Но это только для мужчин, конечно. Женщин другой дорожкой вело. Откажешься от золота, отправит в комнату нарядов да украшений разных. Комната вся в зеркалах, в отражениях. Нарядишься там – просто царицей выйдешь. Редко кто из женщин удерживался. Только некоторые, золушницы, в третью выходили, где всякая домашняя утварь валялась. Возьмешь тарелку какую, суп в нее наливаешь, а муж стрескает и потом любит тебя неделями напропалую. Но только мало кому из женщин любви хотелось. Все больше на нарядах задерживались.
Единственный, кто не хотел ничего теперь, это Шек был. Он после избиения и так еле на ногах стоял, ходил, только кровью харкал, да и сторонились его все. Сначала из зависти, что ему первому повезло, потом от обиды, что лучшие шелка забрал, а потом и вовсе по привычке, уже забыв, кто он да откуда.
Отобрать у него пытались шелка, конечно, не без этого. Да только их у него из рук вырвешь, а они – раз! – и в воздухе растворились. Потом, глянь, опять у Шека в доме. Ну и плюнули. Нехай живет, пользуется. Все равно не купим.
А Шек их и не продавал. Квартиру вернул, пять рублей назад получил и стал батрачить, чтобы назад проданную рубаху выкупить. И ведь выкупил, положил назад в суму, к остальным, да во дворец и поперся.
* * *
Дверь уже не закрывалась. Во дворце и около него толпилась очередь из сотен людей, прослышали уже о чуде, стали приезжать из дальних городов, кто за чем. Кто даже до мудрости доходил, книги умные домой тащил, кто оружием найденным махал, кто мешками золото пер. С полной сумой в толпе только один Шек и оказался.
Отстоял не меньше недели, отойти попить боялся, тут же бы очередь заняли, но дождался, вошел внутрь, пустил его дворец.
А Шек бросил сумку туда, откуда брал и заорал, как сил было: «Нет тут того, что мне надо».
И тут же хлоп! – другая комната, где оружие по стенам развешано. А Шек опять: «Не то!»
Заискрилось все и третья комната появилась. Фолиантами потертыми мудрые книги поблескивают, на столе дубовом карты астрологические разложены.
А Шек опять: «Все не то!»
И новая комната появилась. Вдоль стены инструменты музыкальные разложены, палитра с кистями и красками у окна стоит, манит, гончарный круг вертится, воск, уже разогретый, в мисках лежит.
Вздохнул Шек, но удержался. Не то, говорит.
От белолицых, чернобровых, красногубых красоток удержался, на русоволосых даже не глянул. До любви ли? Не то…
Когда стеллажи с надписями «Долгая жизнь» да «Вечная молодость» появились, Шек чуть с ума не сошел. Только и спасло, что жить не хотелось, а что молодость, что старость – все приелось. «Не то» – еле прошептал.
В комнате с ядами, виселицами да дыбами от смерти отказался, и в следующей на ласковый взгляд старика бородатого не ответил. Даже от соседнего со стариком трона и то отрекся.
Тогда в первый раз голос замолк. Появилась последняя комната, а в ней черная дыра посередине и все, больше нет ничего. И голос молчит. А Шек даже и удивиться не успел, как затянуло его в эту дыру и понесся он. Ну, думает, и Бог с ним. Двум не бывать, а мимо одной все одно не проскочишь.
Летит Шек в межзвездьи. Тишина кругом, спокойно. Летит и думает. О многом думает.
О выборе. Что всегда выбор есть. Можно выбрать, а можно и отказаться. Но зато даже голос замолчать заставил. Пусть не совсем своей волей, но выбор-то, как ни крути, сам сделал. Голос ничего не советовал.
О прошлом думает. Что сделал, чего не успел. Чего хотелось, но не смог.
О дворце думает. Сколько разных жизней людям показывает.
О звездах думает. Красиво.
Так и летит Шек. Долго летит. Уже и считать бросил. Уже что в прошлом было, пленкой забытия покрылось, уже тело исчезло, истончилось, на искорки распалось, а все летит Шек. Летит.