Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра

Утром, по первому серенькому свету, нас обнаружили посланцы из лагеря, трое ребят. Они и вчера затемно бродили вверх-вниз с фонариками по ущелью… Отчего-то смурные…

– Не выспались, наверно…, – осторожно шепнул я Максу.

– Да не, это жёны им мозг выпилили, – радостно и с видом профессионала диагностировал тот. – Они бродили полночи, а у жён – недотрах…

Вернёмся на Алтай. Мы, кстати, тут и есть… И тюк брезента под названием «палатка» с нами. Но гибких дуг ещё не изобрели, а колья, повторюсь, взять негде, а даже и те было бы в каменную площадку никак не вонзить. Съев питательную и особо ценную консерву «сайра», божественные дневные попрыгунчики притихли. Сбившись унылыми группками, пытаются греть друг друга, смирившись уже с предстоящей бессонной ночью.

Но только не наш квартет! Как неожиданное спасение ситуации явился волшебный Посох, он же внутренний столбик палатки! Кол на выдумку хитёр! Мы залезли в свой бесформенный брезентовый мешок и поставили в изголовье боевую дубину девушки-берсерка. Передний край палатки обречённо повис на палке, оставив небольшое воздушное пространство над головами. Ниже брезентуха легла прямо на истосковавшиеся по отдыху тела. Две наглядные выгоды: манящая горизонталь и относительное тепло… Быстроногие олени о таком могут лишь мечтать!

Хороший план, но воздуха для четверых оказалось маловато. Не успев забыться, начали задыхаться. И тогда Лёха достал складной нож. Прекрасный острый нож для колхозной палатки! Он быстренько нарисовал им на задней стенке казённого имущества букву «П». Она перевернулась под собственной тяжестью и дала нам приток кислорода в туманные предутренние часы над Ложой. Потом на днёвке букву, кажется, зашили под шумок суровыми нитками.

Царство камня засыпало. Растаял в ночи драконий хребет Кызылтала, отступило во мрак озерцо, питающее ложинские истоки. Капание воды постепенно затихло. Звёзды перешёптывались над нами, и мы тоже погружались в забытьё. Мы грезили тропами. Уже не домом, нет. Не мягкой периной. Кострами, перевалами и бродами.

Мы не знали, где мы, и что с нами будет дальше. Но начинали проникаться странной и торжественной мыслью, что нас ничем не убить. Я искренне и честно благодарен своему спокойному как танк инструктору. Если бы не он, как бы я ещё узнал в этой жизни, что надо перестать себя жалеть?

Вечный спальник

С раннего утреца группа Виктора Малявинского почти весело побежала дальше. Во-первых, потому что вниз. А во-вторых… просто всем хотелось поскорее отсюда убраться.

Под ногами творилось невесть что. Если существует на свете нечто максимально подходящее под понятие «пересечённая местность», то это было именно оно. Мешанина из камней, мха, воды, кустов, грязи, травы, монтаны…

Продолжаем туристический ликбез. «Монтана» (она же «карлушка») – густые заросли карликовой берёзки, обычно высотой до колена или чуть выше. По-другому называется ерник. И не зря! Жёсткая, цепкая штука, покрывает собою пространства до горизонта. С виду кусты не колючие, но если продираться сквозь них голыми ногами, будешь художественно исполосован разрисован красными узорами.

А погода-то какая! Солнечно, чисто на небе, аккуратно подметено шаловливым рассветным ветерком. Передо мной расступаются грозные скалистые вершины. За спиной (чего я и не ведал) остался ещё более грозный, чёрный в белой дымке Альбаган. Наконец-то пойманная тропа спускается весёлой каменистой змейкой в долинку. Навстречу выбегает передовая линия пушистого кедрача, щебечут ранние пташки. Ле-по-та.

Всего-то час, и оказываемся в сказочном месте. В укромном уголке первозданности, запрятавшемся между гор. Сколько раз я бывал потом на Ложинском озере, столько раз меня потрясала его красота. В истоках реки Ложа мелких озёр множество, но главное озеро, где обычно устраивают стоянку, особенно завораживает взгляд.

Входим в удельное княжество молодых кедров. Ветер шевелит их кроны, за длинными иголками мелькает голубейшая лазурь воды. Это Оно. Пришли.

– Днёвка!!!

