Норковая Шуба

Люся в этот вечер была немного не похожа на себя. Это была домашняя Люся, не офисная. Она колготилась у стола и на бегу подшучивала:

– Смольный, Вася! У тебя сегодня Смольный!

Подарки складывали в детскую. Дизайнер оформил комнату диснеевскими тачками. Она была похожа на магазин игрушек, там было очень много самых разных машинок. И одна совсем шикарная, большая, с радиоуправлением, в которой ребеночек может ездить как в настоящем автомобиле. Вася любил поиграть в машинки и с удовольствием покупал их своему малышу. Когда все гости отстрелялись, он исполнил партию отца.

Вася попросил всех спуститься во двор. Там на парковке стоял подарок, укрытый белым чехлом и перевязанный красным бантом. Вася дернул ленточку – и все похлопали, а один красноморденький родственник даже грохнулся для смеха на асфальт. Это была новая машина для малыша и его мамы. На заднем сиденье стояло детское кресло, Вася посадил туда ребеночка, мама села за руль. Соседки, которые гуляли в это время с колясками, подошли выражать свое восхищенье.

Эти соседки ставили Васю в пример своим мужьям. Все мозги простучали: «Посмотри на Васю, посмотри на Васю…» Никто из мужчин не выходил на площадку со своим детенышем, после работы все падали на диваны, и только Вася каждый вечер гулял с коляской. И, кстати, это никому не показалось подозрительным. Никому, кроме меня.

Гулять с коляской скучно, это я знаю точно. Да-да, я слышала, в Европе, в Турции и в Греции, в Израиле, в Америке и в Аргентине мужчины с колясками на улицах не редкость. Но только не в России! У нас такие номера не прокатят. На моей памяти все молодые отцы старались избегать однообразного блуждания вокруг песочницы, они вообще отказывались делать то, что им не хочется. Если мужчина соглашался на компромисс, оставалось только догадываться, почему он это делает.

Но нет! Я ни в коем случае не хотела браться за старое. В конце концов, Васе исполнилось сорок, он так долго ждал малыша… Я откинула свои жалкие подозрения и пошла веселиться в холл вместе со всеми гостями. Люся включила музыку, и мы попрыгали немножко как на свадьбе, протряслись:

Гоп-гоп-гоп, чина гоп! А мы танцуем.

Гоп-гоп-гоп, чина гоп! А мы спеваем…

Из холла гости переместились в кухню, чтобы ребеночек мог спокойно уснуть. Белый кожаный диван, очень удобный, стоял уголком, и все дамы сразу закудахтали, запрыгали, оценивая мягкость, и засюсюкали:

– Ой, какой у вас чудесный диванчик!

И пока мы на этом диване допивали и курили, Люся с Васей перемыли всю посуду. Система была отработана: Люся моет, Вася протирает. Насухо, полотенчико скрипит.

Да-да-да! Помню, помню, я не хотела ни в коем случае снова пачкать себя подозрениями, но как только увидела Васю со стопкой чистых тарелок, черная мысль мелькнула: «За каждую, за каждую тарелку отомстит».

Вася присел, и за тортиком, за чашкой чая начал рассказывать, какие чудесные места есть у нас неподалеку на лиманах, и как там отлично ловится щука. Он хотел показать размер лиманской щуки и сделал широкий жест рукой. В руке у него была чашка, и он немножко расплескал себе на брюки. Люся кинула мужу салфетку.

– Пролил! – она запрыгала. – Пятно теперь останется! Лиманы! Щука! Как маленький облился!

Вася встал, промокнул свои штаны и почему-то очень сильно покраснел, расстроился не в меру из-за этого несчастного пятна.

– Да что ты там пролил-то? – успокаивали гости. – Сиди! Пятно какое-то… Не будет у тебя никакого пятна, усядься.

– Переоденься, Вася! – Люся вынесла ему новые штаны.

– Я в этих посижу, – он растирал пятно салфеткой, – я промокну…

– Снимай! Что ты будешь сидеть в мокрых штанах?

– Да пусть сидит!

– Мокрые штаны! Вася! Что ты как маленький? Иди, переоденься!

