Месть по древним понятиям

Глава 2

– Ехать ли, отец? Дурной слух идет от Москвы.

– Богу верь, не слуху. Неужто на Святаго рог поднимут чумазые?

Осенью 1917 года в келье настоятеля небольшого монастыря Кащеева пустынь происходил трудный разговор.

Среди мальчиков, обучавшихся в школе при монастыре, отец Антоний давно заметил несколько проявивших большие способности к живописи и языкам и после долгих переговоров добился разрешения определить их в духовное училище при Троице-Сергиевой Лавре. Им назначили экзамен и в случае успешной его сдачи следующий учебный год дети из глухой провинции должны были начать в Москве.

Но неспокойная обстановка в стране и тревожные слухи грозили сорвать эти планы.

– Говорят, уже по дорогам грабят, – испуганно глядя, сетовал Феодосий, молодой монах, которому предстояло везти детей.

– Что у тебя грабить? Нагим ты пришел, нагим и отойдешь. А данное слово нарушить – грех. И на тебе, и на нас на всех. Да и о детях подумай. Там перед ними широкая дорога открывается. Глядишь, кто и в академию поступит. А здесь что? Медведи с волками, лес дремучий. Езжай с Богом.

– Боязно, отец.

– А боязно, молись крепче.

– Может, Матушку пошлешь с нами? Она уж точно не даст в обиду.

– «Умиление» возьми. «Целительница» – храмовый образ, негоже его без важной нужды с места срывать. Да и люди идут к нему. Сам знаешь, в последнее время отбоя нет от прихожан. Каждый день толпы стоят.

– Страшно, вот и идут. Видно, такое время сейчас наступило, разве что Бог спасет.

– Много говоришь. Ты свое делай, а Бог, он без тебя разберется. Ступай, собирайся, да завтра утром раненько – в путь. Кузьме скажу, чтоб Красавку вам в телегу запряг. Она кобыла добрая, вмиг до Москвы домчит. И не заметите как. Ступай.

Отослав Феодосия, настоятель сел писать сопроводительное письмо.

«Его Высокопреподобию…» – старательно выводила рука, но мысль никак не желала сосредотачиваться на словах, подходящих для обращения к наместнику Лавры.

Мысль настойчиво и тревожно возвращала к тем самым слухам, не доверять которым он только что убеждал Феодосия.

Рассказы о волнениях в Петрограде, в глухую провинцию доходившие как неясное эхо, самой неясностью своей вызывали беспокойство.

Отречение царя, создание какого-то непонятного «временного правительства» и пугающее слово «революция», витавшее в воздухе, – все это создавало гнетущую и неопределенную атмосферу.

Что происходит и к чему это приведет – на эти вопросы никто не мог дать определенного ответа. Успокаивая Феодосия, отец Антоний в глубине души сам сильно волновался.

«Что там от Питера до Москвы? – невидящим взглядом уставившись на листок бумаги, думал он. – По «николаевке» – день пути. Если начались беспорядки, вмиг они из столицы перекинутся. Да и не только на Москву. Вся Россия в смуту окунется. Долго ли? И сейчас уж о самоуправстве поговаривают. Вон, отец Василий из церкви Петра рассказывал. Ходят какие-то зыряне приблудные, мужиков смущают. Вы, говорят, на господ своих не глядите, вы сами в своем праве. Вы – революционный класс. А какой они класс?»

С церковью Петра и Павла, находящейся в Смоленске, у настоятеля кащеевского монастыря были давние и тесные связи. Приезжая в город по делам прихода, отец Антоний никогда не упускал случая зайти туда, чтобы обсудить последние новости и поговорить о наболевшем с давним знакомым и другом, священником отцом Василием.

Политические новости доходили в деревенскую глушь с большим запозданием и часто в искаженном виде. А Василий, как городской житель, все-таки был ближе к «первоисточникам» и мог внести существенные и важные уточнения.

Но и его рассказы были неутешительны. Брожение в умах распространилось уже повсеместно. В добавление к этому из столицы то и дело прибывали подозрительные «гонцы», своей агитацией еще более усиливающие неспокойные настроения. Они подговаривали крестьян восставать на помещиков, а рабочих – не подчиняться власти «буржуев».

