***
Пастор провел Нелу обратно на второй этаж, но в этот раз по другой лестнице, в конце коридора. Нела только неуверенно оглядывалась по сторонам, все еще ругая себя за несдержанность.
В большом молитвенном зале было тихо и темно, только теплый свет лампад сочился по стенам между арочных окон, за которыми в холодной ночи сияли городские огни. Все это казалось безумно далеким отсюда. В глубине зала у алтаря горели свечи, потрескивая и отбрасывая свет на большие деревянные кресты, расположенные симметрично справа и слева от амвона в центре зала.
В этом полумраке Пастор провел Нелу к одой из скамей, стоящих длинными рядами по обеим сторонам зала. Нела опустилась на скамью, все еще находясь в замешательстве.
– Ты сказала очень важные слова, – проговорил Пастор спустя пару долгих секунд, садясь рядом с ней, – Одного намерения никогда не достаточно. Но с намерения начинается все. Оно отражает истинные помыслы души…
– И что? – мотнула головой Нела, избегая смотреть на него, – Если на намерении все и заканчивается? В лучшем случае. А в худшем…
– Мы никогда не предугадаем всех последствий, – Пастор вздохнул и повернулся к Неле, которая все еще смотрела на свои колени, – Но если тебе нечего стыдиться в своих намерениях, то не стоит терзать себя уже свершившимся.
– Я думаю, Пастор, нам всегда есть чего стыдиться, – Нела наконец подняла лицо и встретилась глазами с Пастором, – Вы же знаете, кто я, правда?
– Правда, – кивнул Пастор, – Так расскажи, Корнелия, чего ты стыдишься?
Несколько мгновений Нела вслушивалась в тишину пустого зала и молчание Пастора, и в какой-то момент ей показалось, будто она здесь одна – во всем зале, или во всем здании, или где бы то ни было… И тогда Нела сама не заметила, как слова полились рекой:
– Из-за меня умерла моя мать. Из-за меня она не могла уйти. Но даже если прямой моей вины в этом нет… Я – дочь своего отца. Разве я могу жить, закрыв глаза? Я – часть своего отца, его плоть и кровь. И если он играет в Бога, распоряжаясь жизнями, то что должна делать я? Я не могу быть не при чем. Я могу либо примкнуть к нему, либо… ему помешать. Стоять в стороне – значит быть на его стороне.
– Каждый будет умирать за свое собственное беззаконие, – сказал Пастор, помолчав.
Нела дернула головой:
– Да… И за это тоже. Но вы думаете, я невиновна? Та история с трансляцией – вы думаете, что это все? Вы не знаете…
– Расскажи, мое дитя, и тебе станет легче.
– По моей вине… тоже погибли люди, – эти слова дались Неле с трудом, хотя она уже не могла держать их в себе, – Они были террористами. Но это не оправдывает меня. Я только хотела… Хотела найти тех, кто может все исправить. Но я всегда ошибаюсь. Я только и делаю, что ошибаюсь…
Пастор ничего не ответил, и Нела продолжила:
– …Но я не могла не делать этого. Только так я… могла бы оправдать свое существование.
– Дитя мое, мы приходим в этот мир не по своей воле, и наша жизнь – единственное, что нам принадлежит, – наконец ответил Пастор, – Тебе не за что оправдываться.
Нела горько усмехнулась:
– Не правда… Пастор. Вы правда считаете, что наша жизнь принадлежит только нам? Тогда почему я дала обещание спасти жизнь того парня в Лаборатории… Испытуемого… Кому принадлежит его жизнь? Кто сейчас в ответе за нее? Мой отец? Или я, которая обещала его спасти? – Нела отвернулась, пытаясь скрыть влагу в глазах, – Обещала… И… И посмотрите на меня… Кого я могу спасти?
– Я клялся языком, ум мой не клялся… Это слова Цицерона, – задумчиво проговорил пастор, пожевав губами, – Не знаю, чем клялась ты, моя дорогая, но скажу одно – хоть слова назад и не вернешь, но никогда не поздно попросить прощения. Способность к раскаянию делает нас живыми существами. Наш разум помогает нам осознать свои ошибки, а сердце – исцелить душу покаянием.
