Порочестер или Контрвиртуал

Как Лена затесалась в эту компанию, для меня до сих пор загадка, ибо, как я уже говорил, она обладает качеством, которого настоящий психоделист просто обязан быть напрочь лишён – самоиронией. Впрочем, думаю, она просто-напросто плыла по течению. Едва появившись на сайте – ещё безо всяких стихов, но под оригинальным ником и красивой кислотной аватарой – она тут же оказалась охвачена любовным вниманием самых ярких психоделических лидеров.

Понимая, что происходит явное недоразумение, она, тем не менее, не стала никого разубеждать, – а предпочитала пожинать плоды, умело поддерживая иллюзию, для чего у неё, слава богу, хватало чувства юмора. В первую очередь, как мы уже видели, она без жалости отказалась от прописных букв и знаков препинания, что сразу сделало её в глазах психоделистов своей в доску.

Она даже подумывала творчески развиваться и дальше, – но её тормозило сомнение буриданова осла перед двумя равно соблазнительными, но разнополюсными возможностями: верлибром (коим у психоделистов считался любой нерифмованный столбик) и как раз вошедшим в страшную моду «быковским стихом». Это была досаднейшая проблема – оба стиля ей ужасно нравились. Только-только она придумала, как их поженить, в результате чего получилась бы вещь, сулившая в кругу «экспериментаторов» бешеный успех – чистый, ничем не замутнённый поток сознания, оформленный в красивый кружочек, – как всё резко и внезапно переменилось.

На горизонте появился Порочестер.

Знакомство их – это вообще что-то. Мне повезло наблюдать всё это в мельчайших подробностях. Старый жук случайно (а, может, и по чьей-то наводке) наткнулся на умопомрачительную, всю в инновациях и экспериментах, страницу новенькой – и затрепетал от особого чувства, адской смеси ярости, возбуждения и азарта, которая часто охватывала его тонкую натуру при столкновении с особо кощунственными оскорблениями святого Искусства. Вам-то смешно, а мне пришлось выслушать такооое!.. Недели две, если не больше, он изводил меня ежедневными отчётами о своих героических изысканиях в крохотной, но «отвратительно смрадной» кучке «кое-как сляпанных рифмовок недолюбленной дамы».

Это чувство ещё усилилось, когда он перевёл два-три аcidophileen’овых стишка в обычный регистр, снабдив их в нужных местах запятыми: – Нет, ну такой графоманки я в жизни не видел!!! Главное, они её ещё и хвалят! В анонсы ставят! (Это было правдой: благодаря активности психоделического «ядрышка» поэтическая репутация Елены росла как на дрожжах). – Я её изничтожу, дружище, вот увидите – изничтожу!

Что ж, я мог только посочувствовать тогда ещё неизвестной мне, но, по-видимому, симпатичной поэтессе: с методами Порочестера я уже был неплохо знаком. К счастью, умная девочка не выложила на сайте своих изображений, что уберегло её от участи стать героиней порнографической фотожабы или просто какого-нибудь идиотски-унизительного коллажа, на которые мой друг был мастак. Но ничто не могло помешать ему начать словесную атаку, которую он решил вести потихоньку, издалека, с малого – чтобы поиграть с жертвой, посмаковать её реакцию, и лишь потом огреть по хрупкой черепушке обухом грубости и цинизма.

Изобретал подход он долго, со смаком: все уже испытанные приёмы казались ему недостаточно изящными. – Как вы думаете, дружище, – беспокойно спрашивал он, – боится она матерных словечек? Оскорбят ли они её? Эти психоделистки – такие прожженные твари, от них всего можно ожидать… А если я просто скажу, что она тупая бездарная курица, интересно, это её унизит?..

Я отшучивался, отмахивался, но Порочестера уже ничем нельзя было остановить: когда он что-то задумал – это сущий бронепоезд. – Может быть, просто попросить её: «Не пишите больше никогда»? Понаставить единиц в «оценках»? Спросить, почему она из всех видов хобби выбрала именно поэзию?..

