Килл крик

Глава 6

Воскресенье, 30 октября

Из люка на потолке в полутемную комнату падал луч света. Посередине комнаты стояла деревянная скамья.

Мор прислушалась к звуку своих тихих шагов, эхом отдающихся в бетонных стенах и дальних коридорах. Здесь были и другие люди, они двигались медленно, поглощенные молчаливым созерцанием, но Мор не обращала на них внимания. Она пришла сюда не за вдохновением, как многие другие, а для того, чтобы отключиться, повернуть тумблер в голове и просто… быть.

Сейчас это требовалось ей сильнее, чем когда-либо.

Прогони мысли. Просто существуй. Плыви сквозь пространство. Обратись в ничто.

Центр Гетти появился в Лос-Анджелесе не так давно: он открыл свои двери для посетителей в 1997-м. Пожалуй, именно это в нем больше всего нравилось Мор по сравнению с прочими художественными музеями – у Центра Гетти не было своей истории. Он притворялся таким же древним и почтенным, как экспонаты, выставленные в его стенах. Старая душа в новой оболочке. Здание полагало, что окажет искусству честь, оберегая его, демонстрируя его людям. Оболочка пригласила душу к себе. Однажды оболочка рассыплется, и душа найдет себе новое вместилище.

Душа-паразит.

Мор смотрела, как темные фигуры скользят вдоль стен, уделяя каждому шедевру по тридцать секунд.

Люди-тени. Для Мор они были пустым местом.

Она, как обычно, устроилась на скамье под световым люком и устремила взгляд на свою самую любимую картину в этом музее. Артемизия Джентилески написала «Юдифь, обезглавливающую Олоферна» в начале XVII века. Служанка прижимает злодея Олоферна к постели, пока Юдифь вонзает лезвие меча ему в горло. Он сопротивляется, руки его в отчаянии упираются в подбородок служанки, но та держит крепко. Какой же ужас он, наверное, ощутил, когда пробудился и понял, что его голову отделяют от тела. Какое бессилие. Какую беспомощность.

Мор прищурилась и всмотрелась в кромешную тьму между служанкой и Олоферном. Вовсе не выражение холодного расчета на лицах женщин-убийц возбуждало ее, а эта бездна между двумя борющимися телами. Промежуток, обозначавший мощь женщины сверху, ничтожество мужчины снизу. Мор чувствовала здесь столкновение сил: он отталкивает ее, она удерживает его.

Пересечение наслаждения и боли.

Тьма словно разрасталась перед ней, как космическая черная дыра, затягивала ее в себя, заполняла собой все. Тьма хотела заполучить Мор. Чтобы познать ее. Чтобы поглотить ее.

К Мор подошел мужчина лет пятидесяти с небольшим, прядь волос нелепо зачесана поперек лысины.

– Ти-Кэй Мор? – спросил он, даже не пытаясь скрыть раздражения.

– Да?

– Пэтти попросила сводить вас в запасник, – фыркнул мужчина.

Мор растянула губы, уголки рта почти врезались в скулы. Так могла бы улыбаться змея.

– Ведите, – сказала она.

Мужчина представился Чедом. Без фамилии. Без должности. Мор заключила, что это «шестерка», которую послали присмотреть за работающим в музее писателем. Исходящее от Чеда ядовитое презрение лишь подтверждало эту версию.

Помещение, куда Чед привел Мор, оказалось, вопреки ее ожиданиям, не зловещим подвалом, а светлым научным кабинетом с длинными металлическими столами и мониторами. Они миновали нескольких мужчин и женщин в лабораторных халатах, те проводили Мор любопытными взглядами, кое-кто радушно улыбнулся. Мор шла, глядя прямо перед собой.

– У нас тут две картины импрессионистов на реставрации, если вам вдруг будет интересно, – заметил Чед.

– Я что, похожа на гребаную шестиклассницу, которая пришла с классом посмотреть на кувшинки? – спросила Мор.

Чед бросил на нее взгляд и сощурился:

– Нет, не похожи.

