Четвёртая часть
На дачу добрались только вечером, поскольку выехали из города на три с лишним часа позже, чем планировали.
Всегда уравновешенный Виталик, войдя в мою прихожую и извиняясь за опоздание, схватился за голову и сделал такую гримасу, как будто выпил стакан уксуса. Спускаясь по лестнице и рассказывая, как Раиса Тимофеевна искала коробку с семенами, которую самолично уже отвезла на дачу, он даже начал заикаться.
Я и без того, пребывая в препротивном настроении, подумывал: а не послать ли все это куда-нибудь очень далеко-далеко, пусть барышни едут вдвоем, я болен! Но тем не менее, мысленно произнеся огненную, матерную тираду, запихнул свою дорожную сумку в багажник бледно-желтого, сверкающего на солнце «Вольво», и уселся на заднее сиденье, рядом с Тамарой Олеговной.
Восседающая впереди Раиса Тимофеевна, поправила ворот своего фирменного спортивного костюма, расстегнула на куртке молнию и, нахмурившись, пробурчала:
– Слава богу, экипаж в сборе. – Она повернулась к Виталику: – Про Московский даже не думай, там обязательно застрянем.
И мы плавно поехали по Гагарина, аккуратно свернули на Типанова, а когда оказались на Славе возникла перипетия (в драматургии – прием, обозначающий неожиданный поворот в развитии сюжета и осложняющий фабулу). Виталик, точно его кто-то больно ущипнул, вдруг резко пошел на обгон; машину качнуло, Раиса Тимофеевна испуганно пискнула:
– Тише!..
А моя рука невольно уткнулась в бедро Тамары Олеговны:
– Простите, – вполголоса сказал я, но руку убрал не сразу, а только через несколько секунд – с помощью Тамары Олеговны. Она осторожно отвела мою руку в сторону и при этом, кажется, ее слегка пожала.
Я коротко взглянул на нее, мазнул взглядом по голым плечам – на ней была розовая, открытая майка – скользнул по загорелой, ровной шее и добрался до слегка подкрашенных губ. Тамара Олеговна едва заметно улыбалась.
В моей голове заискрило, точно у школьника, оставшегося один на один с хорошенькой, кокетливой одноклассницей. Минорные настроения мигом улетучились, а тут еще как бы ненароком мы прикоснулись к друг другу руками. Потом еще и еще. И вдруг меня, словно одурманило, я уже ни о чем не думал, а лишь готовился к новому прикосновению. И плевать я хотел на всякую дребедень, четверть часа назад выводившую меня из себя. Жизнь обретала ту самую беспечность, которая в моем случае всегда была в дефиците. Даже пробки – сначала застряли на Мурманке, затем на подъезде к Всеволожску – уже воспринимал как забавное приключение.
Немного поостыл только на узкой, грунтовой дороге, когда до нашего поселка оставалось менее трех километров. Там, съехав в канаву, завалился на бок старенький самосвал ЗИЛ с колотыми дровами и намертво перекрыл движение как в одну, так и в другую сторону.
Пожилой, раздосадованный водитель, угрюмо объяснял случившееся:
– Сохатый, мать его ити, внезапно скаканул на дорогу.
Раиса Тимофеевна авторитетно заявила:
– Врет, в дневное время наши лоси прячутся на торфах, – и, указав рукой в сторону Ладоги, пояснила: – Торфоразработки давным-давно превратились в болото. Туда мы ходим за клюквой, а иногда и за брусникой. И у каждого второго куста – мина, то есть лосиный помет.
Тамара Олеговна с ней согласилась:
– От водилы за три версты несет перегаром.
А тем временем Виталик, выйдя из машины и достав радиотелефон, кричал в трубку:
– Леонид Иванович, у нас небольшое ЧП!.. Стоим напротив карьера, где сосны!.. Но скоро приедет трактор!..
Вернувшись в машину, Виталик доложил:
– Леонид Иванович распорядился ехать в объезд. Раиса Тимофеевна, вы помните дорогу?
– А то!.. Я тут каждую тропинку знаю.
