Пусть она и не спасет его. Джастин старался не думать об этом – слишком смелые надежды. Все равно, это было прекрасно само по себе. В конце концов, смысл даже не в том, способна ли она его спасти.
Днем, когда их ровным строем вели на плановый осмотр, Джастин заметил, что в колонне не хватает нескольких человек. Он вспомнил про парня, который агитировал его проваливать все тесты, чтобы врачи сочли его неподходящим. Видимо, так и случилось. Джастину хотелось знать, что произошло с тем парнем. Он подумал о том, что можно попробовать ненавязчиво задать вопрос врачам. Хотя, он же вроде как должен находиться под транквилизаторами. Другие ничего не заметили, значит, и он не должен был. Можно спросить у Корнелии, когда она придет. Быть может, ей удастся узнать.
Нет. Он не хотел задавать ей такие вопросы. Уж лучше он спросит у нее, какой ее любимый цвет или чем она любит заниматься в свободное от вылазок в Лабораторию время. Есть же столько вопросов, которые он хотел бы ей задать… Джастин внезапно подумал, что ему не так уж хочется знать, что произошло с тем парнем.
***
Последние визиты Нелы в Лабораторию нельзя было назвать продуктивными, но кое-что они принесли: Нела узнала распорядок дня Испытуемых, а также научилась безошибочно определять наличие камер слежения в коридорах. Не то, чтобы их пытались спрятать, но все же новейшие камеры наблюдения были настолько маленькими, что заметить их было не так-то просто. Нела еще не знала, чем ей это должно помочь: у нее не было даже примерного плана действий, и это убивало. Чем больше она узнавала о Лаборатории, тем больше приходила в отчаяние от того, что ее возможностей категорически не хватало на осуществление любого плана. И тем не менее, Нела была уверена на двести процентов, что она что-нибудь придумает. Во что бы то ни стало, придумает, потому что иначе просто не может быть. Нужно только немного времени… Но время текло сквозь пальцы, а идеальный план так и не приходил в голову. Даже не смотря на ту крошечную отсрочку, которую она получила благодаря уничтожению документов.
В Лаборатории было тихо и пусто, угнетающе тихо. Миссис Робертсон снова дала Неле задание, связанное с разбором документов. Казалось, эта нудная работа была создана для того, чтобы погрузить в транс и отвлечь от любых мыслей, которые могли прийти в голову.
Теперь миссис Робертсон не оставляла ее одну. После происшествия с вирусом больше никто не говорил с Нелой об этом открыто – она все еще задавалась вопросом, рассказал ли Максимиллиан об этом ее отцу или хотя бы миссис Робертсон? Если бы рассказал, то они наверняка не стали бы молчать. Но тогда почему миссис Робертсон теперь не отходит от нее ни на шаг, когда Нела приходит в Лабораторию?
Внезапно Нела подумала о том, что ей следовало провернуть свою затею с уничтожением файлов сегодня – в выходной, когда почти никого из персонала нет. И Максимиллиана нет. Но какая же глупость – почему ей пришло в голову сделать это именно тогда, когда был такой риск попасться?
Она с досадой отвернулась от монитора. Все это было неправильно. Но что сделано, то сделано. Нела встала из-за стола, разминая затекшие конечности. Неудивительно, что все сотрудники тут как зомби. Нела подошла к окну и выглянула наружу.
Миссис Робертсон оторвалась от монитора соседнего компьютера и повернулась к ней:
– Устала?
Нела выдавила из себя улыбку:
– Да, пожалуй. Я бы хотела перекусить, если можно.
Миссис Робертсон сняла очки и устало прикрыла глаза. Затем снова задумчиво посмотрела на монитор и встала:
– Хорошо, мне тоже пора пообедать. Хотя по времени это уже скорее ужин, – она улыбнулась.
Под ее внимательным взглядом Нела вышла из кабинета. Миссис Робертсон проверила блокировку компьютера перед выходом, хотя в кабинете никого не было, закрыла дверь и также ее проверила, прежде чем направиться к лифту, не сводя глаз с Нелы.
Тишина коридора нарушалась только звуками их шагов, и Неле стало неловко от этой тишины. В полумраке коридора, где по вечерам горела только половина ламп, эти звуки шагов казались почти зловещими.