Нела промолчала, и Пастор долгое время ничего не говорил, в задумчивости глядя вперед. А когда он обратил взгляд на Нелу, та неуверенно спросила:
– Может быть… Я тоже могла бы поучаствовать в вашей… благотворительности?
Пастор кивнул, будто ожидал этих слов:
– Разумеется. Каждый может сделать этот мир чуточку лучше, даже если не сразу находит пути для этого.
***
Нела вернулась домой поздно. Темнота осеннего вечера в этот раз даже пахла как-то по-особенному – сыростью осенних листьев и свежим речным бризом. В тумане огни фонарей на улице, как светлячки над водой, мигали успокаивающе, уходя далеко вперед светящимся коридором, будто нагромождения домов расступились и обозначили узкий и извилистый, но путь к горизонту.
Нела вернулась пешком. После разговора с Пастором она была так поглощена чувством странной пронизывающей до костей откровенности, что не сразу обратила внимание на тихие голоса дома, в зале. Подойдя к двери, она не сразу поняла, что они ей напомнили. Голос Корнелия звучал так мягко, что Нела даже не сразу узнала его. А когда узнала, в груди защемило от потаенных в далеком прошлом воспоминаний. Она уже и не помнила, когда отец так же нежно и по-семейному беседовал с матерью. Казалось, что это было в прошлой жизни.
Нела остановилась у приоткрытой двери. На диване сидел Корнелий, обнимая миссис Робертсон, которая покачивала в руке бокал вина. Корнелий мягко гладил ее по волосам. Услышав шаги Нелы, они повернулись.
– Привет, Нела, – улыбнулась миссис Робертсон.
Корнелий только бросил:
– Мы заказали на ужин роллы, тебе тоже оставили на кухне.
– Спасибо, я уже поужинала… с друзьями, – кивнула Нела.
– С одноклассниками? – уточнил отец с легкой заинтересованностью.
– К счастью, не с ними, – бросила Нела, проходя к себе в комнату.
Она все еще была захвачена разговором с Пастором, и поэтому даже не стала придавать особого значения неожиданному визиту миссис Робертсон. В конце концов, отец тоже имеет право на счастье. А его отношения с миссис Робертсон давно не были секретом.
Нела наливала себе чай, когда на кухню вошла миссис Робертсон. Ее бежевое платье до колен удивительно контрастировало с привычным рабочим халатом и костюмом. Женщина была без очков, темные волосы, уложенные локонами, она пыталась заправить за ухо, будто этот женственный образ ей самой был непривычен. Нела с грустью отметила, что в таком виде миссис Робертсон слишком похожа на мать. В тот период, когда мать еще не начала злоупотреблять.
– Как у тебя дела в школе? – женщина приветливо подала Неле сахарницу, за которой та потянулась на полку.
Этот вопрос казался неожиданным.
– Нормально, – Нела пожала плечами и, помолчав, добавила, – Скоро промежуточные экзамены.
Миссис Робертсон с улыбкой кивнула. Нела неуверенно закусила губу, покосившись на дверь, и отошла к окну. Сейчас ей почему-то не хотелось, чтобы сюда вошел отец.
– М…Миссис Робертсон, я хотела спросить… Можно ли мне увидеться с… одним из…, -
она замялась, не решаясь вслух произнести это слово, – С одним из Испытуемых?
Улыбка пропала с лица миссис Робертсон, и женщина нахмурилась:
– Нела, зачем тебе это?
Слова давались с таким трудом, словно каждая буква весила не меньше тонны.
– Я… Говорила с ним. Один раз… Его зовут Джастин. Если вы помните…, – Нела опустила лицо, теребя пальцами рукав своей футболки, – И я… хотела… хотела… извиниться.
– За что тебе перед ним извиняться, дорогая? – миссис Робертсон сделала шаг вперед, внимательно заглядывая Неле в лицо.
Нела помотала головой, сердце будто хотело пробить грудную клетку.
