Или кормить акул, или быть акулой

Зевнув и потерев шею, я спустился вниз, застав домашних в хлопотах на кухне.

– Ваша, что ты делаешь? Давай помогу, – сказал я хриплым голосом, пытаясь перехватить у него из рук стулья, которые он расставлял. – Зачем их так много?

– У нас будут гости, – улыбнулась Селима, спешившая разложить еду на столе.

– Кто? Сулейман? Йохк деца?

– Да какой там, – послышалось бурчание Амира из кухни, который выкладывал очередную партию продуктов из пакетов на кухонном столе. – Друзья папины.

Ваша еще при жизни своей жены всегда помогал ей по дому. Тем более, если он принимал своих гостей. Он не позволял своей жене уставать из-за того, что он позвал к себе друзей. Теперь ее с ним нет, но привычки остались: он никогда не брезговал помощью по дому.

– Ты зануда, – весело отвечал он Амиру. – Тебе тоже никто не запрещает кого-то сюда приглашать!

– Я никогда никого не вожу!

– Я сказал, что водишь? – рассмеялся ваша. – Я только сказал, что тебе это не запрещено!

Предчувствуя их недовольство тем, что на ифтар я не останусь, я очень неловко, неаккуратно заговорил:

– Я бы хотел… я, наверное, хотел бы выйти… я только финики поем, ладно?

– В смысле? – продолжая копошиться в пакетах, спросил Амир.

– Ну я только воды попью и фиников поем, потому что потом поеду встретиться с другом. С ним и поедим.

– Ну, валяй. Дело твое.

Селима цокнула, недовольно взглянув на Амира.

– С нами тебе уже не интересно? – улыбаясь, спрашивал ваша.

Увидев, как он подвязывает подстилки к стульям, я решил не ждать его разрешения помочь, и самостоятельно забрал у него несколько штук.

– Интересно, конечно, – я присел, обхватывая веревками спинку стула. – Просто это мой новый друг, с которым мне еще учиться. Познакомился бы с ним поближе.

– Иди, иди, все равно у нас впереди не один совместный ифтар, дай Бог.

Когда подошло время вечернего намаза, я пожевал фиников, выпил стакан воды, помолился, а потом выбежал из дома к ожидавшему меня такси. Арби написал мне:

Едешь? 19:10

Да. Буду через 7-8 минут. 19:11

Второй раз за день я застал Арби ожидающим меня у «Гранд Парка». Он стоял на белых ступеньках, облокотившись на перила, и держался очень робко. Стоя прямо у центрального входа в торговый центр, он глядел прямо перед собой, не рассматривая окружающих. Руки были сложены и сцеплены в пальцах, а подбородок приспущен вниз. Он выглядел так, как чеченские мужья выглядят в гостях у родственников своих жен.

– Если тебе так безрадостно со мной видеться, ты мог бы просто об этом сообщить, – весело окликнул его я, подойдя к нему.

– С чего ты так решил? – усмехнулся он.

Мы поздоровались.

– Стоишь такой грустный.

– Я не грустный, а задумчивый, – ухмыльнулся Арби.

Что снаружи, что внутри самого торгового центра было так много людей, что казалось, будто тут собрался весь город. В «Гранд Парке» всегда было полно народу, но в праздничные дни тут небывалый ажиотаж. Мне всегда казалось, что в карусели мелькавших вокруг лиц я вижу некоторые знакомые мне, но такое явление для Грозного всегда было столь же нормальным, как, например, дышать носом.

– Что будем есть? – спросил я, когда мы поднимались по эскалатору.

– Не знаю. Ты выбирай.

– Я достаточно всеяден, – пожал плечами я. – Так что выбирать тебе.

– Так и я тоже, – ухмыльнулся Арби.

Он вел себя в точности, как вел бы себя и я, но почему-то изначально наше взаимодействие складывалось так, будто он мой гость. Мне не нравилась позиция нападающего: я всегда любил быть тем, кто отбивается от любезностей, а не придумывает их.

– Ну, смотри. Я в основном ем дома и стараюсь есть правильно, но, приезжая в Грозный, я всегда первым делом ем столько фастфуда, сколько хватит, чтобы мне это надоело…

– Потому что в Москве мало халяльного фастфуда? – повел бровью он.

