Он очень устал. Всматриваться в жесты, что-то понимать и отвечать. Сейчас он толком и не помнил, что произошло. Что-то произошло, и в результате он лежал в реанимации, а у Серого было сотрясение мозга. В результате они все встретились, и это даже было приятно. Как будто семья. Пусть даже это ему только снилось.

Он улыбался, хотя теперь уже даже это требовало сил. Как сквозь вату он слышал, что Киану что-то говорил, но говорил слишком тихо, и слов не разобрать. Кто-то в белом зашел в палату, и все, кроме Серого, повернулись на звук шагов. Тахти закрыл глаза, хотя он с удовольствием продлил бы этот сон и поболтал со всеми еще. Кто знает, где они на самом деле, и удастся ли ему увидеть продолжение этого сна еще. Он бы с удовольствием поболтал еще. Он бы с удовольствием.

Семья.

///

В тот далекий вечер, когда Оску отвез документы в интернат, он позвонил Аату и рассказал обо всем. Он не сомневался. Он понимал, что принял то решение, которое и хотел принять, но именно в тот вечер ему было не по себе. Хотелось услышать голос старого друга. После окончания института они стали перезваниваться время от времени, все реже с годами, а ведь когда-то, совсем вроде бы недавно, делили комнату в общежитии и везде таскались вместе.

Все это было не так давно. Всего лишь вечность назад.

Аату слушал внимательно. Оску говорил и говорил, пока камень на душе не стал легче. До самой зари. До самого дна. До самой правды.

///

Под ногами подрагивали половицы. Вода в кувшине шла мелкими кругами. Серый присел на колени и, пригнувшись, вдоль стены прокрался в сторону выхода. Там, снаружи, что-то происходило. Он выглянул из-за кухонной двери.

По коридору пронеслись тени. Не глядя по сторонам, ни на что не обращая внимания, они бежали со всех ног, поднимая пыль и тревожа ночь. Серый сунул в карман коробок спичек и медленно вышел в коридор. Он старался слиться с тенями, ступал мягко, постепенно перенося вес, и шуметь как можно меньше. Так ходить учил его Черный Пьеро.

Дом казался спящим, пустынным. В холле клубился полумрак. Очертания предметов размыла ночь. В глубине наметилось движение. Силуэт человека с чем-то объемным в руках. Серый прищурил глаза, стал всматриваться в темноту. По надломанной походке он узнал Оску. Серый сделал шаг назад, в тень, но тут же замер, растерянный и испуганный. Воспитатель нес на руках кого-то, кто не мог идти сам, в сторону улицы. Вместо того, чтобы уйти по темным коридорам и скрыться от глаз воспитателя, Серый вышел в круг лунного света.

Оску завернул человека в свое пальто. Темные непослушные волосы, край клетчатой рубашки. Дыхание перехватило, сердце пропустило удар. Волчий Клык.

Не спрашивая разрешения, Серый пошел следом.

Они вышли на улицу, на наветренную сторону. От ледяного порыва ветра у Серого перехватило дыхание. Он не был одет для улицы, на нем только футболка и шорты, а угги натянуты на босу ногу.

Рильке на руках воспитателя выглядел бледным и неживым. Оску завернул его в свое пальто, а сам остался в одном свитере. Рукава пальто раскачивались и хлопали на ветру, ледяном и пропахшем солью.

Оску, бледный и напряженный, смотрел прямо, в сторону моря, как будто во всем мире не осталось ничего более важного. Его брови сползлись на переносице. Он не обращал внимания на Серого. Не прогонял его, не звал за собой. Серый шел, ничего не понимая, шел, потому что не мог ничего другого. Ветер пробирал до костей. В кармане Оску разрывалась голосами рация, но Серый этого не слышал, а у Оску были заняты руки.

На пристани горели штормовые огни. У мостков стояло пришвартованное рыболовное судно. На борту и мостках сновали люди. Люди махали руками, поднимались на борт, потом снова сходили на берег. Серый видел людей, и еще он видел вывернутую ногу Рильке, и его пальцы немели.