– Я… пообещала ему кое-что…, – Неле старалась, чтобы ее голос звучал твердо, но ей едва удавалось сдержать слезы, – Что я не могу выполнить.
Миссис Робертсон приблизилась к ней и осторожно коснулась ее плеча:
– Присядь…, – лицо женщины было напряженным, будто она уже готова была отказать, но спустя несколько секунд молчания оно смягчилось, – И что же ты ему пообещала?
– Я пообещала спасти его…
С этими словами всхлип вырвался из груди Нелы и она зажмурилась, снова опасливо покосившись на дверь. Миссис Робертсон покачала головой, словно сдерживая тысячу слов, затем подошла к двери и осторожно закрыла ее.
– Нела, послушай, – миссис Робертсон медленно присела рядом на диван, – Тебе вообще не стоило говорить с ним. И тебе не нужно извиняться за эти слова, сказанные по глупости. Лучше всего будет… просто забыть об этом. Возможно, я даже смогу убедить твоего отца больше не отправлять тебя в Лабораторию. Честно сказать, я с самого начала считала это неудачной идеей.
Она вздохнула подперев подбородок рукой и обеспокоенно глядя на Нелу.
– Миссис Робертсон… Пожалуйста, – Нела подняла голову с отчаянием, – Вы всегда пытались меня убедить, что есть вещи, которые мне не по зубам. И вы, и мой отец… Допустим, вы правы. Я не должна была давать обещаний, но позвольте мне… Хотя бы объясниться перед ним. Это будет честно. Ради меня…
Женщина задумчиво потерла воротник платья, ослабляя его, будто он мешал дышать, и затем уклончиво пожала плечами:
– Я попробую решить этот вопрос. Нужно это обсудить. Пока ничего не обещаю, но попробую устроить вам встречу. Нела, но даже если получится, вы сможете поговорить только через стекло. Ты же понимаешь…
– Конечно. Спасибо, – с благодарностью кивнула Нела.
Она уже поняла, что избегать обещаний – проще, чем держать слово.
***
Максимиллиан вернулся в Лабораторию, когда там было уже практически пусто. Он сам не знал, зачем пришел сюда так поздно. Не было никаких причин возвращаться именно сейчас – на ночь в Лаборатории оставался только дежурный персонал. Пустые коридоры встретили его едва мигающими лампами. Максимиллиан поморщился – приглушенный голубоватый свет раздражал его. Хотя, конечно, он понимал, что дело не в свете. Вся эта неразбериха с дочерью Корнелия раздражала его намного больше. Максимиллиан тихо прошел в кабинет – ему не хотелось сейчас встречать даже дежурных санитаров, – и уселся в массажное кресло, откинувшись назад и закрыв глаза, включил самый медленный режим. Нашел где расслабляться.
После инцидента с Луддитами Нела больше ничего не предпринимала (случай с коробкой медсестры не в счет), и у Максимиллиана впервые появилось неприятное ощущение непредсказуемости происходящего. До этого девчонка кричала, что ненавидит его, спорила и доказывала ему свои наивные теории. Это было забавно и ожидаемо. А теперь она просто ускользала, и это почему-то стало уже не весело. Максимиллиан прокрутил в памяти последние события.
Миссис Робертсон пыталась устроить для Нелы встречу с Испытуемым и обсуждала это с Корнелием, и с ним, Максимиллианом. Конечно же, Корнелий отказал. После их разговора при первом визите Нелы в Лабораторию Максимиллиан думал, что это было случайностью, парой фраз, брошенных в коридоре при ненамеренной встрече. А потом тот портрет, найденный у Испытуемого – тоже можно было не придавать значения, но теперь Нела просит о встрече с ним.
Конечно, ей не удастся вытащить отсюда кого бы то ни было. Но почему именно он? Джастин Саммерс… С чего бы ему, Максимиллиану, запоминать имя очередного безымянного Испытуемого? Ах, да, ведь Нела же почему-то посчитала его особенным, раз просила о встрече именно с ним. Максимиллиан снова почувствовал прилив раздражения при мысли об том парне. Это ему не нравилось. Максимиллиан привык держать эмоции под контролем, а сейчас такая ерунда готова нарушить его океан спокойствия. Конечно, это не выведет его из себя, но все равно – мелочь, а неприятно.