Василий рассказывал случай, когда одного из таких «гонцов» избили, по предположениям, сами же крестьяне, но обвинен был владелец усадьбы. Только благодаря связям и личным знакомствам «эксплуататора» с городскими властями дело не дошло до ареста.

«Вон и в Овражном, говорят, комиссия какая-то завелась, – хмурил густые брови Антоний. – Ячейка партии. Мы, говорят, самая главная власть. А поди разбери их, кто сейчас власть. Большевики, меньшевики. Глотки дерут, чья перетянет. А ты тут сиди, угадывай, какие скорее голову тебе снесут».

Овражное было небольшое село в двадцати верстах от Кащеевки. Там всегда останавливались на ночевку по пути в Смоленск. И отец Антоний очень беспокоился, как-то оно обойдется, когда прибудут туда монастырские дети. Пропустит ли их «комиссия»? Не придерутся, не обидят ли?

Впрочем, о притеснении священнослужителей слышно пока не было. Даже отец Василий ничего такого не рассказывал.

«Не посмеют они, – снова думал Антоний. – Не станут монахов трогать. Богатств у нас нет, при власти мы не состоим. Кому мы нужны? Еще и дети к тому же. Что с них взять? Доедут с Божией помощью. А у Троицы уж и поспокойнее будет. Как знать, может, там-то как раз и окажется безопаснее. Здесь, в глуши, какая защита? Доведись случиться чему, всю жизнь будешь правды искать. А там, легко ли сказать, – сам Патриарх рядом. Нет! Пускай. Пускай едут. И договорились уже, и согласие получили. Значит, так тому и быть. Значит, ехать».

Решительно тряхнув головой, как бы сбрасывая последние сомнения, настоятель вновь склонился над лежавшим перед ним листком бумаги и принялся дописывать письмо.

* * *

Ранним утром на следующий день отец Антоний призвал к себе двух мальчиков из тех, кому не нужно было уезжать.

– Вот вам корзинка, отнесите отцу Исидору, – сказал он Никите, старшему из них. – Захар сегодня уезжает, ему собираться нужно. Сходишь с Гришей. Дорогу-то помнишь?

– Да, отец.

– Хорошо. Главное, от ручья не отходи, тогда не собьешься. Ступайте с Богом. Да поторопитесь, может, еще проводить братьев успеете.

Монах Исидор, избравший отшельничество, выстроил себе обиталище в самой глубине лесной чащи на большом расстоянии от монастыря. Исидор был очень стар годами и весьма почитаем братией. А прихожане монастырского храма и вовсе считали его святым.

Отшельник почти не выходил из кельи, никого не принимал и редко вступал в разговор с кем-либо.

Каждую неделю из монастыря отправляли нарочных, чтоб отнести ему немного сухарей, составлявших единственную пищу старца.

– А где он, ручей-то? – с любопытством спрашивал юный Гриша, отправившийся в дальнюю келью впервые. – И не видать.

– Вон, в траве, – отвечал Никита. – Он маленький, узкий. Но длинный. До самой кельи течет.

– Он – волшебный. Мне Федор рассказывал.

– Сам ты волшебный.

– Правда! Его Целительница указала. Я знаю. Она три раза с аналоя исчезала. И потом ее в лесу находили, всегда в одном месте. А потом разгребли листья, а там – ручей.

– Знает он. Это уж все знают. Только не ручей чудесный-то, а икона. Как она сама собой с аналоя сходила? А? Знаешь? Вот то-то же, – важно наставлял Никита присмиревшего Гришу. – А вода, что с нее? Вода она и есть вода. Смотри-ка, вон и келья. Пришли.

Уйдя в лес, Исидор выстроил себе жилище из бревен, но через несколько лет братья, желавшие выразить уважение и почтение к старцу, соорудили ему келью из камня. И только сам настоятель, да еще несколько доверенных лиц знали, что обновление жилища Исидора имело и другую, тайную цель.

Без специального приглашения посетитель не мог войти в келью, и посыльные обычно оставляли корзинку с сухарями на большом плоском камне, находившемся в сенях. Камень этот, который с трудом могли поднять несколько человек, служил и столом, и лавкой, в зависимости от случавшейся нужды.