– Лучше займитесь выращиванием герани! – наконец, нашёл он простенькую, но изящную формулировку… и со сладострастным нетерпением стал ждать ответа.

К его удивлению, вместо того, чтобы, как положено, зафырчать, забиться в истерике и начать плеваться нечистотами, загадочная аcidophileen на его дружеский совет даже не обиделась. Очень миролюбиво она ответила, что, мол, у неё на попечении – целый садовый участок, хоть и заросший бурьяном, так что, если Порочестер интересуется геранью и прочими растениями, пусть приезжает в гости и помогает полоть и сажать. Приглашение мой друг, конечно, всерьёз не принял (это будет позже), но заметно сдулся – тут было что-то не так. Впервые в жизни он видел графоманку, которой было настолько наплевать на оценку собственного творчества. Он не хотел в этом признаваться даже сам себе, но был заинтригован.

– Что же ты в таком случае тут забыла? – теперь уже напрямик спросил он, на что получил такой же прямой и честный ответ:

– По вечерам у нас на болотах очень пустынно. Одиноко. Жутко. Охота хоть с кем-то словечком перемолвиться…

И опять та же история – Порочестер был растроган втайне от самого себя. Одиночество – это он хорошо понимал. То ли по инерции, то ли из гордости он ещё некоторое время сопротивлялся и продолжал вредничать, оставляя под стихами новой знакомой то оценку «очень плохо», то глумливую пародию, то до отвращения едкий комментарий на корчащемся «олбанском». Но странная поэтесса всякий раз реагировала до того просто и дружелюбно, что очень скоро бедный карлик окончательно растерял всю свою наносную грубость – и с изумлением обнаружил себя лицом к лицу с живым человеком, да-да, не с сетевой графоманкой, а с ЧЕЛОВЕКОМ – таким же, как и он сам.

Он и сам не заметил, как перестал язвить её своим жалом, а начал спокойно и деловито указывать на явные недостатки – глагольные рифмы, сбои ударений, штампы и прочие выбоины на пути начинающего поэта. Ученица оказалась то ли очень наивна, то ли очень хитра. Всякий раз она так трогательно его благодарила, с таким очаровательным энтузиазмом принималась править свои неловкие вирши, что постепенно наш критик совсем растаял. С каждым днём его замечания становились всё деликатнее, всё нежнее и бережнее, и вот он уже не критиковал, но выращивал её, как мать растит своё дитя, и когда в один прекрасный день уже другой, пришлый критик из Гениев осмелился усомниться в литературных способностях аcidophileen, ревнивый Порочестер устроил наглецу такой разнос, что тот не появлялся на сайте несколько дней – зализывал раны – а, когда всё-таки вернулся, то незаметно перешёл на прозу, которую, очевидно, счёл куда более простым и безопасным занятием.

Тут-то все, кто наблюдал за развитием событий, и убедились в том, что между этими двумя происходит нечто тонкое, ажурное, неуловимое.

Перемены в аcidophileen тоже были заметны. Главная выразилась в том, что она решительно порвала с экспериментами – и широкими шагами направилась в сторону традиционного стихосложения, для начала снабдив свои тексты запятыми и точками и перенеся всю эту красоту в рубрику «Любовная лирика». Вскоре из её стихов почти исчезли глагольные рифмы, зато появились мысли и оригинальные метафоры. Она даже начала потихоньку замахиваться на таких зверей, как аллитерация и ассонансная рифма, и, в общем, думаю, что Порочестер потихоньку сделал бы из неё поэта – Лена девочка способная, – если бы наш с ним общий протест против виртуальной зависимости, о котором я рассказывал чуть выше, не натолкнул его на совсем другие идеи и замыслы.

Как мы помним, Лене в них отводилось далеко не последнее место.