Максимиллиан резко поднялся с кресла. Неплохо бы и ему узнать, что же особенного в этом Джастине Саммерсе. И, наконец, поставить его на место. Потому что сейчас – самое время.
***
Джастин покрутил в руках блокнот с лазерным карандашом, которые ему удалось выпросить у медсестры. Передавая ему блокнот, Медсестра убедилась, что карандаш с мягким кончиком, а блокнот не имеет острого крепления и сделан из мягкой бумаги, которой Джастин не сможет нанести вред себе или санитарам. И оба предмета были закреплены на прочной цепочке у стола. Это все было настолько нелепо, что у Джастина не осталось желания возмущаться этому даже мысленно, и он просто был рад, что теперь ему есть чем занять себя долгими вечерами, когда заснуть не помогают даже транквилизаторы. В какой-то момент все отошло на второй план. Но на этот раз он не чувствовал равнодушия и безразличия. Наверное, это было странно – в его положении писать стихи и думать о том, как передать их Неле. Но она должна прочитать это стихотворение, независимо от того, удастся ли ей спасти его. Даже если он скоро погибнет, он должен успеть передать ей этот блокнот. В конце концов, может, смысл не в том, сколько ты проживешь, а в том, чем будет наполнена твоя жизнь? Теперь Джастин мог с уверенностью сказать, что последние дни были наполнены тем немыслимым ощущением бесконечной свободы, которое можно ощутить, только когда ты лишен этой свободы, ярко-голубым небом, бескрайними полями и цветущими жизнью травами, золотыми лучами в зелено-голубых глазах, похожих на морские волны… Она восхищала его той свободолюбивой волей, искренностью и упрямством, той целеустремленностью и непримиримостью ко всему несправедливому, которой Джастину всегда недоставало.
Джастин прикрыл глаза и почувствовал, что все еще улыбается своим мыслям. Это было прекрасно. Приглушенный свет в коридоре едва заметно мигал. Джастин перевернул блокнот и подошел к стеклянной двери. Пустота и тишина, все остальные Испытуемые давно спят. Часы в коридоре показывают половину первого. Длинный коридор заканчивается пульсирующей темнотой. Интересно, о чем думают другие Испытуемые перед сном? О скорой смерти или о своем прошлом? Или ни о чем? Транквилизаторы, похоже, действуют на всех, кроме него. Это хорошо. Ведь именно сейчас он ни за то не отдал бы это новое ощущение, которое совершенно парадоксальным образом наполняло его светлой радостью и тем ощущением гармонии, которое некоторые ищут всю жизнь. А он нашел его именно сейчас, встретив Нелу – парадоксально… Джастин еще какое-то время постоял у двери, всматриваясь в бархатный полумрак коридора. Завтра будет новый день. И однажды Нела придет – он знал это. От этой мысли словно что-то большое и теплое улыбнулось внутри него, и сам Джастин тоже слегка улыбнулся.
Он отошел от двери и погасил ночник, отсек тоже погрузился в бархатный полумрак. Джастин сложил на стул белый костюм лаборатории и залез под одеяло, приготовившись заснуть.
Но буквально спустя мгновение он услышал шаги в коридоре. В ночной тишине они казались оглушительными. Это было странно, потому что раньше по ночам сюда никто не приходил. И, что страшнее, Джастин помнил эти шаги. Он замер. Как тогда.
В полумраке коридора показался темный силуэт, остановившийся напротив его двери. Затем прозвучал тихий щелчок открывшегося замка.
– Вставай.
Вошедший даже не включил свет. Он стоял в темном дверном проеме, не двигаясь. Он знал, что Джастин не спит.
Джастин медленно поднялся.
– Одевайся и иди за мной.
– Зачем? – тихо спросил Джастин, все еще не видя лица вошедшего.
– Это мы посмотрим.
