Удиви меня

3

На следующее утро просыпаюсь рано и, к моему удивлению, не застаю Дэна в постели. Он уже встал, сидит в маленьком плетеном кресле и безучастно смотрит в окно.

– Доброе утро, – в не слишком уж добром настроении здоровается Дэн.

– Доброе.

Сажусь в кровати, уже окончательно проснувшаяся; целый рой разнообразных мыслей жужжит в моей голове. Похоже, я придумала, как сделать нашу «вечную жизнь» по-настоящему счастливой и интересной. Я размышляла об этом всю ночь, пока не впала в забытье. Хочу поделиться моими исканиями с Дэном, но он заговаривает первым:

– Я тут кое-что подсчитал… – обреченно вздыхает он. – Проще говоря, работать мне придется до девяноста пяти лет.

– Почему? – не понимаю я.

– Если мы будем жить вечно, то и работать придется столько же. – Дэн смотрит на меня с укоризной. – Чтоб было на что проживать наш век. Забудь об уходе на пенсию в шестьдесят пять. Вообще о пенсии забудь, не мечтай о заслуженном отдыхе.

– Откуда такое упадническое настроение? Новости-то были хорошие, если помнишь.

– Хочешь работать до девяноста пяти?

– Почему бы и нет, – пожимаю плечами я. – Я люблю свою работу. Ты свою тоже.

– Не настолько, – хмурится Дэн. – Ты знаешь, мой отец вышел на пенсию в пятьдесят семь…

Его отношение начинает меня злить.

– Хватит думать о плохом, – велю я. – У нас впереди целые декады. Это же столько возможностей! Мы можем делать все, что угодно! Самые потрясающие, безумные вещи. Нам просто нужно тщательно все спланировать.

– Ты это о чем? – Дэн бросает на меня настороженный взгляд.

– У меня тут пара идей, – придвигаюсь к самому краю кровати и смотрю Дэну прямо в глаза, надеясь вдохновить его, поднять ему настроение. – Нам всего-то нужно поделить наши жизни на десятилетия. Новая декада – новая жизнь! Каждое десятилетие мы будем пробовать что-то новое, интересное, крутое. Рваться к звездам, продираться сквозь тернии! Например, одно десятилетие будем разговаривать друг с другом только по-итальянски.

– Что? – Дэн аж опешил.

– Будем разговаривать друг с другом по-итальянски, – словно оправдываясь, повторяю я. – Почему нет?

– Но мы не знаем итальянского. – Дэн смотрит на меня, как на умалишенную.

– Так выучим! – неопределенно взмахиваю рукой. – Жизнь для того, чтобы учиться чему-то новому. К тому же…

– Какие еще идеи? – перебивает Дэн.

– Устроимся на новые места.

– На новую работу?

– Возможно. Уж за такую длинную жизнь мы сможем отыскать работу, которую будем выполнять с удовольствием. Работу мечты! А еще можно переехать куда-нибудь… Десять лет в Европе, десять лет в Южной Америке, еще десять в Штатах… – Я увлеченно загибаю пальцы. – Можем жить, где только захотим!

– Путешествия – это неплохо, – одобрительно кивает Дэн. – Всегда мечтал побывать в Эквадоре, увидеть Галапагосские острова.

– Отлично! Отправимся в Эквадор.

С минуту мы оба молчим. Дэн все еще переваривает эту мысль. Вдруг его глаза загораются азартным огоньком, а лицо чуть ли не светится:

– Ты права, Сильви. К чертям все, давай сделаем это! Это же вызов! Жизнь нужно жить, а не нудно размышлять о ее смысле. Купим билеты на самолет, заберем девочек из школы, соберем вещи… Да мы будем там уже в пятницу!

Дэна так захватила мысль об Эквадоре, что мне не хочется его расстраивать, но… Он что, меня совсем не слушал? Я говорила про следующее десятилетие. А может, про второе с конца. Про далекое, неопределенное время. Не про эту неделю.

– Разумеется, поездка в Эквадор – идея прекрасная… – заговариваю я после небольшой паузы. – С этим я не спорю. Но такие путевки наверняка стоят целое состояние…

– Состояние? Такие поездки случаются раз в жизни! Незабываемый опыт! – запальчиво возражает Дэн. – Деньги найдем. Это же Эквадор, Сильви!