Сколько счастья в этом слове. Сколько надежды. Все холодные поты, сбитые ноги и стиснутые зубы остались позади. Днёвка – это значит, весь день будем отдыхать. И ночь тоже!

С религиозным трепетом опускаю на землю рюкзак. Всё это время, от начала похода, я тащил на себе бесполезный мокрый ватный спальник на пять персон. Мы держали его над чадящим костром по вечерам, развешивали на ветвях и сучьях подсушиться, а он снова промокал от дождя, от росы… Теперь его можно вывесить на солнце на весь день! Солнце – великая вещь. Оно согревает измёрзшие тела и души, когда, кажется, уже нет никакого спасения… Оно высушивает насквозь мокрые штаны в каких-то полчаса, а футболки в считанные минуты.

Штаны… Во что они превратились? Мои чёрные джинсики… Теперь они черны от грязи. Они покрыты ссохшейся коркой, и напоминают латы. Кто-то из бывалых ходоков рассказывает, как лучше стирать штанцы в походе.

– Закидываешь их на верёвке с моста, река сама их тебе постирает!

Моста здесь нет, а река превратилась в озеро. Но схема понятна. Ищу местечко, где одно озеро переливается в другое, бросаю штанишки в бурлящий поток. Почему нужна верёвка? Да потому что руками держать невозможно, стынут за пять секунд!

День свободы – это странно. Как-то сразу надо… думать, чем заняться. Ну, конечно, латаем дыры, пришиваем оторванные лямки, считаем мозоли и ранения… Собираем хворост, рубим сушняк, помогаем дежурным по костру. Но надо ж и досуг как-то организовать! Смородинового листа, что ль, нарвать?

– А давайте бить шишку? – подсказывает Лёха.

– Не понял…

– На кедр полезли, говорю! Смотри – шишки свисают!

И точно. Все кедрушки, сами-то с пять метров ростом, покрыты синеватыми кулачками шишек. Детскими такими кулачками… Но попробовать можно. Середина августа ведь уже.

«Бить», правда, особо нечем, все палки собрали на костёр. Да и не желаю я деревья дубасить. К деревьям я с рождения испытываю братскую привязанность, родственное чувство. Не позволю их обижать. Они не просто живые, они… думающие, у них есть душа.

Я сейчас не шучу. По древнегреческой мифологии, в каждом древесном стволе живёт дриада. Друиды кельтской традиции тоже верили в это. Они чтили деревья. Вы можете не верить и не чтить, но относитесь, пожалуйста, к ним с уважением. Просто подумайте о том, насколько они старше вас, сколько всего они видели, сколько тяжёлых зим и невзгод перенесли – не для того, чтобы какой-то бездумный удалец ломал ветки, срезал кору для развлечения, увековечивал на них ножом своё дурное имя. Такому удальцу я бы ломал руки и срезал пальцы, а имя выпилил бы на лбу.

Древнейшие из дриад, кстати, обитают в Ясене. Вот вам символ: Мировое Древо Иггдрасиль, связывающее своими корнями, стволом и ветвями Прошлое, Настоящее и Будущее!

Я люблю деревья. Когда обнимаю их, мне передаётся их мудрость и боль… Так я чувствую. Сейчас даже и лазать по ним перестал. А в детстве много лазал, и гордился своим умением. Полез вот и на кедр за шишками. Натряс немного. Спустился весь перемазанный смолой. Оч-чень смолистые кедрушки.

Есть другой, варварский способ собирать кедровые орехи. Практикуется «массовиками-затейниками», любителями оптовых коммерческих заготовок. Подходят они к дереву с большим деревянным молотом и шарахают им со всей дури по стволу… Деревья же не чувствуют боли! Сердцевина потом трескается и гниёт – подумаешь! Вон их вокруг сколько!

О, древние боги, воплотите их в следующей жизни в деревья! Какие-нибудь унылые и корявые, а мне пошлите сил побольше и молот в руку – сокрушительный Мьёльнир!

…Мы лакомимся шишкой, любуемся на горные цепи, горделивыми стражами окружившие милую долину. Чудесная погода. Прямо… нонсенс какой-то! Как ещё назвать это, если не наградой за мучения? Над красноватыми стенами гор плывут неторопливые и немного мультяшные облака…

А теперь – купаться!

