крепко-забинтовали грудь, была занята. Выслушивала от Мариты, какая она эгоистичная дура.
– Ты не понимаешь, – возмущалась она, пока я держала Рихарда на коленях, раздумывая, как смогла выпихнуть это из себя и при этом выжить. – Ребенку необходима грудь!
– Мне она тоже необходима!
– У меня сердце разрывается, когда я смотрю на этого крошечку, и думаю, что ты не хочешь его кормить.
– И ты решила угробить мои соски, чтоб твое сердце не разрывалось!
–Лизель!.. Скажи ей!
– Лизель, скажи ей!
– Я тебе позже перезвоню, – проговорила Лизель на заднем фоне и устремилась к нам. – Да что вы опять ругаетесь, как лесбийская пара?.. Э.. Себастьян? О, Себастьян, поздравляю! Как раз собирались тебе звонить.
Мы с Маритой перестали ссориться и, смущенные обернулись ко входу.
– Что это? – уставившись на ребенка, чуть слышно выдохнул счастливый отец.
И лишь потом, когда вся нелепость вопроса, уместилась у него в голове, граф подошел к нам и опустился на колени перед кроватью.
– Черт, Ви! И у тебя человек. Я же просил жеребчика!..
– Ты хоть раз в жизни можешь нормально отреагировать? Без дурацких шуток?! – спросила Марита, но мне показалось, что в глубине души, она удовлетворена.
– Ты никогда не изменишься. Никогда!
– А с чего ты взяла, будто я хочу измениться? – ответил он.
Я, лично, нравлюсь себе как есть
Новый ребенок в семье, всегда был событием.
Рихард был не просто ребенком, он был самым богатым графским ребенком. Его признал своим наследником Мартин, как обещал. Лизель свое завещание не меняла, но я была ее основной наследницей, так что Рихард наследовал бы за мной. Решение Ральфа стало для меня неожиданным, а Филипп сказал, что если не потратит все деньги на инвестиции, то тоже, пожалуй, упомянет брата.
Всем подали шампанское и Себастьян первым поднял бокал.
– За моего сына!
Рене, которого болезнь лишила надежд, – хотя все в один голос твердили, что это все ерунда, – расплакался, словно маленький, уткнувшись в локоть Мариты. Та под каким-то предлогом быстро от него отошла и бедный, забытый всеми ребенок, остался со своим горем наедине.
Слишком взрослый, чтоб к нему бросались сердобольные женщины. Слишком маленький, чтобы пережить это все достойно.
Лизель, вздохнув отошла от Мартина, прижала Рене к себе. Не знаю, что она ему нашептала, но вскоре у мальчика заблестели глаза, он вытер мордочку и послушно высморкал нос. Лизель положила руки ему на плечи и с самым серьезным видом указала на Себастьяна.
Я видела, как он подошел к отцу и что-то спросил, а тот присел на корточки и взяв его личико в руки, что-то сказал. Серьезно и веско. Обрадованный Рене крепко обнял его за шею и радостно расправив руки, как крылья, побежал к лестнице. Себастьян извинился перед гостями и пошагал за ним.
Марита втиснулась в кружочек вокруг меня, поздравила, что-то еще сказала, потом посоветовала ловить момент, пока Рихард мал и защебетала о том, как страдает без своих мальчиков. Близнецы еще летом отправились в Штаты, а Фердинанд – в Вену, стажироваться у какого-то скрипичного гения и не хватало Марите лишь его, но… Все ахали и сочувственно соглашались, хотя всего лишь пару минут назад, ее самый младший мальчик плакал от горя, а Марита, словно таракана, стряхнула его с руки.
Никем незамеченная, я вышла из круга и поднялась наверх. Рене никогда не был моим любимцем, он был дичок. Но его горе меня растрогало. Я собиралась постучать и войти, но дверь была приоткрыта, и я замерла, услыхав, о чем они говорят.
– …а если бы я тоже получил деньги, ты любил бы меня?
– Я и так люблю тебя.
– Тогда почему ты всегда от меня уходишь? Я так устал тебя ждать. Ты или на конюшне, или работаешь, а когда не работаешь, то уходишь к Ви.
Это было настолько знакомо, настолько выстрадано, что мне пришлось зажать рот ладонью и крепко закрыть глаза. Я знала, каково это – устать ждать отца.
– Ви – моя новая жена и ждала ребенка. Скоро она и Рич переедут в Западное крыло, и я не буду больше никуда уходить.