В этот раз, принеся хлеб, мальчики очень удивились, когда нашли предыдущий «гостинец» нетронутым.

Не осмелившись постучать в дверь кельи, они поставили еще одну корзинку на камень и отправились обратно в монастырь, по дороге обсуждая это чрезвычайное происшествие.

– А вдруг он умер? – испуганно таращил глаза восьмилетний Гриша. – Он ведь уж старенькой.

– Сам ты умер. Ему Ангел пищу приносит. Прямо из рая. Что ему наш хлеб? Он – святой. Святые едят хлеб небесный.

– Ты-то откуда знаешь? Ты-то, чай, на небесах не был. Откуда можешь знать про ангелов?

– Цыц ты! Мал еще рассуждать, – солидно и свысока оборвал Никита, которому недавно исполнилось одиннадцать.

– Сегодня Арсений с Феодосием к Троице уезжают, – немного помолчав, вновь начал неугомонный Гриша. – Вот радости-то!

– Да, повезло Ванятке. Все хвастал, что его в Москву учиться пошлют. Знатным живописцем сделается. Ан вот и послали. Глядишь, и вправду прославится. Тогда совсем нос задерет.

– А тебе завидно? Раз уж отец Антоний его выбрал, значит неспроста. Его вон и Леонтий брал помогать, когда часовню расписывал. А тебя брал?

– Цыц ты! Балаболка.

– И Власий, и Тихон поедут, – не унимался Гриша. – А как же? Они всю латынь наизусть знают, им и дорога в Москву. Отец Антоний говорил, может, кто и в академию потом поступит. Я слышал.

– Много ты знаешь, – с досадой отвечал Никита. – Слышал он. Богу не академия нужна, а душа безгрешная. А таких, кто просфоры таскает, сразу к чертям в пекло отправляют. Прямо в ад, в самый огонь неугасимый.

– Когда это я таскал? – отводя глаза, неубедительно возражал Гриша. – Врешь ты все. Ты сам из трапезной на Успенье пирог стащил. Я видел.

– Сам ты стащил. Видел он. За собой-то ничего не видишь. Только за другими горазд примечать. Смотри-ка, вон Кузьма с телегой стоит. Вовремя поспели, к самому отъезду.

За разговором мальчики не заметили, как добрались до опушки леса и оказались во дворе монастыря.

Там, возле длинной телеги, собралась целая толпа. Сам настоятель, несколько взрослых монахов, а также учащиеся монастырской школы вышли проводить отъезжающих в дальний путь.

Арсений и Феодосий, два монаха, сопровождавшие детей, хлопотали возле телеги, укладывая в нее свертки и кульки с провизией.

– Вот сюда, под солому положи, – заботливо подключился отец Антоний. – Так сохраннее будет. Вот тут отгреби немножко, и… Э! Что это тут у тебя, Кузьма?

Приподняв устилавшую дно телеги солому, он увидел выглядывающий из-под нее стальной ствол.

– Это? Это ружье. А как же! – торопливо, будто оправдываясь, говорил низенький, вертлявый Кузьма. – Как же без ружья в такую дорогу? Нам и лесом ехать, и по местам незнакомым. Всякое встретиться может. И зверье, и люди лихие. Как же? Без ружья никак не возможно. Вон их сколько нынче по дорогам шастает, супостатов этих. Долго ли до беды? А у нас спокон веку все с ружьем ходили. И отец мой, и дед. И на охоту, и так. Как же? В лесу живем. Как же в лесу да без ружья? Никак не возможно.

– Ладно, ладно. Оставь, – устав слушать суетливые речи, одобрил настоятель. – Клади свое ружье. Охотник. Феодосий, сходи-ка, принеси соломки еще, подкинь, чтобы мягче ехалось. Залазьте, ребята, в ногах правды нет. Дорога длинная, раньше в путь тронетесь, раньше прибудете.

Когда оба монаха и шесть мальчиков, тщательно отобранных Антонием на учебу, устроились в повозке, настоятель широко перекрестил их и произнес краткое напутствие:

– Учитесь, дети. Благослови вас Бог. Многими трудами добыта для вас эта возможность, не осрамитесь. Верю, сам Господь наш Всемилостивый помогал мне в этом деле. Да будет святая помощь Его и дальше с вами. В добрый путь!