– Да его там вообще нет, – подтвердил я. – В общем: гастритом не страдаешь?

– Нет.

– Тогда бургеры.

Он не стал отпираться, только развел руки.

В ресторанном дворике на третьем этаже расположилось множество стоек с самой разной кухней: тут и тандыр, и шашлычная, и суши, и национальная кухня нашей и соседних республик, и замороженные йогурты с прочими сладостями. Вкусно поесть чеченцы любили всегда.

– А вот и бургеры, – я ткнул пальцем в меню, висевшем над одной из стоек.

– Саид, если что, то платить буду я.

– Если «что» – ладно. А если «ничего» – то я. Сейчас именно «ничего», – отмахнулся я.

Он рассмеялся:

– Нет-нет, без условий. Я буду платить.

– Интересно, кто тебе это сказал?

– Я ведь тебя сюда позвал.

– По-моему, тебя пригласил именно я.

– С чего ты взял?

Я и впрямь забыл, кто кого приглашал, поэтому решил искать другие аргументы:

– Ты мне уже оказал услугу, разбудив в аэропорту.

– А ты мне оказал услугу, взяв с собой к директору.

Мы безмолвно постояли, глядя друг другу в глаза, и в них читалось только одно: не проиграть.

– Арби, я голодный, я только фиников поел и воды попил, так что давай не будем тормозить. Я заплачу, и мы спокойно поедим.

– А я и фиников не ел, и воды не пил. Так что да, давай ты не будешь тормозить, и дашь мне все сделать, как надо.

– Дерзко.

– Ты сам это начал.

Неловкость и расшаркивания начинали отступать: совместное веселье всегда сильно сближает. Мы стояли у стойки и продолжали спорить под смешки кассирши.

– Сзади нас уже очередь образовалась! – сказал я.

– Так мы еще даже заказ не сделали из-за тебя.

– Из-за меня?!

Он повернулся к молодой девушке в фирменном фартучке с названием заведения и озвучил два комбо-обеда с бургерами и деревенской картошкой.

– А мне еще добавь, пожалуйста, ролл с курицей, – подытожил я.

Девушка ввела нужные позиции на своем экране.

– Что-нибудь еще? – словно намеренно выдавив высокий голосок, спросила она.

– Нет, сколько с меня? – я достал свой небольшой замшевый кошелек.

– Извини, не слушай его, он хотел сказать «сколько с Арби?», – он тоже завозился в кармане, доставая купюру.

Девушка озвучила сумму, и мы с ним одновременно выбросили руки, выставив свои купюры на стойку.

– Ну и какую мне брать? – давилась со смеху кассирша.

– Зависит от тебя, – улыбнулся Арби.

– Я возьму у тебя, потому что услышала твое имя, – обратилась она к нему.

Я нахмурился.

– То есть в этом было дело? Тогда меня зовут Саид.

– Ну, все-все, – она прикрывала рот рукой, смеясь, – пропустите следующих.

– Это твоя первая и последняя победа надо мной, – холодно сказал я Арби.

Мы отошли в сторону, а к кассе вышли две женщины в возрасте с маленькой девочкой.

– Халам дол шу шиъ²¹, – с напускным и шутливым недовольством произнесла одна из них.

– Ничего, было интересно, – подмигнула нам вторая. – Я болела за беленького.

Подавив смешок, мы с Арби нашли только что освободившийся столик. Предыдущие посетители – группа шумных парней – забрали свои подносы и направились к урне.

– В следующий раз тебе будет нечем оправдать свое право на то, чтобы платить.

– Да это пустяки, просто отпусти эту ситуацию, – улыбался он.

– Дал сах дойл²², – серьезно поблагодарил я.

– Ханал хийл²³, – рассеянно сказал он, чуть повертывая в руках чек с номером нашего заказа.

В Рамадан – то есть в праздничные дни – город жил очень интенсивной, насыщенной жизнью. Торговые центры, центральные площади и проспекты, а также маленькие и бедноватые улицы наполнялись народом, что пребывал в радостном, приподнятом настроении. Все наряжались в свои лучшие выходные одежды и прогуливались со своими семьями. Жизнь становилась вечерней, ведь именно вечером, когда заходит солнце, появляется возможность порадовать себя одним из основных удовольствий мирской жизни – вкусной едой.