Он что-то буркнул нетрезвое, схватил у Люси чистые джинсы, повесил на плечо и пошел в свою спальню переодеваться, но обратно к столу не вернулся, вечер его утомил, он прилег на минутку вздохнуть и уснул. Гости разошлись без него.

Ночью Вася проснулся, вышел на улицу и сел в машину. В бардачке лежала фляжка с коньяком. Он выпил глоток, закурил и включил музыку. «Гоп-гоп-гоп, чина-гоп!» – жена ему этот диск поставила. Он его вытащил и выбросил из окна. В последнее время Вася полюбил шансон. «А белый лебедь на пруду… Ду-ду, д-ду, ду-ду-ду-ду» – это он стал слушать. И хотя я обещала больше не лезть со своими гнусными подозрениями, но не могу не заметить, что резкая смена вкусов – вещь очень-очень подозрительная.

Утром Вася уехал на работу, на месте его машины осталась полная пепельница окурков. За ночь он высадил целую пачку. Из-за этих бычков Люся даже немного поругалась с дворничихой. Нет, замечание ей сделать не успели, баба с метлой только вдохнула, не успела открыть рот.

– Женщина, метите молча! – Люся ее опередила. – Мы вам за это платим.

Мусор убрали, а на следующее утро все повторилось. Хотя лично я не вижу в этом ничего подозрительного. Лето было душным, смотаться из офиса не было никакой возможности, для бизнеса это был самый горячий сезон, мы все устали, ждали отпуск, и не только Васю, многих, очень многих тем летом мучила бессонница. Васе не спалось, поэтому он спускался в машину слушать ночной шансон и очень много курил.

Причина Васиной бессонницы открылась осенью, когда колхозники убрали урожай, и все торговцы сельхозтехникой подсчитывали денежки от этого сезона.

В пятницу после работы он поднялся к себе в квартиру. В одной руке у него была черная папка с документами, в другой – пакет из супермаркета.

В пакете был обычный пятничный набор: торт, коньяк, икра и фрукты, только вся эта потребительская корзина предназначалась не для жены, а для другой женщины. Пакет из багажника Вася дернул автоматически, по привычке, и только в прихожей сообразил, что закупил жратву не Люсе, а любимой секретарше. Жене предназначалась черная папка с документами.

Люся просмотрела протоколы и приказы по семейной фирме супругов Натыкач и глазам своим не поверила. Смысл всей этой документации сводился к одному – теперь у Люси нет бизнеса, и она сама собственноручно подписала акт о банкротстве. А заодно и приказ о собственном выходе из бизнеса, и передачу активов в новое ООО.

Когда, в какой день Вася подсунул ей эти бумаги, она не могла вспомнить. Может быть, в один из обычных семейных вечеров, когда они мыли посуду в четыре руки? Может быть, утром, когда он в спешке, убегая на работу, подкладывал ей на кухонный стол срочные бумаги? А, может быть, и в офисе, где она по привычке садилась за директорский стол, корзинку с младенцем ставила на брифинг и подписывала все, не глядя?

Там же в папке лежал и реестр, и акт о разделе имущества, в котором значилось, что Васю интересует часть мебели, включая белый кожаный диванчик, и, как ни странно, большая детская машина на радиоуправлении. Там же был договор с риелторской фирмой, которая взяла на себя обязательство продать квартиру супругов Натыкач. Последней бумажкой был стандартный бланк заявления о разводе, уже заполненный адвокатом.

Люся, конечно, в такие шуточки не поверила. Она претендовала на пятничный набор и потянула в кухню пакет из супермаркета. Там среди прочего она заметила пачку капсул для усиления потенции.

– А это зачем? – спросила Люся. – Ты понимаешь, что это вредно? Ты знаешь, сколько тут побочных эффектов!

Из детской выбежал ребенок. Он только что проснулся и выскочил к отцу из своей кроватки, вспотевший, босиком, в короткой майке… Ребенок поднялся на цыпочках, потянулся, чтобы Вася взял его на руки. Так было каждый день, когда Вася возвращался с работы: сын выбегал на голос встречать отца, отец брал на руки… Но в этот раз не взял. Вася спешил, сантименты разводить было некогда.