* * *

– Отец Феодосий, а кормить нас там будут?

Повозка, рано утром выехавшая из монастыря, неспешно продвигалась сквозь лесную чащу, влекомая рыжей крутобокой Красавкой.

В преддверии нового и неизведанного, что ждало их уже так скоро, мальчики из глухой деревушки обсуждали предстоящую жизнь, мечтали, как встретит их великая, славная на всю Россию Троице-Сергиева Лавра. Им не терпелось узнать все прямо сейчас, и они то и дело обращались с вопросами к сопровождавшим их монахам.

– А как же. Конечно, будут кормить, – обнадеживал Феодосий. – Отец Антоний уж обо всем договорился, как следует. И провиант на вас будут отпускать, и угол подыщут. Как же. Все как следует сделают. Ни в чем вам не будет обиды. Вы теперь, считай, царевы солдаты. На полном довольствии жить будете.

– Так ведь царь-то, бают, отрекся, – проговорил двенадцатилетний Иван, самый старший и самый серьезный из мальчиков.

– А ну цыц! – строго прикрикнул на него Арсений, суровый пожилой инок с длинной, почти до колен, серой от седины бородой. – Разговариваешь. Ты свое знай. А это дело не твоего ума.

Мальчики испуганно замолчали, в воздухе повисла тяжелая пауза. Чтобы разрядить обстановку, Феодосий проговорил:

– А ну-ка поторапливай, Кузьма. Время к вечеру, а мы еще и до Овражного не добрались. В лесу, что ли, ночевать прикажешь?

– Зачем в лесу? И вовсе не в лесу, – откликнулся Кузьма. – Еще версты две осталось до опушки, а там уж и Овражное близко. Ничего, поспеем.

– В Овражном, слыхать, тоже агитаторы засели, – вполголоса, будто про себя, говорил Арсений.

– А мы у кума моего укроемся, – бодро говорил Кузьма. – Заедем к нему на двор, да и вся недолга. Ворота запрем, и были таковы. И знать нас не знали, и видеть не видели. Кум у меня там живет, в Овражном. Прямо на окраине, почитай, возле леса. Попросимся, авось пустит переночевать. Он мужик ничего, правильный. Кум-то. Афанасьем кличут. А завтра утречком раненько снова в путь. Там уж большая дорога пойдет, прямиком до Смоленска. Ничего, справимся.

Едва Кузьма закончил свои бойкие речи, как путешественники услышали, что недалеко от них кто-то еще ведет оживленный разговор.

Все смолкли, тревожно переглядываясь друг с другом.

Кузьма, поддавшись общему настроению, в растерянности ослабил поводья, и лошадь пошла тише. А когда на лесной дороге показалось несколько человек с винтовками, и вовсе остановилась.

Глава 3

Добравшись до Кащеева и разыскав интернат, Харитон скоро понял, что задача его оказалась сложнее, чем представлялось вначале.

«Благовест» – интернат для детей с врожденными аномалиями развития располагался на самой окраине города и стоял практически в лесной чаще. Монастырь до разрушения тоже находился в лесу, это Харитону было известно. Но леса окружали Кащеев со всех сторон, и на то, что монастырь стоял именно в той части леса, где находится сейчас интернат, пока ничто не указывало.

Территорию интерната окружала кованая изгородь. В надежде отыскать следы давних разрушений, Харитон первым делом обследовал ее внешний периметр. Однако при обходе ему не попалось ничего, что указывало бы на находившееся здесь когда-то здание. Не встретились ему ни фундаментные основания, ни неожиданные провалы, намекающие на существование пещер.

Сделав круг и вернувшись на исходную позицию, Харитон отметил один-единственный положительный результат. Пробираясь сквозь лесные заросли, иногда подступавшие к изгороди почти вплотную, он обнаружил небольшую укромную полянку, куда можно было поставить машину. Свободная от растительности и незаметная с дороги, она могла послужить вполне приемлемым кратковременным убежищем для «Тойоты», да и для него самого.