– Вы каждый день работаете допоздна? – спросила Нела, – До скольки вы тут задерживаетесь?
Миссис Робертсон посмотрела на нее, будто оценивая, зачем она задает этот вопрос.
– По-разному, иногда часов до десяти, иногда и до двенадцати. А еще у меня в кабинете есть диван на случай, если слишком устану, чтобы идти домой, – она улыбнулась немного сонно.
– Вы прямо как мой отец, – хмыкнула Нела, – Неужели у медицинских аналитиков сейчас так много работы? Имею в виду, разве ваши крутые компьютеры с этим не справляются? Зачем тогда они нужны?
Миссис Робертсон пожала плечами:
– Когда-нибудь большую часть нашей работы тоже будут делать компьютеры. Но сейчас до этого пока далеко.
Нела посмотрела ей в лицо и осторожно спросила:
– А вы не боитесь, что однажды и вас заменит компьютер? Разве это не грустно? Вы же любите свою работу?
Они вошли в лифт и миссис Робертсон встала рядом с Нелой, задумчиво глядя на мелькающие этажи за стеклом шахты лифта.
– Знаешь, как говорят – ученик должен превзойти своего учителя. Так и творение должно превзойти своего создателя. Это не грустно, это только покажет, на что мы способны. Это работа на результат.
– Но ведь тогда вы тоже, как бы сказать… окажетесь не нужны? Нет?
Нела внимательно посмотрела на миссис Робертсон, боясь, что ее слова прозвучали слишком резко. Ей не хотелось обижать миссис Робертсон, но та лишь покачала головой:
– Нам всегда хватит работы. Когда наша аналитика будет большей частью выполняться силами фреймворков Big Data, мы будем заниматься усовершенствованием и новыми проектами. Мы автоматизируем работу, чтобы заниматься более сложной работой, затем автоматизируем и ее, и так до бесконечности. Мы работаем на результат, но этот результат никогда не может быть конечным, поэтому в глобальном смысле это бесконечный процесс.
Нела не нашлась, что ответить, думая над словами миссис Робертсон, пока они шли к кафе. Она продолжала думать над ее словами, когда совершенно некстати ей пришла в голову мысль, что на этом же этаже находится кабинет Максимиллиана. Она постаралась выбросить из головы неприятные воспоминания, еще раз напомнив себе, что сегодня Максимиллиана здесь нет и пока можно о нем забыть.
В кафе было пусто – последний сотрудник выходил из стеклянных дверей как раз когда Нела и миссис Робертсон вошли. Просторный светлый зал с небольшими белыми столиками, Большая панель у стены для заказа блюд работала в автоматическом режиме. Голубоватые мигающие сектора обозначали доступные пункты меню. Огромное панорамное окно во всю стену, из которого открывался вид на вечерний город. Нела быстро отвела взгляд. Когда она была здесь в последний раз, тут все было иначе. Миссис Робертсон заказала суп с грибами и сыром, и улыбнулась:
– Выбирай, – кстати, тут есть отличные равиоли – знаю, что ты их любишь.
Нела замерла возле меню. Ей почему-то теперь совсем не хотелось есть. Она напомнила себе, что это она попросила миссис Робертсон пойти на перекус, и взяла себе зеленый чай с греческим салатом. Миссис Робертсон уже сидела за столиком у окна, но заметив тяжелый взгляд Нелы, тут же предложила:
– Если хочешь, пересядем?
Нела покачала головой:
– Нет, все в порядке. Правда.
Помедлив, она села напротив, глядя в тарелку и не поднимая головы. Миссис Робертсон снова посмотрела на нее обеспокоенно:
– Все хорошо?
Нела кивнула, тряхнув волосами, пытаясь сделать так, чтобы они завесили ей сторону окна, но волосы были слишком короткими, чтобы завесить боковое зрение, которое словно еще навязчивее фокусировалось на гигантской высоте, словно пропасти, за стеклом.
Помидоры и оливки в тарелке казались пластмассовыми. Нела сглотнула и отвернулась, снова переведя взгляд на голубоватое мерцание панели меню. Это не успокаивало, но будто вводило в транс.
