В другой раз он уломал коллегу на стрельбах «по ошибке» шмальнуть ему в ногу. Ну, как уломал – авансом передал ему кое-какую сумму. Довольно значительную, между прочим. Сослуживец не подвел, сыграл сцену со «случайным» выстрелом как настоящий актер, правдоподобно. И Борис даже почувствовать кое-что успел: как пуля совсем слегка жжет, проходя через его голень.
Пуля прошла через ногу, не оставив следов, и умчалась себе дальше; сослуживцу хотели было влепить штрафные санкции, но потом начальника всей этой богадельни все же уломали за хороший (заграничный и настоящий! Попробуй достань!) коньяк сделать вид, что ничего на стрельбах не происходило. А подотчетный патрон просто потеряли при зарядке магазина. Усох он, вот как.
Теперь усыхал сам Борис. А тогда, едва дело подошло к сорока пяти годам, он побежал в отдел кадров и заранее подал заявление. Ни дня не хотел оставаться на службе. Выданную квартиру он честно отработал – ради нее, собственно, и не увольнялся. Но больше – ни дня. Никогда ему тюремная работа удовольствия не приносила.
Понятное дело, что начальник тюряги не хотел отпускать такого ценного сотрудника, которого пуля не возьмет, но Борис был непреклонен: не останусь ни за что.
Тем более, что за пару месяцев до выхода на пенсию Борис Сергеевич уже успел сходить на собеседование в анотдел. Зарплата оператора была в пять раз выше той, что он получал в СИНе, и ее обещали индексировать ежегодно – на пятнадцать процентов. И выплаты при несчастном случае были значительными. Одному до смерти хватит. Если не шиковать, конечно.
Тогда он еще не знал, чем будет расплачиваться. Да никто не знал. Он был оператором одного из первых наборов, и все они от души радовались хорошей зарплате и тому, что наконец-то начнут жить «как люди». Ну и, понятно, свяое дело делают – нарушителей закона отлавливают и обезвреживают. Это вам не с зеками прожженными с утра до ночи возиться, – те плюют на правоохранителей с большой горы, – а большей частью с относительно нормальными гражданами, у которых эксцессы – случайность, а не норма.
Через год стало ясно, что с диспетчерами происходит что-то не то.
Борис задумался, но решил, что «будем поглядеть», тем более, что работа сама по себе была не особо трудной, а его семья впервые за годы полунищеты стала жить прилично. Все за счет заработка Бориса. Начали ездить в отпуск, – не за границу, конечно, но все же; а жена Бориса ушла с работы и стала домохозяйкой – говорила, что давно об этом мечтала.
Еще через год стало ясно, что это «не то» необратимо. «Поглядеть» было уже поздно – Борис Сергеевич заметил первые изменения и у себя тоже. Действительно, всю жизнь он считал, что его рост – метр восемьдесят семь. А во время очередного медосмотра ему насчитали метр семьдесят три. И немногие знакомые говорили, что он здорово похудел. И дома дети заметили, что папа какой-то не такой. Сильно его работа изматывает. И жена, Валентина, удивилась, что брюки, которые она ему купила, висели на нем мешком и волочились по полу. А размер покупала тот же, что и всегда.
Всего пару месяцев спустя операторы самого первого набора начали умирать. Вот так и вышло: для людей Борис был неуязвим, а для Аномалии – очень даже. Сама одной рукой дала, другой отняла. Убить нельзя, но уничтожить можно.
Тем не менее со службы не ушел никто. Ну, или почти никто, Борис таких не знал, по крайней мере. Все операторы к тому времени были в курсе того, что после их смерти семьи получат неплохую компенсацию: удивительно, но здесь вовремя подсуетилось конфедеративное правительство. Видимо, немало ему денег сэкономила система аноботов, которые одновременно могли быть в нескольких местах и везде делать дело.