В дальнем конце кабинета один деревянный стол был поставлен перпендикулярно остальным. Его освещала яркая светодиодная лампа на длинном металлическом штативе. А под лампой в мягком белом сиянии лежала на пластиковой подложке глиняная табличка. На ней были грубо выдавлены фигуры: рычащий лев, однорогий козел, летящее насекомое с человеческой головой.

Рядом, прислонившись спиной к стене, стоял охранник в отутюженных черных брюках и белой рубашке. Он краем глаза следил за Мор. Та шагнула к табличке.

Чед предостерегающе вытянул руку, не давая ей идти дальше:

– Смотреть можно отсюда.

– Расслабьтесь, – отрезала Мор. – Я не собираюсь лизать эту хрень.

Она пробежала взглядом по фигурам. В дальнем правом углу была изображена женщина в длинном одеянии с затейливым узором по краю. На голове у нее красовалось нечто вроде украшенной цветами квадратной короны. На затылке лежала закрученная коса. Единственный видимый наблюдателю глаз был широко раскрыт и глядел многозначительно.

Чед кивнул на фигуру:

– Это Кубаба. Она была шумерской царицей…

– Чед, я некоторым образом тороплюсь, – перебила Мор, – так что давайте опустим урок истории.

– Я просто подумал, вы захотите узнать…

– О единственной женщине в Шумерском царском списке? Представительнице Третьей династии Киша? Хозяйке трактира, затем ставшей одной из самых могущественных женщин в мире, а позже – месопотамской богиней, которой во втором веке было посвящено множество культов? Как вам мои познания?

Чед нахмурился. Что-то из сказанного Мор он определенно слышал впервые и теперь боролся с желанием обвинить ее в ошибке. В конце концов он просто осведомился:

– А с чем конкретно мы вам здесь помогаем, мисс Мор?

– Со сбором информации, – пояснила она. – Для книги. Не волнуйтесь, я тут не задержусь. Мне нужно уезжать из города.

– И почему эта табличка так важна для вашей… книги?

Слово «книги» Чед произнес так, словно поверить не мог, что стоявшая перед ним женщина способна произвести нечто подобное.

– Я хотела заглянуть в ее глаз, – сказала Мор.

– В ее глаз?

Не обращая внимания на охранника, Мор наклонилась к табличке. И заглянула в глаз Кубабы.

«Скольких царей она повидала за свою жизнь? – подумала Мор. – Сколько мужчин пытались оспорить ее власть? Сколько хеттов заглядывали в этот глаз так же, как я сейчас, и пытались обрести ее силу через ритуалы, которые придумали сами? Скольким это удалось?»

Чед кашлянул.

– Вы можете идти, Чед. Тут же охранник стоит. Если я попытаюсь утащить вашу табличку, он шибанет меня электрошокером.

Чед не стал долго раздумывать. Досадливо фыркнув, повернулся и ушел. Застыв над табличкой, Мор впитывала каждую деталь изображения шумерской царицы. А потом начала воображать темное волшебство, способное превратить воодушевляющую силу этой женщины в нечто разрушительное. Нечто отравляющее. Нечто порабощающее.

Двадцать минут Мор стояла не шевелясь. Потом резко развернулась на каблуках и пошла прочь из запасника, навстречу яркому солнцу позднего утра.

Ей нужно было на самолет.

Глава 7

Где-то он слышал, что вождение машины сродни трансу.

Шуршание шин. Приятное осознание того, что мышечная память работает отлично. Мысли начинают блуждать, и двадцать минут спустя ты уже не можешь вспомнить, где проезжал и включил ли поворотник, когда перестраивался в другой ряд.

Огонь.

Запах горящей плоти.

Рядом брат, маленький Сэм прижимает к груди свою обожженную руку и, рыдая, утыкается в его рукав.

Стоп. Стоп, стоп, стоп.

Сэм встряхнул головой, прогоняя эти мысли.

Нельзя выпадать из реальности.

Надо собраться.