С большим трудом и немалым риском мы развернулись и помчались назад, через какое-то время свернули на раздолбанную бетонку, а потом в лес – петляли по дороге, заросшей травой и мелким кустарником. И я, вцепившись в кисть руки Тамары Олеговны, подумал, что хорошо было бы здесь заблудиться… Но нет, вскоре дорога выровнялась, обнаружились следы гари и щебенки, которыми, вероятно, были засыпаны лужи, вдали показались первые дома.
– Станислав Викторович, оцените работу штурмана, – хмыкнула Раиса Тимофеевна.
Я, отпустив руку Тамары Олеговны, показал большой палец:
– Класс!..
Разгрузившись и частично распаковавшись, второпях попили чайку, проводили Виталика, и Раиса Тимофеевна заявила:
– Сейчас поведу вас на экскурсию по участку. Но прежде переоденусь. Здесь неукоснительно придерживаюсь сельских моделей! – пошутила она и довольная собой вошла в дом.
Мы с Тамарой Олеговной отошли от калитки и остановились у раскидистого куста белой сирени. Молчаливая пауза затягивалась, и я, отчего-то, забеспокоившись, ляпнул первое, что пришло в голову:
– Снаружи такой небольшой дом, а изнутри – хоромы, кроме столовой насчитал четыре комнаты плюс кухня, а ведь еще есть чердак…
И тут случилось совершенно непредвиденное. Нарочито сдержанная, если не сказать чопорная Тамара Олеговна вдруг мотнула головой, ее каштановые волосы, собранные на затылке, разлетелись и рассыпались по лицу. Спустя мгновение она их убрала, заправив за уши, и – надо же! – я увидел череду озорных, дурашливых гримас. Она, точно не в меру расшалившаяся девчонка-проказница, как будто кривляясь перед зеркалом, подбирала нужное ей выражение.
Как реагировать на эту странную выходку я не знал и, попросту говоря, чувствовал себя идиотом. Наконец она состроила гримасу безумного недоумения:
– Станислав Викторович, вы думаете, что я позволяю хватать себя за руки всем женатым мужчинам?
– Думаю, не всем, – ответил я, настороженно.
– Верно! Только женатым не вполне.
– Не волне, это – как?
– Формально. Я еще в офисе подметила, когда вы меня хватали за колени, что вы женаты как-то весьма условно.
– Помилуйте, разве я хватал? По-моему, только осмотрел рану.
– Но, как осмотрел!.. – продолжала веселиться она.
– Нормально осмотрел.
– И я говорю – нормально, – сказала она и, пригладив волосы, вдруг вернулась к своему привычному образу: – Вчера была удостоена чести познакомиться с экс-женой Леонида Ивановича. Про вас Варвара сказала всего лишь полтора десятка слов, но их было достаточно, чтобы я кое-что поняла.
– Что именно?
– Я знаю, как вам помочь. Имеете право воспользоваться. Денег за науку не возьму, и вообще – никаких заверений и обязательств – мне ничего не надо. Испугались?
– Немного неожиданно, – пролепетал я.
– Извините. – Она взяла в руки крупную гроздь сирени и пристально стала рассматривать цветки. – Попробую для вас найти счастье. По-моему, вам надо пересмотреть приоритеты. Желание во что бы то ни стало понравиться и выслушать очередную порцию комплиментов, следует задвинуть в самый дальний ящик. Похвалу на хлеб не намажешь. Живите смелее, и плевать – кто, что скажет. Наметили цель, и с громким «Ура!» бегом в наступление.
– Вы так считаете?
– Я в этом уверена.
И тут я, немало озадаченный бесцеремонными нравоучениями, внезапно – в том числе и для самого себя – сгреб Тамару Олеговну в охапку и потащил к дровяному сараю. Обалдевшая от неожиданности, она на протяжении нескольких секунд даже не рыпнулась. Но зато потом с размаху влепила мне кулаком по плечу:
– Ты сошел с ума? Отпусти сейчас же!..
Я поставил ее на землю:
– Разве мы перешли на «ты»? Я что-то не припомню…
И вдруг на крыльцо выскочила разгневанная Раиса Тимофеевна:
– Тома!.. – истерично крикнула она. – Где мой комбинезон?
– Кажется, я видела его на стуле, рядом с вашей кушеткой, – отступив от меня, с невозмутимым видом сказала Тамара Олеговна.