Да и терять-то было уже нечего. С работой или без, а силы уже отданы, назад их не вернешь; таким, как прежде, никогда не стать. Так что лучше держаться на службе до последнего. Хотя б еще денег удастся заработать, родственники тебя добрым словом вспомнят. Или сам оторвешься, как Палыч тот же.
Тот, покойник нынешний, еще и шутить при жизни изволил. Приходил на работу и весело объявлял в операторской, на сколько именно усох с предыдущей смены:
– Мужики, я мумифицировался еще на минус полкило! Жрал как не в себя, по ресторанам, а все равно в минус!
Палыч даже находил преимущества в своем положении:
– Представляешь, всех этих древнеегипетских фараонов обрабатывали долго, чтоб мумию сделать, – делился он. – Кишки там вынимали, сердце, другие органы. Растворами всякими пропитывали, – короче, геморроя было много. А с нами даже делать ничего не надо. Мы сами мумиями становимся. Ну, маленькими, согласен. Но мумиями же. Такими мини-фараонами. Нет, нас надо в пирамидах хоронить, точно тебе говорю. В знак уважения.
Новичков Палыч вообще пугал, радушно приветствуя их:
– О, привет, будущая мумия! Когда к нам в пирамиду?
От такого вопроса в лоб новоприбывший, как правило, надолго впадал в депрессию. Хотя и прекрасно представлял себе то, что его ждет, и бумаг соответствующих подписывал кучу.
В последние дни работы (то есть и жизни) неугомонный мини-фараон усох до такой степени, что ему притаскивали подставочку для ног, а в рабочее кресло подкладывали подушечку. Так, сидя на подушечке, он и умер. Выглядело все так, как будто в ОВД случайно занесли мертвого и уже растерявшего все свое волшебство крошку Цахеса.
Судьба оператора
Борис поставил ногу на очередную ступеньку и некстати вспомнил, как сегодняшняя девочка (ну ладно, не девочка, а женщина уже; для девочки манеры не те, да и взгляд слишком жесткий) ему пожелала: «Оператор, долгой жизни тебе».
Знала она откуда-то об их житье-бытье. Причем прекрасно знала. Может, ей кого из родственников уже пришлось хоронить. Чужие были не в курсе. Только родные, да и то не все, а самые близкие; на службе диспетчеров и членов их семей заставляли подписку давать о неразглашении реального места работы. Формально Борис числился работником спецсклада МВД. Посторонние его в ОВД видеть не могли: в операторскую с улицы не попасть, там вход строго по пропускам и после проверок.
«Какая мне долгая жизнь», – совершенно беззлобно, но все же горько, подумал Борис. – Месяц бы дотянуть». С каждым днем сил становилось все меньше. И не просканировал он сегодняшнюю деваху именно потому, что не хотел тратить эти силы. В функционале анобота была опция просмотра памяти нарушителя, это да, но на сам процесс пришлось бы затратить довольно много энергии. А ее Борис экономил. Пожить подольше хотел.
Он добрался до площадки четвертого этажа и остановился передохнуть. Озабоченно принюхался. Что это – табачный дым? Прислушался. Этажом выше доносились голоса.
Это как – подъезд опять облюбовали бомжи? Первая мысль: надо составить на них протокол. Вторая: черт, он же не на службе, его аноботов переключили на другого сотрудника. Вызвать своих или сам справится?
Сам, – принял решение Борис. Хорошо, придется по старинке. Все равно бомжи ему ничего не сделают. После зеков Боря, понятное дело, уже ничего не боялся. Тем более с его-то неуязвимостью.
Откуда-то у него даже взялись силы, чтоб достаточно быстро подняться еще на один пролет.
На лестничной площадке действительно распивали. Но не бомжи, как ожидалось, а два прилично одетых мужика. И распивали не синьку какую-то, а заграничный вискарь. Пили его, правда, из пластиковых стаканчиков.