Машину внезапно тряхнуло – правое переднее колесо с глухим стуком угодило в выбоину, – и в кровоток Сэма хлынул адреналин. Отлично. Теперь он точно проснулся – в голове прояснилось. На заднем сиденье «ауди» лежала спортивная сумка, неловко набитая кое-как собранной одеждой на два дня. Некая Кейт из «Страха в эфире» сообщила Илаю, что интервью может превратиться в беседу грандиозных масштабов, или, как назвала это Кейт (как предполагал Илай, с самым невозмутимым видом), в вип-откровение.

Сэм начинал понимать, в чем тут дело. Абсурдное вознаграждение, никаких деталей. Такова стратегия Уэйнрайта. Держать тебя в неведении. Менять правила на ходу. Уклоняться от честного ответа.

Хорошо же. Если бывший дублинский тусовщик хочет провести лишний денек в компании автора ужастиков со Среднего Запада, то он готов подыграть. А чем еще ему заняться? Сидеть дома в одиночестве и не писать новый роман?

Сэм выехал на 14-ю улицу, свернул на Бродвей, миновал Конференц-центр, круто забрал вправо и оказался на узкой 10-й улице. Кое-где здесь провели реновацию, но по большей части вдоль дороги стояли те же низкие краснокирпичные строения, что и десятилетия назад.

Справа меж многоквартирников и офисных зданий громоздились корешки классических романов: «Уловка-22», «451 градус по Фаренгейту», «Властелин колец», «Убить пересмешника». Это был фасад Центральной библиотеки, сделанный в виде длинного ряда старых книг, высотой в три этажа.

Здесь Уэйнрайт и предложил встретиться; интервью должно было начаться с того, что Сэм Мак-Гарвер войдет внутрь гигантской книжной полки.

То, что Сэм не помнил толком, как добрался из Лоуренса в Канзас-Сити, уже не имело значения. Он здесь.

Пути назад нет.

Библиотека была пуста. И безмолвна.

Шаги Сэма эхом отдавались от мраморного пола главного вестибюля. Вечер только начинался, но в библиотеке было на удивление темно.

– Есть кто-нибудь? – позвал Сэм. Голос потонул в сводчатом пространстве здания.

Сэм огляделся. Никто его не встречал. Нигде не было видно ни других посетителей, ни даже охранника.

Никого.

Прямо перед собой он увидел подсвеченную лампами деревянную дверь и толкнул створки. Щелчок задвижки прозвучал, точно выстрел в пещере.

Сэм оказался в каком-то большом зале. Высокие белые колонны уходили под потолок, в сумрак. А между колоннами были книги. Полки, битком набитые книгами. Вдоль стен бесхитростной ровной линией протянулся литературный горизонт, раскинулся печатный город в миниатюре.

Плотные бордовые шторы закрывали огромные, от пола до потолка, окна с двух сторон зала, в громадном помещении царила темнота. С расчетом подобранные светильники озаряли мягким белым светом каждую полку: там стояли вперемешку книги в мягких и твердых обложках. Светильники размечали зал, словно место доисторического захоронения.

Сэм остановился:

– Какого черта…

В центре зала располагался длинный деревянный стол, на нем тоже были книги. Множество книг. Кое-где высокие стопки обвалились. Несколько ламп были направлены прямо на эти стопки, и в их лучах стол походил на подсвеченные руины загадочного небоскреба.

Только тут Сэм осознал, что из невидимых динамиков льется тихая музыка, причудливый индустриальный эмбиент со смутно угадываемым хип-хоп-ритмом.

Он двинулся вперед, подошел к книжным башням.

Там были дешевые издания. Подозрительно тонкие. Заголовок и имя автора еле умещались на корешках. Рисунки на обложках были наивные. Мультяшные. Как в популярных комиксах-ужастиках Entertaining Comics пятидесятых годов, только без их подспудного очарования. Заголовки были напечатаны здоровенным «страшным» шрифтом, больше подходящим для хэллоуинских украшений. Каждый заголовок содержал идиотскую остроту, а романы представляли собой серию историй о прóклятой школе: «А голову я дома забыл», «Лес отрубленных рук», «Звонок для мучителя», «Упырь с соседней парты». Серия называлась «Ужас возвращается» и явно предназначалась для подростков, жаждущих дурацких страшилок, сдобренных неуклюжей моралью. Даже имя автора звучало дурной шуткой – Дэниел Манниак. Сэм взял книгу с верха стопки и слегка помял – та легко согнулась в руках. О многослойном нарративе тут и речи не шло. Это был фастфуд. И, объевшись этими книжками, можно легко испортить себе здоровье.