А та, бедняжка, и не догадывалась ни о чём. Она вовсю наслаждалась виртуальной жизнью. Стряпала стишок за стишком, общалась с новыми друзьями, крутила с Порочестером шашни на форуме – и только иногда с тревогой замечала, что (прежде такой уверенный и бравурный) тон её друга в последнее время будто бы… изменился, что ли?.. Он всё чаще казался вялым, уклончивым и каким-то даже… испуганным, – будто кавалеру вовсе и не до прекрасной дамы было, но вежливость и взятая на себя роль обязывали держать марку. Чуткая аcidophileen, не привыкшая незваной лезть в чужую душу, подумала тогда, что, видимо, в заэкранной жизни Порочестера происходит нечто такое, что вовсе её не касается. А раз так, то и спрашивать нечего.

А это было как раз в те дни, когда мы с Порочестером завели знакомство в реале – и его тайные помыслы насчёт Елены стали, наконец, явными.

Что до меня, то я в поте лица трудился над будущим костюмом из джинсы. Чертил выкройку, переводил на ткань, раскраивал, дрожа, как бы не сделать неловкое движение – для другого ведь всегда стараешься больше, чем для себя. Перепроверял всё по десять раз, поэтому работа шла медленно. Когда самая нудная часть была закончена, и я, вооружившись иглой и напёрстком, уселся соединять между собой разрозненные части розового денима, мне пришло в голову, что пора бы что-то предпринять и для их незадачливого хозяина. А то больно уж он в последнее время достал своими розовыми соплями и заунывными причитаниями: «Ацидофилин, ацидофилин…»

«Вот только, пожалуйста, без самодеятельности, – с досадой думал я, шерудя туда-сюда толстой иглой, в чьё ухо была заправлена контрастная чёрная нить. – Тебе, голубчик, воли давать нельзя. Слишком уж ты восторжен и впечатлителен, а в любви это не лучшие советчики.»

Слегка прозондировав почву и кое-что выяснив, я пришёл ещё в большее волнение (настолько, насколько чужие проблемы вообще могли меня взволновать). Оказывается, эти страстные влюблённые даже в личку ни разу друг другу не написали! Не созвонились ни разу! Стеснялись. Я уж молчу о такой интимной вещи, как скайп… Впрочем, этой радости они были лишены ещё и по другой, банально технической причине: ноутбук милой дамы был слишком дряхл для таких испытаний. И хорошо, если и вправду так. Хуже, если это была банальная отговорка!

«Да и нужен ли романтичной даме сей форсаж?.. Она прекрасно чувствует себя и в формате форума.» Честно говоря, я с трудом себе представлял, каким образом мой друг собирается перескочить эту пропасть.

Единственное, что меня тут обнадёживало – это как раз то, что, казалось, должно было огорчать. А именно: несмотря на все просьбы и заклинания, поэтесса упорно отказывалась прислать Порочестеру свои фото десяти-пятнадцатилетней давности. Что косвенно указывало на то, что Елена не относится к тому страшному и холодному типу людей, которые принципиально не смешивают вирт с реальной жизнью; что она не хочет вводить друга в заблуждение; что – пусть и неосознанно – рассчитывает на возможную встречу. (Конечно, это могло говорить всего лишь о том, что наша героиня была чудовищно страшна уже в юности, – но я как безнадёжный оптимист эту версию отмёл).

В общем, я всё яснее понимал, что без посредника этим двоим не справиться. И посредником этим придётся стать известно кому.

Роль сводника была для меня новой. Но я и этому был рад – не так уж много в моей жизни нового. И то всё благодаря Порочестеру, который, что ни день, открывал меня для меня с самой неожиданной стороны.

Сказав себе так, я успокоился – настолько, что на какое-то время позволил себе забыть об их душераздирающей любовной истории.

Меня занимало кое-что другое – куда более увлекательное. И реальное. Приближался тот удивительный, неописуемый момент, когда из разрозненных, кривоватых, странноватых на вид кусков ткани вдруг неизвестно как получается ВЕЩЬ! Даже меня, старого заплесневелого сухаря, это чудо каждый раз изумляет и приводит в трепет – и, что интересно, с опытом он не уменьшается, а становится только сильнее. (Может быть, потому, что и сшитые мною вещи с каждым разом всё качественнее?)