«Навряд ли в этом городишке меня ждет пятизвездочный отель, – думал он, малым ходом пробираясь к полянке. – Изначально было понятно, что на «все включено» здесь рассчитывать не приходится, а вздремнуть полчасика прекрасно можно и в салоне. Зато объект будет рядом».

Оставив машину под деревьями, Харитон отправился на территорию интерната. Густо усаженная березами и елями, она напоминала большой парк и мало чем отличалась от окружавшего ее леса.

«Искать среди этого бурелома остатки каких-то монастырей, разрушенных сто лет назад, все равно что искать иголку в стоге сена, – хмурясь, размышлял диггер. – Может быть, на внутренней территории что-то окажется? Площадь обители, судя по описаниям, не так уж велика. Если этот интернат построен непосредственно на месте монастыря, как утверждает Зеленский, вполне возможно, что их внутренние дворы совпадают. А если так, остатки старых построек нужно искать на территории интерната, а не в лесу».

Пройдя вглубь по центральной аллее парка, Харитон увидел здание интерната. Архитектура его напоминала сталинские времена. Строение было настолько ветхим, что казалось, рухнет от первого же дуновения ветра.

Обследуя здание по периметру, Харитон обнаружил, что один из углов двухэтажного корпуса обрушен, и с усмешкой подумал, что буйные ветры, кажется, уже посещали эту укромную обитель.

До сих пор он не встретил ни одной живой души, а ему очень хотелось поговорить с кем-то, кто работает здесь давно и может рассказать о постройке больничного корпуса.

Уже направившись к входу в здание, чтобы расспросить кого-нибудь из персонала, Харитон неожиданно увидел идущего по аллее человека.

Приземистый мужичонка, лет шестидесяти на вид, деловито шагал к интернату, неся в руках длинную метлу и несколько лопат.

«Вот он, вестник добрый, – оживился Харитон, повернув навстречу мужичонке. – Вот кто мне обо всем расскажет».

Дедок с лопатами тоже заметил его и остановился, с любопытством оглядывая.

Сделав еще несколько шагов, Харитон широко улыбнулся:

– Здорово, отец!

– Здравствуй, коли не шутишь.

– Спешишь?

– Куда мне спешить? Я свое уж отбегал.

– Присядем? Разговор есть.

Среди деревьев в интернатском парке стояло несколько лавочек. Харитон вместе с новым знакомым устроились на одной из них. Диггер обдумывал вопросы, которые предстояло сейчас задать, и не замечал, что из-за забора сквозь густые ветви за ним неотрывно наблюдает пара внимательных глаз.

* * *

Эти глаза выглядывали из лесной чащи, еще когда черная «Тойота» только приближалась к интернату.

Небольшого роста мужчина, с полудня карауливший в зарослях, очень оживился, увидев, что возле кованых ворот, ведущих на территорию, притормозил джип с московскими номерами.

Несмотря на маленький рост, мужчина не производил впечатления слабого и беззащитного. Крепко сбитое мускулистое тело, тяжелый подбородок и упрямый взгляд из-под нависших бровей ясно показывали, что ссор с этим человеком лучше не затевать.

Когда Харитон вышел из машины и пешком двинулся в обход изгороди, тайный наблюдатель удвоил внимание, буквально впившись глазами в лицо диггера, но следом за ним не пошел.

Дождавшись возвращения Харитона, мужчина увидел, что тот снова садится за руль и едет прямо в лесную чащу. Удивленный, он стал пробираться следом за медленно удалявшейся «Тойотой», и вскоре недоумения его разрешились.

Увидев, что Харитон паркуется на укромной полянке, он понял, что тот просто хочет убрать с видного места машину, несомненно, намереваясь оставить ее здесь надолго.

Продолжая слежку, мужчина вскоре заметил, что диггер встретил кого-то в интернатском парке и завел разговор. Когда собеседники сели на лавочку, он занял наблюдательный пост позади них в лесных зарослях. Отсюда не было слышно, о чем идет беседа, но зато открывался отличный обзор, и мужчину это, по-видимому, вполне устраивало.

* * *

– И как оно бабахнуло! Как полыхнуло! Аж вся поляна у нас тут светом осветилась.