– Но времени на меня у вас все равно не будет!..
– С чего ты взял?
– А можно, тогда, я пока что буду жить тут? – спросил Рене жалобно. – Спроси у Ви! Лизель бы разрешила…
– Твоя мама не разрешит.
– А как она узнает? Она все время с кем-то встречается, а мне говорит, чтоб я пошел поиграть. А с кем мне играть? У меня нет таких братьев, как у других. Я даже ем всегда один или с Маргарет, потому что маме не нравится, когда я говорю за столом.
И Себастьян вздохнул. Судя по шороху, прижал ребенка к себе.
– Нельзя, да?
Всхлипы.
– Сынок… Ну, не плачь… Ты ведь у меня взрослый.
На этом месте я постучала.
– Простите, я не хотела подслушивать… – я достала салфетку и высморкалась. – Рене, переезжать сейчас уже смысла нет, но ты можешь приходить к нам в гости, когда захочешь. И даже ночевать здесь, если Марита разрешит. Можешь даже говорить за столом, если сумеешь перекричать своего отца и Маркуса… У нас с Лизель пока что ни разу не получилось.
Себастьян с благодарной улыбкой поднял глаза, Рене все еще стоял, уткнувшись лбом в его лацкан. Ему явно было стыдно за свои слезы.
– Вот теперь видишь, – сказал отец, пытаясь заставить сына поднять лицо, – почему я всегда ухожу жить к ним? Твоя мама и мне не позволяет говорить во время обеда.
Рене хихикнул, но так и не обернулся. Себастьян взял его за предплечья и оторвал от себя.
– Ты знаешь, что раньше Верена тоже все время была одна? Когда она родилась все остальные дети были большими, а девочек не было совсем. И ее мама тоже запрещала ей говорить за столом, а папа много работал и не мог с ней играть.
– Но с ней играли Филипп и Ральф! И у нее была собака, как на картинках у Маркуса.
– Я и тебе могу завести собаку… – Себастьян осекся и Рене закончил:
– Мама не разрешит.
– Филипп и Ральф играли со мной, потому что были влюблены в мою маму, – сказала я, наклонившись к мальчику и тронула его за плечо, как делала Лизель. – Ты ведь помнишь Джесс? Ну, так вот, если ты захочешь, мы с тобой тоже могли бы друзьями стать… Я подружу тебя со своей собакой. Герцог просто обожает играть. В футбол, например. Маркус с ним играет.
– А он меня не укусит?
– Конечно, нет!
– Он тебя целиком проглотит, – шепнул Себастьян и мальчик расхохотался.
– А ты могла бы ездить со мной верхом? – спросил он, смущаясь.
– Когда я поправлюсь, с радостью. Но ты же знаешь, я плохо езжу. Тебе придется мне помогать.
– Я помогу. Без проблем! – он даже вдруг загорелся. – А когда ты поправишься?
– Примерно через два месяца. Когда кончится зима.
– Видишь? – спросил отец. – Столько возможностей, а ты до сих пор обедаешь с Маргарет. Знаешь, что, завтра же… – он коротко посмотрел на меня и я энергично кивнула. – Завтра же приходи к нам ужинать и мы с тобой как следует, весь ужин, проговорим, а потом, перед тем как ты ляжешь спать, я что-нибудь тебе почитаю.
– Но если я не буду жить здесь, то мама мне не позволит! – возразил Рене. – Она опять скажет, что я не должен мешать тебе и Верене. Что у вас теперь есть своя семья и другим детям нет места.
Это тоже было знакомо до боли!
– Вот, сука! – не выдержала я, но спохватилась и объяснила Рене. – Комар укусил!
– Тут нет комаров. Зима ведь…
– Мм-м, видимо завелся, раз укусил! – я пожала плечами.
Себастьян спрятал улыбку, резко отвернув голову.
– Твоя мама правильно говорит, нельзя приходить без спроса в чужую семью. Но смотри: моя бабушка много лет вместе с твоим дедушкой, я сама с твоим папой, а мой сын, вообще твой родной брат по отцу. Получается, что ты из нашей семьи, значит можешь в любой момент приходить к нам в гости.
– Понятно? – спросил отец. – Я сам помогу тебе собрать вещи, когда закончу работу и сам тебя заберу.
Рене расплылся в улыбке.
– Спасибо, папа! Спасибо, Ви!