Он забрал свой пакет, секунду замешкавшись, выложил на тумбочку что-то детское, в баночках. Там же, на тумбочке, лежали ключи от машины, которую Вася подарил жене. От удивления шустрая Люся не успела схватить брелок, она не могла поверить, что Вася уедет на ее авто.

Она выбежала на балкон посмотреть, чем закончится этот спектакль. Вася спустился к машине, дверцу открыл, но за руль все никак не садился. Ему позвонили, и он отвечал раздраженно и быстро:

– Скоро! Сейчас, я сказал! Все! Не беси меня, Масяня! Я еду.

Стамбульский папа

Держите меня, ничего не могу с собой поделать – люблю я толстых, маленьких и лысых. И чтоб глаза большие черные, а брюшко чтоб пушистое. И чтобы они мяукали, мяукали, мяукали… Мужчины-коты мне нравятся. Да, и нос должен быть длинным. Неважно, чей это будет нос, еврейский или грузинский, в данный момент меня интересует один турецкий нос. Только он заболел, к сожалению, у него температура и насморк. Вчера вернулся из России, вот у нас-то его и просквозило.

1

Господин Ахмет прикатил на свою фабрику в отвратительном настроении.

Как только он вышел из машины, старый охранник сразу это заметил: «Злой как шайтан». Догадаться легко, господин Ахмет запарковался нервно, резко завернул на свое место и остановился в одном сантиметре от высокого железного забора. А над забором – огромные золотые буквы. Перевести с турецкого мне сложно. «Плавильные печки. Серьезная фирма», примерно так это звучит по-русски.

Охранник поднял шлагбаум и вышел из своей каморры. Шефу он поклонился и улыбочку зафиксировал.

– День добрый, Ахмет Бей.

Хозяин не ответил. Упулился в носы своих ботинок и протопал мимо. Охранник дождался, пока Ахмет Бей скроется за железными воротами цеха, и закрыл проезд.

– Вот они, деньги-то, что с людьми делают, – старый турок был огорчен. – Раньше-то было со всеми за руку здоровался. Да остановится, да спросит, как дети, как жена, как овцы твои…

Чтобы попасть к себе в офис, господин Ахмет должен пройти через цех. Пятнадцать лет назад, когда вся эта фабрика только строилась, каждое утро рабочие выходили из-за станков навстречу хозяину, поздороваться. И каждому Ахмет Бей успевал пожать руку. Это был ежедневный ритуал, старая команда к нему привыкла. И сейчас тоже все хотят услышать командирское слово. Ахмет понимает, людям мало того, что ты им платишь, людям надо, чтобы ты их еще развлекал и воспитывал при необходимости.

«Братья мусульмане! – вот как раньше Ахмет говорил. – Снилось мне – мы порвем этих америкосов!»

И ведь в руку были все его сны. Из простого инженера американской фирмы Ахмет превратился в ее конкурента. «Степ бай степ» или, если по-турецки, «корак по корак» – так он объяснял свое восхождение к успеху. Кажется, просто, шаг за шагом, да только не каждый сможет догнать Ахмета, слишком уж бойко стучат по асфальту его каблуки, как многие амбициозные коротышки, он шьет себе ботинки на заказ, и обязательно с высоким каблуком.

Годы прошли, народу на фабрике прибавилось, и теперь ему некогда с каждым здороваться за руку. Кивнет мимоходом – и то хорошо. А народ обижается, людям, оказывается, не хватает крепкой лапы.

А нечего на шефа обижаться! Вот взял бы он сам, этот старый охранник, сел и подумал: если Ахмет Бей начнет с каждым раскланиваться, когда он к себе в кабинет доберется? К обеду, не раньше.

Господин Ахмет щелкает каблуками по цементному полу, пальтишко на ходу расстегивает, а рабочие косятся на него из-за станков. Думают, «шеф возгордился, шеф зажрался, шеф забыл заплатить своим людям новогоднюю премию». Припоминают Ахмету новую виллу на озере. Да, да… Припоминают.

А он-то бедный, с температурой, носом шмыгает… Песню свою вечную, самую грустную поет: «Никто меня не любит! Никому я не нужен! Всем нужны мои деньги! Только деньги!»

В стеклянную дверь секретарша увидела, как приближается этот маленький танк, и построилась.