– Согласна, место совершенно чудесное! – Всеми силами стараюсь звучать так же оживленно, но, поразмыслив, неуверенно добавляю: – Только вот миссис Кендрик не любит, когда сотрудники берут внеплановый отпуск.

– Переживет!

– А девочки участвуют в школьной пьесе. Они так этого ждут. Плюс они не могут пропускать репетиции…

– Хорошо, полетим в следующем месяце. – В голосе Дэна уже слышны недовольные нотки.

– В следующем месяце у твоей мамы юбилей, – напоминаю я. – Да и Ричардсоны обещали приехать к нам, а у девочек спартакиада в школе.

– Ладно-ладно, – бурчит Дэн (но я-то чувствую, что он на грани срыва). – Через месяц. Или на летние каникулы.

– Мы едем в Озерный край^[7], – пытаюсь вразумить Дэна. – Конечно, мы можем все отменить, вот только мы уже внесли залог и… – вздрагиваю при виде выражения его лица и мгновенно умолкаю.

– Давай поставим все точки над i. – Дэн старается говорить ровно, вот только выглядит так, будто готов взорваться. – У меня впереди бесконечно долгая жизнь, но мне нельзя позволить себе спонтанное, полное красок путешествие в Эквадор?

Тишина. Не хочу говорить вслух, что я об этом думаю. (Естественно, нельзя! Потому что, алло, у нас и здесь есть жизнь.)

– Мы можем сходить в ресторан эквадорской кухни, – с улыбкой предлагаю я.

Смотрю на Дэна, и улыбка меркнет. Лучше бы я молчала.

Накрываю на стол. Рассыпая в миски мюсли для себя и Дэна, добавляю больше подсолнечных семян, чем обычно. Хочу к ста годам сохранить здоровую кожу. Может, пора уже колоть ботокс?

– Еще двадцать пять тысяч завтраков, – произносит Дэн, уставившись в миску. – Только что подсчитал.

Тесса отвлекается от своего хлебца и поднимает на отца глазки, блестящие в предвкушении хорошей шутки:

– Если ты съешь двадцать пять завтраков, у тебя живот лопнет!

– Двадцать пять тысяч, – поправляет Анна.

– Я так и сказала! – надувает губки Тесса.

– Господи, Дэн, ты все еще думаешь об этом? – Честно, мне уже жаль своего супруга. – Пора просто принять это как данное.

Двадцать пять тысяч завтраков. Этот доктор вообще думал о нашем женском уделе? Вот как мне сделать так, чтобы у Дэна вообще не пропало желание завтракать лет этак через пятьдесят? Научиться готовить кеджери?^[8] Или целое десятилетие подавать на завтрак японские блюда? Изобрести двадцать разных способов приготовления тофу?

– Что это ты морщишься? – спрашивает Дэн.

– Да так, ничего. – Смутившись, принимаюсь расправлять свою розовую цветастую юбку. Я хожу на работу в юбках с цветочным узором, и, не поверите, но там они смотрятся более чем уместно. Официального дресс-кода у нас нет, но если я надеваю что-то узорное, конфетно-розовое или весенне-девчачье, то обязательно слышу в свой адрес комплименты от начальницы: «Как чудесно, Сильви! Тебе так идет!»

Когда твоя начальница владеет собственным бизнесом и обладает властью казнить или миловать всех, кто, по ее мнению, «не вписывается в команду», ты идешь на многое, чтобы услышать: «Как чудесно, Сильви!» За те шесть лет, что я работаю на нее, в моем гардеробе значительно прибавилось ванильно-девчачьих нарядов.

Миссис Кендрик нравятся лимонно-желтый и незабудковый цвета, мелкий цветочный рисунок, всякие оборочки, рюшечки, перламутровые пуговицы и туфли с бантиками (я стала постоянным клиентом интернет-магазина, где продают всю эту прелесть).

И она терпеть не может («Я этого крайне не одобряю») черные, блестящие ткани, кожу, топы с глубоким вырезом, футболки и туфли на платформе («Тебе, милочка, пошли бы модели с ортопедической подошвой»). Как я уже говорила, она – хозяйка. Не рабовладелица, конечно, но хозяйка. Все должно быть так, как она того желает.