Я улыбнулась и отошла к кроватке. Посмотреть на собственного сына. Внизу уже наверняка говорили о патологиях. Что быстрые роды – это нехорошо. Что, мол, ребенок, – который выскочил слишком быстро, не разорвав при этом на части мать, – окажется дефективным. А если он не окажется, то я окажусь. Мол, Лиз и Джессика обе родили рано и очень даже легко. Да только вот, по одному разу. И что мой сын – совсем не мой сын, мы его заказали на Амазоне.
Рич сконцентрировал на мне взгляд. Он все еще пугал меня, когда вдруг ловил мое лицо в фокус и замирал. Я наклонилась, взяла его на руки и выпрямилась, осторожно поддерживая головку на сгибе локтя. Он был такой маленький и в то же время тяжелый, что я боялась его сломать. Материнских инстинктов у меня не было, но я так живо помнила каково это, – быть ненужной матери, – что при встрече с чужой трагедией, стало не по себе.
И я решила, что с сегодняшнего дня, буду приходить чаще. И полюбить его, смогу даже без инстинктов. Ведь он сын Себастьяна. Как его не любить? Рич раскрыл ротик в подобии улыбки, которую педиатры называли желудочными коликами, и я почувствовала тепло в груди.
– Мой сладкий маленький пирожочек. Ты тоже сможешь говорить за столом.
– А как он ест без зубов? – спросил Рене, держась за деревяные прутья кроватки.
– Он пьет из бутылочки, как маленький жеребенок, – сказал Себастьян. – Если хочешь, няня покажет тебе.
С лестницы раздались шаги и няня, выходившая зачем-то, ввела Филиппа.
– Вас потеряли, – сообщил он. – Чего ревешь, Шибздик? Из-за наследства?.. Да пошутил я, – он довольно крепко потер ладонью светлую макушку Рене. – Тебя я тоже упомяну. Скажу, чтобы тебе привет передали.
– Прекрати! – обрубил отец. – Тебе тридцать лет, ему – девять! Мог бы пару раз снизойти и поговорить с братом по-человечески. Ты тоже когда-то ревел, когда услышал про семинарию.
– Филипп ревел? – ужаснулся Рене, а старший даже слегка смутился.
– Я с достоинством, по-мужски, плакал… Не то, что ты, – проворчал Филипп и все рассмеялись.
Я еще раз прижала Рича к груди и передала няне, которая осторожно положила его назад в кроватку. Затем подтолкнула всех остальных к двери. Няня помогла мне сменить салфетки и забинтовала грудь. От запаха Рихарда, у меня отчего-то всегда приливало молоко, хоть я ни разу и не кормила, даже не сцеживала.
Когда я прижимала его к груди, в душе оживали все те ощущения, что я испытывала раньше. Пока носила его в себе. Восторг и безграничное, ни с чем несравнимое счастье.
– Теперь уже недолго осталось, – сказала няня, внимательно изучив салфетки. – Скоро организм перестанет так реагировать и молоко у вас окончательно пропадет… – няня была ровесницей Себастьяна и ярой противницей современных тенденций. – Одна моя нанимательница кормила, пока ребенку не исполнилось восемь лет. Муж к тому времени от нее сбежал, и она пыталась удержать сына.
– Восемь? – у меня пропало дыхание. – Она сумасшедшая!? Куда только смотрит комитет по делам несовершеннолетних?
Няня поджала губы.
– Они там все сумасшедшие. Нынешние дети – самые неприспособленные из всех, – заявила она. – Просто большинству женщин не на что себя больше употребить, и они не позволяют детям взрослеть.
Когда я вышла, все трое все еще стояли у лестницы и Себастьян держал Рене за руку.
– …и чтобы я не слышал, как вы ругаетесь! Особенно, за столом, – он обернулся и сбавил тон, предложив мне вторую руку. – Ты, Фил, в детстве был точно такой же. Копия! А ты, наверняка вырастешь таким же, как он. Вы оба плюетесь в зеркало, а раз хватает мозгов ругаться на равных, могли бы друзьями стать и обсуждать что-нибудь другое… Ты как, в порядке? – он обернулся ко мне.
– Да, – выдохнула я, продолжая думать о почти взрослом парне, вроде Рене, но с сиськой во рту.
Я в таком возрасте уже перестала разговаривать с Ральфом, приревновав его к Джесс. А через пару лет уже сама мастурбировала.