– Отправь водителя в аптеку, – просипел Ахмет Бей. – Я простудился.

Без лишних любезностей он прошел к себе в кабинет и за дверью громко чихнул.

А какой у него кабинет! Вид на горы, на снежные вершины, на облака… Главный фасад офиса стеклянный, витражи тонированы синим, тонировка делает еще более глубоким небесный оттенок. Две горные макушки, белые от снега, сверкают в ясный день. Да и не в ясный тут неплохо. Если собираются тучи, господин Ахмет видит, как они сползают с гор, как они клубятся и темнеют, а все прелести промзоны, грохот металла, дорожная пыль, все это остается внизу.

Десять лет назад, когда еще не было никаких витражей, а только бетонные перекрытия стояли посредине стройплощадки, господин Ахмет… впрочем, тогда он не был еще господином… так вот, Ахмет затащил сюда наверх свою любимую русскую женщину и показал ей снежные вершины.

– Смешной ты человек, – она ему ответила. – Хочешь удивить русскую женщину снегом. Я вообще-то из холодной страны, ты бы меня лучше морем удивил.

– Что желаешь, дорогая? – Ахмет спросил великодушно. – Все сделаю для тебя.

– Квартиру в Анталии. Широкий балкон, цветочки, на крыше бассейн…

– Будет, – Ахмет обещал. – Со мной у тебя все будет. И балкон, и бассейн у тебя будет, и цветочки. Построю фабрику – и будет у тебя квартира в Анталии!

Восточная хитрость была проста: обещай женщине все, что она захочет. Все, что ни просит – обещай, пусть мечтает. Когда говоришь женщине «да», она уже получает удовольствие и привязывается к тебе своими мечтами. Так что Ахмет не обманывал, он обещал.

А что такого? Разве кто-то не понимает, что только сказка быстро сказывается? Десять лет, не меньше, нужно потратить, чтобы организовать себе такой светлый воздушный кабинетик.

А кресло у Ахмета какое удобное, прям садись и катайся. Он рухнул в это кресло, открыл ноутбук и начал просматривать почту.

Ничего срочного не было, в основном новогодние поздравления от партнеров и клиентов. И кое-что личное. Ахмет увидел письмо от сына и в первую очередь начал читать его.

«Отец, я не хочу с тобой встречаться, – наследник отписался. – Не вижу в этом смысла. Ты променял мою мать на иностранку, ты меня бросил, я не хочу с тобой разговаривать, мне не нужна твоя фабрика, я тебя не люблю».

Вот и все. Обидел папу. Отца обидел – глазом не моргнул. Ахмет согнулся весь в своем кресле, как начал кашлять – до слез раскашлялся. «Бьешься, бьешься, – он полез в карман за платком, – фабрики ему строишь, по миру носишься, а он тебе кебабы крутит».

Сыну Ахмет не ответил. Это была его самая любимая восточная хитрость: когда не знаешь, что ответить, – не отвечай ничего.

Через пять минут доставили лекарства. Секретарша заварила чай и принесла на серебряном подносе дорогому шефу в кабинет. Заодно аккуратно положила на стол приказ о новогодней премии, который Ахмет забыл подписать перед отъездом в Россию.

– Бухгалтер просил, чтобы вы посмотрели…

Ахмет сгорбился и тяжело, надрывно закашлял.

– Еще срочное… – секретарша подсунула факс, тревожно заглядывая шефу в красные больные глаза, – от наших украинских партнеров.

Господин Ахмет пробежался по строчкам: «…вынуждены прервать сотрудничество, в связи с форс-мажорными обстоятельствами». Дочитать не смог, его накрыл новый приступ кашля. В груди как будто поселились кошки и царапали когтями, воздух вырывался со свистящим хрипом.

Секретарша открыла пузырек с зеленой душистой микстурой. Ахмет понюхал, зелье пахло горькими травами.

– По две ложки. По две ложки, Ахмет Бей… – девушка положила шефу последнюю бумажку. – И вот еще одно письмо от русских…

«Просим Вас предоставить нам скидку в размере двадцать процентов в связи с…» В связи с чем русские хотят скидку, он не дочитал, потому что в легких началась такая резня, как будто Ахмета кололи острием кинжала. Он схватился за горло и глотанул зеленую микстуру прямо из флакона.

