Прямохождение по Алтаю. Песня гор, солнца и ветра

Горы для дураков

Происхождение названия «Гора Дураков» эрлагольцы объясняют двумя способами. Во-первых, гора практически нависает над лагерем: какой же дурак на неё не полезет? Во-вторых, гора эта не так проста, как кажется на первый взгляд. Залезть на неё несложно, а вот спуститься… Тропку на спуске обычно теряют, лезут наобум по «кратчайшему пути» – вон же он, лагерь, в той стороне! А дальше выходит как всегда… Оп! – и откос, оп! – и непроходимая чаща с буреломом! Начинаешь обходить, а там из ниоткуда взявшийся скальный выступ. Суёшься в другую сторону – там обрыв…

И сидят люди-дураки на горе, свистят и семафорят часами, чтобы их сняли оттуда. Вот тебе и название.

Чем заняться мертвецу в Дэнвере дураку в Эрлаголе?

Можно сгонять на обзорную площадку над Катунью, к горе Верблюд за селом Чемал, или сходить в трёхдневный походик на Ванночки. Выше Чемала по течению Катуни есть интересное местечко, где поднявшаяся весной вода наполняет круговые каменные нагромождения, и после отступления реки летом там остаётся что-то вроде маленьких бассейнчиков с прогревшейся стоячей водицей. Конечно, относительно прогревшейся и относительно стоячей, учитывая неспокойный нрав Катуни, но всё же, в сравнении с ледяными струями бирюзовой матери алтайских рек, это неизмеримо более подходящий для купания вариант.

Все эти развлечения потом, в грядущие годы… А сейчас мы «на новичка», ничего не знаем, всего боимся и стараемся не растрачивать силы на мелочи. Готовимся к главному. Говорят, в тайге водятся клещи… Кто это такие, мне известно лишь из плакатов в районной поликлинике, где медсёстры с поднятым вверх указательным пальцем предупреждают и предостерегают от походов в лес, а шприцы с каплей крови на конце и косолапые крабообразные существа с множеством лапок окончательно мотивируют этого не делать.

Рассказывают также, что для похода нужны рюкзак, спальник и складная палатка. Ну, это добро, поди-кось, выдадут…

Пока позволяем себе лишь побродить немного вокруг лагеря, чуть-чуть подняться по «кубинской» дороге, да залезть на два десятка метров вверх по косогору, который начинается прямо за хозяйственными постройками. Краса вокруг открывается дивная, особенно когда выглянет солнышко, и в ясные тихие ночи, когда фиолетово-чёрный купол неба покрывается мириадами огромных «живых» звёзд.

Поражает также Чемал, река, прозрачная насквозь до самого дна – настолько, что когда фоткаешь сверху, на фотографиях получается какая-то бурая, заваленная камнями дорога… При всей кажущейся мелкоте, речку эту не перейти: струи мало того что леденючие, так ещё и валят с ног взрослого человека. В Эрлаголе два мостика через Чемал. Один прямо перед главными воротами, другой в конце долинки, за лагерем. Мы повадились ходить на дальний, собирали там красивые камешки, разводили костёрчик в рощице на мыске, а ещё… рвали коноплю. Непосредственно верхние части растения. Пытались реализовать рецепт эрлагольского счастья.

Эти процедуры носили курьёзный характер и превращались в фарс. Сушить должным образом чуйские шишки никто не умел, не хватало ни знаний, ни навыков, ни хорошей погоды. Результат был смешон. Лежишь на спине, забил папиросу зелёными шариками, и пытаешься их тянуть… Звёзды… Ах, какие огромные звёзды!

Ещё в непосредственной близости от лагеря находится живописное слияние рек Кубы и Чемала, то есть Куба впадает в Чемал, и никак не наоборот. Этот факт меня всегда удивлял, потому что Куба мне казалась более полноводной и опасной. Видимо, я просто не бродил через Чемал.

Наши похождения всё-таки привели ко мне одного косолапого клеща, он то ли укусил меня, то ли лишь попытался. Местный эскулап, коего я с трудом разыскал за два дня, поковырялся немного в ранке, а потом дал успокоительную таблетку и какую-то мазюльку от раздражения. Я снова стал здоров.

– А когда мы уже попадём в баню? Она же где-то есть…

Но где, и как туда записаться? Ах, занята? Ах, опять не сегодня? Желающим помыться – прямая дорога через кустики к реке!