Совсем сбитый с толку, Сэм положил книгу на место и отступил из света в темноту. Он начал понимать, что представляло собой это помещение: временный музей, каждая книжная башня – экспонат. Но зачем? Какой в этом смысл?

Ботинки Сэма тихо зашуршали по мрамору – он перешел к другой стопке. Снова взял книгу сверху. Как и у Манниака, здесь все было ясно по обложке, но на этом сходство заканчивалось. На искусственно состаренной фотографии с затемненными виньеткой краями была запечатлена нижняя часть тела женщины, яростно прижимающей к своей промежности голову мужчины. Приглядевшись, Сэм заметил, что голова у мужчины грубо отрезана, а женщина сжимает опасную бритву. Имя автора было словно выцарапано на обложке складным ножом, зажатым в трясущейся руке, но Сэм и так знал, кому принадлежит этот агрессивно-эротический хоррор.

Ти-Кэй Мор.

Сэм оглядел стол – теперь он различал явственные признаки авторства Манниака и Мор и на других книгах. Стопки были неровными, их странные изгибы напоминали искривленные позвоночники.

Что это? Музей современного хоррора? Декорации для интервью? А если так, то почему здесь столько книг других авторов и нет?…

Он застыл на месте.

На столе лежала гора его книг. В твердых обложках. В мягких. На английском. На французском. На испанском. Четыре его романа, умноженные разным форматом и разными языками; его творчество, представленное более изобильным, чем на самом деле.

И все же это была дань уважения, как и книжные башни Дэниела Манниака и Ти-Кэй Мор.

– Эй? – снова крикнул Сэм в темноту. – Есть тут кто-нибудь?

Ответа не последовало.

Сэм раздраженно вздохнул. Он не любил играть в игры.

За его спиной резко щелкнули, раскрываясь, двери.

На пороге появилась женщина в обтягивающих черных джинсах, узкой футболке, местами разрезанной так, что виднелось тело, и темных очках в массивной черной оправе. Волосы цвета оникса прикрывали выбритый висок и чернильным потоком струились по плечу.

Сэм внезапно понял, кто перед ним, имя словно пропечатали в его сознании. Сэм никогда не встречал эту женщину, но узнал ее, как только увидел. К тому же он только что держал в руках одну из ее книг.

Ти-Кэй Мор склонила голову набок, ошарашенная не меньше Сэма:

– Вы… Сэм Мак-Гарвер?

Сэм стоял в ступоре.

Постукивая каблуками, Мор твердой, уверенной походкой прошествовала по залу. На мгновение растворилась в темноте, потом снова появилась в луче светильника. Она была потрясающе красива: точеные черты лица, упругое тело, словно целиком состоящее из одной напряженной мышцы.

Несмотря на крайне скудное освещение, темных очков Мор не сняла.

– Какого черта здесь происходит? – громко и возмущенно осведомилась она. – Где Уэйнрайт?

Сэм пожал плечами:

– Не знаю. – Он кивнул на стопки книг Мор: – Но думаю, это для вас.

Она повернулась, взглянула на книги сначала безо всякого интереса, но затем принялась рассматривать корешки, и на лице ее появилось удивленное, растерянное выражение. Наконец она стянула с лица очки – те так и остались болтаться в ее руке. Другой рукой Мор взяла из стопки книгу в мягкой обложке, провела серебристым ногтем большого пальца по своему имени.

– Что… что это такое? – спросила она, обращаясь больше к окружающему пространству, чем к Сэму.

– Я надеялся, что вы знаете.

Крепко зажав в руке свою книгу, Мор стала рассматривать другие стопки, узнала романы Сэма. Повернулась к нему, и даже в полутьме Сэм разглядел знаменитый зрачок, черной каплей протекший в радужку.

– Вас тоже позвал Уэйнрайт? Вас?

– Неужели так трудно поверить, что он мог мною заинтересоваться?