Мыться, то есть…

Я уже имею представление, каково это – плюхаться в горном озере. Такие купания обычно подзвучиваются тихим звоном… Не знаю, как дело обстоит у девочек… Для меня омовение по-алтайски описывается краткими репликами: «В воду!.. – И из воды!»

С нашей стороны подход к берегу охраняет одинокий могучий Камень. Он прибоченился у самого спуска, где тропка виляет меж зарослей шикши и сизого мха. Он старый. С шероховатым пузом и моховыми плечами. Холодный на ощупь, но где-то внутри, кажется, теплится зачерствевшее сердце… Разлёгся как слон, и присматривает за порядком. Уважительно обходим его. Спускаемся. Кромка берега покрыта зелёной порослью, но такое ощущение, что в метре уже начинается страшная глубина.

Озеро величественно и спокойно. Весь склон горы за ним, спускающийся прямо в водную гладь и утопающий в ней, представляет собой пирамиду из круглых окатышей. Она простёрлась от воды до неба, и смотрится, как в зеркало, в ложинскую синь.

Купаются на Алтае голыми. Это мы сразу как-то поняли и приняли. И мальчики, и девочки. Для начала, какой дурак возьмёт с собой в горы купальник? А для конца – где и когда его потом сушить? И так все вещи, гораздо более ценные и полезные, постоянно нуждаются в сушке, а место возле костра очень ограничено. Сейчас тут толкаются жопками пять человек, а всего-то нас – пятнадцать. Кроме того, любая вещь ВЕСИТ. А мокрая вещь весит дважды.

Озеро. Прелестное. Безупречное. Ласковое. Строгое. Ледяное. Мыться и стираться здесь не будем. Кощунственно. Можно по-быстрому доплыть до горбатого чёрного камня, торчащего над поверхностью в паре-тройке саженей от берега, но как-то… боязно. А вдруг это спина чудовища?

Лёха и я идём к следующему озерку ниже по течению, чуть-чуть запущенного, «болотного» вида. Входим в тихие струи (всё-таки, это часть реки), намыливаем труселя, растираем мочалками пропотевшие чресла. Ноги отлетают за секунды… Вот уже пальцы не шевелятся, пора выпрыгивать на сушу.

– Интересно, а рыба здесь водится?

– Если только хариус…

Стоять на месте – для туриста значит морально разлагаться. Насколько все уделались за двое суток хода, но и мы, совсем зелёные в этом деле, понимали, что двое суток на заднице – беда для походника. Поэтому «стоять» на озёрах запланировано один день. Из-за сегодняшней утренней пробежки он будет неполным.

А ещё дядя Витя говорит, что на длинных стоянках открывается «яма желудка». И после похода тоже. Но до того ещё надо дожить…

Сидим в заколдованном ночном лесу, озарённые горячим пламенем костра, считаем созвездия, слушаем истории, черпаем чай из котла большими стаканами-сметанами… Да не просто чай, а чёрный и терпкий бадановый отвар!

Да, друзья, именно здесь, на Ложе подружился я с дивным горным растением – Баданом. Крупные гладкие листья, неожиданной красы и прямоты стебель с ярко-розовыми цветами… Нас, конечно, интересует то, что под стеблем и под листьями: сухая прошлогодняя листва растения, которая чернеет, высыхает и преет от дождей прямо на корню. Эти душистые сморщенные «чайные» листочки мы бережно собираем и высыпаем в кипящий котелок. Аромат заваривающегося бадана ни с чем не сравним. Но, в отличие от чайных листьев, эти не настаивают, а именно варят, они должны кипеть в течение двадцати – двадцати пяти минут. Тогда получится густой животворящий напиток, чёрный как смоль и здорово тонизирующий.

Не все любят суровую вязкость баданового взвара, часто его смешивают с листовым чаем, добавляют смородину. А я просто обожаю чистый и честный «дубящий» вкус, природную силу в который вложили сами горы. Для меня эта замечательная трава – символ Горного Алтая. Кстати, бадан – принципиальное растение: любит высоту и камни, в низине расти не станет! Не зря его по-другому называют Камнеломкой. А ещё Монгольский Чай.

Байка ли, нет, но рассказали нам бывалые, что ежели заварить недосушенных зеленоватых или красноватых листьев бадана, получишь галлюциноген. И даже… афродизиак. Поэтому мы с Лёликом подмигиваем друг другу и незаметно для девчонок подбрасываем в котёл бадановой «зелёнки». Испытаем судьбу!..

