Он аккуратно спрашивает на выдохе:
– Где твоя мама, Мэйв?
– Она на заднем дворе.
Ком подкатывает к горлу, страх медленно поднимается со дна мутью. Но Мэйв продолжает, теребя край своей сорочки:
– Папа похоронил её, когда нашёл в веревке в гостиной.
Алекс давится собственным вдохом. Абсурдность происходящего вмиг накаляется, градус растет, потому что одно дело – девчонка с револьвером. Совсем другое – чокнутая девчонка с револьвером. Алекс покрутил бы пальцем у виска, да только вряд ли Мэйв способна оценить иронию. Но это по крайней мере многое объясняет – почему она впускает его в дом, почему глупой овечкой с крайне скверным инстинктом самосохранения попадается в капкан.
Только если не задумываться, кто из них в конечном итоге оказывается в капкане и кому ради побега придется отгрызать себе лапу.
Алекс разыгрывает обеспокоенность как по нотам:
– А где твой папа?
– Папа бросил нас. Он пришёл только на её похороны. Но он бросил её, – девчонка снова дрожит, – Он сказал, что больше так не может… Когда он ушёл, она постоянно плакала… Плакала и повторяла, что его сердце принадлежит ей.
– Мне жаль, – старательно давит реакции Алекс, – Но ты не одна, знаешь? Если тебе одиноко, я помогу тебе. Это твой дом, да?
– Да… Я просто хотела достать гирлянду, – снова повторяет она, – А тут… – её голос вздрагивает, а рука слабым взмахом указывает на труп Морелла, – Этот мужчина. Он сказал, что его сестра купила дом семь лет назад.
– Но это же твой дом. Твой.
Она хлюпает и продолжает:
– Я нашла на чердаке мамину ночнушку.
– Она красивая, – без стыда сходу врёт Алекс, потому что это то немногое, что он умеет. Разрушать и врать. Врать и разрушать. А ещё – выживать. Поэтому он подхватывает телефон с кровати и разворачивает фонарик полностью на Мэйв, – Покажешь мне ещё раз? Она очень тебе идёт.
Под лучами настырного света девчонка вздрагивает, но медленно, послушно как овечка, встаёт. Не выпуская револьвер из рук, она медленно оборачивается вокруг своей оси, потупив взгляд в пол.
– Да это супер, ты супер, понимаешь? – с лукавым придыханием комментирует Алекс, а сам в спешке шарит пальцами по экрану, набирая 911. Две палочки связи, одна. Или всё, или ничего.
Мэйв продолжает крутиться, когда голос оператора возникает где-то далеко, будто в тоннеле. Алекс живо скидывает звук до минимума и возвращает всё свое внимание девчонке.
– Мэйв, если ты отложишь револьвер, мы сможем выйти отсюда, – нарочито громко комментирует он и живо подбирает слова, которые должны стать ключом к спасению, – Какой тут ближайший город? Кенсингтон? Поедем туда, оставим этот дом. Здесь чёртова глушь, нечего делать. Дом старый…
Алекс не успевает закончить мысль, не успевает прислушаться к тихому гулу оператора в динамике, потому что Мэйв вскрикивает, впервые повышая голос:
– Я люблю этот дом!
Вместе с телефоном Алекс безоружно поднимает руки.
– Я не хочу никуда ехать! – её громкий голос напоминает скрип пенопласта о стекло.
– Хорошо, хорошо, мы останемся, только отложи револьвер.
Мэйв глядит на него из-под нахмуренных бровей. И Алекс бы рад продолжить этот нелепую сценку, только пальцы не слушаются его – телефон выскальзывает из рук, пикируя прямо на пол. Луч фонаря кувыркается по комнате, Алекс матерится, а Мэйв молча пялится на экран мобильника, когда тот оказывается на полу, и комната погружается в темноту. Счётчик разговора продолжает отсчитывать цифры, призывная кнопка "сбросить вызов" горит на экране красным. Медленно до Мэйв доходит, что происходит.
Алекс замирает, наблюдая за тем, как она шагает к телефону, а потом наклоняется, чтобы поднять его.
Ему требуется неловкое мгновение в опасной близости, чтобы рывком схватить её за руку. Чтобы с большим усилием вывернуть руку с револьвером, вцепиться в нее ослабшими пальцами. Но револьвер выскальзывает из ладони Мэйв, и вслед за телефоном летит на пол. Алекс быстро пытается ухватить вторую её руку, подтягивает девчонку к себе, на кровать. Мэйв брыкается, выворачивая ладони, пытаясь вырваться. Но Алекс сильнее – ему удаётся ухватиться за её горло и приложить девчонку головой о спинку кровати.
– Маленькая чокнутая дрянь, – взвывает Алекс, – Поиграть вздумала?
Мэйв предпринимает попытку ударить его в ребра и изловчиться, чтобы вырваться рывком. Руки Алекса в крови Морелла соскальзывают с её шеи, но он успевает ухватиться за чертову сорочку.