– Ха, – с губ Дэна сорвался короткий смешок. Он вскрыл почту (которую я вчера так и не разобрала) и достал из конверта какое-то приглашение.

– Что такое?

– Тебе это понравится, – ухмыляется и поворачивает ко мне карточку, чтобы я смогла прочитать. Ну, понятно. Прием для какой-то новой медицинской благотворительной организации, устраиваемый Дэвидом Уитоллом, старым другом моего отца. Вот только происходить все будет в Скай Гарден.

Я знаю о Скай Гарден. Пространство размером с футбольное поле на высоте тридцати пяти этажей. Со всех сторон и сверху – стекло. Одна мысль об этом заставляет меня покрепче вжаться в стул, словно приковывая себя к земле.

– Как раз то, что я люблю, – демонстративно закатываю глаза.

– Я так и сказал, – криво улыбается Дэн, потому что знает, даже слишком хорошо, что…

Я боюсь высоты, и это не смешно. Я не могу выходить на высокие балконы. Не могу ездить в прозрачных лифтах. Если смотрю по телевизору программу, где герои прыгают с парашютом или ходят по канату, меня охватывает смертельный ужас, даже если я просто сижу на диване.

Я не всегда была такой. Я каталась на горных лыжах и подвесные мосты переходила, будь здоров. Но после рождения девочек не знаю, что случилось с моим мозгом, но я начала чувствовать головокружение, даже когда просто залезала на стремянку. Думала, это пройдет через несколько месяцев, но не прошло. Когда девочкам было полгода или около того, одна из коллег Дэна приобрела квартиру с террасой на крыше; нас пригласили на новоселье, но я так и не смогла подойти к краю и взглянуть с высоты на город. Мои ноги просто примерзли к месту. Когда мы вернулись домой, Дэн спросил: «Что случилось?» Я ответила честно: «Не знаю».

Я понимаю, что давно пора уже что-нибудь с этим сделать. (Гипноз? КПТ? Экспозиционная терапия? Я гуглю все это время от времени.) Но в последние пару лет моя фобия отошла на второй план. У меня были другие, более насущные проблемы. Например…

О'кей, хорошо. Я должна рассказать кое-что о себе. Два года назад погиб мой отец, и во мне что-то треснуло. Я «не могла отойти». Люди так говорили; я слышала, как они шепчутся за моей спиной (Дэн, мама, врач, которого они притащили): «Сильви все никак не может отойти». Это начало меня серьезно доставать. Что такое «отойти»? Как можно «отойти», когда твой отец, твой герой просто разбивается на машине? Когда только вчера он улыбался тебе, а сегодня его просто нет? Люди, которые якобы перестают скорбеть, просто обманывают себя. Либо они бесчувственные. Либо у них не было такого чудесного отца.

Я не хотела мириться с его смертью. Не хотела «отходить»! Об этом они не подумали? После его смерти все пошло не так. Я взяла временный перерыв на работе. Совершила пару… глупостей. Врач все пытался подсадить меня на таблетки (нет уж, спасибо). По сравнению со всем этим боязнь высоты просто маленькая неприятность.

Сейчас я в полном порядке (не считая акрофобию, с которой я когда-нибудь разберусь, было бы время).

– Тебе стоит обратиться к кому-нибудь по поводу твоей фобии, – говорит Дэн, словно читая мои мысли (иногда наша связь меня по-настоящему пугает). – ЗиСи? – окликает он, когда я не отвечаю. – Ты меня слышишь?

Дэн иногда называет меня «ЗиСи», что значит «Златовласка Сильви». А все из-за того, что, когда мы только начинали встречаться, я была златовласой принцессой, а он – простым рабочим парнем. Впервые он назвал меня «принцессой Златовлаской» в свадебной речи, на что мой отец вставил свои пять пенсов: «Стало быть, я теперь король!» Гости засмеялись, а Дэн отвесил моему папе шутливый поклон. Мой отец и вправду выглядел как король: красивый, статный, окруженный всеобщим вниманием. До сих пор помню, каким он был в день моей свадьбы: стоит, широко улыбаясь в своем любимом, безукоризненно чистом, сюртуке-визитке (папа обладал безупречным вкусом в одежде), его светлые волосы, едва тронутые сединой, при свете свечей отливают золотом. «Прошу вас, продолжайте, принц Дэниел», – сказал тогда папа и подмигнул Дэну. Шафер позже пошутил, что имеет честь присутствовать на «королевской свадьбе». Помню, всем было очень весело.