– Ты сказал, что правильно питаешься? – спросил Арби, коротко кивнув на меня.

– Стараюсь. Но, если говорить в общем и целом, то да.

– А футболом ты больше не занимаешься? Не думал совмещать с медициной?

– Нет. Я и не представляю, как это совмещать.

– Ты ведь профессионально занимался?

Я усмехнулся.

– Ох, еще как. Даже ланы на жизнь я строил футбольные, грезил карьерой.

– А бокс, борьба?

– Это все тоже было, конечно, но только для того, чтобы уметь.

– Точно, ты ведь, кажется, все это мне уже рассказывал, извини.

– Да ничего, ты не обязан помнить. А с тобой все нормально?

Он поднял на меня свой взгляд, пристально и хмуро выглядывая подвох, которого не было.

– Да… – неуверенно ответил он. – Почему спрашиваешь?

– Ты какой-то несобранный, – заметил я.

– А, – он выдавил ухмылку. – Так я ведь голодный. Как будто ты сам этого не понимаешь.

Он уклонялся от ответа, и я хорошо знал, что это такое, так что допытываться не стал. Девушка за стойкой окликнула нас, и мы с Арби встали со своих мест.

– Ну уж нет! Все оплатил, так теперь хоть сиди спокойно, а я все принесу.

Он лишь поднял руки, не собираясь перечить.

Когда ешь после длительного голодания, вкус ощущается совсем иначе. Рецепторы ликуют, обрабатывая пищу, которую ты вкушаешь, а мозгу кажется, что ты способен есть и есть без остановки.

– Да, поесть я люблю, – оправдывался, пережевывая бургер.

– Да? – Арби запивал еду газировкой. – А по тебе не скажешь.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что я тощий.

– Нет, ты не такой тощий, как я, но и не выглядишь человеком, который любит поесть.

– Любить поесть – не значит есть много.

– Не спорю.

– Да и ты не тощий. Ты явно жилистый, так что давай без самокритики.

– А кто сказал, что я недоволен тем, что я тощий? – его ожившие брови давали понять, что настроение у него и впрямь поднялось. – Я двенадцать лет занимался дзюдо. Мы на тренировках очень много бегали.

– Обмен веществ – наследственное. Вряд ли бег сильно влияет на телосложение.

– Но на здоровье влияет точно.

– Безусловно.

Мы немного помолчали, усиленно принявшись за еду. Наедаться я не любил, потому что ненавидел ощущение тяжести, но после голодания бывает трудно уследить этот момент, потому наелся я в этот раз знатно. Я глядел по сторонам, и взгляд упал на очень милого ребенка, которого молодая мама кормила каким-то фруктовым пюре из баночки: пока молодой отец развлекал ребенка рожицами, мама подносила крохотную ложечку ко рту малыша. Я просиял, созерцая эту картину, и увидел, что Арби тоже смотрит на них.

– В самолете ты говорил об обстоятельствах, которые тебя привели в Грозный, – прожевав, спросил я у Арби. – Что за обстоятельства? Если это не секрет.

Он повернулся.

– Знаешь, наверное, секрет, – не постеснялся пресечь он, чем сразу приумножил моего уважения. – Дело в том, что я на самом деле не так представлял свой переезд и проживание тут. В моих мыслях и планах все было иначе. Но случилось, как случилось. Не все зависит от меня, – он открепил салфетку от стопки, утерев ею рот. – Есть что-то, чего я не хотел бы обсуждать ни с кем.

– Я хорошо понимаю это, – кивнул я, глотнув холодного чая из соломки. – Твое дело, конечно. Может, тогда ты сможешь поведать, что не так с твоим, как ты сказал, «проживанием тут»?

– Ну… смотри, ты ведь поселился с дядей и двоюродным братом?

– Да.

– Но тебе было бы комфортнее, будь тут твои родители?

– Конечно.

– Вот и мне не хочется никого напрягать из своей родни, пускай я и знаю, что они примут меня с распростертыми объятиями. Слава Богу, что у меня тут есть родительская пустая квартира, и я могу жить в ней, но одному мне бывает скучно. Будь здесь и мои родители – все было бы отлично.

