Подумай о своем, личном
Себастьян:
Она ждала его в баре.
Такая красивая и тоненькая в своем черном платье, облегающем ее от шеи, до узких колен. Судя по виду бармена, ждала давно и довольно нервно. И парень уже подумывал: не подкатить ли к ней самому. Себастьян подошел к Ви сзади, поцеловал обтянутое черной тканью плечо.
Бармен смерил его недовольным взглядом, приняв за папика и Себастьян мысленно рассмеялся. Знал бы он, кто в их паре богатый, ни за что не поверил бы. Граф сам был молодым когда-то и помнил, как смеялся над дядей Мартином, считая, что любовь – не для стариков. Теперь он считал, что любовь – для тех, кто имеет наглость отказаться от нелюбви.
– Я думал, ты не придешь, – сказал он, глядя на ее профиль.
Верена еще сильнее подалась к бару, водя кончиком пальца по подставке бокала.
– Ты знал, что я приду. Иначе, сам не пришел бы…
– Я опоздал, – бармен, стоявший над ними словно торшер, уже начинал бесить его, и Себастьян повернул к себе голову Ви и поцеловал в губы. – Прости. Был у адвокатов.
– Да все нормально! У меня никогда не было настоящих свиданий, и я в самом деле думала, что что-то не так поняла и ты не придешь. Я жутко нервничала…
– Я пришел, – он опять наклонился к ней и поцеловал в ее в шею. – Расслабься.
Верена торопливо кивнула, выжала из себя улыбку и осмелилась взглянуть на него.
– Я чувствую себя ужасно по-идиотски.
– Обычное дело на первом свидании, – он улыбнулся ей. – Я тоже выпью шампанского. У меня был особый день.
– Был?
– Терпение, дорогая, – загадочно улыбнулся он.
Бармен вновь подошел и демонстративно сунул ей под руку визитку. «Памятка одинокой дамы». Лулу показывала ему подобные и они тогда пришли к выводу, что это замечательная идея. Что девушка, к которой пристали в клубе, может отправить по указанному номеру код и бармен вызовет такси, полицию, или охрану клуба.
Верена слегка нахмурилась, перечитывая текст на карточке. Потом рассмеялась и отодвинула ее прочь, явно раздраженная.
– Нашему сыну пять месяцев. Теперь уже поздно спасаться бегством из туалета.
– Четыре, – возразил Себастьян, понизив голос и, притворившись, будто забыл о бармене, повернулся к ней. – Зря я забрал тебя так рано из школы.
Она показала ему язык.
– Ты же сам там преподавал!
– Физкультуру!
Верена расхохоталась, откинув голову. Это было ужасно глупо – целовать ее при этом мальчишке, да еще с языком, но Себастьян ничего не мог поделать с собой. Хотелось на каждом шагу заявлять права. Он никогда еще не был с нею на людях и то внимание, что Ви привлекла, ему очень льстило. Понятно, все они думали, что у него новенькая. И Себастьяну нравилось думать, под каким соусом он подаст им, что его девушка – богаче его.
Все его шапочные знакомые, – таких за годы здесь скопилось немало, завистливо рассматривали Верену. Гадали, наверное, кто она такая и своя ли у нее грудь. Он слышал пару реплик, «Где она работает?» «Одна из них? Что ты хочешь этим сказать? Его родственница, что ли? Здесь?»
Его любовницы подобных разговоров не вызывали. Себастьян слышал, как кто-то сказал за спиной Лулу, что он разводит высоких фризов, а ездит на низкожопых мустангах. Не в первый раз, судя по всему, раз это знала даже Верена.
И это задело его куда глубже, чем он готов был признать.
Он их любил, – своих девушек. Заботился, по мере воображения. Но после Лу он никак не мог избавиться от противной мысли, что люди считают его вкус «странным». А его – неудачником, который не может найти себе кого-то получше.