Но вряд ли все они хотели об этом знать
Почти через месяц после того приема, мы ужинали всей лоскутной семьей. Традиционно ужинали бутербродами. Три сорта хлеба, бесчисленное количество сыра, салями и ветчины… Маринованные и свежие огурцы, оливки, помидорчики-черри. В общем, – ничего особенного, – как это называла Марита. У нее была странная привычка – преуменьшать собственные достоинства и ждать, что другие оценят и убедят ее.
Возможно, будь ее мужем кто-то предупредительный и светский, как Маркус, так бы оно и было- Но Себастьян был слишком занят своими мыслями, чтобы разгадывать еще и ее затеи с сервировкой стола. С ним следовало говорить по-военному: быстро и четко. Намеков он то ли не понимал, то ли притворялся.
Я убедилась в этом на горьком опыте. И с каждым днем он становился все горше.
Когда мы с Себастьяном договорились сделать ребенка, он приходил ко мне почти каждый день. Когда живот стало уж не скрыть, я осторожно объяснила, что стала уже не такая гибкая. И приготовилась ответить на все вопросы по поводу часов, якобы измеряющих базальную температуру… Но Себастьян лишь посмеялся.
– Мальчик?
– Мальчик.
– Молодец я! – он подмигнул мне и напряг бицепс. – Значит, все? Производственная пауза?
– Нет-нет-нет-нет! – зачастила я и, не сходя с места, придумала целый научный комплекс обоснований того, что беременным женщинам секс просто необходим. Для хорошего настроения и легких родов.
Себастьян удивился, но согласился и мы продолжали.
После родов все кончилось. Абсолютно все. Когда я переехала в Западное крыло вместе с нянечками, Ричем, Лизель и парой любимых горничных, он даже не заходил. Точнее, заходил – посмотреть на Рихарда, но разговаривал почти всегда только с Лизель, а если мы и оставались наедине, то лишь затем, чтобы сухо поговорить о делах общего ребенка или же делах Цезаря.
Про секс Себастьян не спрашивал, а когда я попыталась начать скулить, стал заходить еще реже.
Сегодня он ужинал с нами лишь потому, что прибыл из Рима Мартин.
Очень довольный тем, что его «голубоглазая девочка» теперь живет в замке племянника и ему не приходится разрываться на два дома, он прибыл к завтраку и всем объявил, что мы видим перед собой «чувака, который собирается стать самым счастливым человеком в мире!».
После завтрака Мартин снова осмотрел Рихарда, потом, – под мягким нажимом Лизель, —немного поговорил с Рене и после долгой беседы с глазу на глаз с самой Лизель, пребывал в отличном расположении духа. Он никого не порицал, не осуждал, не гнобил и не проклинал властью «от бога данной».
За столом царила расслабленная домашняя атмосфера и только Марита волновалась, довольно ли всем еды и счастлив ли дядя Мартин, как собирался.
Дядя был счастлив.
– Отличный парень, сынок! – сказал он, слегка раскрасневшись от выпитого вина, и не глядя приподнял свой бокал, чтоб племянница вновь его наполнила. – И этот вот юный отрок… Красавчик, и весь в тебя… После долгой беседы с оным, стал я вдумчив и вяло меланхоличен. Не был ли я несправедлив к твоей законной супруге и немножечко, самую малость, груб?
Подпив, дядя Мартин любил поговорить на доисторическом языке, который был в обиходе у динозавров. Он был высокий, крепкий мужчина, хотя и начал усыхать с возрастом; но очень любил развалиться, выпятив воображаемое пузо и начать поучать домочадцев поверх него.
– Самую малость – не был, – сказала Лизель. – Если уж ты грубишь, то грубишь. Об этом не беспокойся.
Мартин аж просиял; словно она ему комплимент сказала. И тут же, поцеловал ей руку, окончательно всех смутив. Слишком уж красноречивым был его взгляд, слишком влажно впились в ее ладонь губы.
– Люблю я эту девчонку, – сообщил он всем и снова обратился к племяннику. – Черт, ты не представляешь, как же я рад, что у нас с Лиззи появился общий, кровный внучок… Что у вас дальше в планах? Когда второй?
– Дорогой, моя девочка – не автомат с газировкой, – сказала Лизель и отобрала у Мартина свою руку.
– Марита рожала и не жужжала! – возразил кардинал, забыв о присутствии за столом «отрока».
– Будь я ее матерью, я бы такого не допустила.