Их заметили на пристани, кто-то замахал руками, кто-то побежал им навстречу по сырой от росы тропе. Серый не знал этих людей. Он не знал, что лодку заводит служащий береговой охраны. Что к ним бежал смотритель лодочной станции. Он что-то кричал, Серый видел, но не слышал. Расстегнутая спецовка хлопала на ветру, словно крылья. В полумгле силуэт человека расплывался, и даже пробовать прочитать по губам было бессмысленно. Мужчина размахивал штормовым фонарем как маяком, и свет беспорядочно выхватывал то рваные лапы елей, то пятна влаги на камнях.

Он подбежал почти вплотную, заливая светом все вокруг. Он что-то говорил Оску, но против света черты его лица расплывались, и Серый не смог прочитать по губам ни слова.

Вслед за воспитателем Серый спустился к пристани. Угги проскальзывали на сырых камнях, Серый едва удерживал равновесие. Перед ними чернело море, огромное, равнодушное. Вода двигалась, живая, цвета черных чернил у берега и маренговая на горизонте. Серый шел как в тумане, мимо затянутых брезентом лодок, мимо разбросанных по песку ракушек, высунувшихся из воды гладких камней, блестящих, белесых от соли, мимо качающихся у кромки воды водорослей. Сильно пахло керосином, солью и выброшенным на берег фукусом.

На мостках суетились люди. Воспитатель поднялся по сырым ступеням качающимся, гипнотическим шагом. Серый шел вслед за Оску, в полуметре над черной водой, и море под мостками переливалось живой рябью. Под ногами шатались старые доски настила. Вокруг гвоздей на дереве чернели пятна, сквозь щели виднелась черная вода. Голова закружилась, сердце прыгало у самой глотки. Серый перебарывал в себе отчаянное желание вцепиться в руку воспитателя. Спина Оску дрожала на ветру. Рильке на его руках напоминал поломанную куклу. Слишком белое лицо, неестественно выкрученная нога, пугающая бездвижность.

Вокруг бегали люди. Серого подхватили за плечи, отстранили с дороги. Вместе с другими людьми Оску перенес Рильке на борт. Его подхватывали под спину, осторожно придерживали крепкими грубыми руками, а потом унесли на нижнюю палубу. Оску принесли черную спецовку с капюшоном и спасжилет ядовитого оранжевого цвета. Он повернулся к Серому и посмотрел на него первый раз за все это время.

* Все будет хорошо, – сказал он то одной, то другой рукой, одеваясь. – Иди домой. Не волнуйся.

Выглядел он далеко не так уверенно, как говорил. Серый указал дрожащей рукой на лодку, но воспитатель покачал головой.

* Иди домой. Все будет хорошо.

Он что-то сказал человеку на берегу, и тот ушел в сторожку. Воспитатель присел на банку на корме лодки. По настилу пошла вибрация от тяжелых шагов. Лодка качалась перед глазами, вода качалась перед глазами, и сам Серый, казалось, качался как бакен. К горлу дурнотой подкатывал страх.

Кто-то накинул ему на плечи тяжелую мужскую куртку. Серый повернулся и увидел человека с обветренным лицом моряка. Его глаза вдруг показались знакомыми. С запозданием Серый вспомнил этого человека. Смотритель лодочной станции. Человек, которому Серый был обязан жизнью. Воспитатель сказал ему что-то, Серый считывает только слово «дом». Смотритель кивнул, положил руку на плечо Серому и указал большим пальцем за спину, в сторону берега. Человек в лодке открепил носовой фалинь. Серый еще раз указал на борт, но Оску только покачал головой.

Человек в спецовке сел за штурвал, лодка задрожала, потянуло едким запахом сжигаемого керосином, мостки завибрировали под ногами. Медленно набирая обороты, лодка отошла от пристани, светлое пятно на фоне предрассветного неба. Серый стоял на мостках на ветру, обхватив себя руками. Куртка пахла сыростью, пóтом и табаком. На его плече лежала тяжелая ладонь смотрителя.

Над морем горизонт светлел в преддверии рассвета. Мостки задрожали под чьими-то быстрыми шагами. Серый посмотрел в сторону берега. По мосткам бежал Киану. В малиновом пальто Стиляги нараспашку, поверх черного спортивного костюма. Кто-то сказал ему, что Серый ушел к воде. Кто-то видел, что произошло. Кто-то все знал.