Мужичок, которого встретил Харитон во дворе интерната, оказался общительным и словоохотливым.

Разговорившись с ним, диггер вскоре выяснил, что это местный сторож и работает он здесь «почитай, спокон веку».

Чтобы как-то перейти к теме строительства и подземных коммуникаций, Харитон поинтересовался, отчего обрушился угол здания. Этим простым вопросом он вызвал у сторожа целую бурю эмоций, казалось, тот только и ждал возможности поговорить о наболевшем.

Выяснилось, что денег на содержание интерната выделяют мало, а руководство ворует, что здание дышит на ладан, ремонт делать не на что, что «на взятки комиссиям всяким» деньги находят, а на то, чтобы содержать в приличном состоянии коммуникации, средств не хватает.

Результатом всего этого, по словам сторожа, и явилась недавняя катастрофа. Крайне изношенное газовое оборудование в какой-то момент не выдержало нагрузок, и на первом этаже произошел взрыв.

– Хорошо еще, что ночью, – рассказывал сторож. – Оно ж на кухне рвануло, ночью там никого нет. Все повскакали сонные: куда, чего? Никто не понимает. Потом уж, как разобрались, выяснили. А комиссия побыла да уехала. Это, говорят, оплошность, человеческий фактор. Мы, говорят, ремонт сделаем, все наладим. Лучше прежнего будет. А когда они его сделают? Сколько уж разговору идет про этот дом. И в газеты писали, и делегации разные к нам приезжали. Все говорят, что не дело детей, да еще больных, в таком здании держать. А в результате – пшик. Поговорят-поговорят, да и забудут.

– А раньше что в этом здании было? – Харитон пытался вывести разговор на интересующую его тему.

– Раньше-то? Раньше тут вроде как санаторий был. Партийцы всякие отдыхали. А что, тут хорошо, тихо. Природа, опять же, воздух свежий. Вот они и приезжали сюда. Даже из Смоленска деятели бывали. А потом вот этот инвалидный дом поселили. Хуже, видать, ничего не нашли. Вот и маемся теперь.

– А вы не знаете… простите, я не спросил – как имя-отчество ваше?

– Мое-то? Кузьмич, – просто ответил сторож. – Иван Кузьмич. В нашем роду всех так кличут. Или Иван Кузьмич, или Кузьма Иваныч. По деду, то есть, старший сын называется. Спокон веку так уж ведется в роду-то у нас. Других и имен нет.

– Понятно. А вы, случайно, не в курсе, Иван Кузьмич, что здесь до санатория было? Раньше, еще до советской власти?

– Раньше-то? Да говорят, церковь какая-то была. Монастырь ли. Точно не скажу. А тебе зачем?

– Мне?.. – смутился Харитон, не подготовившийся заранее к такому вопросу. – Я… историю края изучаю. Церкви разные старинные, монастыри. Вот и хотел узнать.

– А-а. Что ж, наука – дело хорошее. Только тут, мил человек, я тебе не помощник. Не знаю я.

– А что, катастрофа эта сильно здание повредила? – снова обратился к первоначальной теме Харитон. – Или только стена обвалилась?

– Куда тебе – только стена! Оно, почитай, до корня все разметало. Мало, что на первом этаже все полы вышибло, так еще и подвал повредило. Он, котел-то, на полу ведь стоял. Который взорвался-то. Вот полы больше всего и пострадали. И на первом этаже, и в подвале даже. Всю штукатурку разметало. Ан оно и вышло, что правду говорят – нет худа без добра. Хотя и вреда этот взрыв наделал, но и польза от него оказалась.

– В самом деле? Это какая же? – удивленно спросил Харитон.

– А такая. Там у нас в подвале-то этой канализации было – хоть уток разводи. Почитай, круглый год стояло болото. Трубы-то худые, а чинить не на что. Это уж как водится. А тут, когда пол разбило, спустился я на следующий день, глядь – а воды-то и нет. Вся ушла.

– Куда же она делась?