– Харрр! – бухаешься в ледяные валы, и тут же выскакиваешь на берег. Голыши скользят под подошвами, мешают ровно ступать. Ноги уже ничего не чувствуют. Трясясь, растираешься полотенцем – и к костру. Вымытый и чистый на сто процентов.

Чемал – бодрящая река. Мощная, звонкая. Хрустальная вода гудит на перекатах. Прозрачный поток петляет между изумрудными хребтами, огибая эрлагольскую долину широкой дугой. Красота вокруг, тишина… Лишь изредка, раз в пятилетку, пропылит по дороге вдоль реки залётный егерский уазик или допотопный люлечный мотоцикл алтайцев. В те времена поймать попутку на дороге по Чемалу было редкой удачей.

Пару раз ходили вчетвером в одноимённый посёлок Чемал – единственный оплот цивилизации в округе, аж с двумя (!) продуктовыми магазинами, причём во второй надо плестись через весь населённый пункт, вытянувшийся вдоль реки в длинную ленту. На протяжении семи километров грунтовой дороги от села до лагеря был лишь один след присутствия человека: питомник хвойных деревьев. Сегодня никто не поверит, что Горный Алтай ещё двадцать лет назад был совершенно диким.

Всем этим «посещенцам» озера Ая (я называю их Дети Озера Ая) никогда не понять счастья пребывания НАЕДИНЕ с природой. Инстинкт толпы гонит их на одну большую навозную кучу, которую можно привычно грести ногами. Я не хочу умалить первозданной красоты упомянутого озера, хочу лишь посочувствовать ему, так мало от неё уже осталось. Бухать, пляжиться и развлекаться – три кита матрасной толпы, привозящей с собой в тачке и в голове свой быдлообраз быдложизни, куда бы они ни прибыли. И вот с природой творятся удивительные превращения. Древний Караканский бор превращается в открытую лесную парковку для жарки шашлыка… Прибрежная полоса утыкана машинами, из распахнутых дверей ухают шансончик и электронная попса, по несчастному ельнику стелется едкий дым. Вторая, простирающаяся вглубь большая часть леса стала гнусным общественным туалетом. Она в прямом смысле засрана, устелена пожелтевшими бумажками, по ней невозможно ходить, она смердит…

Кто на очереди? Конечно, Горный Алтай! Ая, Талда, Манжерок… Кузлинская поляна… Дороги – вот что убивает природу. Дороги – проводники дураков. И частенько – откровенных гадов.

По узким лесовозным одноколейкам ходят бородатые геологи с теодолитами и ездят «шишиги» с любителями природы. Идущая им на смену грунтовка уже влечёт к себе уазики с поддатыми охотниками и «газели» со смешанным народцем. Асфальтированный хайвей, венец дорожного строительства, приносит в горы шустрые спортивные иномарки и выпендрёжные городские джипы с «ловцами экзотики» и истинными адептами денежных развлечений. И горы гибнут. Умирает заповедная тишина. Столетний кедр идёт на поделки, тысячелетний камень – на сувениры. Дремучие ущелья наполняются пьяными криками «потребителей природы», готовых срубить и распилить всё, что растёт, выловить, перестрелять и сожрать всё, что бегает, плавает и летает…

Достаточно. Хватит. Перечеркнём крест-накрест три предыдущих абзаца. Всего этого нет в моей картине мира, не должно быть! Мой Алтай другой: звонкий, как трель иволги и стук дятла в сосновом лесу, чистый, как порыв предгрозового ветерка. НАШ Алтай.

И аванпостом этого Алтая, этаким домиком на опушке, проводником в мир живой природы и волшебства стал для меня Эрлагол.

…На Гору Дураков я залез спустя несколько лет. Сделал всё наоборот. Поднимался по «кушарям» и обрывистым расщелинам, а спустился, обогнув гору, с другой стороны по тропе. Спокойно и без хлопот. Без особых приключений. Ну, не дурак ли?

История двух самцов

Фактически, в Эрлагол меня затащил мой друг и боевой студенческий товарищ Лёха Ващев. Не уверен, что это он автор-сочинитель вводной описательной части про траву и звёзды, но слагал тоже уверенно и завлекательно, рассказывая про «лето в Эрлаголе». По всему выходило, что ехать надо!

И вот мы здесь.