Эта мысль преследовала его, как строчка полузабытой песни.
В глубине души, граф понимал, что расстался с Лулу не только из-за ее истерик и требований. Он расстался с ней, потому что кто-то там за спиной, назвал его девушку низкожопым мустангом.
И пригласив сюда Ви, Себастьян специально приехал позже. У него никогда еще не было красивой девушки, что улыбаясь смотрела бы ему в глаза, а не на часы. И он хотел показать ее автору строки о мустангах.
Жаль, что нельзя просто взять мудака за лацканы, – кем бы он не оказался, – и повыбивать зубы. Других способов решения подобных конфликтов, Себастьян не представлял. Потому и Фила с детства отдал в кик-боксинг. И был доволен, что Агата Ральфа в спорт отдала.
– Ваш стол готов, господин фон Штрассенберг, – подошла элегантная молодая официантка с двумя кожаными папками.
Она сияла и улыбаясь, всеми силами стараясь оправдать дороговизну ресторана. В отличие от бармена, она явно знала, с какой стороны на крекер кладут икорку.
– Бармен рассказал мне, что это за бар, – сказала Верена, продевая руку сквозь его локоть. – Такое чувство, я выгляжу как бедная сирота. Никому даже в голову не приходит, что я не бедная. Я выгляжу бедной?
– Ты просто слишком красивая, чтобы быть богатой, – ответил граф и еще раз, гордым хозяйским взглядом окинул ее от глаз до кончиков туфель.
И все было, как в кино… Пока они шли рука об руку вслед за официанткой, все действительно было…
Как в кино
Верена:
Лежа без сна, я прокручивала в памяти вечер.
Бармена, с его патетикой: «О-о-о! Девушки не любят обычных простых парней!..», – как же он напоминал мне подлючего Ксавье! Завсегдатаев ресторана, которые подмигивали Себастьяну за моей спиной. Парад моделек и содержанок…
Воспоминания бодрили не хуже кофе.
Конечно, это было нечестным соревнованием: девушки в баре заработали свои украшения честным, хотя и неблагородным трудом, а для меня их, – тем же трудом, – заработала моя бабушка… Но в ресторане про это никто не знал, и я выглядела удачливой куртизанкой, которая зацепила роскошного далеко не старого родовитого самца и тут же распотрошила на бриллианты.
И я гордилась собой… Наверное, минут пять.
Себастьян на миг остановился у столика, за которым сидел испитый и сильно потасканный ловелас со следами былых волос и красивой внешности. Мужчина был весь увешан золотыми цепями, браслетами и дорого одет, но напоминал, в лучшем случае, сутенера. С ним сидели две элегантные кошечки и брезгливо цедили каждая свой коктейль, отвернувшись в разные стороны. Я удивилась: откуда у нашего элегантного графа а-ля Джеймс Бонд, такие знакомые?
Кошечки одинаково быстро скосили на меня подведенные глаза. Пощелкали в уме калькуляторами. Я мило улыбнулась и поправила волосы, чтобы показать бриллиант. У беленькой приоткрылся рот, черненькая посмотрела на Себастьяна как на бога и ухватилась за телефон. Гуглить цены на лошадей, если я правильно прочитала.
Я мысленно поблагодарила Лизель, которая помогла мне подобрать вещи и украшения. Все очень сексуальное, но такое, чтобы без ошибки считывался класс.
– Даже если он ни черта не понимает в тряпках, он стопроцентно поймет очень многое по взглядам на тебя других женщин, – заявила она. – Мелочей в таких делах нет. Мужчина должен гордиться тем, какая у него женщина.
Кошачий «папа» тоже заметил мое кольцо и слюну на губах своих девочек.
– Дочка? – спросил он Себастьяна и подмигнув, захихикал.
Похоже, мужчины стебали друг друга совсем, как женщины и пленных предпочитали не брать.