– Да, просто… Здесь все так изменилось. Раньше было лучше, – она попыталась выдавить смешок.
Миссис Робертсон деликатно сделала вид, что ничего не заметила.
– Возможно. Год назад тут ремонтировали три этажа после… Того, что случилось в сентябре. Тогда и все тут поменяли.
Нела качнула головой:
– Новые Луддиты1? Понятно. Бомба оказалась слабовата, не рассчитали…
Она хотела сдержать свои слова, но сердце колотилось все сильнее, а взгляд так и стремился к стеклу, до которого можно было дотронуться рукой – оно выглядело таким тонким, будто его и не было вовсе, только безграничная высота, с которой можно падать несколько минут. Или меньше? Нела отодвинула свой стул – всего на несколько сантиметров, но все же подальше от окна. Скрежет металлических ножек стула по гладкому полу в тишине, казалось, раздался на весь этаж. Миссис Робертсон коснулась ее руки:
– Нела, надеюсь, даже ты понимаешь – то, что они сделали, только дискредитировало их движение. Если отстаивать права рабочего класса с помощью терроризма, то это уже вопрос не политики, а национальной безопасности.
– Как будто Луддитов до этого слушали, – Нела подняла голову на миссис Робертсон, – Любого можно довести до отчаяния.
– Нела, а это уже вопрос адекватности, – миссис Робертсон заглянула ей в глаза, – В любой ситуации надо сохранять здравый смысл. Хотя бы потому, что безумцев никто не станет воспринимать всерьез.
Нела почувствовала, как кровь прилила к вискам, боковое зрение снова предательски стремилось к пропасти за окном. Перед глазами возник образ матери – вот она стоит с бокалом вина каждый вечер, всем телом прислонившись к такому же окну двадцать четвертого этажа над необъятным, мерцающим в ночи городом. Вот она глотает таблетки, от которых ей должно было стать легче, но почему-то не становилось, и снова стоит у окна уже с бутылкой вина. "Мы с тобой никогда не будем свободны, моя девочка, – говорила мать, – Будь счастлива тому, что имеешь, потому что ничего другого у тебя не будет". Нела не сразу смогла понять ее слова, а когда поняла – уже стояла перед закрытым гробом.
"Твоя мама была не здорова, – говорил ей Корнелий после похорон, слишком сосредоточенно глядя, как в бокале виски пузырятся и тают кубики льда, – Не думай о ее словах. Никто не заменит нам ее, но меня утешает то, что я всегда буду видеть ее в тебе. Как и себя. Я хочу видеть в тебе лучшее от нас обоих"
Нела зажмурилась и усилием воли отвернулась от окна.
– Да. Я понимаю, – она сглотнула, – Извините. Просто… я не могу здесь сидеть. Простите.
– Конечно, – миссис Робертсон понимающе кивнула, – Пересядем за другой столик?
– Я уже поела, спасибо, – Нела сделала глубокий вдох, стараясь унять дрожь в голосе, – Я пойду… в туалет.
Миссис Робертсон кивнула. Когда Нела уже шла к двери, та окликнула ее:
– Послушай… Твоя боязнь высоты еще не прошла?
– Почти прошла, – слабо улыбнулась Нела, – Правда. Все уже в порядке.
Нела осторожно вышла и бесцельно пошла вперед – меньше всего ей хотелось встретиться с кем-то из дежурных сотрудников и объяснять, кто она такая. Ей хотелось одиночества, и уж точно не общества миссис Робертсон, от которой ей все же не удалось скрыть свою слабость.
Тишина завораживала. Запертые двери еле заметно мигали индикаторами защиты, лампы высоко под потолком светили приглушенным холодным светом.
Нела сама не поняла, как оказалась возле кабинета Максимиллиана. Остановившись, она с сомнением покосилась на дверь. Затем, не удержавшись и подойдя ближе, она, сама не зная зачем, прислонилась ухом к двери – за дверью была тишина. Не удивительно – у Максимиллиана выходной. Как хорошо.
Нела осторожно провела рукой по двери, и перед глазами сразу возник Максимиллиан – как он, не сводя с нее глаз, сообщает ей, что раскрыл ее план. Как она отчаянно пытается открыть дверь, а Максимиллиан выжидающе и внимательно смотрит на нее, и в уголках его губ змеится еле-заметная улыбка.