– Пойдем, поможешь…
Они обе прошли в дом, а я, не на шутку огорошенный, поплелся по тропинке, ведущей в сад-огород. Там, вдалеке, почти у забора, граничившего с лесом, виднелась до боли знакомая конструкция самодельного душа – деревянная вышка, а наверху авиационный, подвесной бак для горючего. Очень похожий душ был на участке моего деда, только бак у нас, кажется, был побольше.
Осмотревшись по сторонам, решил подойти к маленькой, бревенчатой избушке. Скорее всего – баня, подумал я, соображая, каким образом до нее добраться.
Внимательно посмотрев на траву, вымахавшую едва ли не по пояс и уже покрывшуюся вечерней росой, посчитал эту затею лишней. Тем более в голову опять полезли бредовые мысли: странная вырисовывается картина. Уж не влюбился ли я на старости лет? Впрочем, почему на старости? Мне же нет и пятидесяти, то есть еще можно вовсю побарахтаться. Только бы найти себя, избавиться от всего необязательного и, без оглядки ринуться в неизведанное, то есть начать все заново. Скажем, с Тамарой, или с такой, как она… А что делать с Илоной? Как прокомментирует мой пируэт Вика? Каким уничижающим взглядом пришпилит меня моя неразговорчивая теща? А тетя Сима?.. И вдруг: а что, если взаправду удастся найти этот таинственный чемодан и получить обещанные десять тысяч? Завтра надо будет изловчиться – прошерстить дом, летнюю кухню, дровяной сарай, баню и непременно поискать за забором, там, где говорила Варвара…
За этими путанными мыслями и застала меня Тамара. Застала врасплох, поскольку подошла неслышно:
– Раиса Тимофеевна уснула, спит как младенец. Но перед тем, как угомониться, пообещала подарить мне комбинезон. Точно такой же, как у нее, унесенный чертями неизвестно куда, – прыснула она, прикрыв ладонью рот. – Подарит сразу, как только мы с Леонидом поженимся, – затряслась она от хохота.
– Вы действительно решили пожениться? – спросил я с наигранной усмешкой.
– Какое там!.. Он не в моем вкусе, да и я по сравнению с Варварой – серая мышь. Прекрасно понимаю мужчин, которые неровно дышат в ее сторону, – улыбнулась она и вопросительно посмотрела мне в глаза.
В доме с шумом открылось окно, послышался истошный голос Раисы Тимофеевны:
– Тома, я проснулась от голода! Свари хотя бы пельмени!
Тамара шумно вздохнула:
– Похоже, она нас пасет…
Сварили пельмени, поужинали. Затем носил из колодца воду в летнюю кухню, так как забарахлил насос. Из-за него – что-то, где-то коротнуло – вырубились пробки. Слава богу, вернуть их в рабочее состояние, было не трудно, понадобилось лишь нажать кнопки. Тамара грела воду в больших, эмалированных кастрюлях на газовой плите и наводила марафет на кухне. За это время Раиса Тимофеевна несколько раз укладывалась на свою кушетку, но быстро вставала и принималась искать исчезнувший комбинезон. Его, завалившегося за этажерку, нашла Тамара.
Наконец окончательно стемнело, на улице повеяло прохладой, а в доме сыростью. Я сходил в дровяной сарай, принес охапку березовых дров и затопил печку. Мгновенно стало тепло и уютно.
– Самое время испить чайку, – сладко зевая сказала Раиса Тимофеевна и принялась меня нахваливать: – Как вы ловко управились с печкой, чирк – и сразу загорелось.
– Ничего удивительного, в детстве и отрочестве каждое лето жил в Сосново у моего покойного деда. Бездельничать дед не позволял, так что навыки сельской жизни у меня прочные и разнообразные. Кстати, ваша усадьба очень напоминает сосновскую…
– Вы там бываете? – спросила Тамара, вернувшись к столу с электрическим чайником.
– К сожаленью, нет. Теперь там живут чужие люди.
– Как это – чужие? – с неподдельной обеспокоенностью, спросила Раиса Тимофеевна. – Почему?
– Так получилось.
– Что, значит, получилось? – Раиса Тимофеевна нервно пожала плечами: – Говорите, уж коли начали!