Серый вынырнул из-под руки смотрителя. Он пытался бежать, но ватные ноги не слушались. Серый вцепился в Киану как в спасательный круг. От него пахло домом, одеколоном и табаком, этот тяжелый родной запах дарил иллюзию безопасности. Киану обхватил его за плечи и что-то говорил смотрителю, Серый чувствовал вибрацию его голоса. Чувствовал учащенное биение его сердца. Чувствовал его сбившееся взволнованное дыхание. Серого начала бить дрожь.

Киану взял Серого за руку и повел по мосткам на берег. Серый не сопротивлялся. Чем скорее он уйдет от воды, тем лучше.

На ступенях дома Серый остановился и посмотрел в сторону моря. Все его мысли крутились вокруг Рильке. Лодка исчезла. Море опустело. Море никогда не запоминает происходящее. Море избавляется от всего ненужного, выбрасывая это на берег. Или проглатывает, не заметив.

Выросшие прямо на ступенях березки раскачивались, взъерошенные ветром. На перилах каплями лежала вода. Небо на востоке светлело, приобретало холодный, бледный оттенок. За их спинами массивным форпостом стоял Дом, похожий на ракушку. Смотрел мутными витражами, втягивал в себя воздух, проглатывал все словно море. Проглатывал или выбрасывал прочь.

С моря тянуло холодом и беспокойством. Сырой ветер окатывал ледяными порывами. Серый обхватил себя за плечи.

* Пойдем внутрь, – руками сказал Киану.

Серый пошел за ним следом, в знакомую мутную полумглу холла. После утреннего света в холле казалось темно. Очертания лестницы и антресолей едва угадывались. На мгновение его окатило зеленой тишиной, и он снова тонул, задыхался.

На антресоли стоял человек в темной одежде. Серый принял бы его за Киану, но Киану шел в шаге от него. Человек развернулся и пошел прочь, и было видно, как сильно он хромает. Серый подумал бы, что это Рильке, но Рильке сейчас куда-то везли на рыбацкой лодке.

В госпиталь. Серый это знал, но только сейчас это понимание оформилось в жест. Крест на плече. Горизонталь, вертикаль. Дрожащими руками.

Тогда кто это был?

Серый знал. Но это понимание он не хотел оформлять в жесты. Не хотел вспоминать эти два жеста.

«Искать» и «ракушка».

17

***

Через пару дней Тахти перевели в обычную палату. Ходить сам он все равно не мог, и его везде возили на инвалидном кресле. Целыми днями он лежал в кровати. Он бы начал умирать со скуки, но заскучать ему не давали. В палату все время кто-то приходил. Тори. Сати и Серый. Киану. Виктор, Грэхэм, Фине. Ребята с института. Поздно, уже вечером, приехал Йоханнес. Тихонько постучал в дверь, зашел.

– Привет, – сказал он.

Он зашел в палату, оперся на спинку стула. На нем была черная полицейская форма, в которой он выглядел представительным и опасным. Форму и деловые костюмы будто специально придумали те, у кого есть сила, чтобы в них казаться еще сильнее.

Йона улыбнулся такой обаятельной улыбкой, что флер опасности улетучился.

– Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь, – сказал он. – Не помешал? Не разбудил?

– Нет, все нормально, – сказал Тахти.

У Тахти на тумбочке стояла открытка. Воздушные шарики, на которых парят крысята. Целый выводок крыс. Как положено, с розовыми носами и длинными хвостами. Наверху от руки написано: «Выздоравливай!» В каждом шарике кто-то расписался.

Йоханнес достал из пакета коробочку клубники и одноразовую вилку.

– Прости, мне это нельзя, – сказал Тахти через силу – слова застревали в горле, произносить их было тяжело. – У меня аллергия. На клубнику.

Йоханнес посмотрел на него немигающим, неподвижным взглядом. Вздохнул. А потом начал хохотать.

– Я ведь думал, что сначала нужно спросить. Вот блин.

– Прости..

– А чего ты-то извиняешься? Это я виноват, что не узнал заранее, что тебе можно.

Тахти было неловко. Человек ради него старался, а получилось совсем не круто.

– В любом случае, спасибо большое.

Йона присел на стул и убрал клубнику обратно в пакет. Она пахла летом. Тахти нравился запах клубники. Если он не пытался ее есть, то они с клубникой вполне могли существовать в одном помещении.