…Ого, да наш пятиквартирный спальник высох!!! Солнце творит чудеса. Но, наверное, уляжемся по старинке, как уж привыкли? Два плюс три, в смысле два в «двойке», два в «тройке». Особенно после незрелого бадана…

Сегодня спим, как юные боги, вырезанные из дерева! Если спим…

Куралбас-Барабас

– Ну как, глюки были? Эротические сны?

– Э-э-э…

То, что мне снилось после бадановых возлияний зачарованной ложинской ноченькой, я никому и никогда не расскажу. То ли и правда мы с «неспелыми» листьями переборщили, то ли в целом место это такое, плюс сказались накопившаяся усталость и сильнейшие впечатления последних дней. Да только вкусил я в сладкой дрёме таких запретных плодов… такого странного изврата…

Всё. Не буду болтать. Зарёкся!

Лучше поведаю вам о событиях нового дня. Уже с восхода боевого и готовящего нам… полнейший Куралбас!

Вот заложники вольного туризма уже опять бегут по бездорожью, перескакивая через ручьи, перебраживая через речки, догоняя легконогого инструктора. Необычного вида лесистые холмы, сгрудившиеся посреди ложинской долинки, как я сейчас думаю – результат действия ледника, то есть, скорее всего, остатки древней морены. Собственно, что есть морена? Груда камней, нанесённая отступившим ледником, оставленный им каменный язык. Об этом я прочитаю позже в книжках и интернетах.

Половина похода за плечами. Вторая половина… там же – в виде чуть похудевшего, но всё ещё тяжёлого рюкзака!

«Шаг»… «Прыг»… Что будет дальше?

Может быть, «Взмах»?

Не угадал, бедолага. Теперь на очереди – «Буль»!..

Куралбас… В этом слове многое слилось и отозвалось. Оно всем начинающим алтайским туристам говорит само за себя. Если бы мы знали о планах дяди Вити на сегодняшний день, то лучше бы умерли на Кызылтале! Сбросились со скалы.

Но мы ничегошеньки не знали, и, хлюпая ботами (с утра опять прошёл дождик), почти бездумно взбирались на большое открытое ветрам плато, от которого во все стороны разбегались хребты и цепи разноцветных гор. Интересно наблюдать, как горы меняют цвет прямо на глазах. Вот косогор сияет малахитовой альпийской растительностью и светло-коричневыми, почти оранжевыми осыпями. Но набегает облако, и осыпь побурела, склон стал тёмно-зелёным, а скалы над ним кобальтово-чёрными…

Да, вчера отдохнули, но идти от этого не легче. Начинай игру с начала… Опять безжалостные лямки отыскали на спине проложенные болевые дорожки, и ноги загудели знакомой тихой дрожью. А тут ещё сыро как-то… слякотно…

И не просто сыро. Тут что-то вообще много налито всякого! Воды и грязи. Оп-пачки, да це ж трясина! Это в горах-то, на такой верхотуре! Чего только не бывает на свете! Настоящее высокогорное болото…

Но как уже случалось в прошлом, удивление быстро сменилось тупым ожесточением. Шлёп! Бульк!

О-о, неожиданно! Нога ушла в землю выше колена. В земноводную землю погрузилась нога. Вытащить бы теперь вместе с башмаком… Какая безбожная и безграничная топь!..

– Это вот как всё называется?

– Урочище.

– «У-ро-чи-ще»? Слово-то какое… подходящее…

Урочище Куралбас… В точку! Полнейший Куралбас… Хляп! Хлоп!

Я упал в грязь. Кочка подвела. Вертлявая такая, собака. Выпрыгнула из-под ноги, и всё тут. И вся харя в земле. В жиденьком настое чего-то тошнотворного. Пытаюсь встать, но твёрдой опоры нет. Поверхность ускользает. Здесь только жижа и жалкие кусты, за которые я жалко цепляюсь. Хляп! Прыск!

Фонтан грязюки обдал бок и спину. Неудачно наступил…

А где тут можно ступить удачно? Болото тянется вдаль, докуда глаз видит, так что удачи явно не видать. Чвак! Бултых!