Мэйв резко оборачивается и вонзается пальцами в его кровоточащие лодыжки. Алекс вскрикивает от боли, а в следующий момент они оба валятся с кровати.
– Сука, – шипит Алекс, – Я убью тебя!
Мэйв вертится в его руках змеей, но Алекс вновь добирается до её шеи и крепко сжимает пальцы.
Только в пальцах больше не ощущается никакой силы – Алекс чувствует, что, как и мобильник, Мэйв ускользает из его рук. Он пытается давить сильнее, вложить в это движение всю доступную злобу, чтобы раз и навсегда лишить девчонку кислорода, но пальцы не слушаются.
Сил не хватает, прикосновение получается ватным, размытым. Он не понимает, что происходит, наваливается на руки всем своим весом, но и руки отказывают ему вместе с пальцами.
Тело наливается свинцом, гадкой тяжестью. Алекс теряет равновесие и валится на бок, в сторону от Мэйв.
Пытается встать, подняться, чтобы дотянуться до револьвера, но ноги путаются, заплетаются, хоть и неожиданно для себя Алекс осознает, что боль в лодыжках теперь не ощущается так явно. Она отступает на задний план и теряется где-то вне его восприятия.
С его телом что-то происходит.
– Какого… Какого хрена?.. – ворочает он языком, но ощущает, как и язык ослабевает, становится неподъемным, и каждое слово даётся с трудом, – Что ты сделала…
Мэйв вскакивает с пола и отскакивает в сторону.
Она хватает револьвер, и вновь чернильное дуло заглядывает Алексу в душу.
– Я хотела как лучше… Какао… – отвечает она тихо.
Алекс вспоминает, как залил в себя полторы кружки, и тогда приторная сладость не казалась подозрительной.
– Чёрт… Чёртова дрянь, – язык будто бы распухает во рту.
Всё тело Алекса медленно, но неминуемо наполняется тошнотворным теплом. Мэйв молча наблюдает за ним несколько минут, пока Алекс борется со своими конечностями.
– Мне давали их в клинике, – тихо комментирует она, – Доктор Лоуренс говорил, что они помогают расслабиться.
Алекс хочет было ответить, чтобы вместе с доктором Лоуренсом она горела в аду, но он не может больше удержать головы. Только валится на пол, не в силах пошевелиться.
– Это поможет расслабиться, – убаюкивающе произносит Мэйв, глядя на него сверху вниз. Аккуратно она переворачивает телефон обратно фонариком вверх, чтобы видеть Алекса лучше. – Я не хочу, чтобы тебе было больно…
Алекс предпринимает небывалое усилие, чтобы двинуться, чтобы броситься на неё в гневной ярости, но тело отказывается повиноваться. Мышцы не реагируют. Всё, что он может – нелепо дрыгаться на месте и слушать голос этой чокнутой девчонки.
И она говорит. Сначала садится рядом с ним на колени, а потом говорит:
– Доктор Лоуренс не хотел, чтобы я уходила из клиники. Но мама сказала, что я должна сбежать.
Мэйв отталкивает револьвер в сторону, в темноту коридора, и с тоской смотрит на Алекса.
Он ещё различает её лицо в свете фонарика, ещё может фокусировать на ней все свои ненавистные мысли, но уже чувствует, как сознание начинает ускользать прочь. Как медленно, вместе с телом, становится тяжелой голова, и воспринимать чужую речь оказывается всё сложнее и сложнее.
– Сначала она хотела, чтобы я нашла папу. Сердце… Она говорила, что его сердце принадлежит ей. Клялась, что заберет его. У той… Той прошмандовки… – с трудом Мэйв выговаривает это слово, – А потом оставит его у себя.
Тихий, темный ужас наваливается на Алекса. Ужас осознания.
Мэйв продолжает:
– Папа умер несколько лет назад, а я не знаю, где он похоронен. Мама ругалась на меня… Но потом я сказала ей, что заберу сердце у того мужчины, – она кивает на труп на кровати и быстро отводит взгляд, – Но он старый и не нравится мне.
Труп Морелла возникает у Алекса перед глазами. Кровавое месиво из мяса и ребер, наполняющее грудную клетку. Охота за чужим сердцем – совсем не та, о которой должна мечтать девчонка-подросток, только если ты не девчонка-подросток из жуткого кошмара.
Но куда кошмарнее то, что Мэйв говорит дальше:
– А ты мне нравишься, – она тупит взгляд и улыбается едва заметно, призрачно. Всё внутри Алекса замирает, цепенея от страха. Если его сердце ещё с ним, оно содрогается в ужасе.
– Ты сразу мне понравился.
Он дергается, но не может ничего, кроме нелепого движения в районе запястья и среднего пальца.
– Ты сказал, что я тебе нравлюсь?
Она опускает смущенный взгляд.
Алекс хочет кричать, что ни черта она ему не нравится. Что она чокнутая шизофреничка. Маленькая сука. Поганая дрянь. И вообще он не тот, кто ей нужен, потому что его сердце гнилое насквозь, а сам он собирался изнасиловать её и бросить подыхать в этой глуши… Но он не может и пошевелить языком.