И я, что называется, припертый к стенке, заговорил, хотя вспоминать эту историю совсем не хотелось:
– Сначала там жили дед и бабушка, потом, когда бабушка умерла, дед и тетя Марта. Мои родители приняли Марту в штыки.
Румяная, статная, на семнадцать лет моложе деда, она раздражала в первую очередь мою мать, которая называла ее гулящей чухонкой. В итоге вспыхнул скандал, и дед показал матери на дверь: но мальчонку оставь. Он из-за твоей дури страдать не должен. Пусть на каникулах живет у меня. Вскоре дед женился на Марте.
– Ишь ты какой проворный! – вставила Тамара Олеговна, и хотела еще что-то сказать, но Раиса Тимофеевна ее опередила:
– Не проворный, а легкомысленный! – произнесла она тоном, не терпящим возражений. – А что было дальше?
– А дальше я продолжал ездить в Сосново. С Мартой мы очень быстро подружились. Нередко, сагитировав деда, играли в лото, домино, в города, а вечерами с ней по очереди читали вслух, но больше всего времени проводили на огороде или в лесу.
Однажды – я к тому времени уже перешел в восьмой класс – собирая грибы, нашел штук двадцать крепких, ярко-желтых лисичек. Они росли ровными рядками на бугорке, усыпанном бурой, подгнившей хвоей. Складывалось впечатление, что кто-то их так расставил нарочно, а по бокам высадил кустики брусники.
Позвал Марту. Она долго, не проронив ни слова, смотрела на бугорок, а потом сказала: возможно, так выглядит могила моих отца с матерью в Красноярском крае. Нас перед войной в числе других финнов-ингерманландцев депортировали из Колтушей в Сибирь. Мне повезло, после смерти Сталина чудом перебралась в Ленинград и даже сумела поступить в техникум.
А что такое депортировать? – спросил я. Да то же самое, что согнать людей с насиженного места и увезти к черту на куличики, чтобы подыхали.
Вечером я опять спросил Марту про депортацию. Хорошо, я тебе скажу, но ты об этом будешь помалкивать. Болтать об этом все еще небезопасно.
И мы отправились на летнюю кухню чистить грибы. Чистили долго, можно сказать, до темна. Марта говорила тихо и сдержанно, но в ее словах – сейчас бы я сказал по второму плану – угадывалась прямо-таки нестерпимая боль. И я очень сильно разволновался. В ее изложении великая, самая лучшая в мире страна приобретала черты, разрушающие мои тогдашние представления об идеальном государстве. Мой первый урок отечественной истории, не вписывавшийся в привычные рамки школьной программы, едва не закончился нервным срывом. Но после этого вечера наша дружба с Мартой укрепилась настолько, что на какое-то время она мне стала самым близким человеком.
Все резко переменилось, когда умер дед. Марта Ивановна, став хозяйкой усадьбы, приютила своих дальних родственников, приехавших откуда-то издалека. Муж с женой и их сын – мой ровесник, серьезно отстающий в развитии – смотрели на меня по-волчьи, а чаще делали вид, что попросту не замечают. В моем присутствии они не сказали ни одного слова по-русски. И однажды, когда мы с Мартой были в доме вдвоем, она вдруг крепко обняла меня: ты прости их, – прошептала она, – они столько хлебнули горя, что скорее всего никогда не оправятся. Уезжай, Стасик, уезжай. Они тебя боятся, думают, что ты их прогонишь…
Раиса Тимофеевна поднялась со стула:
– И вы там никогда больше не были?
– Один раз был. Новые хозяева сказали, что Марта продала усадьбу и вместе с родственниками уехала предположительно в Финляндию.
Раиса Тимофеевна вытянула губы и причмокнула:
– Тома, достань рюмки. После таких историй без двадцати капель коньяка не усну, – вздохнула она и направилась в свою комнату.
Тамара Олеговна принялась накрывать на стол. При этом на ее лице появилось какое-то странное, совершенно неестественное выражение. Казалось, что у нее полный рот воды.
– Тамара Олеговна, что с вами?
– Сейчас поймете, – пискнула она и, открыв дверцу холодильника, быстро отвернулась.
– Слушай, тебе не надоело говорить загадками?
Тамара Олеговна медленно повернулась и, хитро улыбнувшись, спросила:
– Мы перешли на «ты»?
– Извини, получилось непроизвольно.