Предвкушая миг трансформации, я с упоением работал иголкой. Процесс настолько захватил меня, что вот уже два дня я забывал даже позавтракать – и перехватывал что-то лишь к ночи, когда уже не мог работать – так болели глаза, пальцы и спина. Даже во сне у меня перед глазами мелькали стежки – чёрным по розовому. (Порочестер как-то объяснил мне, что это цвета молодёжной субкультуры «эмо», но вникать во все эти страсти я не стал).

Готово!..

Но это пока был только пиджак – вернее, заготовка для пиджака. А я хотел доделать до завтра и брюки, чтобы уж всё сразу прикинуть прямо на Порочестере. И снова вспомнил, что надо поесть, только когда спину и шею ломило уже невыносимо. В результате на третий день работы у меня вовсю разболелись не только мышцы и глаза, но и желудок.

Это, конечно, плохо, что я себя так измотал. Здоровья в моём возрасте это не прибавит. Зато именно благодаря такому чудовищному насилию над своим организмом я и вспомнил, наконец, кое-что важное – да не просто важное, а такое, что самой короткой дорожкой вело нас прямёхонько в покои загадочной красавицы.

Когда меня озарило, я как раз доделывал последние стежки, смётывая Порочестеровы брюки, и торопился закончить поскорее, чтобы с чистой совестью бухнуться в кровать. Но теперь у меня и усталость прошла – может быть, оттого, что я от неожиданности уколол большой палец иглой. Ах я дурак! Как же я сразу-то не догадался?

Решение было столь очевидным, что я, выдавливая из пострадавшего пальца капельку крови, кряхтел и радостно чертыхался на своё тугодумие. Теперь я знал, что делать и, главное, как. Трепещи, виртуальность!.. Прекрасной Елене уже не сорваться с крючка!

Если что-то меня теперь и беспокоило, то только одно: успею ли я, храбрый портняжка, дошить изделие к сроку?.. А то, чего доброго, наш виртуальный герой заартачится – и наотрез откажется ехать к своей даме в каком-нибудь менее изысканном прикиде…

Я ласково погладил лежащую у меня на коленях кучу джинсового тряпья: главное – суть, но и детали тоже имеют значение. Удивительно, но мне, закоснелому эгоисту, в этот миг хотелось только одного: чтобы всё сложилось именно так, как видится моему другу в его самых сладостных мечтах.

4

– Дружище, вы любите массаж? – в лоб спросил я Порочестера, день спустя подъехав к нему на квартиру для предварительной примерки. За это время я успел не только полностью сметать костюм, но и выкроить мелкие детали. Как всё-таки трудно работать, когда твой клиент настолько разительно отличается от тебя… конституцией? Консистенцией?.. Комплекцией!

В ответ с Порочестером стало происходить что-то невообразимое. Он весь одеревенел (в этот миг я как раз оправлял на нём будущий жакет – вроде сидел сносно), затем побагровел кончиками огромных ушей, торчащими из-под седеющих патл, заблестел лицом – и через минуту-другую напряжённых раздумий изрёк что-то вроде:

– Э… эээээ… Что?..

– Массаж, – терпеливо повторил я, параллельно смекая, что правый рукав неплохо бы сделать чуть покороче – в теле Порочестера наблюдалась лёгкая ассиметрия. – Массаж, дружище. Ну, спины, ног… лица… Любите?..

При слове «лица» бедняга Порочестер немного отмяк, вздохнул посвободнее – и почти твёрдым голосом, в котором, однако, ещё чувствовалась лёгкая дрожь, заметил:

– Вот уж не знаю. Массаж лица мне ещё никогда не делали…

Тут он явно поскромничал. Я мог бы побиться об заклад, что и другие части его тела доселе не знали сих сладостных испытаний. Что ж, смиренно подумал я, будем надеяться, что любознательность в моём друге всё-таки победит стыдливость. Но это потом, а пока не будем пугать беднягу всего сразу – лучше готовить его мелкими порциями.