– Тахти, а ты знаешь итальянский? – спросил Йона.

– А, да, – сказал Тахти. – А откуда ты знаешь?

– Ну, мы когда к тебе после операции зашли, ты заговорил на итальянском. Мы ничего не поняли и оставили вопросы до утра.

– Да ладно? – это была новость так новость. Когда это было вообще?

– Ты не помнишь? – спросил Йона.

– Нет. Когда это было?

– Сразу после операции, когда ты проснулся. Нас впустила медсестра.

Это когда было?

– Вас?

– Я был с напарником. Не помнишь?

Серьезно?

– Вообще не помню, – сказал Тахти.

– Он потом уехал, а меня оставил разбираться со всеми вами. Я утром к тебе еще раз заходил.

– Это помню. Но не очень подробно. Что я вам наговорил?

– Сначала на итальянском, не знаю, что. Я ни слова не понял. А утром все то же, что и потом. Про несчастный случай. И про то, что ты не собираешься подавать заявление. Мы так и не смогли завести дело.

– Все правильно, – сказал Тахти. – Никто ни в чем не виноват.

Йона не стал комментировать его слова. Он обвел взглядом палату, словно искал в ней улики.

– Откуда ты знаешь итальянский? – спросил он, когда снова нашел взглядом Тахти.

– Я родился в Ан-Лодалии, – сказал Тахти.

– Серьезно?

– Ну да. Но мы там жили не очень долго.

– То есть итальянский – вообще твой родной язык?

– Ну, получается, что да. Хотя дома всегда говорили на английском.

– А откуда вообще твои родители?

– Из Ла’а. У отца был бизнес в Верделе, и они туда переехали. Там родился я. А через несколько лет мы уехали в Ла’а.

– Вердель? – Йона вскинул брови. Сейчас он не очень был похож на полицейского. Скорее на простого пацана, чуть постарше Тахти. – Реально? Ты родился в Верделе?

– Ну, да, – Тахти улыбнулся. – Что-то не так?

– Да это же мечта, – сказал Йона. – Я никогда там не был. Ты помнишь, как там?

– Не очень много. Но я помню гондолы. Точнее, помню, что везде была вода, и мы все время плавали на лодках. Всегда было тепло. И дома были как будто из сказки. Такие, знаешь, причудливые.

– Сюрприз так сюрприз, – сказал Йона.

Он пробыл в палате с полчаса, не больше, и ушел. Клубнику слопала Тори. Она прибежала буквально след в след за Йоной, кинула на пол сумку и забралась к Тахти на кровать. От нее пахло улицей, парфюмом и карамельками. Тахти вдыхал ее запах, чувствовал тепло ее тела и был в этот момент самым счастливым человеком на земле.

///

Серый видел силуэт в тенях. Он стоял на первом этаже и видел силуэт в тенях. Там, на антресолях. Он видел, что это Сати.

Он вернулся в спальню. Сати сидел на подоконнике и курил. Он услышал шаги Серого и обернулся. Серый остановился в дверях.

Ни слова, ни жеста.

Так прошла чудовищно длинная минута. Серый развернулся и ушел. Без слов, без драки. Просто ушел.

Он не слышал, как Сати впечатывает в стену радио, и оно разлетается на осколки.

В ту ночь Серый ночевал в уголке в их спальне на четвертом этаже. На лестнице было слишком холодно, а в спальню на чердаке он не мог заставить себя подняться. Он знал, что на четвертый никто не придет. Их официальная спальня была сродни заброшенному музею. Пыль на забытых вещах, неестественный порядок помещения, которым давно никто не пользуется. Он свернулся калачиком на пружинной металлической кровати и вырубился будто с кнопки.

Он шел через толпу людей. На лице каждого человека была маска, и только на нем самом маски не было. Его постепенно начали окружать, кольцо сжималось. Ему что-то кричали, но он не понимал слов. Людей становилось все больше, они собирались вокруг, их голоса наслаивались друг на друга. Они кричали ему, а он не понимал слов.