– Нет, у меня только сыновья, – не остался в долгу и граф. – Виви, ты помнишь того красивого дяденьку, которому ты вручала цветы за победу на соревнованиях по выездке? У него был буланый конь и светлая грива? Ну, так конь по-прежнему с ним.
Я смутно помнила что-то подобное. Какой-то очередной благотворительный ивент и себя в облаке бантов и завитых локонов. В детстве я была единственной девочкой на всю родню и Марита «одалживала» меня на все благотворительные соревнования, которые патронировала. Я вручила столько цветов, что все получатели давно слились в серый ком и удалились из памяти.
«Дяденька» вытаращил глаза.
– Это – малютка Ви?! Дочка той сиськастой красотки?.. Как ее? О, пардон, фройляйн! Я хотел сказать «очаровательной блондинки». Вы – вылитая мать!
Он заколыхался всеми своими жирами, цепями и украшениями; погрозил Себастьяну пальцем.
– Ах, ты старый развратник! Она хоть школу с тех пор закончила?
Себастьян улыбнулся и обнял меня за плечи.
– Ты вот, закончил, а толку-то?
– И правда! – ответил толстяк, выпрастываясь из-за стола, потом сгреб мою руку своими и душевно потряс. – Гюнтер Лахс. Раньше мы с этим типом были ровесниками.
Я с трудом закрепила челюсть: я думала, этот тип на двадцать лет старше!
И это имя… Это имя я знала! Марита использовала его, если хотела продемонстрировать глубину разложения чьей-то личности. Гюнтер был наследником богатого промышленника и всю жизнь занимался тем, что только пил, ел и менял девчонок. Ни жены, ни детей.
Одни лошадки и Кошечки.
Я представляла его немного иначе. Возможно, по старым фото, что мне показывал Себастьян.
– Верена, – сказала я. – Штрассенберг. Спасибо огромное за подарок!
Он непонимающе вытаращил глаза.
– Погремушка, – напомнила я, уже не совсем уверенная, что это был подарок именно от него.
Роскошная вещь из белого золота, усыпанная бриллиантами. Каждый младенец маст-хэв. Марита битый час возмущалась, что ее детям Гюнтер такого не посылал. Намекала, что ее дети законные…
– Вы прислали подарок нашему сыну.
Рот Гюнтера Лахса раскрылся; челюсть едва не выпала. Он переводил взгляд с Себастьяна на меня. Потом медленно сел и вытер салфеткой голову. В шутку, конечно, но выглядел он очень расстроенным. Почти что убитым горем.
– Тот самый случай, когда твои друзья делают детей детям своих друзей, а ты по-прежнему одинок, потому что никто на свете тебя не любит.
– Это потому, что ты – жадный, Гюнтер, – сказала Черненькая Кошечка и еще раз взвесила взглядом мой бриллиант. – После родов, Себастьян нанял ей джет и подарил парижский шоппинг с подружками, а ты даже ужин жопишься оплатить.
– Откуда ты знаешь про шоппинг? – окрысился Лахс.
– Ха, – нагло сказала девушка. И громко, чтобы все вокруг слышали, добавила: – Сильвия была всю ночь у него и слышала, как он обсуждал это с сыновьями. Рассказывал, что его жена с подружками уехали веселиться, – она сделала паузу и добавила, чтоб я уж наверняка поняла. – И Себастьян всегда дает чаевые поверх оплаты.
Не знаю, чего она ждала. Что я в обморок упаду? Или зарыдаю?..
Я?!
У которой все камеры видеонаблюдения с виллы выведены на сотовый? Я, которая всех проституток пересчитала, навела справки и знает, когда, сколько раз и с кем, Себастьян выходил из холла? Я, которая знает, что расплачивался Филипп?!
– Он не мог такого сказать, – лениво сказала я и зевнула, прикрыв рукой рот, чтобы еще раз сверкнуть бриллиантом. – Во-первых, те девочки мои кузины, а не подружки. Во-вторых, это был джет нашей общей бабушки и наш обычный вылет на распродажу. В-третьих, я Штрассенберг по отцу, а не жена Себастьяна. Его сыновья это знают. Зачем ему понадобилось рассказывать им сказки? Чтоб посильнее поразить Сильвию? Ей, что, было мало его обязательных чаевых?..
У Черненькой коротко искривился рот, но сказать было нечего. Я не дала ей реакцию, которой она ждала. Ходов у нее не было.
Гюнтер побагровел:
– Вон отсюда! – прошипел он. – Живо, тварь! Вон! Ты в этом городе никогда уже работать не будешь. Даже на улице!
Та грациозно вспорхнула из-за стола и ушла, нарочито медленно покачивая бедрами. Гюнтер, весь красный, не осмеливался поднять глаза. Себастьян прокашлялся. Официантка все еще ждала нас с меню в руках.
– Мне очень жаль, – выдавил, наконец Друг Детства. – Я ее первый раз сегодня увидел.
Мой спутник лишь натянуто улыбнулся.
***
Перегнувшись через стол, Себастьян сжал мою руку, и я позволила.
Он выглядел виноватым и благодарным, за то, что я не устроила истерику перед другом, которому он похвастаться мной хотел. Себастьян, как я поняла, все время недооценивал женщин и очень явно был благодарен мне. За то, что я помогла ему сохранить лицо. Поставила вне всяких подозрений, еще и финансовый статус озвучила, чтоб друг знал.
– Скажи уже что-нибудь.
Я рассмеялась, словно ушам не верила.
– Как сложно в этом городе найти немых проституток!.. Не передашь мне соль, дорогой?
Ревности не было, – ревность я уже прожила и переборола, – но свидание было испорчено, эйфория безвозвратно ушла. Вот оно, значит, как? Зависть обозначала ненависть. Просто ненависть и желание убивать. Ни осталось ни единой иллюзии на этот счет.
Не надо было мне выходить с ним из Штрассенберга. Не надо мне вообще из Штрассенберга куда-либо выходить.
Я аккуратно высвободила руки и открыла меню. Строчки прыгали перед глазами. В желудке образовался ком. Охотнее всего я сбежала бы, но именно этого все, кто слышал нас, от меня и ждали. Я не могла позволить себе бежать.
– Когда мы были вместе, я тебе ни разу не изменял… Только раз, когда ты была в Париже, – выдавил Себастьян. – Возможно, я в самом деле что-то там говорил про тебя и джет. Я был пьян… Я уже ничего не знаю.
Я промолчала. Меня не было неделю. Не изменял он мне лишь раз – в воскресенье. Наверное, Цезарь соскучился. Пришлось заседлать и его. Но после этого Себастьян все сделал, чтобы меня вернуть. Это значило много больше, чем загул с проститутками. В конце концов, если я тогда от него ушла, то и изменял он не мне, а Марите.
– Я не хочу это слышать.
– А я хочу. Хочу знать, что ты делала, когда ты ушла.
Я посмотрела на него, как на идиота.
– Оргии, все дела. С кузинами и французами. Мы качались на люстрах, пили кальвадос из туфель от Лабутена и кричали: «Се лямур!» Все были с багетами и в беретах. Это же Франция, бэбэ!
Себастьян поджал губы и полоснул меня таким взглядом, словно не сомневался: так все и было.
– Мне было плохо!
– Ну, хорошо. Теперь и мне плохо. Кого ты мне порекомендуешь, чтобы снять стресс? – я сложила руки шатром и положила на них подбородок. – Только не Сильвию, она много треплется…
Интерес к нам давно уже был потерян, но кое-кто из сидевших поблизости с Гюнтером, все еще поглядывал. Сам он ждал счет и мрачно слушал Белую Кошечку. Та что-то горячо объясняла, Гюнтер кивал.
– Вообще-то, Сильвия, это блондинка, – Себастьян улыбнулся. – Брюнетка ее хотела подставить и ей это удалось… Бедная девочка. Мало того, что приходится его выносить, так еще и доказывать, что была верна.
– Кто это? – спросила я. – В смысле, что вас связывает?
– Вместе учились в школе, – Себастьян слабо улыбнулся, продолжая при этом хмуриться. – Его отец покупал лошадей у моего отца и всеми силами пытался влезть в наше общество… Забавный был старикан… Хм! Забавно! Если вдуматься, он был младше, чем мы сейчас… Я гостил у них, Гюнтер – у меня. Было весело, пока я сам не стал графом. Марита очень быстро сделала так, что он перестал бывать в Штрассенберге.
Он оборвал себя и поднялся, – проходя мимо, Гюнтер остановился чтоб попрощаться. Они обнялись, крепко похлопав друг друга по спинам. Чисто на публику, – словно ничего не произошло. Я и Кошечка ласково улыбнулись друг другу, пожелав приятного вечера.
Публика окончательно утратила к нам интерес.
– Забавно, – сказала я. – Тут все сплошь – неверные мужья. Я не верю, что это – клуб Благородных Холостяков. Но все так зыркают, словно ты единственный отщепенец.
– Я единственный, кто пришел с девушкой, которая богаче меня, – сказал Себастьян, крутя перед собой на подставке бокал шампанского. – Мне не дает покоя один вопрос… Ты вышла без объяснений, увидев, как я болтаю с Маритой. Вышла и съехала, ни слова мне не сказав. А сейчас ты спокойна и пьешь шампанское.
– Я до последнего надеялась, эта тварь врет… Спасибо, что поддержал меня в этой мысли!
Себастьян мрачно закусил щеку изнутри.
– Так что случилось в Париже? Между нами ничего не изменится, ты имела право, ведь ты ушла… и ты знаешь, что я тут делал. Но я хочу знать, что там было. Почему ты решила вернуться ко мне?
Я закатила глаза. Разумеется, он тоже следил за мной через Инстаграм. Девчонки снимали все. И Эйфелеву башню, и магазинчики, и молодых французов. И я старалась держать лицо… с распятой на нем улыбкой.
– Ничего там не было, вот почему! Черт, Себастьян, я уехала, потому что была разбита. Ты говорил мне, что слишком старый, чтобы любить, но я все равно надеялась… И черт, я уже задралась твердить это, словно попугай, но когда я решила, ты любишь Мариту, у меня внутри все оборвалось. Мне хотелось умереть, а не трахаться! Вот почему я к тебе вернулась! Я люблю тебя! Никто другой мне не нужен! Мне вовсе не обязательно с кем-то трахаться, чтоб это понять!
– Ви!.. – перебил он.
– Нет, уж, хотел услышать, так слушай. У меня было три партнера до тебя и мне со всеми было чудесно. Я так устроена, мне нравится секс… Но с тобой это запредельно. В Париже я даже смотреть не могла на других парней. Все вспоминала, как это было у нас с тобой.
– Я… – он так и не нашел, что сказать и махнул рукой. – Продолжай.
– Сперва я думала, что это все моя беременность и окситоцин. Что дело не в тебе, а в гормонах, но подруги Лизель смеялись надо мною до слез. Ты знал, что многие женщины, вообще, очень плохо переносят беременность?.. Даже сексом заниматься не могут, болеют, отекают и все время блюют?..
– Я догадывался, – сообщил Себастьян.