После лёгкого чаепития мы продолжили примерку. Но теперь она шла через пень-колоду. Клиент так напрягся, что еле-еле влезал негнущимися членами в костюм – и своей громоздкой оцепенелостью мешал мне посадить изделие по фигуре. Видимо, он решил, что я предлагаю ему свои услуги и вот-вот примусь его массажировать во всех возможных местах. Пришлось изобразить эдакую ни к чему не обязывающую болтовню беззаботного портняжки:

– Вы знаете, дружище, а я вот без массажа долго не могу. Скрипеть начинаю. Остеохондроз. Что поделаешь, в нашем возрасте без этого уже никак. Жаль только, хорошего специалиста найти не так-то просто. Но мне повезло – порекомендовали. Вот как раз в ближайшее время собираюсь записаться на процедуру. Ехать, правда, далековато, за городом, но оно того стоит. Кстати, хотел спросить…. ээээ, вот сюда ножку, ага… хотел спросить: не согласитесь ли вы составить мне компанию? А то одному в такую глухомань как-то боязно добираться…

По мере моего непритязательного монолога Порочестер всё больше приходил в себя – как видно, лечебный массаж казался ему не в полной мере МАССАЖЕМ, – а уж после слова «боязно» и вовсе оживился:

– Конечно, дружище! С вами – хоть на край света! Да и то пора хоть ненадолго натянуть нос закоптелой Москве. За город, да по золотой осени – одно удовольствие…

– Так значит, договорились, – пробурчал я, зажимая промеж губ булавки – не столько потому, что некуда было больше их сунуть, сколько для того, чтобы не продолжать разговор. На сегодня достигнутого было вполне достаточно, и должно было пройти время, чтобы закрепить успех. А тот был немалый – провожая меня до двери, Порочестер спохватился:

– Вы только, пожалуйста, предупредите меня хотя бы за денёк-другой, когда соберётесь. Я специально отложу все планы…

Ну ещё бы. Я и сам терпеть не могу импровизаций и считаю, что лучший экспромт – тот, что хорошо подготовлен. Недаром же я начал подбираться к цели так издалека. Ко дню нашей романтической прогулки Порочестер уже должен держаться бодрячком-с – и не падать, как чувствительная барышня, в обморок от одного только слова, обозначающего нечто, потенциально связанное с физическим удовольствием.

О том, что упомянутый «хороший специалист» – ни кто иной, как одна его близкая знакомая, я решил сказать ему чуть позже – ну, хотя бы после того, как розовый костюм с оборками будет закончен. Всему своё время.

Ноющая спина сослужила мне добрую службу. Упёрся руками в поясницу – и тут же вспомнил одну интересную тему на форуме «Златоперья». Месяца три назад. Даже вспомнил, как она называлась: «Кто есть кто?» Открыл её один противный мужик, форумный скандалист из тех, кто вечно меряется гениталиями – то есть за неумением сочинить что-нибудь сносное выпячивает свои невпупенные заслуги в реальной жизни. Сейчас, например, речь шла о том, кто больше пользы приносит России на своём рабочем месте. Ну, Лена, даром что барышня, и утёрла ему нос. Написала, что её профессия – самая что ни на есть нужная: она спасает людей, бывает, с такими болячками, от которых все врачи отказались. А о качестве её работы можно судить хотя бы по тому, что постоянную клиентуру она не растеряла, даже переехав из Москвы в глухие болота под Ногинском. Люди всё равно ездят, хоть добираться туда не так-то просто. И не все, между прочим, на машинах – некоторые пешкодралом чапают. Тем и кормится.

Я хорошо запомнил эту тему, потому что испытал тогда неприятное чувство. Мне-то похвастаться было нечем. Я по роду работы – словоблуд, причём не просто словоблуд, а продавший свою совесть. Недавно вот тиснул в нашем журнале статью, каковая вся – целиком! – была посвящена… мазку. Мазку Кормильца. Одному мазку, представляете?.. Чего только я там не понаписал… Дескать, приступая, Кормилец лишь сперва аккуратно орудует кисточкой, возюкая ею по холсту, но потом всё больше увлекается, входит в раж, дрожит, багровеет, испускает яростные крики… и, наконец, в неистовом творческом экстазе отбрасывает надоедливую посредницу прочь! За ненадобностью!! И жадными трепещущими пальцами погружается в живое тело краски!!! Ласкает ими холст, как нежный любовник!.. Такие вот страсти. Хотя даже очень далёким от живописи людям прекрасно известно, что никуда наш Кормилец не погружается – хотя бы потому, что на него давно работает целый комбинат «негров». Вот так-то. А я пишу и получаю за это деньги. Журнал наш большой, красивый, финская полиграфия, и каждая статья в нём сопровождается англоязычным переводом.