– Он, полагаю, мог. Но его аудитория… – Мор пожала плечами. – Хотя, возможно, «Страх в эфире» зауряднее, чем я думала.

Оскорбленный Сэм напрягся.

– Я предпочитаю слово «мейнстрим», – заявил он.

– Не сомневаюсь, – отозвалась Мор.

Скрип теннисных туфель заставил обоих вздрогнуть. Мор всхрапнула, как рассерженный бык. Она не любила, когда ее пугали.

В дверной проем вплыла, заполнив его целиком, громадная фигура: шарообразное туловище на ногах-тумбах. Грудь новоприбывшего ходила ходуном: он пытался скрыть чудовищную одышку. Человек явно спешил, чтобы попасть сюда, а комплекция его к спешке не располагала.

– Это я правильно на интервью пришел? – осведомился он запыхавшимся, но бодрым голосом.

– Чудеса продолжаются, – проворчала Мор.

Сэм узнал Дэниела Манниака сразу. На заре своего писательства он пару раз видел его на хоррор-конвентах, но никогда с ним не разговаривал.

«Более неловкой обстановки для неформального знакомства и не придумаешь», – мелькнуло в голове.

Ясноглазый, розовощекий, улыбчивый бодрячок на четвертом десятке, одет Манниак был консервативно: коричневые брюки, голубая рубашка поло и синий блейзер. На толстой шее висела тонкая золотая цепочка с маленьким крестиком, а на безымянном пальце левой руки сверкало простенькое обручальное кольцо, словно сосиску перетянули золотой ниточкой.

Он разглядел Сэма и Мор, и его радостная улыбка начала таять.

– Я не туда попал? – невинно поинтересовался писатель. – Я должен был встретиться с неким Уэйнрайтом.

– Господи, нет, – выдавила из себя Мор. Она запустила руку в кожаную сумочку, свисавшую с ее плеча на черной ленте, и вытащила мобильный. – Это просто…

Она не потрудилась закончить мысль – уже неслась прочь из зала, набирая номер, лицо ее озарял бледный свет экрана.

Манниак повернулся к Сэму:

– Я не понимаю.

– А я, кажется, начинаю понимать, – ответил Сэм.

И растолковал Манниаку то, что до него дошло несколько секунд назад: это подстава. Каждый из них решил, что будет единственным интервьюируемым, а славные сотрудники «Страха в эфире» не потрудились предупредить, что все совсем не так. Сэм и Манниак уточнять ничего не стали: им и в голову не пришло, что на интервью может оказаться кто-то еще. И, судя по тому, как бешено Мор материлась в свой телефон, ей это тоже не пришло в голову.

– Значит, интервью групповое? – спросил Манниак, натягивая рубашку на выпирающий живот.

Сэм кивнул:

– Да, похоже на то.

– И мы будем втроем?

Сэм нахмурился. Он не подумал, что их может оказаться больше.

Перевел взгляд с румяного толстяка на книжные стопки, высящиеся на полу, точно бумажные сталагмиты. В арке рядом со столом таких стопок было штук двадцать, и это помимо того, что лежало на столе. Найдя свои романы, Сэм не стал осматривать другие книги.

Он подошел к ближайшей стопке – Ти-Кэй Мор. К следующей – Дэниел Манниак. Дальше – Ти-Кэй Мор. Книги в четвертой стопке Сэм узнал сразу – автором был он.

– Что вы делаете? – поинтересовался Манниак.

Сэм не стал утруждать себя ответом. Он двигался вдоль стопок все быстрее и быстрее. Там были книги на разных языках. Манниак на испанском. Мор на японском. Мак-Гарвер на французском. Манниак на немецком. Сэм осмотрел уже половину арки, и пока авторов оставалось трое. Возможно, других и нет. Возможно, все, кого пригласил Уэйнрайт, уже здесь.

Через зал проплыло отделенное от тела лицо Мор, озаренное светом телефона. Она ткнула в экран, заканчивая звонок. Посмотрела на Сэма, обследующего другую сторону арки.

– Я ухожу, – объявила она.