Во, ещё кто-то кувыркнулся. И поплыл…

Опять же, позднее вычитал, что название огромного поля травы-воды в кубинских верховьях означает «много зверя». Не могу прокомментировать, так как зверя я там не видал, за исключением двуногого. Но то, что там много Зверства – так это правда! Фактически, это и есть воплощённое Зверство – поход в дождливый сезон через Куралбас.

Обычный «сухой» июльский переход по нему занимает пару часов, что неоднократно подтверждено практикой последних лет. Дождливый август 97-го сильно удлинил этот срок. И он показался нам вечностью. Дожди наполнили плато водой, оно раскисло и «намокло», если вы понимаете, о чём я говорю. Как может намокнуть то, что является синонимом Мокрого: сырое сочащееся нечто, образующее ручьи и реки?! Вопиющая Хлябь!

Из Куралбаса, как выяснилось, родится исток реки Куба. Но сейчас в нём гибли и тонули мои чаяния и надежды. Воспрянувшая было духом «Таня», после солнечной и беззаботной днёвки, снова поникла головой. Она угрюмо чавкала дырявыми Сашиными кроссовками и молчала. А я тихо ругался про себя. Доколе?! Сколько ещё нас ждёт подобных «удивлений»? Сколько новых испытаний пошлёт проруха-судьба в лице Виктора М.?

Чвяк!.. Шварк!.. Шмяк!.. Гулльп!..

Швах! Теперь я знаю, куда посылать врагов и недоброжелателей:

– Да чтоб вас всех… раскуралбасило на четыре урочища!

Куралбас – царство трав. Чего тут только не растёт, какой диковины! Карликовая берёзка, карликовая ива, кустарниковая лапчатка, и огромная большелистая чемерица. Такое чувство, что деревья в горных логах стремятся измельчиться и истончиться, а трава, наоборот, страдает гигантоманией. Крапива в человеческий рост, борщевик в два роста… Здесь он, конечно, пониже. Вода – не его стихия.

И козульник, и багульник… Желтоватыми звёздочками багульника покрыты обширные, «мягкие на ощупь» пространства. Другое его прекрасное название – «одурь болотная». Кажется, что идёшь по тверди, но вот наступаешь на этакую одурь, она проминается под подошвой, и снизу сочится вода. Прямо как в палатке на первой ночёвке… Нога сразу начинает вязнуть, выдёргиваешь её поскорее, чтобы сделать следующий быстрый шаг…

И конечно, тут, на благодатной, насыщенной влагой почве произрастает в большом количестве Золотой Корень. Дядя Витя обещал, что наберём его, когда дошлёпаем до конца. В это верится с трудом. Что я дошлёпаю. Я совсем уже одурел, двигаюсь на полном автомате.

Но всё проходит и кончается. Соломон был в курсе. Прошло и это. И началась хищническая добыча родиолы розовой. По правде, не такая уж она и розовая, чаще всего у неё ярко-жёлтые или красноватые цветки. На радость землекопам, наш командир показал, как выглядит это растение. Все желающие, орудуя ножами и ногтями, наковыряли себе по несколько корневищ из благородного металла… Действо происходило на самой окраине предвечного болота, на крутом пригорочке у быстрого ручья. Вода в ручье отчего-то казалась чёрной, но я думаю, что драматизма восприятию добавили усталость и близость отмерянных нашими ногами топей.

Золотой корень – первейшее лечебное средство алтайского охотника. Повышает иммунитет, работоспособность, стойкость организма к токсинам и инфекциям, лечит «горную болезнь». То, что нужно!

Вот и отдохнули. Впереди ерниковый косогор, за ним ещё одна топь, а за нею каменный перевал. Так будет.

Прекрасный Айрык вкуса сливочного мороженого

Совершим небольшой прыжок в будущее. Чтобы облегчить себе жизнь.

…Позади знатный кусок экстрима. Шмат трэша. Безбожный подъём на перевал Айрык, с вывалившимися языками. Ещё раньше, до подъёма – жидкое месиво урочища Сарысаз: болото, более походящее на лесное, чем Куралбасево. Его тоже преодолели, по краешку. Затем постояли пять минут под столетними кедрами, и ринулись на штурм перевала.

…Сидим теперь наверху в седловине, обдуваемые ветром, возле груды камней – высокого тура, сложенного руками ходивших тут до нас счастливцев. Так же вот счастливых оттого, что штурм остался в прошлом. А впереди неизведанное прекрасное, много-много всего, чего мы никогда не видывали, но уже заочно любим!