Нела отдернула руку и нахмурилась, в груди снова разливался жар, а в голове внезапно возникло спонтанное желание, которое затмевало все остальные – если бы он только был на ее стороне, если бы Максимиллиан поддерживал ее – с его умом и хладнокровной рассудительностью… Насколько все было бы иначе! Но это совершенно невозможно – смешно даже представить такое. "Не он, а такой человек, как он", – возмущенно поправила себя Нела. Какая глупая мысль!
Она развернулась и пошла обратно – пора возвращаться. Миссис Робертсон, сама того не желая, подала ей идею. Не самую лучшую, но других у нее пока не было.
***
Холодная дверь из лакированного серого бука была заперта. Тонкая полоска света под дверью прерывалась шагами, в которые напряжённо всматривалась девочка, то прижимаясь к двери, чтобы услышать голоса, то испуганно отстраняясь.
– Уйди, пожалуйста…, – тихий женский голос звучал неуверенно.
– Не беспокойся, я лягу в своём кабинете, – помедлив, глухо ответил мужской голос.
– Ты слышишь меня? Я не могу находиться с тобой в этом доме.
Тени остановились, и полоска под дверью замерла. Девочка прильнула к двери.
– Если ты не забыла, это мой дом. Но… я никогда не попрошу тебя уйти.
В тишине девочка отчетливо различала тяжелое дыхание обоих.
– Почему? Кем бы ты ни стал, я все ещё свободный человек – или мне даже это уже не гарантируется?
– Лили… Разве я в чем-то тебя когда-нибудь ограничивал? Разве я не делал все для тебя и дочери?
– Мне уже ничего от тебя не нужно, я ничего не прошу. И моей дочери ничего не нужно от такого человека, как ты.
– Что ж… Что нужно моей дочери, я решу сам. Но когда-то ты стала женой такого человека, как я.
– Просто позволь мне уйти!
Тени снова замерли и повисла тишина.
– Если так хочешь уйти – уходи. Но Корнелия останется со мной. И имей в виду, если ты уйдешь, то больше никогда не увидишь свою дочь – я смогу это обеспечить, уж поверь.
Тени отстранились друг от друга.
– Ты не можешь! Ей нужна мать…
– А мне нужна моя семья. Ты же знаешь, что я больше не смогу иметь детей. Поэтому я надеюсь, что ты передумаешь. Лили… Не будь такой… максималисткой. Для нас ничего не изменилось. Ради чего ты готова разрушить семью?
Тень сделала шаг вперед, и внова вторая тень метнулась назад.
– Не трогай меня!
– Лили… Разве я когда-то причинял тебе вред? Как ты можешь думать, что я способен поднять на тебя руку?
– Я… уже не знаю, с кем я живу. Не узнаю тебя, Корнелий. Я не за такого человека выходила.
– Хорошо… Хорошо, – голос на мгновение замолк и в нем появились угрожающие нотки, – А ты вспомни, как я взял тебя замуж. Из какой нищеты я тебя вытащил? Ты хочешь вернуться туда? Так возвращайся. Но утащить туда дочь я тебе не позволю.
– Корнелий… Я отлично все помню, откуда я, и кто я. И то, что я легко могла бы оказаться на месте тех несчастных, если бы мне в свое время повезло чуть меньше. Чем я отличаюсь от них?
– Лили… Не начинай, пожалуйста. Ты моя жена, и этим все сказано.
– Просто дай нам уйти! Ты назвал ее в честь себя, но она не твоя собственность. Ты не можешь разлучить меня с дочерью.
– Я и не хочу этого. Поэтому все еще прошу тебя остаться.
Снова повисла тишина, затем женский голос раздался тихо, в нем звучал холод и предельная отстраненность:
– Ты же понимаешь, что если бы не Нела, моей ноги бы здесь не было?
– Я все сказал, Лили. Приди в себя и подумай. И если тебе нужна дочь – ты останешься.
Мужской голос четко произнес последние слова, затем раздались тихие шаги и одна из теней растворилась в коридоре.