Впрочем, я уже привык к своей работе и не комплексую. В конце концов, она даёт мне не только верный кусок хлеба, но и массу свободного времени. Немножечко меня мучит совесть, когда я думаю о том, что журнал с моими текстами распространяется по художественным школам и вузам, где его читают дети. Но так и быть, пусть это закалит их и научит не верить в искусстве никому, кроме себя – бесценное качество для художника.

Зато теперь я вспомнил тот давний разговор. А с ним – и то, что рассказывал мне про аcidophileen дружище Порочестер. Обычная история: дама только-только разошлась с мужем и ещё не решила, радоваться ей или огорчаться. Гордая и не мелочная: без лишних рассуждений оставила новой семье мужа трёхкомнатную квартиру, а сама удалилась в полузаброшенный загородный домик под Ногинском – её личное владение. Ей там, в общем, было неплохо, только немного одиноко: вокруг ни души, только старый ноутбук, который она успела прихватить, покидая былое пристанище. (Этой рухлядью всё равно никто уже не пользовался).

Я был просто убеждён, что такая добрая, отзывчивая женщина не откажет страдальцу, замученному остеохондрозом, в смиренной просьбе о помощи. Она всегда симпатизировала мне как дружку её обожаемого Порочестера. Да и лишний клиент ей – ох как не помешает. Деньги-то нужны поди. Такой гордой особе, как бы ни была она неприхотлива, трудно пробавляться в одиночку, на том и строился расчёт, – ах я циник.

Не буду долго рассказывать, как я к ней подбирался, скажу одно: всё вышло так, как я и предполагал. В ответном письме мне был назначен день и час сеанса. (Умница Лена даже не стала задавать мне лишних вопросов, на которые у меня были заготовлены – так и пропавшие зазря – остроумные ответы.)

Оставались нюансы. Например: когда и как сорвать со всей этой хитроумной конструкции покрывало тайны. О Порочестере-то я Лену не предупредил. А меж тем мы собирались вторгнуться на её территорию – и преподносить хозяйке такой сюрприз без её ведома и позволения было бы, мягко говоря, хамством. А я – хоть и бездушный человек, сухарь, но не хам.

Да и самого Порочестера следовало бы подготовить. Но я всё медлил – боялся, что, узнав правду раньше времени, оба от смущения дадут задний ход. Чёрт бы подрал эту штуку под названием «любовь» – проклятье (пусть и виртуальное!), которое вечно встаёт между людьми, всё портит и делает непреодолимо сложным то, что для безразличных друг к другу людей было бы проще пареной репы.

Случайно проговориться друг другу они не могли. Личка их пугала, а я сильно сомневался, что Порочестер станет обсуждать такое интимное дело, как массаж, на глазах у всего Рулинета. И то хорошо. В конце концов я решил не заморачиваться и действовать по вдохновению.

А пока мы с Порочестером занимались его экипировкой и наша суровая мужская дружба крепла с каждым днём.

Всё-таки здорово мы это придумали – ателье на дому! Погружает в реальность вернее верного. Тут уж одним скайпом не ограничишься. Челноком сновали туда-сюда друг к другу на примерку («Иначе ведь невежливо, дружище!..»), контактировали тесно и телесно, обрастали вкусными подробностями. Поначалу я сам предпочитал ездить к нему – и мотивировал это тем, что, мол, ведь Порочестер – человек занятой, нужный обществу, а я – бездельник-фрилансер, мне и времени не жалко. На самом же деле мне просто очень трудно впускать в своё личное пространство инородные тела в виде посторонних людей. Прошло не меньше недели, прежде чем я, наконец, преодолел этот внутренний барьер.