Но со временем – или просто потому, что я стала старше, – мне надоело называться Златовлаской. Теперь меня задевает это прозвище. Каждый раз вздрагиваю, когда Дэн зовет меня так. Он не замечает, а я ничего ему не говорю. За этим прозвищем стоит еще одна история. Неловкая.

Ну, не то чтобы неловкая… Слишком сильно сказано, просто… Боже, как же мне сказать об этом без…

Хорошо, придется рассказать еще кое-что о себе. В детстве со мной носились, как с принцессой. Каждое желание, конечно, не исполняли, но баловали достаточно. Я была папенькиной дочкой. Денег у нас было прилично. Изначально папа работал в индустрии авиаперевозок в качестве исполнительного директора, но, когда компания сменила владельца, на папу как с неба свалились хорошая сумма и большой пакет акций компании. Папа основал свое консалтинговое агентство, вскоре ставшее очень успешным. Разве у папы могло быть иначе? Доброта и профессионализм отца притягивали клиентов, словно большущий магнит. Если ему случалось лететь первым классом с какой-нибудь знаменитостью, то к концу полета у него на руках была звездная визитка и приглашение в бар.

Так что у нас были не просто деньги, но привилегии. Дорогущие авиабилеты. Специальное обслуживание. У меня куча детских фотографий, где я сижу в кабине пилота в фуражке командира воздушного судна. Когда я была маленькой, у нас даже был коттедж в Лос-Боскес-Антигуос, поселке закрытого типа в Испании, где в свое время праздновали свадьбу знаменитые игроки в гольф (вы наверняка видели фотографии в журнале Hello!). Мои родители с ними даже очень хорошо общались. Так я и жила.

Дэн же из скромной (его родители очень милые, приятные люди), можно даже сказать практичной семьи. Отец Дэна – бухгалтер, и он буквально помешан на экономии. Он начал копить на дом с восемнадцати лет. Двенадцать лет копил, но накопил же. (Я услышала эту историю на моем первом ужине у родителей Дэна. Его отец весь вечер нудил про пенсии.) Отец Дэна никогда не отправил бы всю семью в Барбадос, повинуясь мимолетному порыву (как сделал мой), не устроил бы семье отвязный шопинг в Хэрродс^[9].

Не поймите меня превратно: мне вовсе не нужен был Барбадос и мириады дорогущих покупок. Я твердила об этом Дэну миллион раз. Но Дэн немного (открываю мой глоссарий… Так, где же это слово?) занозистый по поводу моей семьи.

Больнее всего, что он не был таким, когда мы только сошлись. Дэн отлично ладил с моим отцом. Мы часто выходили в море на яхте, все четверо, и прекрасно проводили время. Папа, конечно, куда лучше управлял яхтой, чем Дэн (до встречи с моим отцом он ни разу не ходил под парусом), но они находили вместе общий язык и даже, как мне казалось, уважали друг друга. Папа шутил, что наметанный глаз Дэна не помешал бы ему в работе с отделом расчетов с клиентами, и даже несколько раз просил у него профессиональной помощи. Тогда все было спокойно и просто.

Но год за годом Дэн будто обрастал колючками. Он больше не хотел выходить с моим отцом в море. (Впрочем, после рождения девочек находить время на подобные развлечения стало куда труднее.) Три года назад мы купили наш дом, используя деньги, полученные мной в наследство от бабушки в качестве задатка. Папа хотел дать нам оставшуюся сумму, но Дэн денег не принял. Он вдруг начал странно себя вести и сказал, что мы и так слишком полагаемся на деньги моей семьи. (Стало еще хуже, когда отец Дэна приехал к нам на новоселье и выдал: «Так вот чем одаривает тебя богатая семейка!», как будто мы приобрели дворец, а не трехспальный дом в Уондсворте по ипотечному кредиту.) Когда папы не стало, все досталось моей маме, и она снова предложила нам денег – Дэн снова отказался. Он стал еще более колючим в этом вопросе. Не стану врать, мы едва не поскандалили из-за этого.

Я понимаю, почему Дэн такой гордый. (Почти понимаю. Вру, не понимаю вовсе. Но, может быть, это мужское.) Но что у меня совсем не укладывается в голове, так это как Дэн реагирует на любое упоминание о моем отце. Я видела, что со временем их отношения становились все более напряженными, даже когда отец еще был жив. Дэн утверждает, что я все придумала, но это не так. Не знаю, что между ними произошло, но пружина внутри Дэна сжималась все сильнее. (Именно тогда я придумала слово «пружиниться.) Как будто он смертельно обижен на моего отца.

Но и сейчас над Дэном нависает тень моего отца. Он отказывается предаваться воспоминаниям о папе вместе со мной как положено. А если же я достаю альбом со старыми фотографиями, чтобы вместе посмотреть, взгляд Дэна все время блуждает по сторонам. Спустя несколько минут он выдумывает какой-нибудь предлог и уходит по своим делам. Знает ли он, что этим причиняет мне боль? Ведь если я не могу повспоминать папу вместе с Дэном, то с кем же тогда? С мамой? Я люблю свою маму, но с ней такое не обсудишь. Разговоры по душам у нас не особо получаются. А братьев и сестер у меня нет.

Мне не нравилось быть единственным ребенком в семье. Когда я была маленькой, то все время прилипала к маме с просьбой купить мне младшую сестренку. («Ничего не выйдет, малышка», – отвечала мне мама.) Тогда я придумала себе воображаемую подругу. Ее звали Линн, у нее была густая черная челка, которая всегда падала ей на глаза, окаймленные длинными ресницами. От Линн приятно пахло перечной мятой, и я делилась со своей подружкой всеми тайнами. Но все равно это было не то.

Когда на свет появились Анна и Тесса, я наблюдала, как они мирно спят рядом друг с дружкой, носик к носику, и завидовала некоей загадочной незримой связи, что сопровождает их с самого рождения. У меня было все, когда я была ребенком. Но такой сакральной магической связи я была лишена.

Ладно. Хватит уже об этом. Я уже давно не ребенок, и мне больше не нужна воображаемая подруга. А что касается Дэна и моего отца… Что ж. Даже в самых прекрасных и гармоничных отношениях не обходится без ложки дегтя. Самое лучшее решение здесь избегать тем, связанных с моим отцом, и мило улыбаться, когда Дэн зовет меня ЗиСи. Ведь это не так уж сложно, правда?

– Хорошая идея, – отвечаю я Дэну, пробудившись от воспоминаний. – Стоит и вправду к кому-нибудь обратиться. Так и сделаю.

– Но туда мы не пойдем. – Дэн стучит ноготком по приглашению в Скай Гарден.

– Напишу Уитоллу и откажусь, – предлагаю я. – Он поймет.

Тут Тесса опрокидывает на себя кружку с молоком, а Анна плачет, что потеряла свою заколку («Не хочу другу-у-ю! Та была с ромашкой!»). Утро идет своим чередом.

Провожаю Дэна на работу. Когда мы только встретились, он работал в огромной инвестиционной компании. Платили много, но и душу выматывали каждый день. Дэн устал от однообразной, утомительной работы, которая не приносила удовольствия, поэтому он каждый год откладывал деньги (яблоко от яблони) и вскоре накопил достаточно, чтобы открыть собственную фирму, которая продает или предоставляет в долгосрочную аренду отдельные, полностью готовые офисные помещения другим компаниям. Его же офис находится в восточном Лондоне, так что он часто подвозит девочек в школу, ему по пути.

Стою на пороге, машу Дэну с девочками рукой на прощание и замечаю нашего соседа, профессора Рассела, который забирает со ступеньки утреннюю газету. На голове у него почти что карикатурный седой хохолок (каждый раз, когда вижу этот вихор, не могу удержаться от смеха и едва успеваю сделать серьезное лицо, если профессор смотрит в мою сторону).

Профессор Рассел переехал в наш район в начале года. Полагаю, ему около семидесяти. Раньше он преподавал ботанику в Оксфорде (наверняка он мировой специалист по какому-нибудь редкому папоротнику). В его саду возвышается огромная, прямо-таки внушительная оранжерея, через стекла которой видно, как он возится с разнообразными растениями. С профессором живет еще один седовласый мужчина (знаю только, что его зовут Оуэн); я думаю, они пара, хотя и не совсем уверена.

На самом деле я их слегка опасаюсь, так как спустя пару дней, как они переехали сюда, Тесса нечаянно зафутболила мячик прямо на крышу их оранжереи. Дэн полез его доставать и случайно повредил (читай – разбил) стекло, когда взбирался наверх. Мы заплатили за его замену, но знакомство получилось отнюдь не теплым. Жду, когда старики начнут жаловаться на визги и крики моих малышек. Хотя, может, они туги на ухо. Надеюсь на это.

Забудьте о моих словах. Я вовсе не надеюсь, что соседи глуховаты. Понятно, что они не глухие. Но было бы кстати.

– Здравствуйте! – оживленно здороваюсь я.

– Доброе утро. – Профессор Рассел широко улыбается мне, но глаза его блуждают где-то далеко-далеко отсюда.

– Вам нравится на Канвилл-роуд?

– Да, да, очень нравится, – кивает он, – очень нравится.

Но его взгляд вновь уплывает куда-то. Может, он устал. Или ему скучно. Или разум его уже не тот, что прежде. Честно, не могу сказать.

– Должно быть, здесь весьма непривычно после Оксфорда? – Так и вижу, как профессор Рассел расхаживает в черной мантии по древним коридорам на манер Северуса Снегга и поучает неразумных студентов. Сказать по правде, эта роль подходит ему лучше, чем образ старичка на пороге дома маленькой улочки в Уондсворте, смотрящего на мир так, будто он забыл, какой сегодня день.

– Пожалуй. Да, немного непривычно. – Мне кажется, или он действительно впервые задумался об этом. – Но даже лучше, – продолжает он. – В жизни важны перемены. – Внезапно он устремляет свой взор на меня, и я вижу живой, неподвластный течению времени ум в его глазах. – Многие задерживаются на одном месте слишком долго. Если ни к чему не стремишься в жизни, исчерпываешь самого себя. Vincit qui se vincit^[10]. – Он умолкает, словно хочет наполнить странные слова воздухом. – Уверен, вы понимаете, о чем я.

Что ж, профессорский ум явно еще на месте.

– Безусловно, – киваю я. – Винцит… эм… – слишком поздно понимаю, что попытаться повторить фразу было ошибкой. – Определенно.

Размышляю, что значит этот винцит-винтит и смогу ли это быстренько загуглить, как еще один голос прорезает утренний воздух.

– Тоби, ты меня слышишь? Уберись в своей комнате в кои-то веки! И если хочешь помочь, пройдись до магазина и купи что-нибудь на обед. И куда подевались все кружки? Не знаешь? Они все на полу в твоей комнате, вот где.

Поворачиваю голову и вижу, как Тильда, наша вторая соседка, выходит из дома. Она обматывает шею чем-то вроде бесконечного шарфа с этническим узором, умудряясь при этом бранить беднягу Тоби, своего сына. Тоби двадцать четыре, пару лет назад он окончил Университет Лидса. С тех самых пор живет с мамой и работает над каким-то техническим проектом. (Каждый раз, когда он пытается объяснить мне, чем именно занимается, мой мозг буквально замерзает, но я помню, что его работа как-то связана с «системами цифрового слежения», чем бы они ни были.)

Тоби молча выслушивает маму, прислонившись к парадной двери и засунув руки в карманы, и, что примечательно, с совершенно отсутствующим выражением на лице. Тоби довольно симпатичный молодой человек, но вот его борода… Ну, знаете, бывают сексуальные бороды, а бывают нелепые бородки. Так вот у Тоби последняя. Какая-то бесформенная, торчит клочками. Как вижу ее, так резко втягиваю воздух, чтобы не начать: «Сбрей, сделай форму, что-нибудь сделай!»

– …вечером обсудим твой бюджет, готовься! – зловеще заканчивает свою речь Тильда и лучезарно улыбается мне: – Готова, Сильви?

Тильда и я всегда по утрам идем вместе до станции Уондсворт-Коммон уж шесть лет как. Тильда вообще-то не садится на поезд; она удаленно выполняет услуги личного секретаря для пяти-шести клиентов, но ей просто нравится прогуливаться и болтать.

Ближайшие соседи мы только три года, но до того, как мы с Дэном приобрели собственный дом, жили в многоквартирном напротив частного сектора. С Тильдой мы познакомились шесть лет назад; именно она рассказала нам, что дом рядом с ней продается, и умоляла нас переехать сюда и поселиться по соседству. В этом вся Тильда. Деловитая, прямолинейная, упрямая (в хорошем смысле), она сразу же стала моей лучшей подругой.

– До свидания, – прощаюсь с профессором Расселом и Тоби и пускаюсь вслед за Тильдой. Сейчас на мне кроссовки, туфельки с невысоким тонким каблуком покоятся себе в сумке вместе с бирюзовым бархатным ободком для волос, который я надену в офисе. Миссис Кендрик обожает ободки для волос, бирюзовый она мне подарила на Рождество. Хотя я скорее умру, чем буду носить такой дома, в офисе подобный аксессуар строго обязателен.

– Интересное мелирование, – отмечаю я, разглядывая новую прическу Тильды. – Пряди очень… яркие.

– Так и знала! – в отчаянии схватилась за голову Тильда. – Слишком яркие!

– Нет, нет, такой тон тебе очень идет, – поспешно добавляю я. – Хорошо подчеркивает естественный цвет твоего лица.

– Думаешь? – Тильда нерешительно накручивает прядь на палец. – Может, стоит сделать чуть темнее?

Тильда весьма противоречива в том, что касается внешности. Она красит волосы с каким-то религиозным фанатизмом, но почти не пользуется декоративной косметикой. Каждый божий день она надевает какой-нибудь этнический шарфик, а вот украшения – крайне редко; говорит, драгоценности напоминают ей обо всех извинительных подарках бывшего мужа. По крайней мере, теперь она понимает, что это были извинительные подарки. («Лучше б он дарил мне бытовую технику! – однажды яростно воскликнула она. – Что-нибудь от KitchenAid!^[11]»)

– Итак, – говорю я, когда мы сворачиваем за угол, – завтра викторина.

– Ой, не напоминай. – Тильда демонстративно закатывает глаза. – Вообще ничего не знаю!

– Я и того меньше, – признаюсь и прибавляю: – Как всегда, сяду в лужу!

Тильда, Дэн и я вместе участвуем в ежегодной благотворительной викторине, которая проводится в пабе неподалеку. Саймон и Оливия, что живут через дорогу, собрали команду и заманили нас своим: «Вопросы будут проще простого!»

Но только вчера Саймон встретил нас с Тильдой на улице и заговорил совершенно по-другому. Оказалось, что некоторые раунды могут быть «довольно сложными», но волноваться не о чем, ведь они все на «общую эрудицию».

Когда он отошел на достаточное расстояние, мы с Тильдой в нескрываемом ужасе посмотрели друг на дружку. Общая эрудиция?

Может, когда-то давно я и знала чего-то. Однажды я выучила названия ста государств (вместе со столицами) для школьной олимпиады. Но с тех пор, как появились девочки, единственная информация, которую я в состоянии постоянно хранить в голове, это: 1. Рецепт «куриных пальчиков» от Анабель Кармель^[12]; 2. Мелодия из мультфильма про свинку Пеппу; 3. И по каким дням у девочек бассейн (вторник).

По правде говоря, я иногда путаю заставку «Свинки Пеппы»^[13] с мелодией из «Чарли и Лолы»^[14]. Так что я совершенно безнадежна.

– Тоби присоединится к нашей команде, – сообщает Тильда. – Ему нравится еда в том пабе, так что мне даже не пришлось его уговаривать. Он разбирается в музыке и всяком таком. Хоть вытащу его ненадолго из дома. Ох уж этот парень! – Тильда издает знакомый обреченный вздох.

Увы, сказать, что мама с сыном ежедневно треплют друг другу нервы, это не сказать ничего. Оба работают на дому, и каждый ведет жестокие бои за свою идеальную рабочую атмосферу. Тильде нужен порядок в кабинете и абсолютная тишина. Тоби же разбрасывает вещи по всей комнате, громко включает музыку (для вдохновения!) и в ночи созванивается по скайпу со своим бизнес-партнером, при этом, словами Тильды, «не зарабатывает ни гроша». Пока.

«Пока» – дежурное слово Тоби. Все, чего он не достиг в жизни, он обязательно достигнет в будущем. Просто не сделал этого пока. Один раз я даже слышала, как он кричит: «Блин, мам, ну не убрался я еще на кухне! Пока не убрался!»

Он не нашел спонсора для своего проекта пока. И пока не рассматривает другие профессии. И не думает пока переезжать в собственную квартиру. И не научился пока готовить лазанью.

У Тильды есть старшая дочь по имени Габриэлла, и к двадцати четырем годам она уже работала в банке, жила у своего парня и могла посоветовать маме, что заказать из каталога Lakeland. Такая жизнь наверняка служит признаком чего-то. Вот только чего?

Но в общении с Тильдой я научилась одному: когда она начинает свои Тоби-тирады, лучше сразу сменить тему. На самом деле сейчас я и вправду хочу у нее кое-что спросить. Ее мнение по поводу семейных союзов.

– Тильда, когда ты вышла замуж, сколько, ты думала, продлится твой брак? – как бы с невинным любопытством спрашиваю я. – Наверное, все поначалу думают, что это «навсегда». – Пальцами изображаю в воздухе кавычки. – Сейчас ты разведена… – Я нерешительно замялась. – Но в день свадьбы, когда ты еще не знала, что произойдет, каким долгим для тебя было это «навсегда»?

– Хочешь знать правду? – Тильда останавливается и трясет запястьем. – Черт. Мой фитнес-трекер сломался.

– Да, но я имела в виду…

– Что-то с батарейкой. – Тильда раздосадованно щелкает по браслету ногтем. – Сколько мы уже прошли? – снова трясет браслет. – Если это не засчиталось шагомером, то зря я вообще напрягалась.

В последнее время Тильда буквально одержима фитнес-трекерами. Всего пару недель назад она заваливала Инстаграм фоточками листьев под дождем и хмурого неба, которые делала во время наших пеших утренних прогулок. Теперь вот любовно носится с шагомерами.

– Вовсе не зря! Я скажу тебе, сколько мы прошли, когда доберемся до станции, хорошо? – пытаюсь затащить ее обратно на тротуар. – Итак, когда ты вышла замуж…

– Тогда я вышла замуж, – повторяет Тильда, будто не услышала вопроса.

– Как долго для тебя это пресловутое «навсегда»? Тридцать лет? Пятьдесят?

– Пятьдесят? – Тильда издает странный звук; не могу понять, фыркает она или смеется. – Пятьдесят лет с Адамом? Поверь мне, пятнадцати вполне достаточно, и нам еще повезло, что мы продержались так долго. – Тильда бросает на меня испытующий взгляд: – А почему ты спрашиваешь?

– Да так, не знаю, – мямлю я. – Просто размышляю о браке. Как долго люди живут вместе и все такое.

– Если и правду хочешь знать мое мнение, – Тильда зашагала бодрее, – вся система протухла. Вечность? Кто подписывает договор с вечностью? Кто может взять на себя вечные обязательства по отношению к другому человеку? Меняются люди, обстоятельства, жизнь меняется…

– Ну… – начинаю я и тут же умолкаю. Мне нечего сказать. Я подписала договор с вечностью вместе с Дэном. Или нет?

– А как насчет того, чтобы состариться вместе? – наконец выдыхаю я.

– Никогда этого не понимала, – твердо заявляет Тильда. – Самая нелепейшая цель в жизни, до которой только можно додуматься. Состариться вместе… Пфф! Все равно что пожелать до конца жизни сохранить молочные зубы.

– Это не одно и то же, – со смехом возражаю я, но Тильда меня уже не слышит. Что поделать, иногда ее заносит совершенно в другую сторону.

– А еще этот бессмысленный акцент на вечную любовь. Может, конечно, такое и бывает. Но, по-моему, брачный обет «Покуда смерть не разлучит нас» слишком уж честолюбив. На такое могут согласиться только безумцы. Есть куда более вероятные сценарии. Покуда разные взгляды на жизнь не разлучат нас. Покуда нудная бытовуха не разлучит нас. В моем случае – покуда чрезмерно чешущийся инструмент мужа не разлучит нас.