Четырнадцатилетняя Нела на цыпочках отошла от двери и в темноте комнаты вернулась в свою кровать, непонимание и тысяча вопросов наполняли ее голову, пока сон не сморил ее. Мама вела себя странно и почему-то не отвечала на ее вопросы, а папа… папа всегда любил ее – и будет любить их обеих, всегда. И от этого Нела немного даже злилась на мать.
***
Нела проснулась в четвертом часу ночи, поежившись то ли от дрожи, то ли от жары. Несколько минут она буравила невидящим взглядом черноту потолка и сжимала одеяло, отгоняя непрошенный сон, затем взяла в руки телефон и открыла зашифрованный мессенджер – с Энтони она обещала больше не связываться, но с Кевином связаться проще, и сейчас он наконец ответил:
"Ладно, раз настаиваешь – вот ссылка, которую ты просила. Но еще раз подумай, стоит ли выходить с ними на связь? Мы уже обсуждали. Это плохой вариант"
Нела с облегчением вздохнула и быстро напечатала:
"Спасибо. Я уже не уверена, что у нас есть другие варианты"
***
– Мистер Патерсон, позвольте спросить. Вы стояли на заре исследований Корпорации, и вы открыли метод нейроинтегрированного Смарт-сигнала. Что вы думаете о разработке имплантированного смартфона, который анонсировала Корпорация?
Герберт Патерсон склонил голову, прикрыв рот тонкими пальцами.
– Не могу сказать, что я рад столь поспешной реализации этой технологии. Я разрабатывал эту систему прежде всего для имплантов и искусственных органов. И ее ещё следует доработать. На мой взгляд, лучше проявить осторожность с подобными технологиями.
– После вашего ухода из Корпорации появилось множество слухов…
– Люди не терпят неосведомленности. Я могу их понять.
– В частности, насчёт ареста ваших счетов…
– Поверьте, у меня нет проблем с законом, что бы там ни говорили.
– Тем не менее, у вашего сына, Джозефа, возникли проблемы с выездом из страны, насколько нам известно? Вам известна причина?
– Мой сын планировал продолжать учебу в одном из английских колледжей, здесь нет ничего странного. Мы сейчас решаем вопрос насчёт визы. Судя по всему, кто-то из моих ассистентов ошибся с документами.
Беспомощная улыбка искажает его лицо.
– Конечно. Уверен, что все разрешится. И все же, вы готовы при необходимости подтвердить, что вы не одобряете использование вашей технологии?
– Меня слегка коробят ваши вопросы, – извиняющимся тоном усмехается Гербер Патерсон, – Надеюсь, это не дойдёт до официальных дебатов с Корнелием Холлардом. Мы все ещё друзья, и этот вопрос неоднократно обсуждали. У него своё мнение.
– Так почему вас коробит вопрос, если вы уже определили свою позицию?
– Знаете, теперь я уже не имею отношения к Корпорации, а мои исследования…, – Герберт пожевал губами, подбирая подходящие слова, – Я уверен, что мистер Холлард найдёт им самое достойное применение. В остальном для меня этот вопрос закрыт.
Из интервью на шоу «Бизнес и факты»
Глава 6
Вечерние центральные проспекты залиты солнцем, на первый взгляд даже более ярким, чем должно быть в это время суток – это обманчивое впечатление, потому что в зеркальных стенах солнце отражается, создавая бесконечные коридоры света, которые скользят потоком по широким улицам. Но свет с улиц проникает не везде – между оживленными кварталами теснятся узкие проулки, ведущие к спальным районам и окраинам.
В одном из таких переулков, в запыленной кирпичной стене будто из прошлого века, есть металлическая дверь с подтеками ржавчины, которая должна быть заперта. Но ее никогда не запирают – светловолосая девушка знает это. Осторожно крутя рычаги инвалидной коляски, она съезжает со светлого перекрестка в полумрак арки, в дали которой виднеется свет параллельной улицы. Гладкая плитка вскоре заканчивается, и вот она уже едет по старому выщербленному асфальту. Здесь девушка чувствует себя немного комфортнее – тут меньше людей, а она не любит встречать взгляды прохожих. Колеса вибрируют на неровной поверхности асфальта, но девушка начинает крутить рычаги быстрее, потому что ее не должны увидеть.
