– Красивое небо сегодня, не правда ли? – спросил женский голос.
– Почему я? Почему ты пришла за мной?
– Хочешь прочитать письмо? – она обошла его стол и села напротив.
– Я не хочу уходить… Не хочу уходить один.
Она взяла нож для писем и ловко вскрыла конверт, оставляя края идеально ровными. Внутри лежал листок сложенный пополам и бумажка пропитанная духами. Женщина протянула ему послание. Мужчина застыл не отрывая глаз от её пустой радужной оболочки. Тишина.
– Хорошо. Я помогу.
– Не надо, – тихо прошептал мужчина.
Привет.
Надеюсь, ты в порядке. У нас довольно дождливо. Листья начали менять свой цвет. Фиолетовые закаты стали ярко красными. Дни становятся короче, а солнце больше не греет.
Сад скучает по твоему смеху. Машина скучает по твоему пению. Ты был моей первой любовью, а теперь моя последняя слеза. Я больше не могу ждать… и не буду. Мне не жаль. Я была счастлива. Я чувствовала всё, пока не перестала чувствовать совсем. Сын уже научился ходить и я училась вместе с ним.
Тебя здесь больше не ждут,
Всех благ.
Его глаза наполнились слезами, которые он мужественно держал взаперти. Женщина с ухмылкой наблюдала за ним. Неподвижно взял кружку глотком холодного какао смочил горло и выдохнул облако пара.
Половицы заскрипели. Она изящно встала перед зеркалом. Глядя ему в глаза искусно расколола свою голову. Некогда милое лицо молодой женщины разошлось в разные стороны от трещины по середине. Голый, пустой череп показался наружу. Смерть повернулась к нему лицом и заглянула в его выцветшую радужную оболочку, покрытую густым облаком.
Брать за сердце
Горят свечи, освещая иконы. Пение псалмов сменяется на гимны, затем на молитвы. Каждый человек держит в руках Библию. Разные издания, твёрдые и мягкие обложки, один текст. Пресвитериане. Единообразие, упрощение. Замена епископов выборными старейшинами, ослабление зависимости церкви от гражданской власти. Сто тридцать лет боролись за признание религии государственной и вот они здесь… наслаждаются кульминацией – пятнадцатиминутной проповедью.
Уродливая бородка священнослужителя жалобно трясётся в потоках его вдохов. Капли пота стекаются в единый ручеёк, уходя в нижнюю часть рукава. Здесь не жарко. Терпкий запах ладана. Душно. Старушка справа от меня едва не теряет сознание.
– Вы здесь впервые? – прошептал мужчина слева.
– Нет.
– Не похоже, что текст молитвы Вам знаком.
– Предпочитаю слушать.
– Я тоже слушал, лет до восьми, а потом не выдержал… за ночь вызубрил.
– Хорошо.
– Хорошо…
Я чувствовал на себе его взгляд. Он изучал моё лицо. Тёмные брови, отсутствие морщин и шрам на нижней челюсти. Что-то хочет сказать. Странно, что он вообще заговорил во время службы.
– Нокс. Нокс Эркарт. Думай, говори и твори добро. Это девиз моего клана – сияние его зубов озарило помещение.
– Аласдэр Слэйнс.
– Лорд Абердиншира?
– Да.
– Не удивляйтесь моим обширным познаниям. От вас несёт тиной за километры, но вид того стоит, не правда ли?
– Конечно – я вежливо улыбнулся.
Священнослужитель закончил проповедь. Люди синхронно убирали книги в сумки, карманы, кто куда. Старушка присела на скамейку, стараясь собрать оставшиеся силы в кучу. Шёпот растянулся от пола до вершины купола. Я слышал вибрации каменных стен, усталость витражей.
– Что ж, Аласдэр, как насчёт пинты тёмного пива? Владею пабом на соседней улице и…
– Чуть позже, господин Эркарт, мне нужно закончить дела – перебил я воодушевлённого мужчину.
– Буду ждать. Дроверс Инн, здание с красным фасадом, не ошибётесь.
Нокс протянул мне руку, усыпанную мозолями. Я её пожал. Мужчина неспеша нырнул в течение людей, пока не исчез в свете дня.
Сильный ветер раскидывал моросящие капли. Волны настойчиво стучали по правому борту скоростного катера, пытаясь вытолкнуть в открытое море. Ровно двадцать три минуты от материка до острова. Пирс разломала буйная вода. Полосатый маяк и пустой пляж. Два километра вверх. Раньше здесь была лестница из гранитных плит с небольшими площадками для отдыха каждые пятьсот метров. Безумные виды на горящие города, окружающие остров находясь на материке.
На вершине, пустив корни в самую середину острова, стояла часовня Айлеан Мор. Огни не горели, труба не дымилась. Окна выбиты, а дверь распахнута. Тишина. Только свет маяка ритмично поблёскивал. Рядом было ещё здание, только уже из дерева. Бревенчатая коробка с парой окон и скромной дверкой. Три века назад здесь кипела жизнь.
Восемнадцатого марта в семь минут девятого часа лодка с несколькими дюжинами людей причалила на остров. Мне было одиннадцать. Кругосветное плавание с родителями. Корабль затонул и ещё тысячи людей вместе с ним. Несколько шлюпок успели уйти достаточно далеко чтобы их не затянуло под воду. Дрейфовали несколько дней пока свет маяка не привлёк внимание матроса. Длинный пирс, казалось, был якорем для этого участка суши. Единственный живой член экипажа набрал полные лёгкие воздуха, раздался свист. Ничего. Он повторил. Тут и там начали зажигаться огни. Остров оказался огромным, по периметру освещён факелами. Группа людей вышла нам на встречу.