Сначала ему казалось, что он не понимал их языка, но потом с ужасом догадался, что просто не слышит. Не слышит ни слова. В него стали кидать камнями, какими-то вещами, пока кто-то не попал под колени. Он упал на землю, протянул руку, но ему не дали подняться. Он вставал, и его сбивали снова.

Он рывком сел в импровизированной постели. Сон оставил вязкое ощущение, футболка прилипла к телу, его трясло. Тишина ночи уплотнилась, стала черной, бездонной и безразличной. Он был один в спальне. Один в целом мире. Впервые за все время жизни в доме-ракушке Серый почувствовал себя по-настоящему одиноким.

***

Чуть до этого на работе Йона крутил в руках планшет, с которым ездил в госпиталь. Фредрик Тахти Джонсон, Юдзуру Ямано, Рильке Шнии, Сати Сьёгрен. Люди, которых они допрашивали. Люди, которые считали ножевое ранение несчастным случаем. Он снова и снова задавал Тахти одни и те же вопросы, и Тахти снова и снова повторял одни и те же слова: «никто не виноват».

Старший напарник занимался теперь другим делом. Он принес кофе из холла, опустился в рабочее кресло. Йона взял со стола его очки, протер салфеткой из микрофибры и вернул обратно в футляр.

– Они не хотят подавать заявление, – сказал он. – Что мне делать?

– Ничего ты не сделаешь без заявления, – сказал Оскар. – Если потерпевший не хочет заявлять на нарушителя, то мы бессильны.

Йона помолчал.

– Как-то хочется ему помочь.

– Ну вот а он этого не хочет, – напарник пожал плечами. – Или ты думаешь, что хочет?

– Я спрашивал, не запугивали ли его, не угрожали ли, мол, если заявишь, то то-то, но он говорит, что нет. Что он так сам решил.

– А что этот его глухой приятель? Который свидетель.

– Они нормально общаются, – Йона пожал плечами. – По крайней мере, со стороны не похоже, чтобы они ругались. До поножовщины? Нет, это вряд ли.

– Ну и расслабься, – Оскар закурил, и дым пополз по бумагам на столе. – Бывает такое.

– Бывает, что человека пырнули ножом, и он считает это несчастным случаем?

Напарник рассмеялся.

– Я тоже таким был, вот как ты. Когда только пришел в отдел.

– Каким? – Йона всплеснул руками. – Желающим помочь?

– Наивным. – он посмотрел на Йоханнеса, улыбнулся, поднял раскрытую ладонь. – Но это нормально, не злись. Через эту фазу каждый проходит.

Йона смотрел на него возмущенно, потом прикрыл глаза и с шумом втянул воздух.

– Что мне делать тогда?

– Оставь их в покое, да и все. Будет нужно, сами позвонят. Продолжай делать свою работу.

– То есть дело закрыто?

– То есть нет никакого дела.

///

Рев мотора катера проткнул тишину насквозь. Серый этого не слышал. Он просто в этот момент подошел к окну. Там, у мостков, швартовалось небольшое рыбацкое судно. Вокруг маячили черные силуэты людей. И его сердце ушло в пятки.

Серый выбежал на антресоль в тот момент, когда открылась парадная дверь. Первым вошел человек в синей корабельной куртке, Серый узнал его, он вел катер той ночью. Он придержал дверь, пропуская остальных внутрь. Оску нес Рильке на руках, завернутого в пледы. Следом шли еще люди. Один из них нес в руках какую-то конструкцию, состоящую из черного брезента и металла. Людей было много, все суетились, Серого кто-то толкал, потому что он стоял на самом проходе. Стоял и не мог заставить себя отпустить перила и спуститься в холл.

Кровь отлила от лица, когда Серый понял, что непонятной конструкцией оказалась сложенная инвалидная коляска. Сердце забилось у самого горла. Медленно, на негнущихся ногах, Серый пошел по ступеням, цепляясь за перила, неотрывно наблюдая, как Оску с кем-то в синем устраивали в коляске Рильке.

Вокруг собралась маленькая толпа. Серый протиснулся внутрь. Рильке сидел в инвалидной коляске, укутанный в пледы, белый как простыня, с кругами под глазами. Он перевел на Серого взгляд, и Серый неуверенно помахал ему рукой в знак приветствия. Рильке чуть заметно кивнул.