Сидим в лагерной столовой, за окнами хлещет дождь. Ждём, пока народец рассосётся, и добрые поварихи предложат оставшимся добавку. Такое случается, если иметь достаточно выдержки и наглости. На один комплект талонов не шибко разживёшься. А у нас молодые растущие организмы… Каша, естественно, нас в меньшей степени интересует, а вот бутер с парой кубиков сливочного масла… Или завалящая котлетка, под какао с булочкой…

Психологический портрет Алексея таков. Характер нордический, уравновешенный. Манеры учтивые, вид деловой. Добавьте к этому подтянутую спортивную комплекцию и кошачью походку самоуверенного самца… И получите объяснение, почему некоторые девушки из нашего эрлагольского окружения в него тайно влюблены. В частности, одна, имени я не помню, для простоты назовём её Аня. Была она девушкой тонкой душевной организации – какой, по моим тогдашним понятиям, и должна быть истинная походница: любящей природу и животных, в общении мягкой и отзывчивой, но стойкой перед ударами судьбы, дождя и ветра. Она, конечно, держалась на почтительном расстоянии, ведь Лёха «занят», он с Юлей, но поведение и неровное дыхание Ани выдавало бедняжку с головой.

Кошачья походка, как ни странно, не слишком способствовала сближению Лёлика с пушистыми существами, именуемыми, собственно, котами. Особой искры любви между ними не проскакивало. Расскажу предметно о приблудном коте, который постоянно дежурил вместе с нами в столовке. Доброта поварих на него не распространялась, зато он часто получал съедобные бонусы от сердобольных девочек-студенток. Этот сей кот имел обыкновение тереться об ноги, и даже позволял себе вскакивать на колени потакающих ему гражданок. Но в тот раз он не угадал.

Котик изловчился и выбрал своей целью… Лёху. Это было фиаско. Как результат, он пролетел пару-тройку метров по воздуху и смачно шлёпнулся хребтом о стену. А стены столовки состояли из металлических рам и полупрозрачных пластиковых панелей, такой летний вариант; капитальные кирпичные стены возведут десятью годами позже.

Короче, котейка пострадал исключительно психологически. Панель отпружинила мягкое тельце и отбросила в сторону. С воплем упрёка и разочарования он поспешил покинуть помещение. А вот ребята за соседними столиками насторожились. В смысле, замерли в лёгком шоке. Никто от Лёхи такого поворота не ждал. Особенно чувствительная Аня, она после того случая к нашему альфа-самцу заметно охладела.

История с «целлофаном»

Мы ждали этот день, и вот он пришёл.

Нас повели на склад за инвентарём и к палатке с раздачей за долей груза на каждого. Тут улыбки с наших детских лиц начали сползать. А лобики морщиться и думу думать.

Как мы всё это… понесём? Да ещё в таких вот круглых брезентовых шариках с лямками… Туда же ещё и свои вещи надо складировать! С кислыми минами приняли из щедрых рук инструктора «железо» в виде консервных банок, крупы-вермишели, сахар-соль и кустарно герметизированный тетра-пак… со сливочным маслом. Этот способ хранения походного продукта, за неделю ставшего моим любимым, поразил до глубины души.

А ещё раздавали… «целлофан». Для нас он был именно целлофаном, много позже повсюду распространилось модное слово «полиэтилен». Пластмассовый мир победил десятилетие спустя. А тогда я получил массивный мутного цвета квадратный свёрток, недоумевая, к чему всё это. Уже в походе все поняли, что целлофана много не бывает, когда бывает много дождя, а по возвращении стали применять его и к своим стационарным койко-палаткам.

Сейчас же дядя Витя объяснил, что вещь нужная, помогает защищаться от влаги. Мы не спорили. Мы всё больше понимали, во что влипли. К целлофану прилагались прищепки, а кому не хватило – шнурки, и, глядя на них, моя девушка «Таня» сказала вдруг растерянно:

– А у меня обуви нет…

– То есть, как нет? – спросил инструктор.

– То есть, как нет? – спросил я.

– Ну, мне никто не сказал, куда я еду… У меня только босоножки…

Четвёрка смелых сконфузилась. Но Виктор и глазом не повёл. Высокий, худощавый, светловолосый сухопутный волк.

– У моего сына есть старые кроссовки. У вас какой размер?

– Тридцать седьмой…

– Думаю, подойдут. Пойдёмте, они в комнате.

И они удалились в сторону эрлагольской ратуши. А мы переглянулись. В глазах Лёхи и Юли был немой вопрос.

– Ну, как-то так…, – неуверенно промямлил я. – Зато она взяла штормовку…

Когда «Таня» шла обратно с парой белых кроссовок в руках, на её лице не было ни капли торжественности. А был… страх. Мы трое глянули на обувь и невольно скривились. Белыми их уже можно было назвать с большой натяжкой. Но главное, тут и там на стыках кожи и подошвы зияли дыры шириной с большой палец.

– Я ему говорю… они дырявые! А он смеётся: это же хорошо, вода будет выливаться!..

И она мрачно посмотрела на меня.

…Вода и правда хорошо выливалась. Все шесть дней. Очень удобно, не обманул дядя Витя…

Высокий старт

Начало. Всё существо замирает (и все существа тоже), когда мысленно возвращаешься к нему. Я его не забуду. Хоть двадцать лет пройдёт, хоть пятьдесят.

Нас грузят в машину. Не обычную «шишигу» с окошками по бокам и за кабиной, а какую-то военного образца, глухую, без всякого обзора. Герметичный стальной кунг, где царит душноватый полумрак. Сидячих мест, как всегда, не хватает, едем привычным манером: на половых рюкзаках. Машина страшно ревёт и даёт ходу. Пассажиров начинает кидать друг на друга.

Час, и другой прыгаем в брюхе железного монстра, будто слепые котята, проглоченные какой-нибудь мантикорой или тарраской. Можем только слушать, что творится снаружи. И слушаем с ужасом.

Там что-то долбит по обшивке межпланетного корабля, что-то стучит, рычит и скрежещет. Снизу сыплются совершенно дикие и коварные удары, от которых любой монстр должен был бы перевернуться… Что-то шелестит, гремит и плещет… Ей-богу, такое ощущение, что едем… по реке!

Я хочу обратить ваше внимание, дорогой читатель, на то, что для юнцов, первый раз в жизни оказавшихся в горах и ничегошеньки о них не ведающих, самая эта мысль казалась фантастичной и пугающей. Представьте, что вы никогда не видели горной реки, и вот вас берут за шиворот и кидают в надувную лодку, а потом отталкивают её от берега – да здравствует сплав!

Нам и правда поначалу не верилось, что автомобиль может ехать через реки, но шумы за металлической стеной очень походили на то. Монстр всё сатанел и не унимался, кишки подлетали к горлу, теперь всем хотелось одного: выбраться отсюда. Однако смутно мы уже понимали, что ВЫБРАТЬСЯ оттуда, куда нас везут, так просто не получится!

Наконец, машина конвульсивно дёрнулась и замерла, дверь кунга заскрежетала. Меня ждал новый мир…

Там оказалось свежо и красиво. И пасмурно. Небольшая речушка, журча, убегала вниз, к реке побольше. Над головой качали кронами берёзы и кедры, по траве пробегала волнистая рябь. Мы взбодрились, по-солдатски оправились и… пошли. Без всяких напутствий и предисловий. В ту сторону, куда пошли все. В гору.

…И пошёл дождь.

Такое чувство, что первая капля упала на меня, когда я сделал первый шаг.

Потом упала вторая и третья, засеменил тоскливый липкий дождик, которому конец предвидится не скоро. Четверо остановились и стали рыться в мешках в поисках хлипких дождевиков. Отстали. Линия фронта быстро ушуршала вперёд. По заросшей дорожке, змеящейся вглубь распадка.

Рюкзак – такая штука… Я не обращал на него внимания, когда тащил из лагеря к машине. И пока ехали. Теперь вот… обратил. Через пять минут он показался мне довольно-таки тяжёлым. Через полчаса – очень тяжёлым. Спустя час я понял, что жестокие организаторы взвалили мне на горбушку непосильное бремя. Я уже жалел, что подписался на такое издевательство.

Ещё мне захотелось пить. Это под дождём-то… Дорожка шла по-над речкой, которая постоянно шумела где-то сбоку, за кустами, но добраться до воды оказалось невозможно. На это просто не было времени.

О том, что в Горном Алтае можно запросто пить водицу из любого ручейка, я узнал с большим удивлением. Теперь же у нас были поллитровые ПЭТ-бутылки с винтовой крышкой, и вопроса, как их наполнять, не возникало. Мы уже неделю употребляли воду из Чемала в лагере, и она была превосходной.

Вот и мостик, просто несколько брусьев, присыпанных землёй. Переходим ту самую речку, которая нас преследует. Скорее к воде! Да фиг с ней, с бутылкой, черпаем ладонями! Пальцы кукожатся. Какая холодная! Оглядываемся. Блин, где же все остальные? Кто-то упустил пробку… Начались первые потери…

Небо заволокло окончательно. Дождь заговорил более резким тоном. Я не сомневался в серьёзности его намерений. Китайский дождевик «для дачи» прилип к лицу и голове. Плечи взвыли. Дорога всё петляет и петляет. Второй мостик, третий, четвёртый… Промокли снаружи, и взмокли изнутри. После двух часов угрюмого ковыляния дождь сделался бесчеловечным.