В этом деревянном домике я рос, взрослел. Учился вместе с детьми местных. У них всегда была теплая пища и дрова, хотя на самом острове нет ничего кроме камней и травы. Главным был смотритель маяка. Его семья построила часовню и жилье, ведь вернуться на материк они не могли. Приходилось налаживать быт здесь. Они даже пытались разводить овец, но те погибали по непонятным причинам. Смотритель научил меня рыбачить, колоть дрова, плести корзинки. Я учил его читать и писать. Хотя иногда мне казалось, что он притворяется, что не умеет.
Однажды Смотритель позволил мне подняться на верх маяка. Невероятный восторг для ребёнка. Тогда я не знал, чем это всё закончиться. Он достал фарфоровые чашки и налил мне свежего чая. Я сразу почувствовал настойчивый привкус железа, но не придал этому значения. Здешние чаи часто варились из того, что росло и вкус мог оказаться специфичным. Следующим осенним утром, пока солнце собиралось с силами чтобы взойти, я услышал шум мотора. Очень громкий, почти пронзающий мои барабанные перепонки. Накинул куртку, наспех зашнуровал ботинки и побежал в сторону пирса. Туман густо лежал на выросшей траве, запутываясь в одичалых листьях. Морозный воздух избивал носовые пазухи. Добежав до вершины лестницы я увидел четырёх незнакомцев, отплывающих на пошарпанной лодке Смотрителя, везя на буксире ещё одну. Его тело лежало по середине. Голова отрублена, повёрнута лицом вниз, а бедренные кости сложены крестом на грудной клетке. Через пять лет я покинул остров. Хотел снова увидеть дом. Жена убитого Смотрителя передала мне письмо. От него. Всего пять слов: «Ты свободен до первой смерти».
Эдинбург встретил меня солнцем. Облака кучковались и проплывали мимо. В порту гудела жизнь. Рабочие загружали очередное судно, нервные пассажиры снова и снова проверяли билеты. Полицейский офицер свистком отгонял крысу от своей ноги. Десять пенсов и я стоял лицом к лицу с домом детства. Заросший плющом особняк двенадцатого века. Мои окна выходили в сторону озера. Тихая гладь иногда нарушалась прилетевшими пообедать утками. Пару раз это были лебеди. Здесь было абсолютно безлюдно, шесть километров от города. Бескрайние поля, леса – это всё мне нравилось в детстве, похоже, что перенасытился.
Мистер Гатри, помощник отца и друг семьи, вышел из дома, увлечённый бумагами. Я заметил насколько он постарел за эти годы. Глубокие морщины, седые волосы, дряблая кожа, помню его другим. Он шел к воротам.
– Вы заметили какое сегодня тёплое солнце? – улыбаясь крикнул ему я.
– Что? – его взгляд упал на моё лицо, – Не может быть, мой мальчик, это правда Вы?
Радость уютно расположилась на лице мистера Гатри. Он спешно сложил бумаги в портфель, выудил из нагрудного кармана ключ, почти уронив неприкреплённые цепочкой часы и поспешил открыть ворота.
– Боже мой… Боже. Мой. – его дыхание выровнялось, а руки крепко держали меня за плечи, – Господин Слэйнс, это правда Вы. Я искал, честно искал, но до берегов Шотландии добрались лишь три шлюпки, на которых никого из Вашей семьи не было. Полиция сдалась быстрее, чем народ. Многие родственники утонувших работали со мной сообща, но всё тщетно. Позапрошлым летом нашли обломки ещё одной шлюпки, если честно, то я был уверен, что Вы погибли, но…
– Но вот он я, мистер Гатри, живой, из плоти и крови. Как и Вы.
– Как и я! – мужчина не мог поверить своим глазам.
– Я бы хотел продать особняк.
– Что? Почему? Я же… я же столько лет сохранял его право владения за Вами, господин.
– Прошло столько лет. Я не хочу здесь жить. Родители погибли. Слишком уж тут одиноко. – мой взгляд блуждал по стенам и окнам дома.
– Понимаю. – его глаза наполнились грустью, – Аласдэр?
– Да?
– Я сохранил большую часть ваших вещей. Можете забрать, если хотите… Или написать мне новый адрес и я пришлю их.
– Я соберу их сам. Сейчас.
Мистер Гатри поник. Столько лет он был здесь важным гостем. Водил дружбу с моим дедом, а потом и отцом. Они вместе выкупали соседние участки и расширяли территорию, обустраивали конюшни. Я чувствовал его взгляд на себе. Слышал его дыхание пронизанное туберкулёзом. Через несколько веков Церковь Шотландии будет против любой формы эвтаназии, но сейчас я был сам себе Церковь. Я сам себе Создатель.
Резким движением я развернулся лицом к мужчине. Схватил его за шею сзади. Седые волосы, дряблая кожа, язвы на руках, скрытые рукавами. Ярёмная вена пульсировала быстрее, чем в спокойном состоянии. В его глазах застыл вопрос. Потом сменился испугом, переходящим в животный страх, когда он увидел смену цвета моих глаз. Налитые кровью они заставили его умыться потом. Мистер Гатри дрожал.