– А мне понравилась. – Она подошла ко мне и прошептала: – Ты неплохой парень, Демьян.
– Откуда тебе известно про Демьяна?
– Мне много чего известно, – сказала она и протянула ко мне руку. Но услышав шаркающие шаги, быстро вернулась к холодильнику.
Раиса Тимофеевна вошла в столовую с лицом человека, только что утратившим несметные богатства:
– Люди!.. – с чувством произнесла она. – Кто-нибудь помнит, зачем я пошла в комнату?
– За коньяком, – бойко ответила Тамара Олеговна. – Но он оказался в буфете. – Она нагнулась и, открыв нижнюю часть буфета, достала бутылку неизвестной мне марки. Поставив ее на стол, посмотрела на меня: – Очень хороший коньяк из специальных запасов Леонида Ивановича. Его разливают наши поставщики малыми партиями только для друзей и особых случаев.
– Подтверждаю, – кивнула Раиса Тимофеевна, присаживаясь к столу: – Станислав Викторович, за вами тост.
Судорожно соображая, что бы такое сказать, я открыл бутылку и наполнил рюмки.
– Слушаем вас!.. – Раиса Тимофеевна взяла свою рюмку.
И я начал тост, неясно представляя, как его закончить:
– Вельможа пришел к мудрецу: о, мудрейший, помоги несчастному человеку. В чем твое несчастье, спросил мудрец. Провалы в памяти, ответил, вельможа. И мудрец благостно улыбнулся: ты счастливчик, провалы в памяти освобождают голову для новых знаний, включая важнейшие открытия. Так выпьем за несчастья, которые заканчиваются по-голливудски – хеппи эндом! – произнес я и коротко глянул на Раису Тимофеевну.
– А что, неплохо сочинили, – задумчиво сказала она. – За открытия.
– За открытия! – энергично поддержала Тамара.
Все чокнулись и выпили. Раиса Тимофеевна положила в рот маленький кусочек шоколада и встала:
– Пойду спать. Тома, я тебя жду.
Оставшись вдвоем, я взял Тамару за руку:
– Ты будешь спать у нее в комнате?
– На раскладушке, – кивнула она и застенчиво улыбнулась: – Надо послушать, что она бормочет во сне. А вдруг что-нибудь скажет?..
– Зачем?
– Как, зачем? Мы же с тобой на работе.
– На фиг эту работу!..
Тамара Олеговна отдернула руку:
– Не на фиг… Мне за нее деньги платят и тебе, вроде бы, тоже. – Она взяла большой электрический фонарь, стоявший на буфете, и направилась в коридор. Но вдруг остановилась: – Я мыться, а ты, когда закончишь трапезничать, убери съестное в холодильник. И не забудь закрыть входную дверь.
– Коньяк, между прочим, говно! – неожиданно сорвалось с языка в тот момент, когда я наполнял свою рюмку.
– Мой бывший муж, когда брался за рюмку, любил сказануть что-нибудь заковыристо-оригинальное. Например: пей в меру, но не зацикливайся на достигнутых впечатлениях.
– Он спился? – бесцеремонно спросил я.
– Какой ты, однако, проницательный…
Оставшись в одиночестве, налил еще и пафосно произнес вслух, обращаясь к потолку, сбитого из вагонки цвета слоновой кости:
– Похоже, Демьян, тебе предложили вернуться на землю! На седьмом небе твои места давным-давно заняты.
И вдруг отчего-то стало весело и как-то уж очень беззаботно. А после четвертой рюмки страшно захотелось есть…
На следующий день меня разбудила, а точнее – растолкала Тамара:
– Ну ты и спать!.. Доброе утро!.. Вставай!..
Я открыл глаза и первым делом увидел ее короткие, бежевые шорты, потом полоску голого, розоватого живота и яркий, желтый топик, смеющуюся физиономию и наконец белую, полотняную пилотку, кокетливо сдвинутую набок.
– Доброе утро, – прохрипел я, приподнимаясь на руках.
Она сделала шаг назад:
– Приходил сосед, который присматривает за дачей. Он починил насос, надо поскорее наполнить бак, чтобы вода успела нагреться, без душа сегодня не обойтись. Жарко.
– Без душа всегда не обойтись.