Как ни странно, Порочестеру у меня понравилось. Пока я, эффектно увязяв волосы лентой, пристрачивал ему рукава, он в одних трусах бегал, как ребёнок, из комнаты в кухню – и восклицал: – Как уютно!.. – Хрен его разберёт, что тут уютного: сухо, аскетично, ничего лишнего – словом, точное описание меня самого. Но Порочестер тоном знатока утверждал, что у моей квартиры – «прекрасная энергетика». То же показалось ему и в будущем его костюме, который я еле-еле с него стащил: он заколол недошитые штаны булавкой и заявил, что так и пойдёт домой.

Забавно, но в чём-то он был прав. Уж до чего я презираю розовый цвет, – но тут не мог не признать, что моему другу он парадоксальным образом к лицу, и даже его уродство на этом подчёркнуто женственном фоне становится чем-то стильным, обаятельным… и, как это ни странно, завораживающе-брутальным. Не зря говорят, что не внешность важна, а умение жить в гармонии с собой. У Порочестера в этом смысле был врождённый дар, которого он даже сам в себе не подозревал.

Не подозревал он, впрочем, ещё многого. Например, того, что я терпеть не могу массаж.

А я тем временем аккуратно готовил почву. Когда костюм в целом был пошит – оставалось только добавить несколько декоративных штрихов да замаскировать два-три изъянца, – мы, по традиции, присели в его уютной гостиной смазать это дело, на сей раз «Мартеллем», и я произнёс коварный тост – скорее, тест:

– Ну что ж, дружище, – давайте выпьем за то, чтоб в этом костюме у вас с ацидофилин всё получилось в лучшем виде!..

– Так вы считаете, это возможно?.. – встрепенулся бедный карлик – и я понял, что он отчаянно ждёт от меня поддержки, какого-то примера из жизни, который говорил бы о том, что и невозможное порой случается.

Примерами я был небогат – моя-то жизнь была так банальна и скудна, как этот оригинал не мог себе и представить. Но я с ужасом чувствовал, что его наивный и, в сущности, несбыточный роман стал для меня чуть ли не личным делом: чтобы спастись от окончательного душевного опустошения, я должен был доказать невозможное не столько ему, сколько себе.

Поэтому я быстренько натянул хорошую мину на своё постное лицо плохого игрока и бодрым голосом произнёс:

– Ну а как иначе-то, дорогой мой друг? Как же иначе? Сейчас люди по-другому-то и не знакомятся. Лучше даже. Сперва душу узнать, а потом уж – всё остальное…

– А потом – всё остальное… – покивал Порочестер, благостно прикрыв глаза. Несколько секунд он расслабленно покачивался в кресле с мечтательным видом. Но тут же снова забеспокоился:

– Так вы думаете… она согласится на встречу?..

– Ещё бы!!!

– А если нет?..

– Мы же с вами – известные мастера слова, уговорим!

– А вдруг… она увидит меня и испугается?..

– Вы же прислали ей фотки! И видеоролик! Тем более что в жизни вы гораздо симпатичнее!

– Правда? – растрогался Порочестер, дрожащими пальцами разминая вишнёвую «блэчину». – Спасибо, дорогой друг… А если… а если, наоборот, она мне не понравится? Что мне тогда делать?..

– Хе-хе-хе… – не выдержал я (по усталому организму уже потихоньку расползалось приятное опьянение). – Хе-хе… Хе-хе-хе! Ничего-о-о! Стерпится – слюбится!

– Кккккк… – глядя на меня, и мой смешливый друг затрясся, как в ознобе, едва не поперхнувшись дымом. Удивительно, но он явно успокоился, свято поверив во все мои обещания. А я смиренно сказал себе, что и вырабатывать тактику и стратегию завоевания прекрасной дамы, скорее всего, придётся тоже мне – третьему лишнему.

Впрочем, я к этой дурацкой роли уже привык.