– А кто ж ее знает? Под землю. Так что теперь в подвале у нас сухо и хорошо. И вони никакой нет, и…

– Иван Кузьмич! – донесся со стороны двухэтажного здания строгий женский голос. – Где запропастился? У меня люди лопаты ждут. Или ночью им работать прикажешь?

– Начальство, – проговорил Кузьмич, многозначительно кивнув в сторону интерната. – Пойду, а то ругаться будет заведующая-то. Бывай, парень.

Последнее замечание сторожа очень заинтересовало Харитона и, глядя ему вслед, он размышлял о том, куда могла уйти вода из подвала.

«Ясно, что в какую-то подземную полость. С другой стороны, последний тектонический разлом произошел здесь, наверное, еще при сотворении мира. Значит, вполне может оказаться, что полость эта – рукотворная. Хм! А не зайти ли мне ненадолго в этот подвал? Теперь там, говорят, сухо».

Поднявшись со скамейки, Харитон направился к обрушенной части здания.

Стены его были выложены из кирпича, но потолочные перекрытия держались на деревянных балках. Прямо под крышей элементы конструкции полностью были из дерева, но на этажах, где потолок одновременно являлся и полом, пространство между деревянными балками заливали бетоном.

Взрыв разворотил эти разнородные наслоения, и обломки толстых бетонных плит лежали теперь как попало, напоминая первородный хаос. Несомненно, эти куски имели солидный вес, и было неудивительно, что, падая с высоты, они разбили пол в подвальном помещении.

После взрыва, «разметавшего все до корня», пробраться в подвал из разрушенной угловой комнаты первого этажа не составляло никакого труда.

Спустившись, Харитон обнаружил в углу, прямо под проломом, большую кучу разнородного строительного мусора. Отбросив несколько бетонных кусков и разбитых кирпичей, он увидел участок очень влажного грунта, за которым открывалось непроницаемо-черное пространство, в данный момент прикрытое сверху солидным обломком бетонного пола.

«Очень интересно, – внимательно вглядываясь в бездонную черноту, думал Харитон. – То есть просто чрезвычайно».

Вновь выбравшись на свежий воздух, он пошел обратно к машине, уже имея в голове четкий план действий.

* * *

На следующий день в четвертом часу утра Харитон, захватив необходимое снаряжение, проник знакомым путем в подвал. Там он принялся разбирать обломки конструкций, завалившие пробитое в полу отверстие, стремясь увеличить его так, чтобы можно было пролезть.

Вытаскивая или отдвигая куски наваленной как попало кучи, он не задумывался о том, что эти маневры уменьшают ее общую устойчивость. Только заметив, что несколько громоздких плит, лишенных подпорок из более мелких обломков, держатся сейчас практически «на честном слове», Харитон понял, что слишком увлекся.

«Залаз уже нормальный, – решил он, осматривая результаты своих трудов. – Спущусь, гляну одним глазком и сразу обратно. Много времени не займет. Оно или не оно – сразу будет понятно. Если это – те самые пещеры, плиты потом можно будет укрепить понадежнее, да и спускаться себе спокойно хоть по десять раз в день. А если все это пустой номер и там внизу просто колодец канализационный, тогда и время терять незачем. Тогда нужно будет поискать в другом месте, а плиты эти пускай себе падают как хотят».

Харитон закрепил веревку, свободный конец ее опустил в темное отверстие. Туда же, вслед за ней он направил и свет фонаря, но ничего интересного не увидел. Лишь глубоко внизу зеркально отсвечивала неподвижная водная гладь.

Погасив ручной фонарь и оставив включенным только фонарь на каске, Харитон стал осторожно спускаться вниз.

Ему удалось пролезть в отверстие. Повиснув над водой, он осмотрелся.

Прямо перед глазами находилась стена из тесаного камня, явно очень солидного возраста. Сверху на нее опиралась крайняя часть современной железобетонной фундаментной конструкции, поддерживающей одну из стен интерната.

Посмотрев вниз, Харитон вспомнил рассказ об ушедших под землю канализационных стоках и приготовился как минимум по колено увязнуть в пахучей жидкости. Но еще немного спустившись по веревке и осторожно ступая на глянцевитую водную поверхность носками кроссовок, он с удивлением обнаружил, что твердое дно находится очень близко. Глубина воды составляла не больше пяти сантиметров, и, припомнив, что под землю ушли стоки, топившие весь подвал, Харитон понял, что растеклась она на очень приличной площади.