– А друзей у тебя тут нет, к кому бы ты мог заехать пожить?

– У меня в целом не так много друзей, и ни один из них не живет в Чечне. Я вырос не здесь, а когда приезжал погостить – связей не выстраивал.

– Арби, ты замечаешь, как много между нами сходств? Не знаю, видишь ли ты это, но я прямо поражаюсь, – мне было очень неловко это говорить.

– Это неловко слышать, – озвучил он. – Но да, замечаю.

– Говоришь, что живешь один? Тут, на Трудовой?

– Да.

Внезапно мне в голову пришла одна идея, которая стала обволакивать мой разум и очень стремительно заполнила собой все мои мысли; состыковалась с пробелами, переживаниями и ощущениям дискомфорта, которые я уже успел испытать, и к которым готовился в будущем: я хочу поселиться у него. Это могло бы сильно все для меня упростить, это могло помочь мне обрести самостоятельность. Я бы не уставал от гнетущих, раздражающих помыслов о том, что я нежеланен в доме ваши, что я мешаю семейной жизни Амира и Селимы, что я приехал и просто навязался людям, у которых свои жизни и свои дела.

– Может быть, – пожимая плечами, то убирая руки со стола, то снова складывая их на него, обременено заговорил Арби. – Если тебе это ничего не усложнит, или если это не обидит твоих родственников, и, конечно же, что важнее – если ты сам этого хочешь – ты мог бы заселиться у меня. Вместе веселее, да и ты, как я вижу на первый взгляд, парень без лишнего, – он выглядел нерешительно и уверенно одновременно. Арби оставлял ровно такое впечатление.

Я медленно поднял взгляд на него. Мне уже откровенно не верилось в происходящее, потому что по первой наша с ним связь казалась уже просто невероятной. Тяжело игнорировать сходство с человеком, который озвучивает мысли, которые только-только посетили твой разум. Тем не менее, будто бы боясь спугнуть его настрой, я говорил очень спокойно и осторожно:

– Это отличная идея. Если ты предлагаешь это не из вежливости – надеясь, что я откажусь, – то я согласен.

– ДIавала²⁴, – воодушевленно махнул он. – Мы ведь еще не доросли до того, чтобы предлагать такие вещи только лишь из вежливости, не думаешь?

– Верно, – подтвердил я.

Закончив с едой, мы стали собирать свой мусор и опустошили свои подносы у урны. Проходя мимо стойки, мы поблагодарили кассиршу под смущенной улыбкой ее порозовевших щек, и направились в уборную, чтобы помыть руки.

– Можешь сейчас зайти ко мне, если хочешь, – говорил Арби, намыливая руки над раковиной, глядя на меня через зеркало. – Ознакомишься, так сказать. Мало ли, может тебе не захочется там жить.

– Я зайду просто из интереса. Не знаю, что там должно быть такого, чтобы такой непривередливый человек, как я, решил передумать.

Он лишь пожал плечами и мы спустились вниз. На выходе образовался небольшой затор: кто-то уронил столик с детскими игрушками, которыми неподалеку от входа торговала дородная взрослая женщина в платке. Ей уже помогало несколько мужчин и толпа ребятни, потому мы с Арби отошли в сторонку, облокотившись о перила на крыльце, и осматривались вокруг.

– Это удивительно, – сказал я, наблюдая за веселящейся молодежью.

– Что? – спросил Арби.

– В момент, когда ты предложил поселиться у тебя, я размышлял над тем, чтобы предложить то же самое.

– Да ну? – он посмотрел на меня. – Здорово, что я не навязал тебе это. Рад, что не придется зависать в четырех стенах одному.

– Да уж, осталось только пройти через испытание моим дядей, – улыбнулся я и опустил взгляд на двух парней из той компании ребят, что занимали столик в ресторанном дворике до нас.

Один из них – тот, что покрупнее, – обтянутый белой футболкой, стоял ко мне лицом и смотрел прямо на меня. Что-то сказав своему собеседнику, он кивнул в мою сторону и оглушительно расхохотался. Его смех из-за шума вокруг было слышно не так хорошо, но, судя по до предела напрягшейся шее, он просто разрывался. Тот, что стоял напротив него, повернулся ко мне, обнажив зубы в небольшой снисходительной улыбке, и отвернулся обратно.