На красно-коричневом уклоне под нами возлежат три продолговатых озера. Отсюда видно только два верхних. Глаза-озёра, как пел Сват из группы «Территория 22». Блистают непередаваемыми тонами. Они по цвету совсем разные. Это странно, волшебно, загадочно. Одно бездонно синее, другое какое-то хромово-зеленоватое, совершенно нереального оттенка. В штиль жидкость кажется неживой, мертвенно-свинцовой, с чернильными ободками у берегов. А набежит ветерок – поверхность зарябит серебром, запереливается драгоценной чешуёй какой-то гигантской доисторической рыбы.

Нижнее озеро тоже играет в хамелеона. Из глубоко голубого вдруг становится бирюзовым, с золотисто-коричневой каймой, и ветер пускает по зачарованной воде разноцветные дорожки. Я сижу на обмякшем вещмешке, подставляю лицо этому живительному ветру. В поднебесье парит какая-то птица. Перевожу взгляд с ущелья на ближний план. Над камнями качаются перевёрнутые жёлтенькие юбочки горного мака. Эта усталая, красивая тишина каким-то странным образом умиротворяет. Болтовню оживившихся на привале людей я не замечаю. Мир медленно вращается вокруг меня, большая горная страна плывёт через волны облаков куда-то в заветную даль…

Ребята достают пакетик растворимого напитка. Химическая отравка розлива девяностых, со вкусом… чего-нибудь. Дешманский, страшно концентрированный, едкий и, наверняка, убийственный для внутренних органов. Вся страна пьёт и не плюётся. А мы – часть страны. Кто-то уже всыпает ядовито-красный порошок в ёмкость со свежесобранным снегом. Здесь на перевале есть прекрасный многолетний снежник. Думаю, даже не «многолетний», а тысячелетний, он полностью не стаивает никогда. Но снег в нём идеально чистый, достаточно соскоблить сверху нанесённую ветрами каменную пыль.

Виктор уже пробивает баночку со сгущённым молоком. Но это не обед, это лакомство.

Итак, миска с крупнозернистым снегом, «вкус клубники», сгушняк, алюминиевая ложка. Фруктовое мороженое «а ля Горный Алтай» готово!

Такое видим впервые. Все в восхищении, каждый норовит урвать ложку побольше, с горкой. И это зря: сладкий снег обжигает язык, студенит нёбо, рвёт горло, ломит зубы, но… не тает! Попробуй-ка, прожуй полный рот льда!

Зато впечатлений на всю жизнь. И рецептик запишу.

Замечательная четвёрка новоиспечённых туристов постепенно приобретает здоровый походный пофигизм. Нам уже всё равно, в какой кондиции, в каком положении и под каким бременем находится наше тело, какие с ним происходят передряги. Безразлично, дует ли в глаза ветер, течёт ли по лицам дождь… Не важно, на что наступают, во что погружаются ноги…

Сейчас будем спускаться. Ну, хорошо. Вкус великолепного снежно-сливочного мороженого ещё держится на губах. Дальше камни, кочки, ложбины… Ладно. Ручьи, кусты, буераки… Пойдёт.

В широкой долине переходим странные лужи. Либо это какие-то уникальные мельчайшие озёра, либо здесь шли неимоверные дожди. Вода стоячая, но не тёплая, от каждого шага снизу поднимается бурая муть. Пересекаю подозрительный водоём со смешанным, неуютным чувством. Немного страшновато: неизвестно ведь, какая тут глубина, и что на дне. Но всё минуется благополучно, воды в лужах максимум до середины бедра.

Дело идёт к вечеру. За долиной встаёт новая отвесная гряда. Утёсы, откосы… выглядят почти неприступно. Круто, брутально. Мы не спорим. Глаза бояться перестали, а ноги… делают всё сами, давно уже живут собственной жизнью.

День да ночь – сутки прочь, ещё один походный денёк отлетел. Бесконечный, как махи грязных ног передо мной. Мимолётный, как ветерок, расчёсывающий травы, ласкающий пушистые верхушки дудчатого лука.

А лук и в пищу пойдёт! Не поленюсь, сорву даже. Это ж батун, если не ошибаюсь! Ботаник из меня так себе, но мама же выращивала на огороде подобные культуры… Да, на вкус лук, и лук. Резковат. Прелестен. Кинем в вечернюю сублимуть.