– Я… право не знаю. Мне всегда хотелось иметь большую семью, – застенчиво вставила графиня, которая в присутствии Мартина вела себя, как подросток и всеми силами пыталась ему угодить. – Я планировала по меньшей мере, двенадцать…
– Жаль только, твое тело не было на это рассчитано! – без тени улыбки оборвала Лизель.
– А ты не хочешь большую семью? – перебил Мартин, теперь уже разглядывая меня.
– У нас и так большая семья, – мне как-то не хотелось рожать, пока не откажет матка.
– Я бы не отказался получить девочку, – подбросил Себастьян.
У меня выпали глаза: что-о-а?! Я резко обернулась к нему, но ничего сказать не успела.
– Да, девочка – было бы чудесно, – вздохнула Марита. – У нас в роду, в самом деле, все больше мальчишки. Джессике повезло.
– Это Ви повезло, что Джессика, как и я, по крови была Ландлайен, – высказалась Лизель. – И, если хотите знать, я плакала, когда узнала, что будет девочка и молилась, чтобы Ви пошла в нас. Вы, Штрассенберги, красивые мужики и с вами мало кто сумеет сравниться. Но женщины у вас слабые. Твоя мать, Марита, была не из них и вас с Ви даже эта бледность не портит. Лишь добавляет шика и ледяной остроты. Но в ее дочери от Себастьяна, заговорит штрассенбергская кровь! Ты, правда хочешь, чтобы по дому бегала белесая каракатица с широченным задом и ножками, словно у рояля? Я – нет. Нам повезло, что Рихард родился мальчиком. Не будем же искушать Природу.
– Да, тут ты можешь оказаться права, – разочарованно протянула Марита. – Я так надеялась, что хоть Виви девочку нам потом родит.
– Виви родилась лишь затем, чтоб рожать вам тут детей по заявке!
– Простите… Так всегда мечтала о дочке.
Кардинал снисходительно покивал.
– На каком месяце можно определить пол ребенка? – спросил он.
– На любом, – рубанула Лизель, дав понять, что она не шутит. – Поднимись наверх и попроси няню распеленать его.
– Но, Лиззи!..
– Нет, я тебе сказала! У них прекрасный, здоровый сын.
– Ну, можно было бы завести еще одного сына.
– Здесь тебе не питомник! – прошипела она так яростно, что кардинал отступил.
Я сидела, подобравшись на самом краешке стула и только что не кусала от страха нож. Вздохнуть я осмелилась, лишь когда Мартин, ворча, откинулся на спинку собственного стула.
Себастьян едва заметно сузил глаза и расширил ноздри. Ему явно не понравилось, как открыто его исключили из обсуждения. Даже говоря «нам», Лизель имела в виду себя и Мартина, и даже Мариту, но никак не его.
– А ты что скажешь? – спросил Себастьян мрачно и посмотрел на меня. – Ты же хотела других детей…
– С ума сошел?! – окрысилась я. – Нет, конечно!
Граф посидел несколько секунд, потом вдруг встал и положил салфетку.
– Что скажешь, если мы оденемся потеплей и чуть-чуть пройдемся? – спросил он сына; Рене с готовностью подскочил, а у меня похолодело на сердце.
Когда со стола убрали и дядя Мартин, вообразив себя Цицероном, закатил речь для Лизель и Мариты, я встала и под каким-то предлогом, ушла к себе. Я слышала, как Себастьян и сын вернулись: крыло и основной замок соединял большой гулкий коридор. Слышала, как мальчик торопливо моется в душе и как кричит Себастьяну название книги, которую хочет почитать перед сном.
Дядя Мартин по-прежнему разорялся в большой гостиной. Похоже, его репертуар пополнился: женщины хохотали до слез.
Я приняла душ, чтобы хоть как-то скоротать время, приоткрыла дверь и начала ждать. Когда Себастьян аккуратно прикрыл дверь сына, чтобы пойти к себе, я пробежала по коридору и шепотом окликнула с Галереи:
– Будет минутка?
Он поднял голову. В полумраке Себастьян так напоминал Филиппа, что я порой вздрагивала. Он был по-прежнему мрачен и мне почудилось – те девять месяцев, что мы были счастливы, просто приснились мне.
– Сейчас? Погоди. Ладно… Я только в туалет заскочу.