Манниак, хоть и не успел с ней даже толком поздороваться, изобразил на лице искреннее сожаление. А Сэм и бровью не повел.

– Вы двое можете отсасывать у Уэйнрайта хоть до утра, мне плевать, – продолжала Мор, – но я не для того летела на самолете, чтобы…

Сэм не слушал. Он не отрываясь смотрел на гигантскую стопку книг на дальнем краю стола. Чьих-то еще книг.

Кого-то не хватает.

Гора книг занимала почти всю ширину стола: издания в твердых обложках и в мягких, все обложки разные, книги не повторялись. Это были детища чрезвычайно плодовитого автора.

– Здесь есть четвертый писатель.

– Тем более мне пора, – сказала Мор. – Хорошо вам повеселиться, ребята.

Она развернулась на каблуках и направилась к дверям, что вели в вестибюль.

– А чьи там книги? – с простодушным любопытством спросил Сэма Манниак.

Сэм заметил это слово на корешке еще до того, как взял книгу в руки.

…тень

Не может такого быть, чтобы Уэйнрайт его пригласил… Это немыслимо. Это наверняка очередной фокус, манипуляция.

Рука Сэма дрожала от мучительной смеси радости и тревоги. Он поднес к глазам книгу, которую так быстро распознал.

«Едва заметная тень».

Мор была в нескольких шагах от двери, когда одна из створок медленно открылась.

Перед ней стоял старичок в безупречно скроенном сером костюме, белой рубашке и темно-красном галстуке.

Его чисто выбритое лицо задубело от долгого пребывания под солнцем, высокий лоб покрывали печеночные пятна. Седые волосы были аккуратно зачесаны набок. Увидев Мор, старичок улыбнулся, морщинки разбежались от ясных серых глаз.

– Прошу прощения, – произнес он голосом хрустким, как белье, сохнущее на весеннем воздухе.

Мор не нужно было объяснять, кто перед ней. А старичок меж тем уже прошаркал в зал, уже протянул ей тощую руку.

Она знала, кто он. Все его знали.

– Себастьян Коул, – сказал он. – Рад с вами познакомиться.

Когда Сэму было одиннадцать, отец взял его с собой в маленький ломбард, расположенный во втором квартале Ореховой улицы, в том месте, которое в их микроскопическом Блэнтонвилле гордо именовали центром. На пластиковой вывеске над входом значилось имя владельца: «Ломбард и ссудная касса Красного Робби». Одинокая лампочка внутри вывески сердито жужжала и периодически принималась мигать, предупреждая, что скоро присоединится к своей усопшей сестрице в электрическом раю.

Робби пил по-черному, что объясняло и его фирменный красный нос-луковицу, весь в лопнувших кровяных сосудах, и раннее время закрытия лавочки – четыре часа дня. Так уж совпало, что именно в четыре начинался скидочный «счастливый час» в «Брик Хаус». Настолько Сэму было известно, никто и никогда не пользовался услугами Робби по части ссуд, что невольно придавало иронии объявлению «У нас не бывает недовольных заемщиков». Но вещи в ломбард носили многие горожане. Обшарпанные металлические полки и заляпанные стеклянные витрины полнились лежащими в совершенном беспорядке всевозможного рода подержанными диковинками.

Отец Сэма, худощавый, робкий человек, говоривший еле слышным тонким голосом, подошел к прилавку и спросил у Красного Робби, не найдется ли у того тостера за десять баксов или дешевле. Прошло уже два года после пожара. Они так и жили во «временной» квартире в Уэст Хук. Сэм, Джек и отец ютились в двух дешевых комнатушках, хотя Джек там почти не появлялся. Он почти всегда ночевал у своей девушки Кристал. Мать у Кристал была добрая, любящая, заботливая; у Сэма с Джеком такой матери не было никогда.