Секретарша изобразила состраданье и, прикрывая нос, быстро удалилась из кабинета.

И сразу понеслось по фабрике: «Ахмет ужасно простудился. Летал в Россию за своей блондинкой и заболел».

На стене у Ахмета висит карта мира. Красивая яркая карта в позолоченной раме. Ахмет все время смотрит на Россию. Сначала на Турцию, маленькую, а потом на Россию, огромную. Россия его возбуждает. Для него это не страна, не кусок земли, Россия – это женщина, славянка с роскошными формами. Объемы его возбуждают. Маленький Ахмет обожает крупных женщин. Он хочет Россию, и все на фабрике это знают. И женщина его любимая русская, когда переводит землякам на деловых переговорах, всегда добавляет от себя, тихо в сторону: «Торгуйтесь, торгуйтесь, он уступит. Россию хочет – аж дрожит!»

2

Так вот он в нашей-то России и подхватил как бы не воспаление легких. Немудрено, у нас в конце декабря было минус восемнадцать, метель, порывы ветра, снежные заносы. В аэропорту Ахмета никто не встретил. Любимая женщина на звонки не отвечала. Сброшенные вызовы раздражали Ахмета до скрежета зубов.

Он приземлился в осеннем пальто и прыгнул в первое стоявшее такси. Никак не мог назвать улицу, ломал язык, перебирал на память:

– Казакова, Лузакова, Узакова…

– Лизюкова, – подсказал таксист.

Ахмет звонил любимой женщине всю дорогу, пока тянулись холодным мрачным городом, который намертво заносило снегом. В заносах были все тротуары, сугробы намело до окон первых этажей, а снег продолжал падать.

Ахмет был в России не в первый раз, но все равно удивлялся. Случись такая беда в Стамбуле, там сразу же остановилось бы движенье, но тут все ехали, даже обгоняли, и люди шли по улицам как ни в чем не бывало, только пригибались от ветра и прятали лица в шарфы.

Ахмет отправил смс «Я приехал», «Я подъезжаю», он был уже на месте, но ему по-прежнему не отвечали. По памяти в глубине двора он нашел и дом, семиэтажный, и подъезд, второй от торца, и окно на первом этаже. Свет горел, тень мелькала, любимая женщина была дома. Ахмет нажал кнопочку с номером квартиры, но домофон молчал.

Замерз он моментально, на ветру хватило и пары минут. Он начал подпрыгивать, притаптывать снег под окном, звонить и опять отправлять смс. «Анжела! Я тебя люблю!», «Открой, Анжела! Мне холодно!» Силуэт в окне мелькнул, свет погас, а потом включился в другой, в дальней комнате.

Двор замело, там, где были песочницы, стояли двухметровые сугробы, от грибочков остались одни шляпки, ветер толкал заледеневшие качели, и они скрипели тоскливо и противно, как в морге.

На дороге блестела накатанная ледяная лента. Двое мальчишек скользили на ней, разбегались и проезжали на согнутых ногах.

В торце дома был магазин. Время от времени люди шныряли туда из своих подъездов. Все прикрывали носы перчатками и бегали одним маршрутом: из подъезда в магазин, из магазина в подъезд.

Ахмет тоже зашел в этот магазинишко погреться. В углу, где стояли пивные кегли, он попросил чашку кофе. Что-то ему развели из пакетика. Он понюхал, выпить не смог, но руки погрел о теплый стаканчик.

Внезапно нахлынули подозрения. Он отправил несколько сообщений: «С кем ты, Анжела? Кто у тебя в квартире? Признавайся, ты не одна?»

И снова ответ не пришел, из теплого магазина Ахмет кинулся на мороз, на ветер, под окно. Анжела не открывала, только дразнила моргающим светом.

Последний раз любимую женщину Ахмет видел месяц назад. Он лично вызывал для нее такси и быстренько выпроваживал из своей квартиры. Красивой женщине пришлось на ходу застегивать сапожки, на бегу подтягивать колготки, и в лифте разбираться с застежками и шарфиком. Свиданье пришлось сворачивать, потому что Ахмету позвонил его сын и сказал, что ему нужно срочно встретиться с папой.

