– И тем не менее ты желаешь вывести свой народ на поверхность, отобрать смельчаков и проводить их за край пустынь. Чем же это не единоличная власть? – Преподаватель послушно забрал фонарь из рук хетай-ра.
– В первую очередь я хочу помочь своему народу, потому что чувствую, что именно мне это по силам. Кто, если не я, Аш?.. А там уже, если вдруг все получится, то я без зазрений совести передам власть другому достойному. Но лишь когда я буду уверена, что сделала все, что могла.
– Как-то ты сказала мне, что власть – это яд, который на каждого влияет по-своему. Разве ты можешь гарантировать, что он не вызовет у тебя привыкания? Что ты не захочешь пойти дальше, все больше и больше управлять своей толпой избранных и стать их самопровозглашенной королевой? – с хрипотцой в голосе прошелестел Ашарх, замирая на месте.
– Я не узнаю, пока не попробую. Но мне хочется надеяться, что я достаточно сильна, и этот яд не станет для меня наркотиком. Потому что терять свободу ради власти – это удел лишь тщеславных глупцов. И это явно не то будущее, которое я бы себе желала…
Побродив еще какое-то время по дворцу, разглядывая личную оружейную матриарха, выставочные галереи с работами скульпторов и мастеров по стеклу и посетив балконы на верхних этажах, Лантея проводила профессора в его комнату, поскольку кашель мужчины вновь усилился, и ему пора было делать компрессы. Выполнив указания врачевателя, девушка хотела еще какое-то время до вечера посидеть со своим спутником, но Ашарх был так утомлен долгой прогулкой и измотан своим кашлем, что провалился в дремоту еще до того, как хетай-ра убрала с его груди последний кусок ткани, пропитанный лекарством.
Некоторое время она просто без движения сидела на краю кровати своего верного соратника и друга, наблюдая за тем, как во сне медленно разглаживалось его лицо, избавленное наконец от всех забот и тревог. Он спал и не думал больше ни о предстоявших завтра городских слушаниях, где от него ждали какой-то вдохновляющей речи, ни о собственной безопасности, ни даже о своей отчаянной спутнице, готовой рискнуть всем, чтобы достигнуть цели и изменить Бархан.
Лантея тихо встала и ушла, плотно задернув занавеси, ведущие в комнату профессора. Она направилась на женскую половину дворца, раздумывая над завтрашним днем, который обещал быть очень непростым. Спать ей еще не хотелось, и девушка медленно брела по коридорам, пока не вышла к одной из центральных лестниц, разделявших здание на несколько секций. Гладкие каменные ступени, укрытые коврами, уводили на женский этаж, и перед широкой аркой, как и всегда, стояли стражи, оберегая покой обитателей этой части дворца.
А в паре метров от них на лестнице сидел, понурив голову, Манс, который вяло щелкал бусинами костяных четок, обмотанных вокруг его запястья.
– Брат, что ты здесь делаешь? – поравнявшись с юношей, поинтересовалась девушка, свысока окидывая взглядом худощавую фигуру хетай-ра.
Манс вздрогнул и поднял голову, а после на его губах сразу же заиграла легкая улыбка.
– Я ждал тебя, сестра.
– Мне казалось, что вчера вечером мы все обсудили, – строго заметила Лантея, скрещивая руки на груди.
– Вчера мы очень скомканно поговорили. Я бы хотел все исправить. Искал тебя сегодня половину дня…
– Меня не было во дворце, – сухо бросила девушка.
– Да, я так и понял. Потому и сидел тут, ждал твоего возвращения, – сказал Манс и поднял на сестру лучистый взгляд. – Ну так что, согласишься ли ты выслушать меня еще раз?.. Прошу.
Лантея с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. А после, схватив брата за рукав темно-синего одеяния, потянула его вниз по лестнице, спустилась на этаж ниже и толкнула в один из небольших тупиков, располагавшихся в коридоре. Открыв небольшую стеклянную дверцу, едва заметную в полумраке за гобеленом, девушка вместе с юношей шагнула в скрытый сад.
Едва ли можно было причислить это царство подземной растительности именно к саду, но все обитатели дворца, которые о нем знали, называли темную и влажную каморку именно так и никак иначе. Идеально квадратная комната с сотовым сводом, где граненые впадины, отделанные цветным стеклом, образовывали сложную мозаику, скорее казалась позабытой на берегу моря бутылкой, поросшей изнутри разнообразной плесенью и оттого принявшей живописный вид. По краям потолка и с каждой его ячейки свисали длинные лохмотья мха, сплетавшиеся в живые зеленые занавеси, будто обшитые бахромой. Влажные стены пестрели всевозможными съедобными и несъедобными грибами, некоторые из которых издавали мягкий сиреневый или голубоватый цвет, а другие паразитировали на соседних растениях. Посередине тайного сада на огромном поваленном на неровный пол камне, напоминавшем грубо обтесанное колесо, густо росли кусты папоротника, темно-зелеными широкими вайями клонясь к самой земле.
Раздвигая руками свисавшие с потолка жгуты мха, Лантея приблизилась к колесу и элегантно опустилась на его край, скрестив ноги. Манс замер прямо перед сестрой, какой-то смущенный и немного потерянный.
– Так о чем ты хотел побеседовать? – первой заговорила девушка.
Помявшись еще несколько мгновений и стуча бусинами своих четок, юноша все же дал ответ.
– Мне не удалось поздравить тебя с совершеннолетием, сестра.
– Ты так желал встретиться и еще раз поговорить со мной, только чтобы поздравить с давно прошедшим совершеннолетием? – нервный смешок вырвался из груди Лантеи.
– Я долго трудился над подарком для тебя, хотел, чтобы он был полезным и нужным…Но все отложилось из-за твоего побега два года назад, а вчера мне не представилось случая вручить его тебе с должной торжественность. Позволь я сделаю это сейчас.
Манс снял с пояса темные кожаные ножны и извлек из них на свет крупный стеклянный нож зеленоватого оттенка с изящным резным навершием, выполненным в виде головы орла. Он склонился в вежливом полупоклоне и уверенно протянул сестре оружие рукоятью вперед. На ней тонкой вязью вились иероглифы, означавшие имя «Манс Анакорит».
Однако Лантея замерла, будто одеревенев, не двигаясь с места и не принимая подарок брата.
– Я сделал его сам, – указал на очевидное юноша. – Надеюсь, он пригодится тебе.
– Ты понимаешь, что творишь?.. – спросила девушка, переводя взгляд с ножа на Манса и обратно. Она хорошо знала, что, по повериям хетай-ра, дарящий оружие, предлагал также свою верность.
– Отлично понимаю, – совершенно серьезно ответил брат, а голос его стал тверже. – Мои вчерашние слова не были пустым звуком, я хочу это доказать. Прошу, сестра, прими этот нож, а вместе с ним и мою преданность. И если я когда-нибудь не оправдаю твое доверие, то верни этот клинок мне… Верни его мне прямо в сердце.
Лантея сжала губы, метаясь в сомнениях. Манс вспомнил один из древнейших обычаев хетай-ра – Mahhamadi, Верность на клинке. Если тот, кто подарит именное оружие, нарушит свои слова, то преданный имел право убить клятвопреступника, и закон не наказал бы его за это. Это была высшая степень доверия, которую обыкновенно изъявляли матриарху. Оттого в свое время матери Лантеи и пришлось расширять личную оружейную во дворце, поскольку ей присягали на верность многие воины Бархана, подтверждая свои слова именными топориками, мечами, кортиками и даже копьями.
– Почему ты это делаешь? – непонимающе спросила Лантея, покачав головой. – Мы ведь даже никогда толком не общались, а ты предлагаешь мне власть над собой.
Юноша, не опуская рук, прямо смотрел на сестру, и лишь дергавшийся острый кадык на горле выдавал его настоящее волнение.
– Я прекрасно понимаю, что происходит сейчас между тобой, Мерионой и матерью. Не думай, что если я двадцать три года был заперт на мужской половине дворца, то ничего не знаю. Я всегда незримо был рядом с тобой, пусть ты и не замечала. Потому сейчас больше всех остальных хочу добиться лучшей жизни для Бархана. И я считаю, что только ты можешь осуществить это.
– Как я могу тебе верить? – в отчаянии прошептала девушка, отводя взгляд от ножа. – Если ты все знаешь, то должен понимать, что власть матери гораздо больше моей. Сейчас я окружена врагами, и даже именной нож не способен до конца гарантировать твою преданность. Как я могу быть уверена, что, например, не мать приказала тебе сделать все это?..
Манс неожиданно, не опуская ножа, одной рукой рванул пояс и скинул его на пол, быстро принявшись расстегивать пуговицы на своем одеянии одну за другой. Дойдя до середины, он скинул с плеч рубаху, поворачиваясь к сестре обнаженной спиной. На его бледной коже, которая могла сравниться лишь с мрамором, перечеркнутым синеватыми венами, уродливыми вздувшимися полосами тянулись ярко-розовые давно зажившие шрамы. Их было достаточно много – вся спина от поясницы и до самой шеи оказалась изуродована десятками старых ран.
Лантея пораженно выдохнула, не в силах перестать смотреть на жуткий узор.
– Тебя приказали выпороть?.. Кто это сделал? Когда?! – быстро заговорила девушка, дернувшись вперед.
Брат резкими движениями в молчании натягивал одежду обратно, опустив нож.
– Но ведь ты сын матриарха. – Сестра впилась пальцами в камень, на котором сидела. – Публичные наказания в отношении членов правящей семьи запрещены! Это подрывает авторитет власти!..
– В ту ночь, когда ты сбежала из Бархана, я следил за тобой, – нехотя признался юноша, на его щеках появились лихорадочные красные пятна. – Не подумай ничего плохого, сестра… Я всегда интересовался, чем ты занята. Старался читать те же книги, тренироваться с оружием… Чтобы быть на тебя похожим, чтобы быть достойным тебя и твоего доверия!
Девушка, давно подозревавшая, что все обстояло именно так, даже не подала виду, что слова брата ее удивили. И в его тоне было столько искренности и волнения, что невольно хотелось верить каждой фразе и признанию.
– И когда ты ушла из города, я до последнего провожал тебя. Был рад и расстроен одновременно… Рад, что тебе удалось это сделать. И расстроен, что вряд ли еще смогу тебя увидеть… – прошептал Манс и тряхнул белокурой головой. – Но утром начались поиски, мать стала допрашивать и наказывать невиновных, поэтому мне пришлось признаться, что именно я видел, как ты уходила. Мериона была в ярости. Даже больше, чем мать.
– Это она сотворила такое с твоей спиной? – догадалась Лантея.
– Да. Она лично меня высекла. За то, что позволил тебе уйти и не сообщил раньше, когда еще можно было послать погоню и образумить тебя. Порка была непубличной, и знала обо всем этом только мать. Но она никак не помешала… И после этого я еще несколько месяцев отбывал наказание на принудительных работах в промысловых пещерах.
– Прости. Я… Я не ожидала, что из-за моего побега могут пострадать невиновные, – изумленно и виновато пробормотала девушка. – Трудно поверить, что они так отыгрались на тебе из-за меня.
– Поэтому я бы никогда в жизни не стал плясать под дудку матриарха и тем более Мерионы. Это было бы неуважением по отношению к самому себе, – мрачно добавил Манс и вновь протянул ножны с клинком сестре. – Так ты примешь его?..
Девушка на секунду залюбовалась оружием. Зеленоватое стекло, поблескивавшее гранями в сиреневом свете фосфоресцирующих грибов, манило и гипнотизировало. Это была хорошая работа настоящего мастера – ее брат явно трудился над ножом не один месяц, выплавляя из податливого стекла птичье оперение, истончая и затачивая лезвие.
– Теперь, когда я все тебе рассказал, поверишь ли ты, сестра, моему желанию помочь?
Хетай-ра перевела взгляд на сосредоточенное лицо Манса и подумала о том, что ей придется рискнуть, хочет она того или нет. Во дворце и всем городе у нее не было ни соратников, ни помощников – только верный профессор, жизнь которого была так хрупка. Любой мог объявить охоту на чужеземца, подчиняясь молчаливому приказу матриарха или ее окружения: начиная от подозрительной Мерионы, выслеживавшей шпионов с усердием сторожевого пса, и заканчивая бесстрастным Бартелином, готовым собственными руками уничтожить любого человека или хетай-ра, представлявшего опасность для власти рода Анакорит в Третьем Бархане.
И Лантея с отчаянием осознавала, что далеко не всегда она могла быть рядом, чтобы защитить Ашарха. Она просто не могла разорваться, а жертвовать кем-то во благо своих устремлений не хотелось вовсе. Ей действительно требовалась помощь, пусть даже она сильно рисковала, доверяясь кому-то. Иного выхода не было.
– Теперь я просто не могу не принять твой подарок, – проронила девушка и крепко обхватила рукоять ножа. – Ты стал гораздо смелее с нашей вчерашней встречи, Манс.
– Я увидел, что ты не сошла со своего прежнего пути, и это придало мне сил, – выдохнул юноша с облегчением, когда Лантея прикрепила ножны с клинком к поясу. – Я буду твоей верной рукой.
Легко поднявшись с холодного камня, сестра приблизилась к брату и положила ладонь ему на плечо, неожиданно цепко впившись пальцами в кожу.
– Твоя помощь мне пригодится. Но я хочу, чтобы ты знал… – вкрадчиво шепнула девушка. – Мне достаточно будет одного намека, нервно брошенного тобой взгляда или даже подозрения, чтобы твой подарок оборвал твою же жизнь. Коль дал мне слово, будь верным до конца.
– Я и не ожидал другого от тебя, сестра. – Кривая улыбка исказила губы юноши, а его серые глаза задорно блеснули, будто он принимал вызов.
Глава четвертая.
Общие городские слушания Бархана
Обрядом совершеннолетия для девушек, по крови принадлежащих к одному из правящих родов, является прохождение двух священных испытаний – испытаний светом и тьмой. Юноши, рожденные в семье любого из матриархов, высокородные отроковицы и отроки, а также дети простолюдинов в день своего совершеннолетия обязаны посетить мольбище Старухи, где жрецы опоят их ядовитым отваром из ложного паутинника, который единожды откроет им божественную истину и позволит узреть свое будущее, если будет на то милость Эван’Лин.
Книга Бытности
На следующее утро, проспав не только оповещения стражей времени, от которых Лантея раньше обычно всегда пробуждалась, но даже подачу завтрака в комнату, девушка собиралась в спешке. Путаясь в торжественном темно-зеленом наряде, представлявшем собой многослойное шелковое платье и пышную длиннополую накидку с вышитыми бисером рукавами и коротким шлейфом, она торопливо пыталась заплести спутанные волосы и при этом держать открытыми слипавшиеся глаза. Едва успев привести себя в подобающий важному мероприятию вид и спешно закрепить пояс с оружием, Лантея сразу же поспешила на мужскую половину дворца, опасаясь, что Ашарх мог проснуться гораздо раньше и уйти из комнаты. Она беспокоилась, что его любопытство могло сотворить с ним дурную шутку, заведя профессора в не самые безопасные места этого здания.
Но к ее величайшему изумлению, мужчина все еще дремал, завернувшись в шкуры и обняв подушку. Было похоже, что с самого вечера он так и не вставал с постели.
– Это темнота плохо на меня влияет, – оправдывался Аш, едва девушка его разбудила и дала в руки таз для умывания. – Мне постоянно кажется, что здесь ночь, а оттого безумно хочется спать.
– У нас мало времени. Вот-вот должны начаться слушания. Так что шевелись! – поторопила спутника Лантея.
Она металась по комнате, постоянно наступая на край своего торжественного одеяния, в котором совершенно отвыкла передвигаться, и бросала на кровать преподавателя найденную на лавках и полу одежду, пытаясь ускорить процесс сборов.
Через пять минут Ашарх, торопливо пытаясь пригладить торчавшие после сна волосы, уже спешил за своей величественной спутницей по длинным коридорам дворца, заполненным прислугой, сновавшей из комнаты в комнату и увлеченно сплетничавшей в темных нишах. Кто-то носился с огромными подносами, заставленными различными кушаниями и напитками, другие хетай-ра перьевыми метелками лихорадочно смахивали пыль с фонарей, статуй и лестничной балюстрады. Все вокруг находилось в движении, будто дворец очнулся после многолетнего сна.
Проход к тронному залу был полностью заполнен прислугой, канцелярскими работниками и стражами. Заглядывая за угол, приподняв края занавесей и алчно припав глазами к щелям, все обитатели дворца, которым по статусу было не положено нахождение на собрании, все равно старались хоть что-то разглядеть или подслушать. Однако едва Лантея показалась в коридоре, ведшем к тронному залу, как шепоты мгновенно стихли, и для дочери матриарха мгновенно освободили дорогу. Хетай-ра вытянулись вдоль стен, прижав кулаки к солнечному сплетению, и не сводили предвкушающих взглядов со своей молодой госпожи.
Решительно схватив профессора за запястье и сжав его руку, девушка шагнула в арку, утянув за собой и Ашарха. Занавеси дрогнули, пропуская спутников в тронный зал, где их в то же мгновение со всех сторон окружили голоса и перешептывания. Практически все видимое свободное пространство было заполнено хетай-ра: гости дворца стояли тесно друг к другу, обсуждая что-то на повышенных тонах и активно жестикулируя, многие сидели на бортах бассейна, опустив ладони в прохладную воду, а другие отлавливали скользивших в толпе слуг и без стеснения дегустировали угощения, которыми были уставлены их подносы. Всюду у стен замерли высокие юноши в светлых безрукавках, махавшие над головами прибывших массивными перьевыми опахалами на длинных ручках. Разгоняя душный воздух, перья подрагивали, медленно опускаясь и вздымаясь над толпой, раздувая клубы дыма курящихся всюду благовоний.
Приход Лантеи ничего не изменил – участники слушаний продолжали гомонить, сбившись в отдельные кучки. Скорее нырнув в сторону, спутники остановились в узкой галерее с колоннами, охватывавшей тронный зал с трех сторон. Хетай-ра, стоявшие там, потеснились, освобождая пространство для младшей дочери матриарха. Но заговорить с ней никто не осмелился.
Все три каменных трона под тяжелым шелковым балдахином пустовали, хотя перед престолом уже выстроились полукругом стражи, удерживая толпу на расстоянии. Приход матриарха должен был ознаменовать начало слушаний.
Девушка быстрым взглядом окинула собравшихся. Большинство лиц были ей знакомы: представители ремесленных гильдий, главы влиятельных семей, руководители промыслового сектора и других государственных предприятий прогуливались по тронному залу, лениво обмахиваясь веерами. Это были пожилые красноволосые хетай-ра в богатых расшитых цветными бусинами одеждах, подпоясанных дорогостоящими поясами из змеиной кожи и с резными костяными украшениями. Они десятилетиями держались за свои высокие посты, не желая передавать преемникам власть так просто. Многие из них входили в городское собрание еще до рождения младшей дочери матриарха. Лантея сокрушенно подумала о том, что именно с этими упрямыми старухами развернется нешуточное противостояние, как только она предложит вывести жителей Бархана на поверхность. Следование традициям среди этих почтенных матрон считалось скорее каким-то призванием, жизненным предназначением, от которого нельзя было отказаться, нежели простой прихотью.
Неожиданно на зал опустилась тишина. Замолкли голоса и шепоты, а хетай-ра будто перестали двигаться, устремив все свои взгляды на один из проходов.
Такое давящее молчание было вызвано прибытием матриарха со свитой.
Горделиво расправившая плечи правительница Третьего Бархана, укрытая тончайшей черной вуалью, величественно и неспешно подплыла к центральному трону. За ней неотступно следовали две молодые прислужницы, Ниэля и Арконция, которые придерживали длинный подол массивной зеленой мантии матриарха. Сестры-близнецы в одинаковых скромных платьях бежевого цвета, смиренно опустив глаза к полу, не отставали ни на шаг, быстро семеня следом за властительницей.
Только после того, как Гиселла Анакорит остановилась перед престолом и медленно повернулась лицом к народу, Ниэля и Арконция с поклоном отступили к стене, а Мериона и Лантея, до этого ожидавшие в галереях по разные стороны зала, как по команде последовали к своим законным местам. Они встали по обе руки от матери, перед своими тронами, выпрямившись и с достоинством окинув взглядом всех собравшихся. Толпа в тот же миг в напряженном молчании склонила головы, и все, как один, прижали к солнечному сплетению ладонь, сжатую в кулак, выражая свое уважение и почтение правящей семье.
Матриарх легким движением руки откинула вуаль с лица, поправила широкое и явно тяжелое очелье, украшенное длинными подвесками из цветного стекла, спадавшими на грудь. Она опустилась на трон одним текучим движение, и следом за ней дочери тоже грациозно сели на свои места. За троном Мерионы незримой тенью сразу же встал младший брат Манс, за спиной матриарха появился ее муж, Лантее же оставалось лишь жестом подозвать Ашарха, чтобы он занял место за ее плечом. За это девушка заслужила укоряющий взгляд от старшей сестры.
Тем временем поставленным голосом правительница начала традиционную вступительную речь:
– Многоликая Матерь внимает нам и посылает свое благословение. Сегодня мы все собрались здесь, чтобы слушать и говорить. Каждое слово пойдет во благо Бархана, так пусть же никто не будет молчать. Я, матриарх Третьего из пяти великих Барханов Гиселла Геркатен Анакорит, открываю восьмые общие городские слушания 2560 года от основания Гиртариона.
Со всех сторон раздались одобрительные рукоплескания собравшихся. Почтенные матроны беззвучно изображали хлопки, а их внимательные и проницательные взгляды целиком и полностью были направлены на младшую дочь правительницы и смуглого чужака, осмелившегося встать позади одного из тронов.
– Сегодня собранию предстоит обсудить несколько тем, – продолжила матриарх через минуту, когда в зале воцарилась прежняя тишина. – Но по традиции я попрошу в первую очередь выступить просителей.
Потянулась длинная череда однообразных отчетов и ходатайств, которые Лантея всегда не любила выслушивать. Представители различных гильдий и учреждений просили ссуды, жаловались друг на друга и пытались оправдать простои в производстве. Личный писец матриарха записывала каждое из обращений, а сама Гиселла Анакорит лишь одаривала подданных легкими кивками и изредка что-то говорила, больше предоставляя слово Мерионе, которая как рыба в воде ориентировалась в делах подземного полиса.
Поток продвигался медленно, Лантея отрешенно внимала происходившему краем уха, пока очередной доклад не заставил ее вынырнуть из легкой задумчивости.
– За последние два месяца пропало восемь орлов, – лаконично отчитался немолодой смотритель птичника и замер без движения в паре метров перед троном.
– И почему же вы посчитали необходимым сообщить об этом на общих городских слушаниях? – не без усталости в голосе поинтересовалась матриарх.
– Это весьма странно. Почтовые орлы никогда не теряются в дороге и самовольно не покидают птичник. А здесь сразу восемь особей, посланных с письмами, по одной друг за другом пропали, – серьезно ответил мужчина. – Подобное случалось лишь раз на моей памяти, сразу же после того, как сестра матриарха Чият Анакорит покинула Бархан. Но тогда не возвращались птицы, посылаемые лишь в одном конкретном направлении… Быть может, младшая дочь матриарха Лантеялианна помнит о тех случаях.
– Верно. Помню, – встрепенулась Лантея, подав голос. – Несколько орлов, из тех, что я отправляла тете за хребет, бесследно исчезли где-то по дороге. Мне приходилось посылать птиц связанными парами, чтобы более молодые особи выучили новый маршрут у опытных почтовых орлов, но они так и пропадали по двое… Однако тогда мы с вами, уважаемый смотритель Акила, списали это на песчаные бури, довольно активные в то время.
– Именно так, младшая дочь матриарха, – подтвердил немолодой хетай-ра, почтительно склонив голову. – После какого-то момента все это прекратилось довольно быстро, не вернулось всего четверо или пятеро особей. Но теперь птицы стали пропадать вновь, и уже в гораздо большем количестве. К тому же, исчезают орлы, посылаемые в любых направлениях. Что исключает вариант с попаданием в самумы, как вы сами понимаете…
– Это дурной знак, – сказала Лантея, нахмурившись. – Такие совпадения подозрительны.
– Не вижу здесь ничего подозрительного, – чуть громче, чем надо, властно произнесла матриарх, даже не повернув лица в сторону дочери. – Это животные, они обладают собственной волей, над которой мы порой не властны. В конце концов, на поверхности их могли поймать хищники, плохие погодные условия сбили их с пути, или же просто птицы остались в других Барханах после перелета.
– Но это же не единичный случай! Восемь особей… – возмутилась было Лантея.
– Тишина! – чуть прикрикнула матриарх, оборвав речь младшей дочери на середине, а после мягко и в тоже время строго обратилась к управляющему птичником. – Продолжайте свою работу, смотритель Акила. Скоро ваши орлы вернутся. Вам не о чем беспокоиться.
Управляющий ушел опечаленным, это явно читалось на его худощавом морщинистом лице, а вот Лантея, смущенная и взволнованная окриком матери, лишь сильнее задумалась на тем, как необычно выглядели эти исчезновения. Она сама много общалась с почтовыми птицами в свое время, знала их повадки и то, что они просто не могли нигде заблудиться. Это были чрезвычайно умные создания. Девушка твердо решила, что стоило подробнее разобраться в этой ситуации после слушаний, раз уж матриарху было все равно.
Ашарха же совершенно не интересовали выступления, из которых он не понимал ни единого слова. Профессор неуверенно себя чувствовал, стоя рядом с троном своей спутницы у всех на виду и стоически сдерживая кашель, рвущийся наружу. Периодически он ловил на себе очередной любопытный взгляд и просто мечтал о том, как бы все это скорее закончилось. А вот предстоявшее выступление перед этой самой требовательной публикой и вовсе страшило его безмерно. Чтобы хоть как-то занять себя и отвлечься, преподаватель изучал правящую семью, впервые увиденную им в полном составе. Матриарх каждой своей чертой напоминала то каменное изваяние, которое Аш только недавно разглядывал в длинных палатах с бюстами. Она сидела прямо, подбородок был приподнят, а на лице сложно было прочитать хоть какие-то эмоции. Ее старшая дочь, занимавшая трон по правую руку от матери, старалась во всем подражать правительнице. Хетай-ра сидела в абсолютно идентичной позе – распрямив ладони на подлокотниках и сдвинув колени, своими огромными глазами она гипнотизировала каждого просителя. Ее элегантное оливковое платье струящимися складками спадало до самого пола и, даже несмотря на подвешенный к поясу топорик, выглядела эта молодая женщина изящно, хоть от нее и веяло едва уловимым шлейфом опасности. Профессор невольно сравнил Мериону с младшей сестрой, которая, слегка ссутулившись, сидела на троне, устало подперев подбородок рукой. Для одной слушания были торжественной церемонией, где можно было продемонстрировать свою власть и силу, для другой же – скучной обязанностью.
Больше всего внимания Ашарх уделил мужчинам, стоявшим за спинами матриарха и Мерионы. И если младший брат девушки показался профессору субтильным и немного отстраненным юношей, для которого вся эта церемония была настоящим наказанием, то отец вызывал совершенно другие впечатления. Он молчаливой угрожающей тенью высился за троном правительницы, одну руку постоянно держа на рукояти изогнутого костяного меча. Татуированный мужчина хмурил свои широкие кустистые брови и беспрерывно оглядывал тронный зал, словно ожидая нападения в любую минуту. И почему-то Ашу сразу же вспомнилась увиденная на рыночной площади казнь, где Бартелин, не колеблясь и не сдерживаясь, толкал преступников в зыбучие пески твердой рукой. Будь и здесь подобный резервуар, кажется, он не преминул бы кого-нибудь в него отправить в эту минуту просто ради собственного успокоения.
В какой-то момент неиссякаемый поток просителей наконец закончился. Лантея не удержалась и облегченно выдохнула, чувствуя, как у нее уже затекла спина от неудобного каменного трона. Матриарх медленно поднялась со своего места и после выдержанной паузы заговорила:
– Я благодарна вам всем за доверие, за то, что поделились своими проблемами с собранием. Многие из них я рассмотрю подробнее и постараюсь оказать необходимую помощь… Но теперь мне бы хотелось перейти к одной радостной новости, – объявила правительница, даже не изменившись в лице. – И это возвращение моей младшей дочери Лантеялианны Брутелеи Анакорит в Бархан, как многие из вас уже могли заметить.
Лантея мгновенно поднялась на ноги, приосанилась, будто вспомнив о своем высоком статусе, и сдержанно улыбнулась толпе. Ее одарили приветственными аплодисментами, и даже сама матриарх пару раз демонстративно ударила в ладоши, при этом так и сохранив сосредоточенно серьезный вид. Несколько томительных секунд тронный зал сотрясался от рукоплесканий горожан, а после, стоило стихнуть последним шепотам и звукам, девушка заговорила:
– Уважаемое городское собрание! Я благодарю вас за то, что встречаете меня с таким радушием, – вдохновенно начала свою речь хетай-ра. – Как многим из вас известно, два года я отсутствовала в Бархане, но вернулась сюда с благими вестями и добрыми намерениями. И хочу рассказать, почему же меня так долго не было.
Сделав пару шагов вперед, Лантея замерла, жадным взглядом скользя по лицам всех собравшихся, в надежде разглядеть хоть в ком-то заинтересованность или любопытство. Но на нее смотрели с холодной задумчивостью, а кто-то и с явным сомнением.
– Влекомая жаждой знаний, я совершила долгое и нелегкое путешествие по поверхности. Я пересекла пустыни, преодолела горный хребет на севере и попала в край иного народа…
Где-то в стороне зашептались главы ремесленных гильдий, покачивая головами.
– И я привела оттуда чужеземца! Чтобы он поведал вам о том, как велик мир за пределами Барханов!..
Неожиданно восторженный эмоциональный монолог Лантеи прервала Мериона, которая резко поднялась с трона и обвинительно указала пальцем в сторону своей младшей сестры.
– Это выступление и речь незаконны! – воскликнула протеже матриарха. – Я призываю собрание игнорировать мою неразумную сестру, позабывшую о нерушимых и свято почитаемых традициях Бархана!
Лантея замолчала на полуслове. Пораженная, она повернулась в сторону Мерионы, не понимая, о чем та говорила. Хетай-ра в тронном зале озадаченно зашептались, переводя взгляды со старшей сестры на младшую и обратно. А они обе, как цепные псы, напряженно замерли напротив друг друга. Сбитый с толку Ашарх понимал, что происходило что-то нехорошее, потому что на лице его спутницы было написано величайшее негодование, смешанное с тревогой.
– По закону хетай-ра, не достигшие совершеннолетия, не имеют права голоса на общегородских собраниях и выступлениях иного рода, – процитировала по памяти Мериона, прожигая сестру немигающим взглядом. – А как всем известно, младшая дочь матриарха Лантеялианна не прошла испытания совершеннолетия по достижении нужного возраста. Поэтому верить ее словам невозможно до тех пор, пока все традиции не будут соблюдены. Ибо она лишена милости богини Эван’Лин!