В моей голове все замерло и затихло. Казалось, будто все, что происходило с самого первого раза, когда мне в голову пришла мысль переехать сюда – шло именно к этой насмешке двух совершенно не знакомых мне парней надо мной. Я понятия не имел, что их так развеселило, но только понимал, что они совершили большую ошибку. На большую ошибку собирался пойти и я. В такие моменты ноги всегда несут меня сами, пускай я и пытаюсь себя отговорить.

Это было мне. Они смеются надо мной вот так, при всех. Нагло и неприкрыто, видя, что я на них смотрю.

Я понимал, что это могло быть простым совпадением.

Но он кивнул прямо на меня. Даже не на рядом стоящего Арби.

Я пытался проворачивать в голове моменты, когда и я мог выглядеть так, словно над кем-то смеюсь, при этом не подразумевая ничего плохого.

Он смотрел мне прямо в глаза. Или я хочу, чтобы любой мог вот так безнаказанно надо мной смеяться?

Меня посетила уверенность, что это точно какое-то недоразумение.

Одной наглости в его взгляде достаточно, чтобы действовать.

Арби что-то говорил мне, но я отклеился от перил, сбежав вниз по лестнице. Мой нахмуренный взгляд был устремлен прямо в здоровяка. Моя челюсть, пытаясь справиться со злобой, скользила по зубам взад-вперед. Я шел на него спокойно, размеренно, не замечая никаких преград: их почти и не было – все словно сами расступались передо мной, а кто-то успевал засмотреться на меня, увидев мои намерения. Я услышал озадаченный голос Арби и почувствовал его руку на плече, но, дернувшись, снял ее с себя.

Ну же, почему ты теперь на меня не смотришь?

Я был уверен на все сто, что он уже давно завидел мое приближение краем глаза, но продолжает упорно делать вид, что не замечает меня, и что очень сильно увлечен разговором со своим собеседником. Так делают, когда боятся.

– Саид!

В момент, когда я услышал оклик Арби, я уже подошел к тем парням слишком близко, чтобы кто-то смог меня остановить. Здоровяк лишь сейчас одарил меня своим вниманием, и я тут же отпихнул его от собеседника, чтобы вывести себя на чистый удар. Он немного засеменил, попятившись, и ошарашенно на меня взирал, и в этот момент, вложив всю возникшую как из ниоткуда ненависть и злобу, презрение и глубочайший гнев, я ударил его в челюсть правым боковым настолько сильно, что он, будто грубо подкошенный стебель подсолнуха, рухнул на землю. Зрелище всегда страшноватое.

Для меня всегда было странным то, как вообще могут в человеке совмещаться и главенствовать два ровно противоположных качества – неконтролируемый гнев и такой же, практически бесконтрольный порыв совести. В моих делах и ощущениях это всегда выражалось в практически аномальном отношении к происходящему. Вот я его ударил, вот он рухнул прямо на мраморные плиты крыльца, вот он не может ни на чем сфокусировать свое зрение, а напротив – я, вдруг решивший оскорбиться его смехом. Мне стало ужасно жаль этого человека за то, что он пал жертвой моей необузданной ярости, с которой я просто не сумел справиться.

Самым паршивым в таких ситуациях было то, что я, вопреки своим сменившимся чувствам – как выглянувшее солнце из-за туч после ливня – был будто бы обязан обществу держаться той планки, которую сам же установил. Мне хотелось подбежать к нему и помочь, но теперь я сохранял злобный, гневный и опасный вид.

После того, как он упал и перевернулся на спину, поднялась жуткая суета. Все, кто находились в непосредственной близости, в одночасье стали участниками происходящих событий. Женщины и девушки завизжали и запищали, а абсолютно каждый мужчина и парень на огромной скорости подлетел к нам. Они толпой схватили меня, уводя в сторону, и оттаскивали второго парня, стоявшего с тем, которого я вырубил. Он явно пытался добраться до меня. Тут во мне опять что-то крутанулось, будто бы тумблер снова переключился на другой показатель, и я стал рваться в его сторону. Меня раздражало, что после всего произошедшего он еще пытается ко мне подойти.