Такое уже случалось. «Я еду, папа, это важно», – говорил ребенок, и Ахмет быстро отсчитывал сумму, которую выделял на жизнь для своей иностранки. Иностранкой, словом, в Турции почти неприличным, любимую женщину Ахмета называл его сын.

«Твоя иностранка сбежит от тебя в Россию, – дерзил мальчуган. – Ты ей не нужен, ей нужны только твои деньги». Ахмет прекрасно знал, что его ревнивый сынок повторяет этот тезис за своей матерью, но все равно побаивался.

Все десять лет после развода родителей мальчишка регулярно обламывал папе свиданья. Ему исполнилось семнадцать, но правила не изменились: парень звонит, Ахмет достает бумажник, Анжела выметается.

– Через порог нельзя, – она ему напомнила в последний раз.

– Увидимся, дорогая.

Ахмет ее торопливо чмокнул, уже не голодным, не горячим, скользящим сытым поцелуем.

Когда Анжела села в такси и уехала, ребеночек перезвонил и сообщил, что у него возникли неотложные дела в университете. И только сейчас!.. только сейчас, когда Ахмета приморозило на русской улице, он догадался, откуда у сынишки такое острое чутье на русскую любовницу. Соседка по лестничной клетке была знакома с бывшей женой и позванивала, если замечала, когда в квартире у Ахмета появляется высокая блондинка.

А если и так? Разве это повод – уезжать в Россию, запираться, держать кошачьего мужчину на морозе? Да на ночь глядя? Да в вашей варварской стране? Да тут у вас на Лизюкова его ограбят, в сугроб укатают и глазом не моргнут. И что потом мы будем делать?

Стемнело моментально, хотя не было еще и четырех часов. В окнах горел свет, по елкам бегали цветные огоньки, на третьем этаже танцевали парень с девушкой. Ахмет наблюдал с дикой завистью, как они перемещаются по теплой комнате, подходят друг к другу и обнимаются. Ахмет любопытствовал и слегка согревался, а парень взял и шторы задернул. У любимой Анжелы тоже окно не горело, по мерцающему приглушенному свету было понятно – любимая женщина спокойно смотрит телевизор.

3

Господин Ахмет знал своего ребенка очень хорошо. Да, мальчик у него манипулятор. Развод с его матерью случился, когда мальчишке было шесть, и до сих пор ребеночек умело нажимает эту кнопку. Правильно делает, Ахмет на сына не обижался. Если метод эффективен, почему бы им не воспользоваться многократно. «Молодец, сынок. Из него выйдет хороший бизнесмен», – этого Ахмету очень хотелось.

Сын получился красивым, не таким как маленький кривоногий Ахмет. Мальчик выше отца на голову и подрастет еще, и в плечах прибавит. Лицом он похож на Ахмета, и нос тоже острый, и глаза такие же властные, но черты его мягче, нежнее, как у матери.

Ахмет любил встречаться с сыном в старых ресторанах, где все ему кланялись. «Ахмет Бей с сыном» звучит покруче, чем просто Ахмет.

Красивые люди всегда вызывали у Ахмета легкое преклонение, он понимал, ему, с его приплюснутой макушкой и короткими загребущими лапками, таким изящным, как они, не стать никогда.

Свою жену он выбирал как раз за красоту. Ей было восемнадцать, когда Ахмет на ней женился. Закончила восемь классов, турецкая девочка, и сиди у окошка, жди, когда тебя возьмут замуж. Так до сих пор все и делают в маленьком закрытом городе, где женщины не снимают платков.

Сватались двое, Ахмет и еще один, красавец. Ахмет – коротышка, плечи узкие, волосы уже тогда были редкими, да и глаза не имели своей нынешней власти, туманные были глаза, как у рыбы. Он смотрел на свежую невесту с нежной кожей и думал: кого она выберет, его или красавчика?

Конечно, красавчика, после восьмого класса девочки всегда выбирают блестящее. Но тут вмешалась турецкая мама. Дочке она быстро внедрила: «Твой красавец не имеет диплома. Он шофер и всегда будет простым шофером. Ахмет инженер, он работает в американской фирме, он умный, я чую, будут у него большие деньги».