Серый хотел хоть что-то сказать, спросить, как Рильке себя чувствует, что вообще произошло, и что будет дальше. Он хотел сказать, что волновался, что рад его снова видеть, но руки висели вдоль тела и Серый молчал. Он смотрел на Рильке, на пледы, которыми он был укутан, на спицы колес, и внутри поднималась паника.

Воспитатель разговаривал с кем-то в спецовке, стоя к ним спиной. Серый заставил ноги слушаться, подошел ближе к Рильке и сел перед ним на корточки. Дрожащими руками Серый вывел два слова:

*Как ты?

*Нормально, – сказал Рильке руками.

Левое запястье перебинтовано, пальцы в ссадинах. Сидя рядом, Серый заметил кровоподтек у скулы. Рильке попытался улыбнуться, но получилось не очень, улыбка вышла бледная и вымученная. Серый провел кончиками пальцев по спицам колеса, по пледам, влажным от морских брызг. Он встал на колени и обхватил Рильке за плечи.

Вокруг Рильке крутились, его хлопали по плечу, ему что-то говорили, он что-то отвечал, Серый чувствовал вибрацию его голоса. Ему жали руки, трепали волосы. Серый так и стоял на коленях.

Вдруг Рильке вздрогнул, будто от неожиданности или от боли. Люди вокруг замерли, и Серый поднял голову. К ним шел Оску, что-то объясняя на ходу. Ребята переглядывались, расступались.

*Отойди, пожалуйста, – попросил Серого воспитатель, и Серый отполз, не понимая, что не так.

Рильке что-то говорил воспитателю. Оску зашел ему за спину и стал толкать коляску в сторону дальнего коридора. С запозданием Серый понял, куда он ведет. Серый подскочил и встал у них на пути, перекрывая дорогу. Оску остановился.

*Куда вы его везете? – спросил Серый и на всякий случай повторил: – Куда?

Воспитатель нарисовал пальцами крест на своем плече. Госпиталь… Лазарет? Серый уточнил:

*К врачу?

Оску выглядел уставшим. Рильке попытался посмотреть на него через плечо. Воспитатель сложил ладони под щекой.

*Спать.

Серый зеркалом повторил его жест.

*Спать?

Рильке покачал ладонью, чтобы Серый на него посмотрел, и сказал:

* Я хорошо себя чувствую. Все в порядке.

Серый смотрел на Рильке, потом на воспитателя. К Серому медленно шел Черный Пьеро.

*Зачем? – спросил Серый.

Оску устало повторил:

*Спать.

Воспитатель вздохнул и зажмурился, собираясь с мыслями. Серый ждал, что он что-то объяснит.

*Все в порядке, – повторил он, ничего не объясняя.

Оску толкнул коляску, но Серый не двинулся с места.

*Отойди, пожалуйста, – попросил Оску. Серый не ушел.

*Не делайте этого.

К Серому подошел Черный Пьеро.

– Это необходимо? – спросил он, дублируя для Серого свои слова на язык жестов.

Воспитатель вздохнул.

– Как вы предлагаете Рильке спускаться и подниматься каждый день с Четвертого этажа?

Оску слова на жесты не дублировал, и Серый пытался читать по губам.

– Мы его понесем, – вкрадчивым полушепотом сказал Ув из-за спины Оску, заставив того вздрогнуть от неожиданности. – Будем по очереди его носить.

Оску вздохнул и покачал головой.

– Нельзя с больными так обращаться.

///

Рильке принес на плечах запахи медикаментов и города, запахи чужих мест и чужих домов. Одну его ногу плотно стягивал эластичный бинт, другую держала жесткая фиксирующая повязка. Сейчас он не мог наступать ни на одну ногу.

Он шуршал шинами, передвигаясь на инвалидной коляске. В спальне переставили мебель и расчистили проходы, чтобы он мог везде подобраться. До раковины он не доставал, и все его принадлежности выстроились в ряд около ванны. На нижние этажи ему было не спуститься. Все время он проводил в спальне или в коридоре, то один, то в компании Ува и ребят из группы.