Пока отец торговался с Робби насчет тостера, Сэм бродил по ломбарду и восхищенно глазел на сокровища, которые большинство людей назвали бы мусором. Его левая рука до сих пор была замотана марлей, как у мумии, хотя нужды в этом уже не было. Пересаженная кожа прижилась, превратилась в жесткую крапчатую броню рубцовой ткани, но Сэм не готов был показывать ее людям. Когда они вошли в ломбард, Сэм не стал здороваться, а отец печально улыбнулся Робби уголками рта, мол, извини. Большинство горожан знали, что паренек не разговорчив. Какие уж тут разговоры? После того, что стряслось…

Когда они с отцом были в ломбарде последний раз, Сэм отыскал там сюрикэн-звездочку, и отец разрешил ее купить – при условии, что Сэм заплатит из своих денег и пообещает не кидать сюрикэн в бездомных кошек. Сэм надеялся найти еще какое-нибудь оружие: может, метательный кинжал или нож-бабочку. Несмотря на горе, нависавшее над ним постоянно, точно грозовое облако, он оставался мальчишкой, для которого нет большей радости, чем швырнуть в дерево что-то острое, чтоб воткнулось. Но в тот уже клонящийся к вечеру июльский день Сэм нашел не нож, а книгу.

Она лежала третьей сверху в стопке разрозненных дешевых изданий, под «Определителем съедобных грибов» и низкопробным любовным романом: у мужчины на обложке рубашка, похоже, держалась на одной пуговице (разумеется, на самой нижней). Название третьей книги сразу же заинтриговало Сэма, хоть он и не смог бы объяснить почему. Оно рождало в сознании образ, простой, но в то же время пугающий: темный человекообразный силуэт, длинный и тонкий, казалось, пальцы его вытянутой руки уже в какой-то паре дюймов от ботинка Сэма.

Книга называлась «Едва заметная тень».

Автора звали Себастьян Коул.

Едва прочитав первый абзац – облегчив карман на пятьдесят центов и устроившись в кабине отцовского «доджа», – Сэм понял, что эта книга стоит тысячи сюрикэнов. За каждым словом нужно было охотиться, и Сэм отправился на охоту – прочь от воспоминаний об огне, прочь от немыслимых способов облегчения своих страданий, способов, о которых не должен размышлять ни один ребенок, и, наконец, прочь от крохотного Блэнтонвилля в поисках лучшей доли. Он гнался за словами Себастьяна Коула следующие тридцать лет, сперва подражая ему, потом отвергая его, а потом и чествуя его своими собственными романами.

Себастьян Коул был главным учителем Сэма в литературе. И спасителем в жизни. И вот теперь он шел прямо к нему, и с каждым его изящным шагом Сэм возвращался в реальность.

– Сдается мне, мистер Уэйнрайт решил закатить вечеринку.

Слова Коула разнеслись по темному залу, словно наканифоленным смычком тронули струны идеально настроенного инструмента.

«Именно такой голос слышишь перед своим рождением, – подумал Сэм. – Именно такой голос говорит тебе: „Подвизайся добрым подвигом веры“, перед тем как тебя вышвырнут в безжалостный мир».

– Я…

– Мы знаем, кто вы, – сказал Сэм и немедленно возненавидел себя за столь неуместный пафос.

«Выражаешься, как паршивый фанат», – обругал его внутренний голос.

У Дэниела Манниака таких комплексов не было. Он радостно протянул свою мясистую ручищу для приветствия, и хрупкая кисть Коула словно утонула в ней.

– Мистер Коул, какая честь. Я обожаю ваши книги. Вы настоящий живой классик.

Сэм заметил, что губы старика тронула едва заметная гримаса – или ему показалось?

– Ну что же, спасибо, – ответил Себастьян.

За их спинами медленно, по-кошачьи грациозно скользнула тень. Она шагнула в свет лампы, и Сэм уставился в ущербный зрачок Ти-Кэй Мор.

– Я думал, вы собрались уходить, – сказал он.

– Собиралась. – Мор кивнула на Коула. – Но потом события приняли любопытный оборот.

Словно по сигналу, над их головами вспыхнул ослепительный свет: тьму разрезал сияющий белый луч. Он упал на большой белый экран, до сих пор прятавшийся в тени, и четверо писателей в молчаливом изумлении уставились на размытое изображение человеческого лица.

В абсолютной тишине камера медленно сфокусировалась, лицо стало четким.

Густые волнистые волосы. Лиловато-карие глаза. Кожа будто глина реконструктора.