Маму послушали. Благодаря теще Ахмет обошел красавчика, и, кстати, американская фирма была не последним аргументом в его пользу. Через год жена родила ему сына, других детей у Ахмета не было.

Так вот, ребенок в очередной раз испортил папе встречу с его блондинкой и перезвонил, как только Анжела удалилась. Замутил, что вообще-то он еще в Стамбуле, у него лекции, а разговор можно перенести на завтра-послезавтра.

– Это касается мамы, – сообщил наследник. – Она начала работать. Ты знаешь?

– Мама пошла на работу? – удивился Ахмет. – Как давно?

– Неделю назад. У нее там проблемы, но лучше она сама тебе расскажет.

Но как же! Ахмет настроился, проводил свою женщину и забыл, как ее зовут, так всегда случалось, когда он переключался на сына. И вдруг послезавтра…

– Я подъеду к тебе в университет, – предложил Ахмет, – у меня есть дела в Стамбуле.

Через час Ахмет был на Галатском мосту. Чудесное место: направо Босфор, налево Босфор, а впереди синие шапки и острые башни знаменитых мечетей.

Вдоль моста стояли рыбаки, их всегда там много, весь мост забит рыбаками так, что удочкам тесно. Турки следили за поплавками, облокотившись на ограждения, и у каждого рыбака в ведерке что-то плескалось. Некоторые стояли с утра, а некоторые приезжали в обеденный перерыв прямо в офисных костюмах. Клерки быстро разматывали удочки, брали чашку кофе у разносчика и отдыхали. Покидают полчасика – и снова в офис. Их машины занимали весь правый ряд, поэтому на мосту замедлялось движенье.

Ахмет проехал рыбаков, за мостом он набрал своего сына, но телефон у парня был выключен. «Наверное, на лекции», – подумал Ахмет.

Он приехал в университет, постоял с легким трепетом на старинных парадных ступенях, и что-то вдруг его потянуло зайти, взять счет на оплату второго семестра.

В деканате он назвал свою фамилию и ждал, когда же эта милая женщина из канцелярии всплеснет руками, или тот профессор с чашкой кофе у окна обернется и скажет: «Какой у вас умный мальчик!»

Так всегда говорили про Ахмета его родителям. Он был отличником. Да, умница! Чего уж скромничать, один из пятерых детей, он сам бесплатно получил высшее образование.

Темная нора – таким был дом его родителей. Электричества не было, Ахмет учил уроки с керосинкой. Семья ложилась спать, а он сидел тихонько с книжкой в уголке. Чтобы никому не мешать, он залезал под стол и завешивал свою керосинку одеялом, ему ужасно нравились задачки по математике и по физике.

– Ложись спать, – говорила ему мама. – Глаза испортишь.

А отец всегда заступался:

– Пусть учится. Будет у нас инженером. Будет у него своя фабрика и русская любовница.

За русскую любовницу отец получал, мать толкала его с пуховой перины. На пол он падал громко и весело.

Стены университета разволновали Ахмета, он снова вспомнил свою керосинку и улыбнулся. Это было приятное воспоминанье.

Профессор, тот, что пил кофе у окна, подошел к нему и серьезно спросил:

– Простите, а как выглядит ваш сын? Очень хочется с ним познакомиться. За первый семестр я ни разу не видел его на своих лекциях. Может быть, вам не стоит платить за второй?

Из университета господин Ахмет выскочил как ошпаренный. Чтобы немного успокоиться, он побежал, не глядя, через площадь по аллеям зеленого парка. В ближайшей мечети включили динамик, он разнес по улице тревожную муэдзинскую песню, и примерно то же самое звучало в душе у господина Ахмета. Он выбежал на проспект Ататюрка и только там немного отдышался.

4

Центральная улица была полна народу. Ахмет от стыда своего не хотел смотреть на людей, но его глаза по привычке ловили славянских блондинок. Блондинки! Это была его большая турецкая слабость. Из-за блондинок жена Ахмета и подала на развод.

В то время он много ездил в командировки, в Украину и в Россию. После этих поездок на его телефон приходили сообщения от красивых славянок. Все они были написаны по-английски, неграмотная турецкая женщина не могла их прочитать. Кто же знал, что она перепишет все смс на листок и сходит с этой бумажкой к своим грамотным подругам.