Голос вошедшего был тихим и как будто даже мягким, бархатным. Но в нем таилась угроза, и Джастин чувствовал ее. Он хотел бы попросить вошедшего отвернуться, но не осмелился. Джастин даже не знал, смотрит ли тот на него – лицо вошедшего было скрыто в тени. Джастин поспешно и неуклюже оделся в свой белый костюм-пижаму. Незнакомец удовлетворенно кивнул и проследил, чтобы Джастин вышел из отсека, затем закрыл его и коротко бросил:
– Иди вперед.
Джастину хватило мимолетного взгляда, чтобы узнать в нем офицера, который несколько дней назад засек его робкую попытку побега – точнее, убедиться, ведь он уже узнал его шаги. Сейчас офицер был не в своей официальной форме, а в обычных брюках и черной рубашке, но от этого почему-то он выглядел еще опаснее. Кажется, одна из медсестер мимоходом упоминала его – этого офицера зовут Максимиллиан. Джастин неуверенно обернулся – и тут же встретился с ним взглядом. Он не сводил с него взгляда – холодного и внимательного, пробирающего до костей.
Они в молчании дошли до лифта и поднялись на этаж выше. Здесь Джастин еще не был – и не хотел быть, тем более, не с этим человеком, не в час ночи. Офицер впустил его в свой кабинет и запер дверь изнутри.
***
Максимиллиан отошел к окну и опустил жалюзи. Конечно, ему скрываться не от кого, но все равно… Некоторые вещи должны происходить только в закрытой обстановке. Он повернулся и окинул взглядом парня, остановившегося у двери. Худой, пытающийся скрыть свой страх, он словно боялся сделать шаг от двери. Неужели он все еще надеется на побег? Максимиллиану стало смешно от того, что такое нелепое существо могло вызвать у него раздражение. Но не просто же так он привел сюда этого Джастина Саммерса…
– Проходи, – бросил он. – Не бойся.
– Я не боюсь.
Эти слова прозвучали робко, но в голосе чувствовалось сопротивление.
– Это правильно, что не боишься, – сказал Максимиллиан. – Какой смысл бояться того, что все равно произойдет. Правда?
Парень в ответ то ли пожал плечами, то ли попытался скрыть дрожь. Он казался призраком в этих белых одеждах – бледный, светловолосый, с тонкими чертами лица и дымчатым, почти прозрачным взглядом. То ли врачи и правда увеличили дозу транквилизатора, то ли он просто слишком скучный.
– Джастин Саммерс… Расскажи, как тебе здесь? – снова обратился к нему Максимиллиан.
Он попытался скрыть насмешку в голосе, но, похоже ему не удалось.
Джастин вскинул голову и на миг Максимиллиан снова встретился с ним взглядом. Возмущение – какая прелесть.
– Почему вы спрашиваете?
Максимиллиан поднял одну бровь и открыто улыбнулся:
– Ну как же. Мне нужно знать, все ли устраивает наших испытуемых. Может быть, есть пожелания…
Он замолчал, ожидая реакции. Джастин еще секунду смотрел на него исподлобья, затем отвел взгляд.
– Меня все устраивает.
Максимиллиан поморщился. Этот испуганный парень был слишком пресным.
– Это очень хорошо, – проговорил он. – Хорошо, когда человек доволен своей судьбой. Правда?
Теперь Джастин смотрел на него прямо, не отводя взгляд.
– Не знаю. Не думаю, что это имеет значение.
Его голос был спокойным, но Максимиллиан почувствовал первые нотки протеста.
– Это правда, – улыбнулся он. – Хотя… Это довольно-таки печально.
Максимиллиан поймал робкий вопросительный взгляд Джастина и продолжил, как-то более задумчиво:
– То, что такие вещи не имеют значения. Для вас.
Он в упор посмотрел на Джастина несколько секунд, оценивая реакцию. Затем отвернулся и достал пачку сигарет «Парламент», медленно достал одну. Из кармана брюк вытащил массивную металлическую зажигалку и не спеша закурил, словно все еще ожидая какого-то ответа. Через тонкую струйку дыма он наблюдал за тем, как Джастин смотрит на него, не отводя взгляда, будто слова с трудом пытаются вырваться у него наружу, сквозь пелену страха, транквилизаторов и всего остального, что Максимиллиану так хотелось вытащить из него наружу.