– А я не догадывалась! Серьезно! Я никогда не обсуждала это с другими женщинами, потому что было тупо не интересно обсуждать хоть что-то с другими женщинами. Когда я была беременна, у меня даже токсикоза не было. Только эйфория без конца. Достаточно было подумать, что я ношу в себе частичку тебя, меня накрывало окситоциновыми волнами… И даже теперь, когда я беру Рича на руки, меня разрывает на части от любви к нему и к тебе… Я не могу без тебя. И еще больше: я без тебя просто не хочу! – я опустила голову и понизив голос, забормотала. – Когда ты мне сказал то самое, что я чувствовала… про твое счастье за девять месяцев… я думала, я просто умру от счастья… Я была идиоткой, когда решила, что ты влюблен в нее. И еще большей дурой, когда сорвалась в ночи и сбежала, ничего не спросив…
Нас перебила официантка, которая подошла подлить нам еще шампанского, и Себастьян, не выпуская моей руки, быстро и четко продиктовал что-то из еды. Девушка уточнила, – кажется, все продолжалось вечность, – и, наконец, отошла.
Не поднимая глаз, Себастьян продолжал массировать мою ладонь большим пальцем.
– Ты точно вся в свою бабушку. Даже говоришь, как она.
– Лизель постоянно старались рассорить с Мартином. Говорили гадости за его спиной, намекали, что он изменяет, что он с другой… Даже фотографии присылали. Но она никогда не шла на поводу у всех этих информаторов. Она говорила, что знает: Мартин любит ее. И пока он любит ее, все остальное она проигнорирует и переживет. И Лиззи была права. Да, у него случались другие женщины, когда она выходила замуж, но любимая была лишь она одна… Как и я для тебя, ведь правда?
У Себастьяна слегка покраснели веки, и он глубоко вздохнул. Он был любимцем Мартина, практически его сыном. И он грустил по нему гораздо сильнее, чем был готов признать.
– Правда.
Я тоже вздохнула, переводя дыхание.
– Лизель сегодня сказала, что кто-то увидит нас и обязательно что-то скажет. Сказала, что я с тобой счастлива настолько заметно, что это сразу начинает бесить. И вот, пожалуйста! Как в воду глядела!.. Хорошо еще, что девка Гюнтера не знала подробностей и я смогла убедительно возразить.
– Чужое счастье невыносимо, – ответил он.
– Ага! Эта тварь прям цену моего счастья гуглила, а не камень, – сказала я и заулыбалась. – Двести тысяч, как с кустика. Это ж десять кобыл!
– Шесть, – поправил Себастьян, улыбнувшись. – Как ты занимаешься хозяйственными поставками, если не умеешь считать?
– Вот так вот!
Я взяла телефон, подсчитала и показала ему. Шесть целых, шесть десятых и еще шесть-шесть-шесть прямо до бесконечности. На нашем языке «сэкс».
– Хорошее число, мне нравится.
– А ты была хороша! – Себастьян рассмеялся и прикрыл рот в притворном зевке. – Он не мог такого сказать!.. Зацени размер, сука!.. Это бабушкин джет и наш обычный вылет на распродажу!.. Зацени капитал!.. Я Штрассенберг по отцу!.. Зацени происхождение!.. Черт, как же это было красиво!.. Мало того, что девку перекосило, так Гюнтер сам чуть не сдох. Ему бы уже одного твоего вида хватило, но этот влюбленный взгляд… И погоди, он еще полезет гуглить тебя и найдет статью о том, что ты стала самой молодой немецкой миллиардершей… Черт, Тыковка, ты готова к высшему обществу, – Себастьян рассмеялся. – Женщина, способная закрыть рот хабалистой проститутке, порвет любую светскую курицу.
– Не думаю, что я хочу еще раз выходить в общество… Я к нему не принадлежу.
– Ви? Пока все это не началось, я кое-что хотел у тебя спросить. Я был сегодня у адвоката, – задумчиво повторил Себастьян и посмотрел на меня.
– Да, ты сказал. И что?
– Хочу подарить тебе еще одно кольцо. Без камней. Обычное, гладкое, золотое.
– Что? – я не поняла, но вид у Себастьяна был такой загадочный, что я невольно подалась ближе.
Он притянул мою руку к губам и поцеловал.
–…