Она наклонилась к моему уху:
– Ночью Раиса Тимофеевна несколько раз принималась ругать какую-то Людку. Ты знаешь что-нибудь про нее?
– В детстве читал «Руслана и Людмилу».
– Очень смешно, – фыркнула она, ладонью слегка толкнула мою голову и вышла из комнаты.
Оставшись один, кое-как выполз из кровати. Вставать совершенно не хотелось, но что поделаешь – я же на работе. Открыл сумку, принялся выбирать, чтобы такое надеть по случаю жаркой погоды. Выбор был небольшой: то ли тренировочные штаны, то ли футбольные трусы, которые вполне могли сойти за шорты. Посмотрев на свои бледные ноги, надел штаны, а к ним – ковбойку, привезенную лет семь назад тетей Симой из Америки. Одно время я считал ее своим талисманом. Именно в ней я избежал сокрушительного фиаско, когда по распоряжению своего начальника должен был в экстренном порядке, вместо признанного искусствоведа, проводить экскурсию для французских художников, по теме: «Конструктивизм в архитектуре Ленинграда».
– В твоем распоряжении мой лимузин (так директор методцентра называл нашу дряхлую «Волгу») и два часа времени. Съезди домой, переоденься во что-нибудь посвободнее, ну, чтобы не сильно отличаться от этих импрессионистов. А потом на интуристовском микроавтобусе покатаешь парижан по городу: Московский райсовет, Дома культуры Ильича и Капранова, а то начни с Кировского района… Ты же ленинградец, трах-тарарах, что я тебя буду учить.
Я попытался отказаться:
– Облажаюсь…
Раздосадованный директор проникновенно посмотрел мне в глаза:
– Это моя личная просьба. Проигнорируешь, про халтуры забудь. Будешь безвылазно, от звонка до звонка сидеть в конторе.
Для меня, в ту пору работавшего на трех работах, это был приговор сродни высшей мере.
– А куда подевался этот университетский доцент? – обреченно спросил я.
– Сообщил, что внезапно перенесли плановую операцию. – Он подвинул к себе перекидной календарь и с трудом прочитал написанное на листке шариковой ручкой: – По удалению геморроидальных узлов в связи с открывшимся местным кровотечением. – Директор оттолкнул от себя календарь: – В управе планируют меня упразднить, а крыть-то особо нечем. Вот и подстроили геморрой, – сказал он и посмотрел на меня умоляюще: – Но мы ведь за просто так свою задницу им не подставим?
– За просто так ни в коем случае, – кивнул я. – Может, все-таки кому-нибудь позвоним?
– Нет, – крякнул директор. – Надо управиться своими силами. Пусть, сволочи, знают: нам что конструктивизм, что абстракционизм – все нипочем. Любой футуризм одолеем!..
Илона посоветовала мне надеть светлые, летние брюки и эту ковбойку:
– А пиджак ни к чему. На градуснике уже двадцать, днем будет пекло. – Она поправила ворот ковбойки, застегнула пуговицу на нагрудном кармане и с усмешкой добавила: – Кончай мандражировать, ты прекрасно справишься. Я и то кое-что помню. Конструктивизм – пролетарское искусство!
– Спасибо, ты мне очень помогла. – Я поцеловал Илону и, втихаря прихватив с собой пиджак – все-таки иностранная делегация – направился к выходу.
По дороге к Площади Искусств – мы должны были встретиться напротив гимназии – я судорожно вспоминал про лаконизм, геометрические формы, функциональность и другие признаки конструктивизма, оставшиеся в памяти еще со студенческих времен.
С французами мы приехали практически одновременно. Из микроавтобуса вышла полновата женщина в дымчатых очках, ее голые шея и плечи были искусно задрапированы газовым шарфом. И я чуть не закричал от радости:
– Аглая, я тебя люблю!..
– Станислав Викторович, – она церемонно протянула мне руку. – Позвольте представиться, переводчик «Интуриста»… – но договорить ей не удалось.
Я страстно обнял ее:
– Господи, как я рад тебя видеть! – несколько раз повторил я. И это было искреннее признание. С Аглаей я готов был проводить любую экскурсию, поскольку был уверен, что ее феноменальная эрудиция и находчивость способны творить чудеса.