На подоконнике в спальне теснились баночки с лекарствами. На этикетках тянулись длинные названия с указанием дозировки. В стеклянной бутылке из-под минералки стояла фильтрованная питьевая вода. Этикетка давно отклеилась, и на стекле остались мутные разводы от адгезива. Второй том Двадцати тысяч лье под водой был заложен куском засвеченного рольфильма. В банке из-под меда собирали пыль две ципреи и коробок спичек.

Серый наблюдал со стороны, на расстоянии. Между ними повисло столько недосказанного, невысказанного и нерешенного, что встречи казались невыносимыми.

Они избегали встреч в коридорах. Серый стал сбегать в школу, чтобы хотя бы полдня не думать ни о чем. Сати перестал ночевать в спальне и теперь каждую ночь смывался в город. Рильке катался по четвертому этажу, молчаливый и мрачный. Серый перебрался спать обратно на пятый этаж, но он чаще бродил по пустому ночному дому, чем спал.

Поговорить было нужно еще тогда.

Но ни один из них этого не сделал.

***

На этот раз Йона принес не клубнику, а виноград. И яблоки. На что у Тахти не было аллергии. Впервые Тахти видел Йону не в полицейской форме, а в обычной одежде. На нем была фланелевая рубашка в клетку. Рукава он закатал, и оказалось, что все предплечья покрывали вязи татуировок. Вместо привычных уже форменных брюк на нем были джинсы с протертыми коленями. Непривычно после его полицейской формы. Зато больше вязалось с его стрижкой и туннелями в ушах.

Йоханнес. Странное существо в клетчатой рубашке и драных джинсах, в татуировках на предплечьях, с туннелями в ушах и стрижкой андеркат с ассиметричной челкой.

Если бы я встретил его где-нибудь на квартирнике или просто на улице, я подумал бы, что он художник или музыкант. А оказалось, что он полицейский. Полицейский! Ни за что бы не поверил.

Тахти приподнял изголовье кровати и устроился полусидя. Вот уже пару дней он мог вот так сидеть, не очень долго, но хоть что-то. Йона передал ему пластиковую коробочку с нарезанными на дольки яблоками.

– Где ты учишься? – спросил Йона.

– На журфаке. В этом году уже заканчиваю.

– И еще работаешь?

– Подрабатываю на полставки в офисе, – Тахти подцепил вилкой дольку яблока.

– Журналистом? – уточнил Йона.

– Нет, нет. Пишу все, что попросят. Вернее, как. Делаю все, что попросят.

– Но это не совсем, наверное, твой профиль? – спросил Йона.

С ним было так легко, будто они знали друг друга всю жизнь. Тахти все чаще забывал, при каких обстоятельствах они познакомились. Он просто ждал в гости друга.

– Ну, писать я, в принципе, могу что угодно, – сказал Тахти. – Но профиль не мой, да. Копирайтер – это все же не журналист. Но знаешь, мне как-то даже сказали, что работа журналиста не для меня.

– Почему? – Йона наклонился вперед, облокотился на локти.

– Типа потому что я мало говорю и много слушаю. А нужно уметь говорить.

Йона задумался, потом качнул головой. Челка свалилась на глаза, и он откинул ее движением головы.

– А мне кажется, наоборот. В такой работе нужно уметь слушать, а не говорить. Ты умеешь слушать.

Яблоки были тугие, сахарные, сочные. Где Йона достал их, такие вкусные, Тахти мог только гадать. Тахти успел съесть всего одну дольку, когда дверь в палату открылась, и вошли Сати и Серый. Бинт на голове Серого сменился пластырем у виска. Он ходил медленно, и его слегка заносило. Сати выглядел хмурым и подавленным. Для Тахти он улыбнулся, но даже сквозь остатки блюра Тахти заметил темные круги у него под глазами. Йона встал.

– Я тогда поеду, – сказал он.

– Останься, не уезжай, – сказал Тахти.

– Не хочу вам мешать.

– Нисколько. Останься.

И Йона остался, только перебрался со стула к окну. Серый смотрел на него настороженно. В прошлый раз они допрашивали Серого. И Сати потом тоже. И Рильке. И Тахти. И теперь Йона стоял в палате и улыбался им.

– Я уже не по службе здесь, – сказал Йоханнес. – Никакого дела не заводили. Не волнуйтесь. но

Серый смотрел на него очень внимательно. Хмурился.

– Не смотри на меня так, – Йона повернул в его сторону открытые ладони.