– Отпустите! – кричал я на чеченском тем миротворцам, что столпились вокруг меня. – ОТПУСТИТЕ, Я ВАМ СКАЗАЛ!

Я видел, как Арби с недюжинной силой успешно растаскивает толпу, и я тут же подкараулил момент и вывернулся из рук совсем молодого юнца, который думал, что сумеет удержать меня в одиночку.

– Халац и! Халац и²⁵! – закричали вдруг люди вокруг.

Я подлетел к другу здоровяка и неаккуратно, но сильно выбросил кулак, но только из-за всех тех, кто окружал его, угодил лишь ему в плечо. Он остервенело задергался, приседая и выпрямляясь, чтобы высвободиться от оков, но у него ничего не получалось.

– Хьо ху до гъертш ву²⁶? – нарочно нагло высмеивал я его потуги.

На меня снова чуть не навалилась толпа, но Арби, сурово взирая на всех, отталкивал их и говорил, что сам со мной разберется, и что никому лезть не надо.

– Все, Саид, – пытался успокоить меня он, крепко удерживая мои плечи и отводя подальше. – Что там такого случилось?

– Потом, – переводя дыхание, отвечал я. – Отпусти, отпусти меня, я ничего не буду делать.

Он ослабил хватку, но оставил руку у меня на лопатках. На нас двигались опоздавшие зеваки, которые спрашивали, что произошло и кто дерется.

– Уже никто, – ответил я, пытаясь проглотить загустевшую слюну.

– Пойдем сюда, – Арби указал мне за угол здания торгового центра.

Я оглянулся и увидел, что нас провожают, замедляя шаг, несколько мужчин, будто бы удостоверяясь, что продолжения драки не будет. Мы остановились у торца здания, и я присел на бетонный выступ, осматривая ноющий покрасневший кулак. Ударил я его очень сильно. Настолько, что мог повредить кости руки, но понять это будет легко: если не будет распухать – значит, ничего не сломал.

– Что у вас случилось, Саид? – вид у Арби был очень недовольный и даже раздосадованный. – Что, это твой какой-то давний враг, которому ты решил отомстить только сейчас?

Я осознал, если я скажу все, как есть, я буду выглядеть просто законченным глупцом. Но совершенного не воротишь.

– Мне просто показалось…

В этот момент из-за спины появился один из постовых. Эти люди в камуфляже всегда стояли вдоль центральных улиц. Вооруженные, они круглосуточно патрулировали улицы, сменяя друг друга. Конечно, такая суета на крыльце «Гранд Парка» не могла не привлечь их внимания.

– Что случилось, почему ты его ударил? – спросил высоченный смуглый мужчина с темными мешками под глазами и черной бородой.

Я смотрел на него с сожалением и стыдом за то, что мне нечего ему ответить. Кроме того, что на такой вопрос практически никогда не бывает достойного ответа – мой ответ мог вообще выставить меня идиотом. Глубоко вздохнув и дернув поднятой кверху ладонью, я все же решил сказать, как есть:

– Я стоял… а он стоял тоже… и он на меня смотрел, что-то говорил и смеялся.

Арби, нахмурившись еще сильнее, уставился на меня, а постовой, явно смущенный услышанным, иронично улыбнулся:

– Ты бьешь всех, кто смеется, или всех, кто на тебя смотрит?

– Нет, – дрогнул я в нервной усмешке. – Мне показалось, что он смеется надо мной.

– Ты у него спросил, над чем он смеялся?

– Нет.

– А вдруг он смеялся не над тобой?

Теперь мне только так и казалось.

– Мне так не кажется, – твердо сказал я.

Арби заговорил с постовым, а я опустил голову, вперив взгляд в асфальт.

Как же это было глупо и неотесанно. Как же это было неправильно. Действительно – я ведь мог просто спросить, над чем он смеялся. Мы могли бы поговорить об этом. Он бы сказал, в чем дело, мы бы дали по рукам и разошлись, подружившись. Но дело в том, что я никогда не умел разбираться в таких ситуациях на словах. Все эти «Что, проблемы?» или «Ты мне что-то сказать хочешь?» – это все не для меня. Я всегда поступал по принципу «задели – ударь», и никогда, помимо самих этих моментов помутнения, я не считал это правильным выходом из ситуации. Никогда, даже если противник был объективно виноват – я не злорадствовал и не считал себя хотя бы правым.