«Пожалуй, на канализационный колодец это не похоже», – думал он, отпустив веревку и осматриваясь.

Место, где он сейчас находился, выглядело как подземный тоннель, с одной стороны доверху засыпанный землей. Грунтовая насыпь, образовавшая этот тупик, частично заходила под подвальные помещения интерната. Намокшая и размытая в результате недавней «катастрофы», она просела, открыв доступ в тоннель сначала водным массам, а затем и Харитону.

По сторонам земляной вал ограничивали массивные стены из тесаного камня, а в самом низу, скрытые частично водой, частично грунтом, из-под него выступали края каменных ступеней, выходивших прямо из глухой земляной стены.

«Вход в подземелье, – думал Харитон, глядя на остатки засыпанной лестницы, уводившей в глубокую тайну. – Ясно, что не сама по себе она нападала сюда, эта земля. Наверняка кто-то хотел перекрыть доступ в тоннель, сделать так, чтобы даже предположений не возникло о том, что он может здесь находиться. И похоже, это удалось. Ставлю сто против одного, что о нем не знали, когда строили интернат».

Высота подземного коридора составляла около трех метров, а ширина – около двух. Каменными его стены были только в самом начале. Метра через три от засыпанного землей тупика, находившегося прямо под нависшим сверху бетонным фундаментом, тесаный камень сменяла темно-коричневая, будто выкрашенная суриком, поверхность.

«…своды и стены просто обжигали, как обжигают кирпич», – всплыли в памяти Харитона слова Зеленского, рассказывавшего ему о пещерах, где погребали умерших монахов.

«А ведь я, кажется, попал, – думал диггер, проводя ладонью по шероховатой, твердой как камень стене и все еще не решаясь верить. – С первого выстрела. Прямо в десятку. Ай да Харик!»

Вдохновленный и исполненный энтузиазма, он сделал несколько шагов вперед по неглубокой луже и вдруг услышал позади себя непонятный шум.

Обернувшись, Харитон увидел падающие сверху влажные земляные «кляксы» и, направив луч фонаря на отверстие в потолке пещеры, через которое он проник сюда, никакого отверстия не обнаружил.

Узкий лаз был непроницаемо и надежно перекрыт теми самыми громоздкими кусками бетона, которые, не сумев сдвинуть в одиночку, Харитон оставил по краям и которые, по его мнению, должны были продержаться на месте как минимум несколько часов.

Некоторое время Харитон бездумно смотрел на нагромождение неподъемных обломков у себя над головой. Потом думы хлынули неудержимым потоком, будто прорвали в голове плотину.

– Черт, ну я и попал!

Однако стоять на месте и расстраиваться было нельзя.

Глиняный коридор, несомненно, был очень длинным, и сейчас Харитон находился в самом его начале. Никто не мог предсказать, какие еще сюрпризы преподнесет эта загадочная пещера. Направив луч фонаря в темную глубину подземного жерла, диггер двинулся навстречу неизведанному.

«Там, где я вошел, теперь точно не выйти, – размышлял он, от безнадежности постепенно переходя к осторожному оптимизму. – Посмотрим, что интересного в других местах. Может быть, в противоположном конце тоннеля есть выход? В крайнем случае буду выкапываться. – Он покосился на маленькую саперную лопатку, висевшую у пояса. – Этим-то совком? Да плюнуть раз. Не пройдет и полгода».

Харитон продвигался вперед. Довольно долго вокруг него ничего не менялось. Все так же тянулся ровный, не имеющий ответвлений тоннель, все такими же гладкими были обожженные глиняные стены, и ни крестики, ни какие-либо иные «наскальные рисунки» не указывали на то, что здесь могут быть замурованы останки почивших монахов.

Но вот коридор начал расширяться, и лужа под ногами Харитона стала заметно мелеть. Пройдя еще несколько шагов, он увидел по обе стороны от себя ряды нацарапанных на глине крестов. Кресты располагались очень низко, не больше тридцати сантиметров от пола и на расстоянии около двух метров друг от друга.