– Для нас? – тихо спросил Джастин.
– Ну да, для всех вас. Для таких как ты, – негромко пояснил Максимиллиан, – Не только здесь, в Лаборатории. Ты же понимаешь, о чем я.
– Вы думаете… Для нас… наша судьба не имеет значения? – проговорил Джастин, не отводя взгляда от непроницаемого лица офицера.
– Ты же сам только что сказал это, – усмехнулся Максимиллиан, будто нехотя подтягивая пальцами пепельницу с другого конца стола.
Джастин молчал несколько мгновений, застыв, будто статуя. Но Максимиллиан видел, как участилось его дыхание, и грудная клетка вздымалась под белыми свободными одеждами.
– Это для вас наша жизнь не важна, – наконец сказал Джастин, голос его звучал еще тише и как-то глухо.
Максимиллин поднял брови, задумчиво глядя на серебристые узоры по краям металлической пепельницы.
– Это уже следствие, – проговорил он, – Если ты не распоряжаешься своей жизнью, ею распорядятся другие. Ты не согласен с этим?
Джастин сглотнул. Ему хотелось сдвинуться с места, но он не мог, будто его тело налилось гипсом.
– Нет, – сказал он, – Мне не позволили. Скажите тогда, какой у меня был выбор?
Максимиллиан снова оценивающе смерил его взглядом – будто прикидывал, на что еще потянул бы этот парень, стоящий перед ним.
– Я скажу тебе так, – наконец проговорил он, – Выбор был у твоих родителей. И у их родителей – тогда, когда вводили чипирование во время кризиса. Не говори, что вы не понимали, для чего это. Тогда, когда был принят закон о приоритетной автоматизации, которая разом лишила бы работы большинство из вас. Тогда, когда вас загнали в стойло, как скот, а вы лишь молчали, веря, что каждому найдется хорошее место в новом мире. Вот тебе и нашлось, да?
Максимиллиан задержал на нем взгляд, затем моргнул, отвел глаза и затянулся, легкая улыбка скользнула по его губам и исчезла, будто бы Максимиллину самому было немного грустно от своих слов.
– А что касается лично тебя, – продолжил он, – Пожалуй, я расскажу тебе свою историю. Когда я был чуть младше тебя, я не мог и рассчитывать на поступление в военную академию. Не в той семье родился, как говорят. Я пробирался через охранную систему во двор академии, где проходили подготовительные курсы для поступающих и наблюдал за ними. Я выбрал самого сильного из этих ребят. Он стал моим… шансом. Я следил за каждым его шагом, стал его тенью. И однажды, в одном из темных переулков на окраине, куда обычно не забредают детки из благополучных семей, я нашел то, что искал. То, что могло угробить его будущее и карьеру его родителей. Это так весело, когда сын главного министра по борьбе с наркотиками покупает в подворотне экстази… Я предупредил его, чтобы он был благоразумным и не просил помощи отца. Вероятно, если бы он ее попросил, я попал бы не в военную академию, а в место не столь приятное. Но он, конечно, предпочел решить свои проблемы сам – единственное, за что его можно уважать. Вот только ему пришлось проиграть мне, причем публично и позорно. Видимо, он слишком боялся отца, а может, просто не очень-то хотел быть военным. Конечно, меня приняли в военную академию не только благодаря нашему нелепому сражению – у меня были еще и хорошие баллы при поступлении, но только их было бы недостаточно. Короче говоря, я знал, что мне нужно, и…, – Максимиллиан на пару мгновений замолчал, будто забыл, зачем говорил, но затем продолжил немного тише, – Был готов рисковать ради этого. Вот и все.
Джастин все так же стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу, и глядя в пол. Максимиллиан поднял брови:
– А что насчет тебя? Чем ты рисковал, чтобы самому выбрать свою судьбу? – он медленно закурил вторую сигарету и, не дождавшись ответа, поморщился, – Черт… Даже те бомжата, которые прячутся по подворотням, заслуживают большего уважения, чем ты.