Собственно, так и вышло. Аглая представила меня французам как известного культуртрегера, и посоветовала им воспользоваться счастливым случаем – расспросить меня о массовых мероприятиях, проводимых в городе. Художники дружно закивали. И я, вдохновленный их поддержкой, три часа заливался как соловей о фестивалях, праздниках, ритуалах. При этом мы, конечно, ездили по городу, останавливались у архитектурных памятников конструктивизма, и тут ненадолго включалась Аглая.
Последняя остановка была у Дворца культуры имени Первой пятилетки. Здесь мы с Аглаей сработали дуэтом – рассказывали о театре на Таганке, который, бывало, гастролировал на этой площадке.
Прощаясь с Аглаей спросил:
– Как же тебя допустили до «Интуриста»?
– Времена меняются, мы меняемся, – хитро подмигнула она. – Одним словом, перестройка…
Мы познакомились с Аглаей в начале семидесятых при обстоятельствах весьма странных, если не назвать их анекдотическими.
После отвратительной сцены расставания с несовершеннолетней Варварой месяца полтора пребывал в болезненном замешательстве. От девушек держался на почтительном расстоянии, к своим же однокурсницам относился еще более настороженно. Казалось, что любая из них может повторить монолог, в котором, напоминаю, Варвара грозилась «упрятать меня за колючку». Но в конце концов природа взяла свое. И вот как-то раз, случайно встретившись с одноклассниками, это были наши молодожены, дружившие с первого класса – Света и Армен Манукяны, я в шутку сказал: познакомили бы меня с достойной девушкой, глядишь, и я бы бракосочетался. Света и Армен переглянулись, Армен предложил: может быть, Богинская? Не думаю, замотала головой Света, после школы Богинская сильно изменилась, а вот Ленка Гончар, по-моему, самое то. Армен согласился: хорошая девчонка. А Света добавила: вам будет о чем поговорить, у Ленки аналогичная ситуация, ее жених сбежал в неизвестном направлении.
Одним словом, ребята дали мне Ленкин телефон, сказали: позвони ей послезавтра, а мы ее подготовим. Так я и сделал. И, по-моему, мы с Леной очень мило поболтали, договорились встретиться в субботу у «Гостинки» (метро «Гостиный Двор»). Но в пятницу Лена мне позвонила: давай встретимся на Малой Садовой, у служебного входа в театр Комедии, на пять минут забегу к своей тете-костюмеру, а потом готова пойти с тобой куда угодно. Манукяны заверили, что с Демьяном можно, хоть на край света.
В субботу, отсидев половину лекции по истории партии, я вышел из института. И вдруг сзади услышал знакомый голос:
– Демьян, подожди!..
От этого «подожди» я невольно вздрогнул и остановился как вкопанный, словно меня застукали в момент совершения чего-то весьма предосудительного. Оглянувшись, я увидел Варвару, застегивающую на ходу зеленоватую, мутоновую шубейку. Она уверенно лавировала в огромной толпе туристов, растянувшейся по Дворцовой набережной от Летнего сада до площади Суворова.
Надо признаться, что ее появление на набережной вызвало небольшой переполох. Особенно это было заметно, глядя на мужской контингент. Двое солидных дяденек в пыжиковых шапках, фотографировавших Кировский мост, как по команде перенаправили камеры на Варвару и принялись щелкать затворами.
А счастливая Варвара, состроив постную физиономию, смотрела поверх голов и танцующей походкой двигалась ко мне.
– На календаре декабрь, – усмехнулась она, – а ты меня даже не поздравил. Почему?
– С чем тебя надо было поздравлять? – прикинулся я интровертом с покалеченной психикой, якобы не заметившим, как несколько дней назад во время большого перерыва вся наша группа шумно поздравляла ее с днем рождения. Кстати, накануне сдал на подарок рубль, хотя можно было ограничиться и полтинником.
– Демьян, мне исполнилось восемнадцать, и теперь готова возобновить…
– Не надо ничего возобновлять, – буркнул я и устремился в сторону Лебяжьей канавки.
– Демьян!.. – Она догнала меня и схватила за рукав. – Ты меня неправильно понял, я имела в виду другое, о гребле даже и не думала, – игриво улыбнулась она. – Просто хотела с тобой кое-что обсудить, выслушать совет старшего товарища. Ну?..