Борису еще во время работы в СИНе от родственников зеков перепадали иногда такие красивые бутылки, это взяткой не считалось; он их тут же перепродавал сослуживцам. Сам не любитель был выпить.
– Граждане, – начал он, повернувшись к выпивающим. Чуть было не зачитал оппонентам стандартную речь анобота, но вовремя спохватился и перешел на язык обывателя: – — Вы спиртное в подъезде распиваете. И курите. А здесь дети. Законами такое запрещено. Я сейчас милицию вызову.
Мордовороты с вискарем, до того тихо, но бодро обсуждавшие какого-то Ваньку Степашникова, развернулись в его сторону и мрачно замолчали, глядя на Бориса сверху вниз и держа в руках пластиковые стаканчики.
От Бориса Сергеевича к тому времени осталось уже сантиметров сто пятьдесят, а весил он килограммов сорок. Поэтому он был готов к чему угодно. Но только не к тому, что последовало дальше.
– Ой, дедуль, ты извини, – душевно произнес один из мордоворотов. – Все-все, мы уже уходим.
Борис Сергеевич обалдело уставился на выпивоху. «Дедуль»? В его-то 48 лет? М-да. Ну, что же, значит, теперь так…
Мужик неправильно истолковал его недоумение и продолжил:
– Нам с Максом наедине надо было поговорить. Тет-а-тет, понимаешь? Чтоб вот вообще никто не подслушал. На улице не пойдет, там еще кто в кустах засядет и… Ну, мы и зашли в подъезд. Поздно же, все жильцы домой уже пришли, какие дети по ночам бегают… И лифт работал. На лестницу б никто не сунулся. Так мы пойдем? – и выпивоха сунул недопитую бутылку с вискарем себе во внутренний карман куртки.
– Хорошо, – ответил обалдевший Борис. – Только мусор за собой уберите…
– Да какой от нас мусор, – отмахнулся мужик. – Мы люди культурные, – его собутыльник тем временем собрал и смял в руке пластиковые стаканчики.
Борис Сергеевич кивнул и развернулся было, чтобы идти домой, но мужик его окликнул.
– Дедуль, – сказал он, – возьми конфету, вкусная очень, – и действительно протянул ему здоровую конфетину в блестящей обертке. – Тебе к чаю, она лучше, чем шоколадка. И как закусь ничего очень. Но к чаю тоже очень хорошо зайдет. Она без А-добавочек, честная. Не бойся.
– Э-э… – протянул ошеломленный Борис. Конфетами его в последний раз угощали разве что лет сорок пять назад, в раннем детстве. Впоследствии совать сладкое тюремщику никому и в голову прийти не могло.
– Держи-держи, не стесняйся, и правда вкусная, – любитель вискаря мягко вложил конфету Борису в руку; вслед за этим они с собутыльником отсалютовали «дедуле» и сломя голову понеслись вниз по лестнице.
Секунд двадцать, наверное, Борис Сергеевич, как дурак, с конфетой в руках, смотрел вслед добродушным алкашам.
Внизу хлопнула дверь подъезда. Борис очнулся, посмотрел на конфету, затоптался на месте и брезгливо начал оглядываться в поисках мусорки; естественно, не нашел. Вздохнул и сунул презент от алкоголика в карман плаща: придется дома выкинуть.
Дошагал до своей съемной квартиры на шестом этаже. Ну, все. Дома.
Разулся, повесил укороченный уже старый плащик на крючок в прихожей, вымыл руки, посмотрел на часы и решил, что для звонка бывшей жене еще не поздно.
Прошел в кухню, где стоял городской телефон, набрал номер своей выстраданной многолетней службой квартиры – тоже уже бывшей – на допотопном аппарате.
Не любил Борис Сергеевич смартфоны. Точнее, не понимал их. Телефон вообще нужен только для того, чтобы звонить. А в Сеть надо с компьютера выходить.
Сам он компьютера дома не держал. Их у него и на работе было завались.
– Д