Как освирепевшие звери, нападающие бросились все на одного, оружие их страшно засверкало в воздухе и неизбежное должно, было свершиться. Все благородные воины были одни убиты, другие в плену, и их повелители должны были разделить с ними ту же участь. Раздался полузадавленный хрип, звук падающего тела, и затем торжествующий вопль победителей. Место, где бились Ка-Мега и Идио, было пусто.

– Неужели они оба убиты? – шепнул Аскот.

Старый Мульграв, благодаря своему росту, видел все происходившее лучше других. – Вон лежит Ка-Мега, – сказал он вполголоса, – в груди у него торчит нож…

– Бедный король!.. Он был добр и так прекрасен!

– Ну, он уже перестал мучиться. Нож поразил его прямо в сердце.

– А Идио? – спросил лейтенант.

– Не вижу его нигде. Эти черти должно быть утащили его куда-нибудь живьем.

– Неужели он попадет в рабство?.. Это ужасно!

– Вот атаман шайки заметил нас, – доложил Мульграв, – он идет сюда.

– Милости просим. В качестве белых мы не представляем ни малейшего интереса для его хищнического аппетита.

Командир флибустьеров, подойдя к ним, гордо подбоченился. Окидывая англичан взглядом, он принял важный вил, несколько закинул голову, выставил правую ногу вперед, но все же не представлял собой внушительной фигуры.

– Ого! – воскликнул он. – Что я вижу?.. Еще новая добыча?

Фитцгерадьд спокойно посмотрел ему в глаза. Внушить к себе уважение этому предводителю шайки разбойников было необходимо, во что бы то ни стало. В виду полного отсутствия всяких средств самозащиты это был единственный способ спасти свою жизнь и свободу.

– Мы британские подданные, сэр! – сказал он совершенно спокойно. – Я командую этим отрядом в качестве лейтенанта с фрегата «Король Эдуард».

Атаман насмешливо засмеялся. – Довольно-таки заносчиво для такого молодого человека! – воскликнул он. – А смею вас спросить, что привело вас на этот остров?

– Это не секрет. Мы высадились, чтобы набрать воды и настрелять дичи, но при этом попали в плен к дикарям… А теперь, – прибавил он, – не угодно-ли вам и с своей стороны объяснить мне, с кем я имею дело. Меня зовут Мармадюк Фитцгеральд, будущий лорд Кокрэн.

– Все это ничуть не помешало бы мне поступить с вами и с вашими товарищами, как с хорошим призом, мой господинчик с звучным именем. Но на этот раз можете идти куда угодно: Рамиро ди-Капелло дарует вам жизнь и свободу;

С этими словами флибустьер дотронулся рукою до своей шапочки и положив руку, на эфес шпаги, гордо отошел от англичан, каждым жестом напоминая собой оборванца, искателя приключений, желающего выдать себя за знатного барина.

Фитцгеральд рассмеялся. – Ну, эта опасность миновала, – сказал он, – и можно спокойно ожидать дальнейшего.

Снова раздалась команда атамана шайки: – Убрать убитых! Развести огни! Разбит палатки! Живо!

Все эти приказания исполнялись с большою точностью. Трупы были сброшены через край плоскогорья в пропасть, не разбирая кому они ни принадлежали, своим или врагам, и даже не заботясь о том, не сохранилась-ли в безжизненном с виду теле последняя искра жизни: как возиться с тяжело ранеными при дальнейшем плавании по океану? И стоит ли хлопотать о таких пустяках?.. Бродяг везде сколько угодно!..

Рамиро ди-Капелло немножко играл роль знатного барина. Он распорядился предоставить белым две палатки и опустить им мяса и хлеба на ужин. Пусть эти чопорные англичане попользуются крохами с его богатого стола.

Но наши друзья были так голодны, а зажаренное мясо пахло так соблазнительно, что им не пришлось быть особенно разборчивыми; они не побрезгали также: предложенными им спиртом и сигарами и уселись поближе к костру, дым которого отгонял докучливых комаров. Пока они наслаждались таким образом, Антон и Аскот, наскоро закусив, обходили поле сражение, отыскивая тело убитого короля, на которого им хотелось взглянуть еще раз. Оба мальчика осторожно карабкались по камням, заглядывая в лица убитых при свете взошедшего на небе месяца, но Ка-Меги нигде не было.

– Вероятно, тело его скатилось, еще ниже в ущелье! – пробормотал Аскот.

– Там наверху лежат пленные. Живы ли Идио и бедная молодая королева?

– А вот посмотрим.

Часовые возле пленных беспрепятственно пропустили к ним обоих мальчиков, которые обошли всех дикарей, пожиная своим знакомым руки.

Крепкия бечевки врезывались, в тело несчастных, большая часть из них в ответ на слова утешения жалобно просили воды и Антон с Аскотом напоили их всех из соседнего ручья. Насмешливый молодой аристократ занялся этим делом с таким усердием, как и Антон; тому он обмывал и освежал водой лицо и руки, другому шептал слова утешения, хотя никто не понимал ни слова по – английски.

Наконец, они подошли к группе, где среди живых существ лежал неподвижный труп, длинные волосы которого свидетельствовали об его знатном происхождении. То был стройный мужчина высокого роста с цепочкою из раковин на шее. Предчувствие охватило обоих юношей.

– Это Ка-Мега!

– А тот дикарь, с широкими плечами и длинными волосами – Идио!

– Он держит в своих руках руку убитого короля.

– Тише! – шепнул Аскот, – тише… вот и королева.

– Она тоже связана. И её чудесные волосы обрезаны.

– Это сделал кто-нибудь из этих бродяг, в рассчете продать их впоследствии в свою пользу.

– Бедная женщина!.. Посмотри, она кладет себе на грудь голову Ка-Меги и как она горько плачет.

– Несчастная! Обещаем ей честь честью похоронить её супруга.

– Где? тут в утесах?

– Нет, мы отнесем тело его в лес. Товарищи наверно нам помогут.

– Конечно! Но как объяснить это бедной женщине?

– О, я уже подумал об этом. Наш земляк будет за переводчика.

– Тот разбойник, что разговаривал с нами? Это идея!

– Пойду поищу его, – сказал Аскот, – а ты побудешь здесь?

– Хорошо.

Сын английского пэра побежал к бивуаку и спустя нисколько минут вернулся в сопровождении флибустьера. – Этот добрый человек понимает язык туземцев, – сказал он, его зовут мистер Доббсон и он обещал помочь нам объяснить все, что мы хотим, этим несчастным… Я забыл только об одном, – обратился он к Доббеону, – у меня нет при себе ни цента, чтобы заплатить вам за труды.

– Шустое! – засмеялся мистер Доббсон. – Не стесняйтесь этим, сэр! Чорт побери! Мы дети старой Англии, и любим свою родину и земляков не меньше, чем те, это носит бархат и шелк!.. Ну где же её величество, безземельная королева? Не это ли она?

– О, мистер Доббсон, будьте поласковее с бедной женщиной.

– Будьте покойны!

Приложив два пальца к своей затасканной шапочке, он подошел к владетельным особам, которые в глубокой горести сидели возле трупа короля. Идио вздрогнул, когда флибустьер заговорил с ним, и тотчас же с благодарностью взглянул на молодых людей, подняв к небу связанные руки. Он сильно изменился с того дня, как была одержана победа над мятежниками. Глаза его ввалились, глубокие складки залегли на лбу и вокруг рта, а волосы сильно поседели. Он поник скорбной головой и тяжело вздохнул.

Королева тихо плакала. Она не могла выразить свою благодарность белым мальчикам за их обещание похоронить тело её супруга… вороны уже каркают и носятся над своей добычей… теперь они не будут клевать дорогое для неё лицо супруга.

– Давайте, теперь же спрячем труп в надежное место, – решил Аскот. – Как знать, что может случиться за ночь?

Он опасался, чтобы начальник флибустьеров не воспрепятствовал жх плану. Плачущая женщина крепче прижала к груди голову Ка-Мегя? – Уже?.. Я уже должна с ним расстаться?

Флибустьер сдернул с шеи довольно сомнительный шелковый платок и грациозным движением руки набросил его на мертвое лицо короля. Слова, сказанные им при этом, очевидно, были довольно ласковы, так как молодая вдова, еще сильнее залилась слезами. Она склонилась к трупу, поцеловала его длинные волосы, еще раз прижала холодный лоб Ка-Меги к своей груди, потом отодвинулась от тела, предоставив его в распоряжение белых людей.

Идио также попрощался с королем. Несколько слов, произнесенных им при этом, вырвались из самой глубины его стесненной груди.

Мистер Доббсон многозначительно взглянул на мальчиков и все трое подняли тело короля и осторожно, не без труда, отнесли его через камни и утесы в лес, где наломав побольше сучьев прикрыли ими останки короля от нападения хищных птиц. Сверху на ветки были положены большие камни, а затем все трое присоединились к своим товарищам, сидевшим у костра, причем мистер Доббсон, сняв свою шапочку, попросил почтительно позволения присесть с ними.

– Иной раз приятно поболтать с земляками, – говорил он, – особенно, гм! – с джентльменами.

Разрешение ему было тотчас же дано, тем более, что лейтенант рассчитывал при его посредстве разузнать какие-нибудь подробности об убитом властителе островитян. – Скажите, Ка-Мега и Ту-Opa были родственники между собой.

– Они были сводные братья, откуда и проистекала взаимная их вражда, сильно обострившаяся за последние десять лет.

– Я так и думал, – сказал Мульграв, – вероятно, мать Ту-Оры была низкого происхождения.

– Это и было причиною, по которой его лишили престола! Кроме того, она убежала от своего мужа и это тоже подлило масла в огонь. Старый король женился на девушке княжеского рода, от которой у него и родился Ка-Мега, а сына от первой жены он совершенно не признавал. Когда Ту-Opa вырос, то узнал от туземцев, что его мать была первой женой короля и что он, как старший в роде, имеет все права на престол; все при этом его жалели и мало-помалу он начал стремиться к тому, чтобы сблизиться с братом и сделаться, по крайней мере, первым министром или каким-нибудь другим высшим сановником. Но Ка-Мега знать его не хотел и не давал ему никакой должности. Ту-Оре приходилось оставаться простым воином низшего класса, которые не имеют даже права земельной собственности.

– Это недостойно со стороны короля! – воскликнул Аскот. – Ка-Мега должен был, по крайней мере, уважать в своем брате кровь своего отца!

– И я так думаю, – заметил Антон.

– Ка-Мега, – продолжал флибустьер, – быть может и охотно поделился бы всем, что имел, с своим братоме, но тут было замешано еще одно лицо.

– Идио? Не так-ли?

– Да, брат его матери! Он не мог примириться с мыслью, что сын женщины низкого происхождения будет поставлен на одну ступень с его единственной сестрой, и он повлиял на молодого короля таким образом, что тот не слушал никаких просьб Ту-Оры, и горечь, наполнявшая сердце непризнанного брата мало-помалу обратилась в ненависть. и непримиримую вражду. низший класс населения очень любил Ту-Ору, он с своей стороны сумел привлечь к себе большое число слепо преданных ему приверженцев, выставляя, короля перед ними несправедливым тираном. Таким образом дело и дошло до открытого восстания, причем все благородные приняли сторону Ка-Мега, а низшие классы – сторону Ту-Оры. Произошла битва, в которой братья вступили между собой в единоборство, и в заключение…

– Мы видели все это своими глазами, – заметил лейтенант.

Мистер Доббсон приложил руку к шапке. – Прошу прощения, сэр, в таком случае вам должно быть известно, что Идио, своим внезапным появлением решил победу в пользу Ка-Меги. Он силен, как Голиаф; его кулак страшнее боевой палицы в других руках.

– Да, мы это имели случай видеть! Бедняга! И вот, он, так гордившийся своим званием, должен превратиться в невольника!

Флибустьер отвернулся, лицо его выразило некоторое смущение. – Иные невольники попадают к хорошим господам, – сказал он с запинкой.

Наступило продолжительное молчание. – Откуда вы прибыли сюда? – спросил его лейтенант. – Вероятно, из Перу?

– Да, сэр!

– И ваше ремесло составляет охота за невольниками.

Доббсон пожал плечами. – Надо жить чем-нибудь, сэр!

– Вы из году в год посещаете эти острова, чтобы обращать в неволю их жителей? Куда же вы отвозите их?

– Мы распродаем их в разных портах южной Америки. Могу вас уверить, сэр, что этим торгом занимаются не только наши соотечественники, но также немцы, голландцы.

– Я это знаю… но едва-ли это может служить вам извинением… Оставим это, однако. Наступает время, когда английские военные суда будут крейсировать по всему Тихому океану и положат конец этому отвратительному торгу. Теперь надо немного заснуть, чтобы завтра пораньше двинуться в путь.

– К морю, вероятно, сэр!

– Нет, не сразу, мой милый! Так как мы забрались сюда, то я хочу подняться на самую вершину этой горы.

С этими словами он указал на нее и тут же с изумлением воскликнул: – Что это такое?

Все обратили туда свои взоры и крик удивления вырвался у всех, при виде неожиданного по своей красоте зрелища, представившегося их глазам.

Гигантская голая вершина горы словно вдруг вспыхнула, пламя высоко, поднималось из неё, освещая голубоватые и желтые потоки лавы, то багровым, то светлым, как серебро, отблеском. Из всех трещин кратера, показывались языки пламени, то громадные, то небольшие, похожие на светящиеся точки, то змеившиеся длинными зигзагами. Они образовали вокруг вершины горы словно огненный венец, из которого высоко к небу поднимался один столб огня, отливавший голубоватым блеском.

– Какое чудное зрелище! – воскликнул Аскот.

– Завтра пойдем туда поближе! – сказал лейтенант. – Я никогда не видал ничего подобного по красоте!

– Отсюда оно представляется красивее, сэр! – насмешливо заметил Доббсон.

– Все равно, я хочу наблюдать это явление поближе. Спать, спать, дети мои! Завтра надо рано подняться.

– Но сперва похороним убитого короля, – напомнил Аскот.

– Конечно, конечно! Бедный Ка-Мега заслужил, чтобы мы отдали ему последние почести.

Они завернулись в свои одеяла, и вскоре в лагере не спали только бедные пленники. Они перешептывались между собой и в их рядах нередко слышались рыдания. Но несчастнее всех казался Идио… Он сидел, как каменное изваяние; ни слез, ни жалоб не вырывалось из его груди, только глаза были устремлены в одну точку…

Глава XII

Выступление охотников за невольниками. – Погребение короля островитян. – В горах. – У отшельника горы. – На пути к кратеру. – Буря. – Огненное море. – Возвращение под дождем, – Смертельная усталость. – Сбились с пути.

Выступление последовало рано утром. Полупьяная, оборванная толпа охотников за невольниками, состоявшая из самых разнообразных одичавших элементов, усердно обезьянничала нечто в роде военной дисциплины, представлявшей зрелище, скорее комическое, нежели внушавшее почтение. Сеньор Рамиро, по-видимому спал, не снимая шлема и шпаги, ибо по первому сигналу он вышел из своей палатки в полной готовности и тотчас начал отдавать приказания, очевидно, имевшие единственной целью – внушить уважение англичанам к его особе.

– Мы славно обработали это дельце! – сказал он с миной довольного мошенника, – и потому я охотно готов принести искупительную жертву! Не надо-ли вам провианта, господа? Одеял, или оружия? Распоряжайтесь моим имуществом, как своим собственным.

Лейтенант Фитцгеральд ответил разбойнику в отборных выражениях, согласившись принять от него пистолет или винтовку со всеми к ним припасами. – У нас нет никакого оружия, – закончил он свою речь, – и это уже одно неудобно. А пищу себе мы надеемся найти.

– Едва-ли! – возразил на это перуанец. – Вы пойдете по обширной, раскинувшейся на много миль, каменистой пустыне, где из почвы выбиваются огненные языки и серные пары. Большие пространства там покрыты лавой и лишь местами растет роскошная трава, большею же частью все пусто и безжизненно.

– И никакой животной жизни? – спросил Аскот…

– Напротив, там наверху водится множество коз, коршунов, орлов и ворон, змей и ящериц. Но до самой вершины вы все равно не доберетесь.

– Почему? – спросил лейтенант.

– На полугоре вы наткнетесь в ущельях на целое озеро расплавленной лавы, огромный бассейн который вечно кипит и брыжжет огнем и искрами. А кругом него постоянно образуются и разрушаются меньшие кратеры, извергающие раскаленную лаву.

– Должно быть это чудное зрелище!

– Для любителя! – ответил, пожимая плечами, предводитель флибустьеров. – Я не особенно увлекаюсь красотами природы.

– Но вы бывали на этой горе?

– Был когда-то, много лет назад… стрелял коз. Дорога трудная, второй раз не хотел бы делать ее…

С этими словами, он принял вид императора, принимающего, послов на аудиенции и приказал отпустить англичанам две винтовки и к ним штук двадцать патронов, и затем вместе с своей шайкой пустился в путь через ущелье в долину. Сеньор Рамиро кивнул на прощанье головой англичанам, рассыпавшимся в благодарности, и последовал за своей бандой, а наши друзья при этом имели возможность в последний раз пожать на прощанье руки некоторым из своих приятелей дикарей, которых уводили в неволю. Жалко было смотреть на их печальные лица и заплаканные глаза.

Идио шел сзади всех. Он едва держался на ногах, стан его согнулся и он казался за одну ночь постаревшим на десять лет. Он понял пожелания белых, сказанные ему на прощанье, и в ответ на них сказал несколько ласковых слов, которые заключил восклицанием: «Ка-Мега!»

Белые кивнули ему головой: Будь покоен, Идио, мы похороним его со всеми почестями, можешь быть уверен в этом. С этими словами они расстались навсегда.

С песнями и шутками перуанцы исчезли в тени горного ущелья и на вытоптанном и залитом кровью плоскогорьи стало тихо. Длинной вереницей, извиваясь змеей, то появляясь на поворотах ущелья, то скрываясь из глаз, двигался отряд охотников за невольниками с своей добычей и голова колонны была уже в долине, когда хвост её еще только что вступил в ущелье.

Молча, не теряя времени, белые собрали свои немногочисленные пожитки, а также скудную провизию, подаренную им сеньором Рамиро, и приготовились к предстоявшей им печальной церемонии. Когда камни и ветки, которыми был прикрыт труп, были убраны, яркий луч солнечного света упал прямо на лицо убитого короля. Из всех почестей, которые воздал бы ему его народ и которые состояли бы из бальзамирования, причем тело его было бы выставлено в марай, пения гимнов и призывания богов, теперь на долю его не пришлось почти ничего. В честь его не был принесен в жертву ни один человек из низшего класса, никто не рвал на себе одежды, не катался по земле от отчаяния… Вместо всего этого над могилой убитого была прочитана христианская молитва, а затем тело ею, покрытое зелеными листьями, было опущено в землю. Аскот и Антон нарвали множество белых цветов, но здесь, в горах, они не нашли ни каллы, ни роз, но лишь скромные мальвы, которые, как кажется, встречаются на всем земном шаре.

Прошло много времени, прежде нежели белым удалось выкопать заостренными палками, карманными ножами и острыми камнями достаточно большую яму и почти столько же времени потребовалось потом, чтобы закопать в ней тело убитого короля. На острове не водилось таких зверей, которые бы стали откапывать труп, но нашим друзьям казалось несовместным с их чувствами к молодому королю, чтобы прекрасное лицо его подвергалось опасности пострадать от дождей и непогоды. Последнее ложе Ка-Меги должно было предохранить от всяких случайностей.

– Как бы ни называли Тебя многочисленные Твои, не похожия друг на друга, дети, – так закончил свою молитву над могилой короля Фитцгеральд, – как бы ни чествовали Тебя Твои народы, в великолепных ли храмах, осененных крестом, или в марай среди животных и плодов, принесенных Тебе в жертву… услышь наши мольбы, пошли этому умершему мир в его могиле и отпусти ему его прегрешения. Аминь.

Луч солнца упал на могилу, белая бабочка медленно порхала над черными комками земли и потом понеслась, утопая в сияньи голубом, с одного цветка на другой, все дальше… и дальше…

– Теперь мы исполнили свой долг по отношению к нашему другу, – заметил Фитцгеральд, – пора подумать и о самих себе. Прежде всего надо позаботиться о провианте.

– Там неподалеку я видел бататы.

– И хлебные пальмы. Не достает только ягод и апельсинов.

– Пожалуй, и в воде будет чувствоваться недостаток, – заметил унтер-офицер. – Источники реки, которая впадает в море, находятся здесь по близости.

– А выше в горах их, конечно, же будет.

– Зато в вымоинах найдется дождевая вода… Разумеется, среди лавы какие же источники.

В виду этого белые наполнили водой все свои горшки, нарвали орехов, плодов хлебного – дерева и бататов. Вершины горы рисовались своими зубцами высоко на небе над головами путников.

– Вероятно, сегодня мы еще успеем сделать около четвертой части нашего пути, – заметил Аскот. – Дойдем до огненного озера. Туземцы приносят там свои жертвы богине Пеле.

– А следовательно туда ведет более или менее удобная тропинка. Идем!

Связки плодов и сосуды с водой были привешены к длинным жердям, за которые взялись, чтобы нести их, по двое солдат; Мульграв и лейтенант, вооружившись обеими подаренными им винтовками, открыли шествие.

У подножия горы расстилались, утопая в зелени, глубокие долины, по откосам их карабкались козы, разбегавшиеся, подобно пугливым птицам, при приближении к ним путников.

– Надо было бы постараться поймать хоть одну матку с несколькими козлятами, – говорил Антон, стараясь заглушить тоску, которая грызла его сердце, – как знать, придется-ли нам когда-либо покинуть этот остров.

– Ну, зачем так думать, – ответил ему унтер-офицер. – Впрочем, на обратном пути можно будет подумать и об этом; а теперь это было бы преждевременно.

– Посмотрите там на эту небольшую плантацию хлебных деревьев… можно подумать, что над ней потрудились руки заботливого хозяина, такими правильными рядами они рассажены.

– Да, мне кажется, что эта рощица обнесена каменной стенкой, – сказал лейтенант, присматриваясь.

– Совершенно верно! – воскликнул Антон.

– Настоящая стена, вышиной не меньше шести или семи футов!

– Конечно, это сооружение рук человеческих, я даже различаю в нем узкую трещину, которая, вероятно, служит входом в ограду.

– В таком случае, быть может, там найдется и живое существо…

– Без сомнения, и даже не одно!

Лейтенант вооружился подзорной трубой и внимательно осмотрел это странное сооружение. Все стояли кругом в ожидании.

– Ну, что же, Мармадюк?

Фитцгеральд покачал головой. – Странно! – сказал он. – Эта постройка имеет вид небольшой крепостцы. Я вижу каменный дом, стену ограды, лестницу и еще нечто для меня непонятное. Во всяком случае здесь живут люди.

Все по очереди смотрели в подзорную трубу, но никто не мог решить этой загадки, и, наконец, решено было подойти, и если здесь живут люди, то постучаться к ним в дверь.

До этой постройки было еще далеко, а солнце уже сильно припекало. За зеленой поляной снова начинался лес, на опушке которого и находилось загадочное здание; приходилось подыматься все в гору и в гору и это давало себя чувствовать ногам путников.

– Там есть настоящий сад, – сказал Аскот, указывая на странную постройку в пустыне. – Плодовые деревья стоят правильными рядами, я вижу между ними хлопчатник, целые группы таро, мирт, бататов и типа.

– Вход загорожен брусом!

– А то, что издали мы не могли понять, цистерна с водой.

Они ускорили шаги и вскоре подошли к входу в ограду, загороженному перекладиной; здесь они остановились в нерешимости, снять ли этот запор и войти?

Фитцгеральд захлопал в ладоши. Если по близости есть живой человек, то он, конечно, поймет этот сигнал.

Все было по-прежнему тихо кругом и только когда этот сигнал был повторен несколько раз, в дверях показалась фигура почтенного старца с белой, как лунь, бородой, ниспадавшей почти до пояса и с такими же волосами, спускавшимися густыми локонами на плечи. Этому пустыннику было не менее ста лет от роду, судя по виду; черты лица его выражали кротость, а высокий благородный лоб обнаруживал в нем мыслителя, кругозор которого превосходит обычный уровень.

– Ну, теперь, покажи-ка нам твое знание языков, Аскот! – воскликнул лейтенант.

– Очень рад показать. Прошу внимания.

Он низко склонился перед стариком, взад его руку и в знак почтения положил ее к себе на голову.

– Малигини гу! – произнес он при этом.

Пустынник снял перекладину, заменявшую дверь, положил ее в сторону и дружеским жестом пригласил белых войти.

– Э алога! – произнес он. – Алога ое!

– Это значит: «добро пожаловать!» – воскликнул Аскот.

– Ты в этом уверен, молодой филолог?

– Совершенно уверен, милый Мармадюк. Я ведь и убежал из пансиона и приплыл к вашему кораблю только для того, чтобы сделаться у вас переводчиком.

Фитцгеральд покачал головой и засмеялся. – Ты один из всех нас дал себе труд учиться туземному языку, – заменил он, – и этой заслуги у тебя никто не отнимает, Аскот. Ну, пойдем же!

Они вошли через узкую трещину в стене в большой вполне благоустроенный сад, где все производило впечатление крайнего безупречного порядка и чистоты. Грядки были тщательно выполоты, молодые стволы и ветки подвязаны, а обремененные плодами ветви подперты надежными подпорками. На каждом листке, на каждом цветке виден был заботливый и неутомимый уход владельца.

Все кругом было сделано из лавы, грабли и лопата, которыми работал пустынник, его молоток и скамья в тени высоких фруктовых деревьев, точно также дом и самая ограда, окружавшая со всех сторон эту усадьбу. Куски лавы были сложены в виде очага, тонкий заостренный кусок лавы служил ножом. Пустынник, вероятно, употребил многие годы еврей жизни на то, чтобы снести сюда все эти большие и маленькие камни сюда в пустыню из непосредственного соседства с огненным озером и выстроить себе из них это уютное жилище.

Теперь он предложил своим гостям все, чем была богата его прохладная тенистая каменная хижина с соломенной крышей, – спелые фрукты, печеные овощи, яйца, вынутые им с горячего пепла, и напиток из толченого корня тип, чрезвычайно приятного вкуса.

Как и его земляки, этот отшельник, едва ли когда-либо видел белых людей, но несмотря на это не обнаруживал ни малейшего любопытства и сохранял ту же полную спокойного достоинства осанку, которая не покидала его во все время, пока он показывал неожиданным гостям свое незатейливое хозяйство.

Он показал им яму с бродящей в ней мякотью хлебных плодов, приготовленный из этих перебродивших масс напиток «пои», с чрезвычайно своеобразным прохладительным вкусом, и, наконец, целые запасы лука, сушеных овощей и яиц. Старец, видимо, приготовлялся к приближавшемуся суровому времени года и даже устроил нечто в роде сарая, в котором было сложено сухое топливо.

В хижине оказалась постель из соломы, постланной тонкими циновками, небольшой жертвенник и седалище возле двери, большой плоский камень и деревянная колотушка для приготовления тапы – и больше ровно ничего. И здесь замечалась крайняя чистота, на каменном полу не было ни соломенки, циновка, заменявшая дверь, была украшена красивым узором. Цистерна, находившаяся у ограды, представляла собой образец терпения и изобретательности.

Возле самой стены этой усадьбы проходило крутое, лишенное всякой растительности ущелье, скорее похожее на глубокую расселину, тянувшееся с вершины, горы и спускавшееся вниз до самой долины. По этому ущелью сбегала вниз дождевая вода после весьма частых в этой местности и бурных гроз. Старец сумел задержать в нем при помощи плотины эту бурную и непокорную стихию, заставив ее служить себе.

Издалека он натаскал сюда песку и камней и с помощью сухих веток соорудил нечто в роде вала, через который вода должна была переливаться, чтобы попасть в большой каменный бассейн и здесь вода отстаивалась от примеси пыли, причем сверху, для того чтобы она не нагревалась, старик прикрывал ее циновками.

Отшельник смотрел на своих гостей с улыбкой. При содействии Аскота он пригласил их посидеть минутку возле бассейна, и затем принес им сюда целую корзину с крошками от печеных плодов хлебного дерева и поставил ее перед ними на землю. Потом, взяв в рот два пальца, он пронзительно свистнул. На этот свист отовсюду стали слетаться голуби и дикия куры, вскоре покрывшие всю площадку перед домом. Великолепные пестрые петухи гордо выступали среди этого царства пернатых, тут же бегали едва оперявшиеся цыплята, ворковали пестрые голуби и суетилось множество разных певчих птичек, не исключая и нескольких попугаев. Все это чирикало, кудахтало, щебетало и усердно подбирало крошки, которые сыпал им отшельник щедрой рукой; очевидно, это угощение пернатых был его ежедневным развлечением.

Тем временем старик принес несколько тыкв и плоскую каменную чашку, которые наполнил водой из своей цистерны и предложил своим маленьким гостям в заключение угощения. По-видимому, каждая порода, твердо знала сосуд, предназначенный для неё, и жадно набрасывалась на питье; так как отсутствие влаги сильно сказывалось в этой безводной местности.

Хлопнув в ладоши, отшельник заставил своих гостей также быстро разлететься во все стороны, как они слетелись к нему на его свист, и опять с выражением полного удовольствия посмотрел на белых. Эти сад, цветы и птицы составляли весь его мир в течение всей его жизни, быть может, продолжавшейся уже не одно поколение. Что привело его сюда, в эту негостеприимную местность? Может быть, тяжкое, неизлечимое горе?

Аскот выложил все свои знания местного наречия для того, чтобы объясниться со старцем, но в результате тот только качал головой. – Твори волю-богов, сын мой, и будешь счастлив! – вот все, что отвечал ему отшельник.

Быть может, было время когда и он жил внизу, в деревне своих соотечественников, играл и смеялся вместе с ними, участвовал в их пиршествах и боях… но затем нагрянула та беда, страшнее которой не бывает в жизни человеческой, преступление, за которым следовала потеря навеки душевного мира. Он бежал в пустыню и начал новую жизнь среди цветов и птиц, в полном уединении.

Аскот покачал головой. – Страшно жить таким образен, – произнес он, – совершенно одному, никогда не видя человеческого лица, не слыша человеческого голоса! В этот момент из-за ограды выглянула черная рогатая голова с дикими огромными глазами и в ту же секунду скрылась, но молодые люди уже успели рассмотреть, что она принадлежала огромному быку. Они подбежали к стене и увидали, что за нею, на поляне, мирно паслось от тридцати до сорока голов горных быков, с виду совершенно похожих на наших домашних коров и быков и такого же, по-видимому, кроткого нрава.

Хорошенькие, бурые и пестрые телки весело прыгали вокруг маток, а огромный черный бык, только что заглядывавший за ограду, мычал и посматривал во все стороны, словно чувствуя на себе ответственность за все стадо и готовясь предупредить малейшую опасность, которая могла бы ему грозить.

– Надо будет впоследствии захватить какого-нибудь молоденького теленка из этого стада, – проектировал Антон. – Может быть корова пустится следом за ним и ее удастся заманить таким образом в какую-нибудь яму, где было бы легко сладить с ней.