Я вернулась в комнату с тяжело колотящимся в груди сердцем и спрятала ледяные ноги под одеяло. Не он ли рассказывал мне про долг и то, что ему и даром не нужны дети?! Что, если секс со мной, ему не так уж и нравился? Что, если он просто-напросто делал все, чтоб я не бузила и родила здорового, по возможности, малыша?.. Что, если он мне врал и ему нужны только дети? Мы что, теперь? Будем заниматься сексом ради деторождения? Как лошади?
Я не заметила, как вошел Себастьян, пока он не прикрыл за собой дверь.
– В чем дело? – спросил он строго. – Почему ты не там, внизу?
– Дядя Мартин мне очень нравится… особенно на портретах. Чтобы смеяться над его шутками, я должна постареть.
Себастьян вежливо улыбнулся. После родов он будто провел между нами линию, которую не собирался пересекать. Прислонившись плечом к двери, граф сунул руки в карманы и взглядом спросил:
– Так что?
Я завела речь издалека, но быстро перешла к сути.
– … я и первого родила только потому, что выхода не было! Как тебе в голову пришло поддерживать этот бред? Мы так не договаривались! Я только-только восстановилась!
– Мне просто показалось, ты была в восторге от беременности и не против родить еще одного или даже двух.
– Десятерых! – огрызнулась я.
Беременность была побочным эффектом восторга, а не причиной. Что он за идиот?
– Я тебя еще за столом услышал, – сказал Себастьян и чуть склонил голову, будто вопрошая: и это – все?
Подумав, я неловко стиснула пальцы и решила говорить прямо.
– Молоко уже полностью перегорело.
– И что? Ты ведь все равно не кормила…
У меня лицо вытянулось. Слезы уже щипали в носу, но мне каким-то чудом удалось не расплакаться.
– Мы обсуждали это все и решили, что будем кормить его молочными смесями.
Себастьян медленно и очень раздраженно моргнул.
– Ты хочешь все это обсудить именно сейчас, когда дома гости?
– Нет, не это. Мне лично кажется, – продолжала я, – что снизу все уже зажило, но врач умоляет подождать еще хоть пару недель. Говорит, что лучше перестраховаться, чем сразу резко начать и еще полгода лечиться…
– Не понял… Что ты собралась начинать?..
– Как что?!
Я ощущала себя почти девственницей, которая впервые осталась с кавалером наедине. Себастьян любил выставлять людей дураками, когда притворялся дураком сам, но со мной он никогда так не обращался. Раньше… пока он меня хотел.
– Все то же! Укол мне уже поставили.
– Какой укол?
– Гормональный!
– Зачем? – брякнул Себастьян. – Ты хочешь или не хочешь ребенка?!
И я поняла, что все кончено.
Мне показалось, по лицу пошла рябь. Задергался рот и нижнее веко. Я толком не разобрала, какое именно, да это и не играло роли. Опомнилась я лишь обнаружив, что перестала дышать. Комната плавилась и туманилась.
– Ты можешь трахать только беременных?!!
– Беременность не болезнь. Если кобыла выкидывает от малейшего стресса, не нужно беречь ее жеребят… – отозвался он, не подумав, но тут же сам себя оборвал. – То есть женщина! Я имел в виду, женщин!
Я тоже так думала.
Что если ребенок держится, его даже специально не вытравишь из себя. А если нет, то не надо насиловать бедолагу жизнью. Но и насиловать свое тело новой беременностью я не хотела.
– К слову, ты очень симпатично выглядела с пузом. Совсем не как бегемот. Ну, вспомни, как ты здорово выглядела. Где у тебя альбом?
Я всхлипнула, меня начинало трясти. Мы шли на второй круг. Он делал вид, что не понимает намеков, а я не знала, как мне еще конкретнее быть!
– Я не буду больше рожать, я тебе сказала!
Себастьян опять помрачнел.
– А я сказал, что я понял. Гормоны зачем колоть?
– Ты, вроде, говорил у тебя были любовницы, – сказала я, пытаясь не заорать.
– Не было у меня никого весь последний год! За кого ты, вообще меня держишь? Я в жизни бы не стал рисковать тобой и ребенком, имея кого-то на стороне!
– Прекрати это! – взвизгнула я.
– Это ты прекрати! – Себастьян тоже повысил голос. – Истерик я нажрался задолго до того, как ты сама родилась! Чего ты, мать твою, от меня хочешь? Чтоб я нашел любовницу?! Да без проблем!
– Вот только попробуй! – крикнула я, но швырять подушечки не осмелилась.