Жена перевела невинную переписку, и когда Ахмет вернулся из очередной командировки, она не пустила его в дом. Выставила чемоданы и сказала: «Больше ты меня никогда не увидишь». В турецких семьях это самое страшное ругательство, которое говорят мужья или жены перед тем, как друг друга зарезать.

А все равно блондинки нравятся Ахмету! Славянки его тонизируют. Он шел по проспекту, рассматривал короткие юбки, распущенные волосы и маленькие куртки, под которыми двигались обтянутые джинсами бедра – все это поднимало ему настроение. У арабского рынка, где наших женщин всегда особенно много, господин Ахмет был уже в норме.

Там на проспекте его остановили две туристки и спросили по-русски, ни секундой не сомневаясь, что Ахмет их поймет:

– Мужчина, подскажите, пожалуйста. Мы правильно идем в Еребатан?

– Да, – он ответил.

И обязательно! Конечно! Улыбнулся своей неподражаемой, лукавой и опасной для женщин улыбкой.

Блондинки вздрогнули и засмеялись. Ахмет был готов проводить красавиц до самого Еребатана. Гнев покинул его, и он спокойно позвонил своей бывшей жене.

– Дорогая, – он спросил ее, – ты не в курсе, где наш ребенок?

– В университете, – она ответила.

– Его там нет. Он не ходил на занятия весь семестр. Ты знала об этом?

– Нет, не знала.

– Но ты же мать…

Ахмет сказал это абсолютно спокойно, так что со стороны никто бы не заметил ни упрека, ни вопроса. «Но ты же мать! Овца! Куда ты смотришь?» – приблизительно так это звучало бы по-русски.

– Но я ведь женщина, – ответила ему жена.

В переводе с турецкого это означает: «Я родила, какие еще вопросы?»

– Хорошо, – Ахмет согласился, провожая взглядом стройные ножки в узких сапожках. – Когда появится, скажи, что я хочу с ним поговорить.

– Конечно, я скажу.

На этом деловая часть беседы была закончена, но дипломатическая только начиналась.

– Как ты поживаешь? – спросил Ахмет жену.

– Хорошо, – она ответила, но тон ее стал печальным.

– Ты расстроена?

– Нет, – она выпустила легкий всхлип.

– Ты плачешь?

– Нет, – она еще немного поднажала на слезу. – Тебе это неинтересно, это мои дела…

– Расскажи, – попросил Ахмет. – Что случилось?

Женщина секунду помолчала, сосредоточилась. Она понимала, деловому мужчине, проблему нужно излагать четко, ясно и коротко.

– У меня неприятности на работе, – сказала женщина, которая еще ни разу в жизни не работала. – Ты не знал? Я решила пойти на работу. Я работаю с прошлой недели…

– Зачем? – удивился Ахмет. – Разве тебе недостаточно моих денег?

– Мне хватает, но сын уже взрослый. Скоро ты перестанешь платить алименты. Я пошла диспетчером в наше такси…

В этом месте жена вдохнула и, точно взявши нотку, заплакала в голос.

– А хозяин ко мне пристает… Не дает мне прохо-о-о-о-да…

– Кто он?

У Ахмета, у этого тщеславного самолюбивого собственника, включились защитные рефлексы. В маленьком городе, где все его знают, какой-то нахал позволяет себе приставать к его жене. Бывшей – не бывшей, какая разница? Главное слово – его, его жене, Ахмета.

– Он тебя знает! – умело плакала женщина. – Он знает, что я твоя жена.

Это был главный аккорд, дальше пошли легкие гаммы:

– Завтра моя смена. Мне нужно идти, я не знаю, как мне с ним разговаривать!

Ахмет улыбнулся. «Глупая беспомощная женщина», – подумал герой.

– Дорогая, какую он тебе назначил зарплату?

– Десять тысяч.

Лир, господа, мы в Стамбуле, зарплата диспетчера – десять тыщ лир, и это неплохо для турецкой неграмотной женщины в маленьком городке.

– Я добавлю еще двадцать тысяч к твоим алиментам, только, пожалуйста, больше не ходи на эту работу, – сказал жене Ахмет, наш милый, милый, добренький Ахмедик.