Остановившись перед дверью, она быстро оглядывается – переулок пуст. Неспешно идущие по проспекту люди обычно не обращают внимание на темный коридор арки. Девушка прикладывает ухо к двери и затем тихонько тянет на себя железную ручку. За дверью длинный узкий коридор со множеством ответвлений, но сейчас здесь никого не просматривается, хотя где-то в глубине звучат голоса. Девушка делает вдох и с трудом въезжает на небольшой порог. Коляска буксует, и девушка снова взволнованно оглядывается по сторонам. Но вот ей удается преодолеть препятствие, и она оказывается в коридоре, освещенном редкими желтыми лампочками, висящими вдоль кирпичной стены на черном тусклом проводе. Колеса мягко едут по гладкому бетонному полу. Девушка быстро достает мятую холщовую сумку и подъезжает к большому контейнеру у стены – здесь лежат использованные солнечные батареи, предназначенные для утилизации. Она аккуратно открывает контейнер и, опять оглядываясь, начинает перекладывать батареи в сумку – медленно, не создавая шума. Она выбирает те, что поменьше, потому что их больше можно взять.
Набив сумку, она с трудом вешает ее на ручку коляски, прикрывает контейнер, и крутит рычаги коляски по направлению к выходу. Не доезжая метр до двери, она останавливается – ей кажется, что в переулке она слышит шаги. Но за дверью тишина, и девушка, еще раз оглянувшись, снова движется к двери. Она толкает дверь и привычно тратит несколько секунд на то, чтобы преодолеть порог – с этим каждый раз возникает проблема, и она уже привыкла, хотя промедление все равно опасно. Но вот она минует порог и с облегчением вздыхает, закрывая дверь.
Девушка уже готовится повернуть к освещенной улице, как чувствует, что колеса не двигаются – кто-то держит ручку ее коляски. Девушка останавливается и медленно оглядывается, молниеносно прокручивая в голове десяток оправданий, которые она заранее подготовила на подобный случай. Они мало чем могут помочь, но это лучше, чем стыдливое молчание – можно надеяться, что подействует обаяние ее милого личика, или в крайнем случае можно хотя бы надавить на жалость, хоть она и ненавидит это. Но лучше жалость, чем полиция.
Однако, увидев человека за спиной, девушка замирает с открытым ртом. Преподаватель молча смотрит на нее.
– Мисс Клэр Томас. Студентке престижного университета не стоит заниматься такими вещами.
Девушка приходит в себя и, все еще удивленно, поднимает глаза:
– Доктор Эрих… Что вы тут делаете?
Она едва помнит, когда последний раз видела преподавателя – кажется, уже пару месяцев он не ведет пары, как говорят. Собственно, он никогда и не был преподавателем у Клэр. Но она вспоминает, что несколько недель назад он появлялся в университете, организовывал встречу с аспирантами насчет работы в Лаборатории Интегрированных Систем Автоматизации. И, кажется, так никого и не выбрал – студенты уходили с собрания разочарованными, как она узнавала у них. А потом он присутствовал на другом собрании – когда студенты всех курсов представляли свои исследования. Клэр выступала со своего места, зачитывая и демонстрируя свою работу. «Замечательно, – сказал тогда доктор Эрих, впервые подав голос на собрании, – Это очень глубокий подход. Встаньте, чтобы мы все вам поаплодировали». Клэр молчала в замешательстве, радость от похвалы сразу потухла. Затем один из преподавателей что-то прошептал на ухо доктору Эриху, и тот смущенно кивнул: «Прошу прощения. Как я уже сказал – ваша работа определенно выделяется и имеет огромный потенциал. Вас ждет отличное будущее, мисс. Давайте поаплодируем Клэр Томас!»
Сейчас доктор Эрих стоит перед ней и вовсе не выглядит удивленным – Клэр делает вывод, что он встретил ее вовсе не случайно.
– Мисс Томас, я хотел с вами поговорить.
Клэр мотает головой:
– Сэр, простите, я все объясню… Мне очень нужно оплатить следующий год – эти батареи все равно отправлены на утилизацию, и я…
Доктор понимающе кивает:
– Клэр, вам не нужно оправдываться. Ваши действия более чем заслуживают уважения.
Девушка замолкает и непонимающе смотрит на доктора.