Марита как-то рассказывала, – граф не из тех людей, которые молча терпят истерики. Может и «подлечить» наложением рук. Я верила: она его побаивалась, а Фил с такой легкостью давал сдачи Джесс, что сомневаться не приходилось. Пощечину граф вполне может залепить, если обозлится. Я не решилась так его искушать.
– Уже сто раз пробовал. Получалось! – объявил он.
– Свинья!
– Идиотка! – он развернулся и взялся за ручку двери. – Все, с меня хватит. Я пошел вниз.
– Ну и вали! Заведи любовницу! Давай, иди, заведи! Я эту суку на тракторе перееду! Я не Марита! Я такого не потерплю! Если ты мне не достанешься, ты никому больше не достанешься! Я… я тебя просто пристрелю!
Себастьян рассмеялся. Он развернулся. Медленно.
– Большая часть меня досталась моей графине, – съязвил он. – Тебе придется с ней встретиться и обсудить график.
– Ты спишь с Маритой?! – от шока у меня даже голос сел.
Себастьян вновь вошел в комнату и закрыл дверь.
– При чем тут «сплю»?
– Тогда какой график?! Что у нас общего?!
Какое-то время Себастьян стоял, застыв. Стоял, словно на него прямо с неба свалился Цезарь и ударил подковой по голове.
– Детка, милая, что ты пытаешься мне сказать?
От его тона, такого забыто-нежного, я буквально захлебнулась слезами. Себастьян дал мне справиться с истерикой. Потом взял салфетки с туалетного столика и, наконец, подошел.
– Что я не хочу еще одного ребенка! – проскулила я и громко высморкалась. – Мне нравится быть худо-о-ой!..
Себастьян качнулся, переступив с ноги на ногу, словно раздумывал: стоит ли?..
– Я уже ни черта не понимаю! Когда я спрашивал тебя про таблетки, ты заявила, что не собираешься травиться.
– И ты сказал: сорри, моя богиня, пойду и сам отравлюсь. Даже слова мне не дал вставить.
– Потому что ты меня очень здорово обидела тогда, когда Рич родился. И это, с таблетками, стало последней каплей.
– Чем обидела? – спросила я удивленно.
Он вскинул брови, словно восхищенный таким нахальством:
– Ах, чем? И, правда! Какое мне может быть дело до моего ребенка? Вот, вырастет, мы с ним встретимся, выпьем, поговорим!..
То, как он вел себя после моего переезда, встало вдруг под другим углом. Обиделся? Он тогда обиделся?..
– Но ты никогда не интересовался своими детьми. Ты зовешь их либо «приплод», либо «выводок», либо «мои щенята» и замечаешь, только кого-нибудь одного!
Себастьян слегка нахмурился, потом тряхнул головой.
– Марита сама решала, когда у нас родится очередной, подгоняла график и выбирала имя и крестных. Мое участие сводилось к тому, чтоб зачать его без малейшего намека на удовольствие, девять месяцев слушать, как она ноет и что у нее болит и еще два года пиления за то, что я не хочу выслушивать, чем наш новый малыш посрал! – раздраженно ответил он.
– Но мне-то откуда было все это знать?! Господи! Думаешь, человек, вообще способен о чем-то думать, когда из него выбирается другой человек?
– Большинство женщин не позволяет к себе прикоснуться, когда в них просто «подселяется» другой человек. Я думал, что ты – другая.
– Я бы с радостью оказалась другой, но родовые пути у меня такие же, как у всех. И период восстановления – тоже!
Лицо Себастьяна стало вдруг озабоченным.
– Рич, что, порвал тебя?..
– Нет, – я покраснела. – Но ты спросил про таблетки через неделю после родов.
– И что такого? Мы занимались сексом за час до них.
– Ну, как ты не понимаешь?..
Мне не хотелось обсуждать с ним гинекологию, только контрацепцию. Я всегда относилась к тем женщинам, которые полагают, что мужчине не место в родильной комнате. И разумеется, на полном серьезе считала, что элементарные вещи про постродовой период, отец восьмерых детей должен знать!
– О, господи, Ви! Даже конюхи не знают таких выражений, какие ты все время употребляешь. Можешь ты мне прямо сказать?!
– После родов врачи советуют… Точнее, не советуют, а прямым текстом запрещают заниматься сексом после родов, – я выдохнула. – Понятно?
Себастьян просветлел лицом.
– Погоди, так это врачи тебе запретили?