Да и я знаю таких, как он. Ведь подойди я к нему с расспросами и заведи с ним разговор, он бы стал на правах новоиспеченного товарища позволять себе какие-то вольности – прощупывая почву, – после которых я бы все равно так или иначе его ударил.

Договорив с Арби, постовой кивнул нам и ушел. Люди поочередно подходили к углу здания, посматривали на меня и удалялись – их мгновениями позже сменяли другие зеваки. Чеченцы любят суету, и я мог бы с уверенностью сказать, что где-то в глубине души они огорчены, что все закончилось.

Арби присел напротив меня. Он смотрел по сторонам, покачивая головой, отчего мне становилось только хуже.

– Саид, а что это было вообще? – спросил наконец он.

– Сам не знаю, Арби. Я понимаю, как это могло выглядеть…

– У нас было отличное настроение и в целом сегодня хороший день. И что ты сделал? Еще и в месяц Рамадан.

– Я просто не смог себя контр…

Из-за угла появился тот, второй. Его глаза были широко раскрыты в обезумевшем взгляде, а волосы были взъерошены. Он пошел к нам, и мы с Арби встали. Я был наготове вмазать ему хорошенько, но уже защищаясь, а Арби сразу двинулся на него.

– Уходи, – хлестко сказал Арби, став прямо у него на пути.

Тот не остановился даже когда Арби установил руку у него на груди.

– Я же сказал, уходи, – повторил Арби.

– Я ничего не собираюсь делать! – ответил наконец он, подойдя достаточно близко ко мне.

– Что нужно? – спросил я, попытавшись отодвинуть стоявшего между нами Арби.

– Что это было? – не отходя от шока, спросил меня парень.

– Вы все по очереди будете у меня это спрашивать?

– Ты знаешь Мовсара? – продолжал спрашивать он.

– Какого Мовсара?

Парень замер, в недовольстве поджав губы:

– Ты даже имени его не знаешь?

– Послушай, – я подошел к нему поближе, злобно его осматривая. – Ты что-то хочешь сделать или нет? Если да – то делай, а если нет – иди помогай другу.

– Он мне не друг, я вообще с ним час назад познакомился. Но то, что ты сделал – это как вообще понимать? Так дела тут не делаются, я по тебе вижу, что ты не местный. Не знаешь, наверное.

Ох, как меня это раздражало.

– Подожди, – заговорил я на чеченском, в этот раз успешно отодвинув Арби. – Местный, не местный, ты сейчас что сказать пытаешься?

– Я с тобой не ругаться пришел, я хочу понять, что случилось.

– Если ты не знаешь, что случилось, значит, это не твое дело.

Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Мои выражали суровую решимость, а его были полны искреннего недоумения. Я увидел, что он не желает мне зла.

У него были яркие янтарные глаза и светло-русые волосы. Он был шире меня в плечах и чуть выше ростом. На щеках его проступала светлая щетина, а нос у него был прямым, но с небольшой горбинкой. Уголки тонких губ будто отражали призрак полуулыбки даже сейчас, когда он был на взводе, а глаза были немного сощурены в углах, что сразу произвело впечатление о нем как о человеке спокойном и рассудительном.

– В общем, ладно. Мое имя – Джохар.

– Я – Саид, а это – Арби.

Я всегда в такие моменты словно видел себя со стороны. Когда я на эмоциях или на каких-то разборках, даже говоря совершенно безобидные вещи, я выгляжу угрожающе. И это смешно. Как сейчас, метая пальцы на себя и Арби, стоя прямо перед Джохаром, я будто бы чем-то ему угрожал.

– Будем знакомы, – он пожал нам руки. – С Мовсаром все нормально, если интересно, но к врачу я его сейчас отвезу.

– Зачем? – встрепенулся я.

– Он ударился головой, она у него кружится, – недовольно глядел на меня Джохар. – Наверное, сотрясение. Ладно, мне надо поспешить.