– Мисс, я понимаю вашу ситуацию, и как вам нелегко. Семья с трудом оплачивает вашу учебу. Но с вашими способностями вам определенно уготовано прекрасное будущее, и мне не хочется, чтобы вы его тратили на подобные вещи. Я могу вам предложить гораздо больше.
Клэр в растерянности смотрит на доктора:
– Вы про… работу в Лаборатории? Но вы же ищете выпускников, а мне учиться еще несколько лет…
Доктор кивает, и на его лице медленно появляется улыбка:
– Не только, мисс Томас. Я ищу талантливых людей, готовых преданно работать с нами. А мы взамен готовы предложить вам результаты наших передовых разработок. В частности… Я ознакомился с вашей медицинской картой. Ранее врачи говорили вам, что это не лечится, так?
Он переводит взгляд на ее худые ноги в инвалидной коляске. Клэр отводит глаза и неохотно говорит:
– Если вы читали мою медкарту, сэр, то вы знаете, что это родовая патология. Она действительно не лечится.
Доктор Эрих кивает и делает шаг вперед:
– Так было ранее, но ведь для этого медицина и нужна. Наши последние исследования могут обещать отличные результаты в лечении вашей патологии. А мы предлагаем вам должность медицинской сестры в Лаборатории для начала, с последующим ростом. Стоимость лечения покроют семьдесят процентов вашей зарплаты в течение следующих пятнадцати лет.
У Клэр перехватывает дыхание:
– Сэр, это невозможно… Вы… Вы можете обещать… Что… я смогу ходить?
Доктор Эрих снова понимающе кивает:
– Да, Клэр. Контракт будет действовать только в случае положительного результата.
***
Свет становится все ярче. Веки начинают дрожать. Пытаясь пошевелить головой, Клэр чувствует ухом холодную кожу кушетки и ей наконец удается открыть глаза. Постепенно взгляд фокусируется на ближайших предметах, и она видит капельницу. Спустя несколько секунд она переводит взгляд на яркий свет лампы под потолком и стеклянную дверь, которая то и дело расплывается. Клэр пытается моргнуть, щурясь от яркой лампы и одновременно стараясь понять, как она оказалась здесь. Последнее, что ей удается вспомнить, это солнечные батареи, предназначенные для утилизации. И доктор Эрих… Клэр пытается пошевелить рукой, а затем поднять голову. Это тяжело, но она с трудом приподнимается – это удается только спустя несколько минут. Голова кажется такой тяжелой… Клэр вспоминает, что доктор Эрих говорил что-то про ее ноги. Она переводит взгляд на них, и изо всех сил пытается подтянуть дрожащую руку и откинуть пеленку, которой она накрыта. Наконец это удается, и Клэр сдергивает ее. Она несколько секунд смотрит на свои ноги и пытается понять, смогут ли они пошевелиться. Это кажется невозможным. Но Клэр приподнимается на локтях, чувствуя непривычное напряжение в мышцах бедер, она тянется рукой и касается своего колена, затем стопы. Один раз, и другой, и третий. И наконец она чувствует щекотание, и видит, как ее стопа дергается – неужели ей не показалось? Клэр мотает головой, яркий свет ламп бьет в глаза, палата начинает кружиться. Клэр делает вдох, наблюдая, как втягивается и расслабляется живот, затем подтягивает к себе таз, садясь прямо. И видит, как шевелятся колени. Снова пытается пошевелить коленом – и это получается. Клэр видит, как стеклянная дверь перед ней расплывается, как в тумане – слезы застилают взгляд. Она пытается пошевелить ногами, помогая руками и спуская их на пол. Холодный пол. Какое странное ощущение… Клэр падает на гладкую плитку и ползет к двери, чувствуя коленями поверхность. Она хватается за ручку двери и открывает ее, затем подтягивается, чувствуя, как напрягаются мышцы голеней – до этого они никогда не напрягались. Клэр пытается поставить на пол стопу, держась за дверь, чувствует дрожь в коленях, и наконец это удается, затем вторую…
– Я могу… Могу…, – тихо бормочет она, глядя на фигуру в конце коридора, которая то и дело расплывается.