Джастин помолчал, но его грудь вздымалась все сильнее. Наконец он сказал:
– А чем я должен был рисковать, чтобы просто жить? Разве цивилизованное общество не гарантирует хотя бы… право на жизнь?
– И кто-то должен создать для тебя то общество, в котором ты хотел бы жить? – Максимиллиан рассмеялся, отбросив на стол пачку «Парламента», – Вот смотри. Если ты работаешь и можешь себя обеспечить – ты нужен обществу. Если у тебя есть семья, которая над тобой трясется – ты нужен им. А ты? Ты не нужен никому. Тебя никто не ищет. Ни навыков, ни пользы, ни ума. Так кто должен был о тебе позаботиться, жалкое создание? Ты даже не сподобился убраться из дома, когда померла твоя мать. Сидел там и ждал непонятно чего… Вот и дождался.
Максимиллиан скривился и затушил сигарету, краем глаза наблюдая, как Джастин приближается к его столу. Когда Джастин схватил пепельницу и попытался замахнуться, Максимиллиан быстро перехватил его руку и прижал к столу. Пепельница с громким стуком упала на пол.
– Вы не смеете…, – почти выкрикнул Джастин в бессильной злости, насколько хватало дыхания, – Моя мать заботилась обо мне! Вы воспользовались ее смертью, я ничего не успел… Я только закончил школу, кто знает, кем я мог бы стать! Это вы все забрали!
– Кем ты мог стать, тупое существо? – Максимиллиан поднялся с кресла, все еще прижимая руку Джастина к столу, так, что тот морщился от боли, – Здесь и сейчас ты ничего из себя не представляешь. Смирись с этим.
Он наконец отпустил руку Джастина, и тот отшатнулся, все еще тяжело дыша. Его взгляд метался по кабинету в отчаянии. Максимиллиан медленно подошел к нему и взял за подбородок:
– По твоим глазам я вижу, что ты все еще надеешься на спасение. Дай угадаю, тешишь себя мечтой, что некая девчонка придет за тобой? – он снова рассмеялся, увидев, как загорелись глаза Джастина, – Даже ты не должен быть так наивен. Пускай она развлекается своими иллюзиями, будто кого-то спасает, пока на самом деле спасают ее. А вот ты…
Максимиллиан презрительно окинул взглядом Джастина с головы до ног, и затем дернул за молнию на его белой рубашке с порядковым номером:
– Ты жалкое тело, которое принадлежит Корпорации. Знаешь… давай, сними этот дурацкий наряд. Тебе же он надоел, правда? – Максимиллиан насмешливо схватил парня за подбородок, – Давай, сними его.
– Что… Нет! – задыхаясь от гнева, Джастин бросился к двери, пытаясь застегнуть молнию.
Уже у двери он дернул за ручку, и еще раз, пока не понял, что выйти он не сможет. Не отрывая взгляда от приближающейся фигуры, он схватил первое, что попалось под руку – металлическую урну с пола, и замахнулся, защищаясь.
– Дурачок, ты забыл про это, – Максимиллиан хмыкнул, кивая на его ошейник, и продемонстрировал свой браслет.
Одно нажатие кнопки – и Джастин скорчился у двери от удара током, урна выкатилась у него из рук, а Максимиллиан не торопясь подошел и присел на корточки рядом с ним:
– Ну что? Хочешь еще помучиться, или перейдем к делу?
Пока Джастин пытался вернуть себе контроль над телом, холодные руки Максимиллиана ощупывали его грудь и бока, а затем резко схватили за пояс его штанов. Джастин попытался позвать на помощь, но его шея уже была придавлена к полу и из горла вырвался только хрип. Краем глаза он видел, как Максимиллиан другой рукой расстегивает свою ширинку со словами:
– И запомни, твое тело принадлежит этому месту, в том числе и мне. И я могу воспользоваться им, когда захочу, – он схватил его бедра и притянул, приподнимая их, другой рукой заломив запястья Джастина за спину, – Когда захочу. Как и всем, что мне принадлежит.