– Подожди, – окликнул его я, когда он почти скрылся за углом. – Оставь свой номер, чтобы я был в курсе, что с ним.

Он удивленно воззрился на меня, но номерами мы обменялись.

Когда мы с Арби, пройдя сотню метров с небольшим вдоль квартала, вышли на улицу Трудовая, меня вновь захлестнул ее уют. Был вечер, и ощущение веселого празднества тут проявлялось даже в большей степени, чем на шумных центральных улицах. Тут все было реальным, домашним, без выставочных и витринных выкрутасов. У каждого из восьми подъездов стояли лавочки, и на каждой из них сидели самые разные компании: бабушки в домашних платьях, приглядывающие за носящимися по улице босоногими внучатами; бородатые старики с тросточками, мирно и тихо – точно престарелые волки, следящие за своей территорией – сидят с четками в руках, нашептывая зикр; молодые ребята в шлепках и с кепками на макушке, которым не хватает места на лавочке, и младшим из них приходится сидеть на корточках; девушка на свидании с парнем, держащая под руку двух своих сестер, а смущенный, но при этом напускающий на себя хамоватый и дерзкий вид кавалер стоит напротив, держа одну руку на своем крутом автомобиле, словно пытаясь таким образом придать себе больше уверенности; парни и девушки, расхаживающие по улице туда-сюда с телефонами у уха и боязливо оглядывающиеся вокруг, чтобы их никто не услышал.

Машины такси то и дело прибывали на эту улицу, либо выпуская мужчин и женщин у подъездов, либо увозя их.

– Тут прямо карнавал, – заметил я.

– Да, шумная улица.

Настроения у Арби не было, и мне показалось, что лучше бы сегодня мне сразу поехать домой.

– Арби, давай я сейчас домой поеду.

– Почему? Мы почти дошли.

– Я в не лучшем расположении духа. Да и ты, наверное, тоже.

– Со мной все нормально, просто это была адреналиновая ситуация, сам понимаешь.

– Да. И все же, день испорчен.

– Согласен, но это не означает, что теперь нужно зацикливаться на этом. Ты поддался эмоциям, поступил неправильно. Что – теперь не жить тебе?

Он говорил ровно то, что и я говорил бы. Я поймал себя на мысли, что все то время, что мы будем дружить, я буду всякий раз поражаться тому, сколь сильно мы с ним, все-таки, похожи.

Поразительное дело. Я относился к дружбе очень скептически, а теперь рассуждаю на тему того, что кто-то смог бы стать мне хорошим другом. Странно было предполагать, что во всем мире, в котором миллиарды людей, я не сумею найти человека, которого смогу назвать другом. Арби был не просто кандидатом на это место – это уже я надеялся сделаться ему другом.

– Я бы не хотел, чтобы кто-то думал, что я на самом деле такой. Что от меня можно ожидать чего угодно.

– Ничего особенно ужасного не случилось, просто ты слишком форсировал эту драку. Обычно сперва в ход идут хоть какие-то слова, – заключил он, улыбнувшись и кивнув кому-то из соседей. – Нам сюда.

Мы вошли в четвертый подъезд. Внутри не работали лампочки, и мы почти вслепую поднялись на четвертый этаж. Его квартира располагалась справа на лестничной площадке. Он крутанул замок и отворил дверь, издавшую царапающий барабанные перепонки визг.

– Вот сюда.

Арби включил свет в прихожей, и я увидел очень приятную и весьма просторную квартиру в современной отделке. Прямо напротив входной двери находилась первая комната, а слева через широкий дверной косяк с двумя распахнутыми дверями – которые, как казалось, никогда не закрывались – открывалась большая гостиная. Справа от прихожей уходил коридор – вдоль которого была дверь в ванную комнату – и упирался в кухню с балконом.

– Тут красиво! – воскликнул я. – А сколько комнат?

– Три, – сказал Арби, снимая обувь.

– Две я увидел, а где третья?

Он повел меня по квартире, показывая, где что находится. Меня удивило то, что ремонт здесь был, по всей видимости, сделан не так давно.

– Я думал, что вы тут толком не жили.

– А мы тут и не жили. Просто отец не любит оставлять что-то недоделанным, поэтому он тут все обставил.