– Добро пожаловать, – произнес Уэйнрайт на экране, и из спрятанных где-то в темноте динамиков загремел его невероятно низкий голос. – Теперь вы знаете правду: вы здесь не одни.

Манниак бросил восторженный взгляд на Сэма, Мор и Коула. Никто не разделил его энтузиазма.

Уэйнрайт продолжил:

– Надеюсь, вы простите мне этот обман, ведь я понял, что только так смогу осуществить свою мечту: впервые собрать в одной комнате четырех самых выдающихся авторов романов ужасов за последние полстолетия. Каждый из вас в свое время поразил меня. В средней школе я до одури пугался книг Дэниела Манниака… а в колледже открыл для себя элегантный, утонченный хоррор Себастьяна Коула… потом я отодвинул темную завесу, за которой скрывалась провинциальная Америка захватывающих романов Сэма Мак-Гарвера… и, наконец, есть некая прелесть в том, как из тебя натурально вытягивает душу через задницу Ти-Кэй Мор.

Себастьян весело хмыкнул. Мор насупилась, заподозрив какое-то неуважение к себе, но Себастьян тепло ей улыбнулся, и даже ершистая Мор смягчилась.

Раздался пронзительный скрежет, и писатели вздрогнули. На экране замелькали изображения – так быстро, что разобрать что-либо было практически невозможно.

Они увидели дом. Деревья. Высокую колеблющуюся траву.

И снова из сумрака на них глядел Уэйнрайт.

– Я обожаю ужасы. Есть что-то особенное в том, чтобы позволить кому-то завести тебя во тьму – невыносимо страшную и бесконечно манящую одновременно. И каждому из вас я доверился, позволил завести себя во тьму…

Снова раздался скрежет, словно кто-то вытягивал на свет гвоздь, несколько десятилетий погребенный в доске. Теперь картинки сменяли друг друга еще быстрее.

Дом. Стебли растений, оплетающие закрытую дверь. Ветки дерева. Белые облака в голубом небе. Окно под остроконечной крышей.

Когда Уэйнрайт вновь возник на экране, он стоял уже дальше от камеры – посреди заросшего поля. Густая трава покачивалась на ветру.

– …а теперь я надеюсь, что вы доверитесь мне.

С сердитым электрическим щелчком экран погас.

Вслед за ним одна за другой начали гаснуть лампы, и стопки книг – книг Сэма, Мор, Манниака и Коула – растворились во мраке.

Четверо озадаченных писателей молча стояли в темноте.

– Кроме шуток, – наконец прошептала Мор, – что за хрень здесь творится?

– Это шоу, – ответил Сэм. – Его шоу. Вот так он действует.

Внезапно лампы снова зажглись, потом погасли, затем начали зажигаться по отдельности, вспыхивая, казалось, в случайном порядке, все быстрее и быстрее, будто бы в систему электроснабжения здания вселился злой дух. Из-за стробоскопического эффекта происходящее напоминало световое шоу на рок-концерте.

Свет сопровождался звуком – ритмичным барабанным боем, который становился все громче, завихряясь вокруг писателей, точно невидимый звуковой торнадо, пока…

…пока ужас и изумление не достигли предела.

В зале зажегся верхний свет. У дальнего конца стола стоял Уэйнрайт собственной персоной, небрежно засунув руки в карманы.

Сейчас, когда он, едва сдерживая волнение, стоял перед своими героями, он казался еще моложе. Чисто выбритый, взлохмаченный, в черном как смоль костюме и белой льняной рубашке, расстегнутой до середины груди, Уэйнрайт выглядел не старше двадцати пяти.

– Никто из вас не ушел, – сказал он. Даже без помощи динамиков низкий голос заполнил зал. – Тогда позвольте мне рассказать о нашем следующем шаге во тьму.

Мор провела языком по кромке передних зубов и остановилась в том месте, где крохотный кусочек был отколот.

– Завязывайте с этой пургой. Что мы здесь делаем?

Уэйнрайт улыбнулся. Этого вопроса он и ждал.

– Кто хочет провести ночь в доме с привидениями?