– Тяжело читать по губам, – сказал Сати.

– А.. Прости. Я не подумал.

Сати коснулся плеча Серого и стал переводить для него слова Йоны. Только после этого Серый кивнул, и выражение его лица смягчилось. Он вывел привычное «ОК». Йона попытался повторить жест, получилось криво, но в целом понятно. Серый кивнул.

И в это время приехал еще и Чеслав, отчего в палате стало совсем тесно и уютно.

– Ого, сколько народу! – сказал он. – Всем здравствуйте. Ну, ты как тут?

– Привет, – Тахти пожал ему руку. – Уже лучше, спасибо.

– Не скучаешь? Не голодаешь? Хочешь, пиццу тебе закажем? – предложил Чеслав.

– Я думаю, медсестре это не понравится, – рассмеялся Тахти. – Хотя я сто лет не ел пиццу. Да все нормально, на самом деле.

– Смотри. А то вы как тогда дома чай попили, ты же домашней еды не ел?

Сати обернулся к Чеславу, его спина напряглась.

– То есть это дома произошло? – Сати тяжело дышал, его голос сорвался грубым хрипом.

Серый вжался в стул.

– Ну да, – Чеслав посмотрел на Сати, потом на Тахти. – Пиздец какой-то.

Сати ткнул Серого в плечо, и Серый вздрогнул.

* Почему ты не сказал?

* Не сказал что? – не понял Серый. Он не разобрал, о чем говорил Чеслав. После второго сотрясения читать по губам стало сложно. И в голове все путалось.

* Что все это произошло дома! – довольно грубо бросил Сати.

* Все нормально, – сказал Серый своим коленям.

* Нихера не нормально! Смотри! – он указал на Тахти. – Это нормально? Реанимация – это нормально? Сотрясение мозга – это нормально? Тебя, блин, били, и это нормально? Тахти чуть не убили вообще, и это тоже нормально?

Серый взглянул на Тахти, потом снова на Сати. Потом стал смотреть в пол. Чеслав не понимал ни слова, но все равно нервничал, переминался с ноги на ногу. Йона отлип от стены и внимательно следил за ними внимательным взглядом.

* Сколько это тянется уже? Когда это началось?

Серый молчал.

– Тахти? Ты был в курсе?

Тахти молчал.

– Вы ебанулись совсем? – дальше Сати уже кричал. Тахти отвел взгляд. – Чеслав?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь? Ты не знаешь, что у тебя такая херня на хате творится?

– Я знаю, что они бухают, – сказал Чеслав. – Но они никогда такой херни не делали.

– То есть ты не знал про все эти драки? Не знал, что они напиваются и избивают Серого?

– Один раз была драка, – сказал Чеслав. – Серый приезжал. Я после этого разговаривал с ними. Они рыдали мне в трубку.

– Когда это было? – спросил Сати.

– Может, месяц назад.

Сати повернулся к Серому.

* Что за драка была месяц назад?

Серый молчал. Его руки дрожали. Сати поднял его со стула за плечи.

* Говори!

* Никто не пострадал, – сказал Серый, и его руки тряслись так сильно, что жесты приходилось скорее угадывать.

Сати держал его за плечи, и когда Серый попытался его отцепить, ничего не вышло.

* Пусти меня, – сказал Серый одной рукой.

Серый уперся в его грудь, и Сати перехватил его руки. Серый закричит от боли. От звука его голоса, самого факта, что слышно его голос, Тахти прошибло дрожью. Чеслав подхватил Сати под живот и плечи, оттащил от Серого. Йона отступил от стены и стоял совсем рядом, готовый в любой момент вмешаться.

Серого трясло. Он выпрямился, но его занесло, и он опустился на одно колено. Грудь Сати ходила рывками. Он стряхнул руки Чеслава с плеч, сделал шаг к Серому, и Чеслав снова его перехватил. не падает.

Серый встал на ноги, подтянувшись за подлокотник кровати, встряхнул кровать вместе с Тахти.

– Серый… – позвал Тахти бессмысленно.

* Месяц, – сказал Серый. – Чуть больше.

Тахти начало трясти. Месяц. Чуть больше. Это длилось года два минимум. Страшно подумать, что будет, если Сати узнает.