– Валяй!..
– Нарисовался один взрослый мальчонка. Мы познакомились в райкоме комсомола, говорит, учится на последнем курсе ЛИТМО, живет с матерью в большой, отдельной квартире. Я бы хотела вас познакомить.
– Зачем?
– Хочу узнать твое мнение. Он меня замуж зовет.
– А как же бравый курсант?
– Ну, это несерьезно, он же приезжий, – скривилась она. – Я матери пообещала – замуж пойду только за ленинградца, проживающего в отдельной квартире и материально обеспеченного.
– Ладно, черт с тобой, приводи своего мальчонку на рентген, тщательно изучим его внутренний мир. Но лучше бы после сессии…
Забегая вперед, скажу, что мальчонкой оказался Ленька Горкин, мы с ним познакомились в кафе «Север», на троих отметили Татьянин день. А потом почти три года Варвара морочила ему голову, но он терпеливо ждал своего часа и наконец дождался. Свадьба была очень скромной и временами напоминала поминки. Из однокурсников кроме меня она пригласила только старосту Чернобровкину, с которой в общаге они жили в одной комнате.
С Варварой мы дошли до Инженерного замка, она намеревалась сопровождать меня и дальше, но я замотал головой:
– Слушай, у меня свидание. Мне бы не хотелось, чтобы Лена видела нас вместе.
– Понимаю, рядом со мной девушки начинают кукситься. Как думаешь, почему?
– Наверно, от зависти, ты же неописуемая красотка.
– А чего же ты на меня не бросаешься?
– Боюсь, – искренне признался я. – Ты барышня непредсказуемая, на радостях можешь и укусить.
– Могу и откусить, – заржала она, – но ты особо не заморачивайся, твоим конечностям ничего не угрожает. Предлагаю – дружить, – серьезным тоном сказала она, и протянула мне руку.
– На расстоянии, пожалуйста… – Я прикоснулся к ее ладони и вдруг зачем-то крепко пожал ее.
Варвару это нисколечко не смутило. Она вызывающе посмотрела мне глаза:
– Ты мне условий не ставь, как решу, так и будет! – Она легко высвободила руку, и пошла к Фонтанке. А я смотрел ей вслед и думал, что, к сожаленью, она права. Находясь рядом с ней, можно только подчиняться. Все остальные варианты – дешевая бравада.
После этого уже ни на какое свидание идти не хотелось. Но что поделаешь, коли обещал…
На Малую Садовую пришел в подавленном настроении. Ровно в три часа открылась дверь служебного входа в театр, из нее выглянула приветливая блондинка лет сорока в клетчатом переднике с пышными воланами на лямках:
– Молодой человек, вы Демьян?
– Да.
– Лена, к сожаленью, не придет. Но вы, пожалуйста, не уходите. Вместо Лены с минуту на минуту примчится Аглая, она все объяснит. Если хотите, можете подождать у меня, в тепле.
– Спасибо, я погуляю.
– Как знаете.
Дверь закрылась, и я, немного подумав, решил подождать: все-таки любопытно, как выглядит девушка по имени Аглая. Фланируя между входом в театр и кулинарией Елисеевского магазина и посматривая по сторонам, придумал для себя развлечение. Загадал: если узнаю Аглаю до того, как она подойдет ко мне, значит, я счастливый.
Вдруг мое внимание переключилось на тетку в расстегнутом пальто с толстенным, пластиковым пакетом подмышкой. Она, наклонив туловище вперед и нелепо расставив ноги, бежала из последних сил со стороны Невского, точно пытаясь догнать уходящий поезд. У входа в театр, схватившись за ручку двери, она крутанулась на месте, безумным взглядом окинула находившихся поблизости людей и протиснулась внутрь.
Напротив меня, на противоположной стороне улицы остановилась юная особа, которую я тотчас мысленно окрестил «малиновой». Ее вязанная шапка с помпоном, шарф, рукавицы и даже рейтузы – все было малинового цвета. Сколько же ей лет, а вдруг это и есть Аглая? Нет, не может быть, она же совсем ребенок, – подумал я, но, выждав несколько томительных минут, собрался с духом и направился к ней. И тут услышал плаксивый, сдавленный голос: