Вдруг козодой почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за плечо. Козодой встрепенулся, повернул голову и увидел, что это какой-то человек с явным страхом нечаянно навредить птице гладит его по спине, погружая палец в его густые перья почти полностью. Козодой, конечно, испугался и отпрыгнул подальше от этого человека в глубину дупла, но его светлое лицо и какой-то по-особенному печальный взгляд вдруг сказали ему, что он пришёл за молитвой, и молитвой точно не для себя.
– Прости, пожалуйста, что разбудил и напугал тебя, – тихо сказал человек дрожащим старческим голосом. – Но нам сказали, что твои молитвы Бог слышит лучше других. Так помолись, будь другом.
Человек отодвинулся от дупла, и козодой, осторожно придвинувшись к краю, выглянул наружу и с удивлением увидел, что тот человек стоял на плечах другого, а внизу вокруг них было ещё девять, и у всех них было одинаковое, какое-то странно печальное выражение лица. Человек спустился с плеч своего товарища, и все они, какие-то осунувшиеся, напуганные, бледные в лучах восходящего солнца, сгрудились перед дуплом, в ожидании глядя на козодоя молящими глазами.
– За что вы хотите, чтобы я помолился? – спросил наконец козодой, глядя сверху вниз на своих нежданных гостей. Те настороженно переглянулись между собой.
– Помолись за нашего учителя, – попросил один из них, тот, что заглядывал в дупло к козодою, и снова на лицах людей отразилось странное испуганно-печальное выражение, какое козодой обыкновенно видел у ожидающих чужой смерти.
– Сегодня страшный день, – сказал другой, с выцветшими, бледными, но удивительно светлыми и добрыми глазами. – Ты, козодой, ночная птица, – козодой невольно вздрогнул, ведь мало кто – а точнее, никто – не обращался к нему по имени. – Ты уснёшь сейчас, проспишь до вечера и не узнаешь тех ужасов, что сегодня будут творить люди и от которых люди будут страдать. Просим тебя, помолись за нащего учителя: он сегодня главный мученик, а потом за всех без вины страдающих, без вины обвинённых помолись.
Козодой коротко кивнул и зевнул. Люди перед ним поклонились до самой земли, приложив ладони к груди, потоптались ещё немного на месте, неловко переглядываясь между собой, снова поклонились и нестройной толпой пошли прочь, бормоча себе под нос что-то озабоченно-печальное. Козодой проводил их усталым сонным взглядом, зевнул, широко раскрыв свой большой лягушачий рот, зажмурился, помялся, подставив лицо первым, ещё прохладным лучам рассветного солнца, поёжился, опустил глаза на толстые ветви дуба и только тогда заметил дары, которые оставили люди. Каждый принёс ему то, что мог: перед козодоем лежали финиковая веточка, чей-то старый гиматий, лежанка, сплетённая из колючей соломы, маленькая корзинка орехов и большой кувшин с водой. Козодой слетел с ветвей дуба вниз, осторожно сел на край кувшина и целиком опустил голову в воду. На вкус вода оказалась очень сладкой и свежей, и козодой тут же почувствовал себя на удивление бодрым и полным сил. Грустно вздохнув, козодой залез обратно в дупло и принялся молиться, и молился он в этот раз так, как не молился ещё ни за кого и никогда.
Люди, приходившие к нему на рассвете, были правы: когда солнце полностью показалось над волнистой линией сизого леса, окутанного белёсой дымкой, козодой уже спал глубоким мёртвым сном с замершими на губах словами молитвы, прислонившись лбом к коре дуба, свесив одно крыло за край дупла и крепко зажмурив большие масляные глаза, и не знал о том, что происходило в этот день на свете. Он узнал о том, что случилось, но уже позже, когда солнце третий раз опустилось за линию горизонта и когда яркая звезда, светившая до этого над землёй тридцать с лишним лет, вдруг увеличилась в разы, а потом как будто лопнула, рассыпалась в небе снопом искр и навсегда исчезла с небосвода, уступив место другим, не менее прекрасным звёздам.
Человек пришёл к нему на закате, когда кроваво-красное, багровое солнце наполовину скрылось за одинокой горой, казавшейся против света угольно-чёрной, как будто выжженной. Вечер был на удивление тихим и спокойным. Козодой смотрел куда-то в зелёное, быстро темнеющее небо и думал, что сегодня ночью ему снова нужно найти новое место: вчера его молитву услышал голодный охотник и недвусмысленно попросил помолиться, чтобы у него был сытный ужин. Козодой потоптался на месте, поёжился и осторожно высунул голову из дупла: он хотел дождаться момента, когда совсем стемнеет, и тогда он со спокойным сердцем улетит, как обычно, абсолютно незаметно и бесшумно, в мрак ночи. Куда именно?.. Он пока не знал, знал только, что вперёд, навстречу новым неизведанным землям, в которых он раньше никогда не был и в которых не задержится надолго, как бы ему того ни хотелось.
Из размышлений козодоя вырвал непонятный свистящий хрип. Сначала он подумал, что это шипит змея, и испуганно оглянулся в её поисках, готовый защищаться, но оказалось, что никакой змеи нигде не было, а прямо под его дуплом стоял тот страшный человек, убийца и предатель. Но козодой почему-то со стыдом подумал, что лучше бы там была змея.
– Помолись за меня, – разобрал наконец в едва слышимом шёпоте козодой. Бледные, тонкие, мёртвые губы человека двигались, словно во сне, и с них не слетало ничего, кроме тихого противного свиста и глухого хрипа, клокочущего где-то в горле.
– Что ты сделал на этот раз? – устало спросил козодой, глядя сверху вниз на своего незваного гостя. Его глаза, до этого такие суровые, смелые и горделивые, теперь бегали из стороны в сторону, как крысы на тонущем корабле, а руки, раньше не дрожавшие даже от холода, когда морской ветер студил на них свежую кровь, судорожно мяли полы одежды, и козодой вдруг увидел как никогда ясно, насколько слабый и испуганный человек стоит сейчас перед ним.