Теперь Клэр все же медленно почти удается встать на ноги, держась за стену – ноги дрожат. Это настолько непривычное ощущение, ведь раньше Клэр почти не чувствовала их…
Фигура в конце коридора приближается – это офицер в военной форме. Он смотрит обеспокоенно, оглядываясь по сторонам, затем смотрит на дверь палаты из которой Клэр только что вышла.
Офицер подходит к Клэр и подхватывает ее, когда та пытается устоять на ногах, держась за стену. Ноги еще совсем слабы, и Клэр почти падает, но оказывается в руках офицера. Тот пытается достать рацию, одновременно удерживая девушку.
– Сэр, все в порядке, – раздается голос, и к ним приближается женщина в медицинском халате, – Это экспериментальный проект доктора Эриха, нужно вернуть ее в палату.
Теперь офицер улыбается, и Клэр хочется улыбаться ему в ответ, более того – ей хочется улыбаться всему миру, ей кажется, что это сон.
– Это правда… Я могу ходить? – говорит Клэр, глядя на офицера, когда тот заботливо держит ее за талию. Ее голос еще слаб.
Офицер доброжелательно кивает, глядя ей в глаза, и кивает на дверь палаты:
– Все хорошо, не бойся. Сейчас тебе надо прилечь.
Вместе с женщиной-врачом они возвращают Клэр в палату.
– Да, дорогая,– улыбается женщина, – Ты сможешь ходить. Но сейчас тебе надо восстановиться, ложись.
Клэр снова чувствует головой холодную кушетку, но теперь ее наполняет восторг. Доктор Эрих был прав! Она пытается пошевелить пальцами ног, и ощущает, как одна нога касается другой.
Офицер выходит из палаты, а женщина снова устанавливает капельницу, одновременно говоря по рации:
– Доктор… Она очнулась. Кажется, все в порядке, на этот раз результат положительный.
Клэр все еще кажется, что это сон. Но если нет, то она бесконечно благодарна этому миру, и доктору Эриху, и этой женщине, и тому офицеру – и всей этой лаборатории, за то, что они сделали.
***
В субботу Нела только надеялась, что отца не будет дома вечером. Иначе его явно смутит тот факт, что она оставила телефон у себя в комнате, когда ее самой дома нет. Конечно, можно было бы оставить телефон где-то еще, но теперь у нее поблизости даже не было друзей, которых можно было бы попросить «приютить» ее смартфон на случай отслеживания, а оставлять его в каких-то случайных местах было небезопасно – слишком много важной информации в нем хранилось.
Поэтому с утра Нела как бы невзначай поинтересовалась у отца, будет ли он ужинать дома: «Я собиралась заказать роллы Таношими, а они идут большим сетом – помню, что тебе они тоже нравились». Отец тепло улыбнулся и с сожалением покачал головой, сказав, что вернется поздно: «Но я рад, что ты помнишь. Можем в другой раз заказать японской еды и вместе поужинать. Или даже сходить в японский ресторанчик. Как насчет следующих выходных? Если я не буду занят». Нела кивнула и сказала, что будет рада, хотя изобразить радость было трудно, зная, что именно она собирается сделать.
Вечером она надела темно-серое худи с глубоким капюшоном, под которым можно было спрятать лицо, и черные штаны, на ногах – кроссовки, чтобы можно было быстро скрыться при необходимости. Конечно, если ее заметит полиция, то это вряд ли поможет, но она надеялась, что приняла все возможные меры.
Уже смеркалось, когда она пешком добралась до промышленного района на окраине – пользоваться транспортом было бы опрометчиво. Здесь стояла тишина, если не считать звуков демолятора для сноса зданий через два квартала. Торчащие остовы недостроенных жилых домов, взметнувшиеся в серо-бардовое пыльное небо, казались черными скелетами , к которым словно тянули металлические руки полуразрушенные балки автомобильного моста. Когда-то в этом районе располагалась хлопчатобумажная фабрика, для работников которой и строился этот жилой квартал. Теперь здесь местами устраивали притоны бездомные. Регулярное наблюдение дронов с воздуха и полицейские рейды препятствовали этому, но таких мер хватало ненадолго, поэтому с недавних пор здесь начался демонтаж зданий – правда, пока только на другом конце района.