Обстоятельства работали на нас. Как раз об эту пору на форуме «Златоперья» случилось ЧП: нашего друга Порочестера впервые в жизни забанили модераторы! Это его-то, которому за его искромётный юмор прощалось всё! И не просто как-нибудь так забанили, а на целую неделю, со строгим предупреждением. Видимо, где-то он всё-таки перегнул палку…

Я поспешил на форум, чтобы своими глазами увидеть, что же он такое натворил – уж очень было любопытно! – но ничего не нашёл: видно, страсти клокотали столь нешуточные, что все опасные высказывания попросту удалили вместе с темами.

– Да что ж вы там ляпнули-то, дружище?.. – пытал его я, но Порочестер, обычно такой откровенный, смущённо отмалчивался и прятал глаза. (Впоследствии из других источников я узнал, что его угораздило в пылу правдолюбия страшно оскорбить главного редактора «Златоперья» – несчастную, больную, а потому очень злобную окололитературную даму, коротавшую остаток дней в иллюзорном ожидании Нобелевки. Он мало того что прошёлся по её возрасту и внешности, что само по себе недопустимо, но ещё и написал на её самое трепетное и старательное стихотворение пародию – такую гаденько-скабрезную, что даже самым злостным Гениям стало неловко.)

Мне-то было наплевать – я и так теперь видел Порочестера чуть ли не каждый день! – но для других форумчан, особенно кто был к нему дружески привязан, это стало настоящей трагедией.

В их числе была и бедняжка аcidophileen. Горе её выглядело очень трогательно и обратило к ней сердца даже тех златоперцев, которые прежде в упор её не замечали. Несчастная металась по форуму, как белая лебедь, потерявшая самца, и страшно кричала – кричала, само собой, в рифму:

 
…Если тявкнет мерзавка-планета,
Что разверстые зенки её
Истерзало назойливым светом
Беспощадное солнце твоё, —
 
 
Искалеченным сверхчеловеком
Я завою в поганом углу,
Мой отчаянный крик саундтреком
Разорвёт грязно-серую мглу…
 

– прочитав это творение, я подумал, что Порочестер, чёрт возьми, отличный тренер – достаточно только сравнить раннюю аcidophileen с нынешней. А ещё я подумал о том, что лучшего момента для осуществления наших планов не найти.

Я терпеливо переждал два-три дня (время от времени я лицемерно утешал бедняжку на форуме, чтоб ей было не так тяжко), и, когда любовная тоска Елены, по моим расчётам, достигла апогея, огорошил её приятным известием. Суть дела я изложил в письме, хотя, само собой, мы с ней давно обменялись телефонами. Но врать в письменной форме гораздо проще – монитор ведь не краснеет. А любой мало-мальски чистосердечный заход выставлял Порочестера совсем уж мокрой тряпкой. Что, как известно, не очень-то располагает к пылким чувствам.

В моей вольной интерпретации карлик, ревнивый аки Отелло, а теперь ещё и безвинно репрессированный, узнав, что я собираюсь наведаться к его даме (не мог же я скрыть это от друга!), так рвал и метал, что мне ничего не оставалось, как принять его жёсткий ультиматум: или мы едем вместе – или я ему смертельный враг. – Так как же мне поступить?.. – вкрадчиво спрашивал я. Решать судьбу моего остеохондроза (а заодно и дружбы) предоставлялось прекрасной Елене, в которой, по моим расчётам, должна была восторжествовать клятва Гиппократа, помноженная на тоску и чувство вины перед несправедливо наказанным возлюбленным.

В конце письма я, как честный человек, просил Лену отзвониться – и уже подробно обговорить со мной все организационные подробности.

Так случилось, что в тот же вечер ко мне наведался Порочестер – в последний раз примерить костюм перед окончательной отделкой. Едва он вошёл, как мне бросилось в глаза его не совсем обычное поведение. Вопреки обычаю он не стал бегать по моей квартире и громко восторгаться, а сразу прошёл в кухню, уселся на табуретку в углу и, как-то опасливо нахохлившись, принялся молча ждать, пока закипит чайник.