На свободном от деревьев пятачке, близ едва различимого остова сгоревшего сруба, Виктор Малявинский решил сделать стоянку. Речка здесь делала небольшую петлю, к косогору прижался невысокий молодой березняк. Речка называлась Абаш. Мы этого не знали.

Как только группа остановилась, сверху обрушился натуральный ливень.

– Почему стоим? Привал, что ли?

– Да вроде, говорят, всё на сегодня… Встаём здесь.

– Встаём?!!..

Не верим своему счастью. Мгновенно падают на землю десятитонные заплечники. Но, блин… а льёт же! Что делать-то?

– Ставим палатки! Дежурные разводят костёр.

Дядя Витя отдаёт распоряжения. Дежурные – это те, кто сегодня готовят завтрак, обед и ужин.

Это мы. Четвёрка бесстрашных. И хитрых. Решили «сразу отбиться, чтобы потом уже не заморачиваться». Вызвались дежурить в первый день, он ведь короткий… Это было ещё до дождя. Обратку включать поздно.

Бегу в березняк вырубать колышки и стойки для временного жилища. Живые деревья не трогаю, ищу сухие стволы, сучья и палки. С учётом ситуации, это жёсткое самоограничение, но мне везёт. Брезентовая палатка из семидесятых (так и хочется назвать её «пилоткой») держится, только если поставить внутрь неё две вертикальных распорки, спереди и сзади. Это несколько специфично, и совсем не понравилось бы современным ребяткам, привыкшим к стеклопластиковым дугам. У нас выбора не было.

Ну вот, «пилотка» грустно повисла на палках, спешно приматываем к углам концы целлофана… Бесполезняк! – всё уже промокло, и концы, и целлофан, и крыша тряпичного домика… Девчонки возятся у костра, а по правде сказать, у того места, где давно должен был бы возникнуть костёр. Но не возникает: любые проблески пламени тут же заливает водой. Дядя Витя подаёт знак. На помощь выдвигаются ещё два бойца. Четыре титана, включая нас с Лёхой, держат за четыре угла плёночный отрезок над несчастными Юлей и «Таней», отчаянно замешивающими крупу на слабых язычках огня. И титанов, и Юлю, и «Таню» обильно орошает всё набирающий силу Дождь.

До сих пор не пойму, как нам в таких условиях удалось приготовить тот скорбный ужин. Да только каша набухает, дождь, как по команде, стихает, и по лагерю разносится призывный металлический звон… Улучив момент, Лёха подмигивает мне:

– Айда в палатку, проверим, как чё…

В палатке у него фляжка с водкой. Мы мокрые насквозь. Нас колотит. Наш новый дом стоит немного на склоне, на мягкой травке. Внутри уже расстелен огромный общий спальник, плюхаемся на него. Ключевое слово: «плюхаемся»! Как только сели, снизу… поднялась вода. И вот мы лежим в луже!

– А, по х…

Сделав несколько мощных глотков, я откинулся на спину и запел:

 
Смерть… это место для тех, кто мёртв!
Смерть – это место для тех, кто жил…
Это место встречи тех, кто бродил
Босиком по алмазной ржи…²
 

Лёха подхватывает. Дуэт обречённых:

 
Это родина… Смерть!
 

– Эй, ребята, да вы палатку неправильно поставили!

– Да? А как надо?..

Нам показывают. Дают лопатку. Переставляем сырую брезентовую избушку на курьих палках, обкапываем её канавкой для стока воды. Покрываем уже двумя слоями «целлофана». Туго затягиваем шнурками. А вокруг красота – не видать ни черта…³ И снова дождик накрапывает.

Откуда ни возьмись из амбаров и сусеков наших коллег по безумию появляются два сухих спальника: трёшка и двушка. Одноместные спальники в дружном советском туризме не приветствовались: в них же холодно, никто тебя не греет бочком! Одноместный спальник на тур-сленге называется «смертник». И я уже начал понимать, почему… А водянистый пятиместный, совершенно неподъёмный теперь спальничек будем носить с собой, как знамя, все шесть дней, пытаясь сушить его у костра, на ветру, на редком солнышке…

– Лёха, водка ещё есть?

– Спрашиваешь…

Это был первый день моего первого похода.