Или кормить акул, или быть акулой

– Как твои дела, Саид? Все хорошо? – спрашивала Асет.

– Да, слава Богу, все гладко.

– Поступил ты в свой институт? У твоего отца ведь там связи, насколько я знаю.

– Да, поступил.

– Подружился с кем-нибудь уже?

– Да! – перебила ее Лиана. – Еще как подружился. Мы же сами видели сегодня.

Я поднапрягся.

– В смысле – видели? – спросил я.

– А как еще мы узнали бы о том, что ты здесь, если не из интернета?

– Не понял… что это я делал в интернете?

– Там этот… Муслимови къант вар и³¹? – уточняла у Лианы Асет. – Ибряим бохш³².

– Ибрагим? – я взвел брови. – Познакомился я с одним таким сегодня. Откуда вы его знаете?

– А кто его не знает? – удивилась моему вопросу Асет. – Он же этого племянник… Шамсуддина, да.

Все, что я знал о Шамсуддине Муслимове – это то, что он несметно богатый чеченский бизнесмен. А если ты чеченец и богач – ты обречен быть на устах почти всех своих земляков. Даже я, будучи человеком, не интересующимся такими вещами, все равно не раз слышал это имя и примерно представлял, кто это такой.

– Так вот, ты был на странице этого Ибрагима, – заключила Лиана.

– Что я делал на его странице? Он поведал всем своим подписчикам, что познакомился со мной?

– Нет, балда, ты просто в кадр попал. Он снимал, как вы там в футбол играли. Я когда твою бегающую красную морду увидела, чуть не сдохла. Мы сразу твоей маме нажаловались.

– Да, об этом я уже знаю. Спасибо, кстати.

– А ты как хотел? Всегда тебя спалим и нажалуемся, не переживай, – успокаивающе кивала Лиана.

Наевшись, хаз-мама ушла в другую комнату, чтобы прилечь, а мы с Лианой продолжали разговаривать.

– Как тебе в Грозном? Ты давно об этом мечтал, – тон Лианы изменился: она снова стала моим другом.

– Да просто невероятно. Все еще не осознаю до конца, что я тут живу.

– Ничего, еще немного времени пройдет и с паникой вернешься в свою Москву.

– Вот постоянно ты это говоришь, – улыбнулся я, запивая галушки бульоном. – Все вы так говорите. Но я не знаю, что вообще вас может не устраивать тут.

– Да ну тебя, мы миллион тысяч раз об этом говорили, ты все не унимаешься. Сам все поймешь.

– Лиана, я уже и не сосчитаю, сколько раз услышал это «сам все поймешь». Объясни, у вас тут какой-то кастинг есть? Или отбор? Скоро я проснусь где-то в лесу, где меня заставят пройти какой-то тест? Предупреди меня, чтобы я хоть готов был.

– Да лучше бы тест, знаешь. Нет, Саид, я триллион раз тебе все говорила, просто покопайся в своей башке.

Меня уже порядком утомили эти беспочвенные предостережения, которых я успел наслушаться от всех, с кем говорил. Одни говорили о том, что тут невозможно вести бизнес (будто бы они не знали, что бизнес и я – вещи несовместимые), кто-то говорил, что в мою личную жизнь будут лезть все, кому не лень (будто бы они не знали, что личная жизнь, отношения и я – вещи несовместимые), и говорили, что тут невозможно развиваться. Часто говорили про слухи, какое серьезное влияние они могут оказать на человека, какими они бывают разрушительными, жестокими и подлыми. Но, учитывая, что я не планировал привлекать к себе внимания, следовательно, и слухов обо мне не будет никаких. Кому может быть интересен парень, большую часть времени проводящий дома? У людей просто не будет повода обо мне говорить.

– Эй, пойдем пройдемся? Тут весело в Рамадан, – предложила Лиана.

– С удовольствием. Хаз-мама отпустит тебя?

Лиана сорвалась с места, добежав до комнаты Асет, и я услышал, как тетя отвечает ей:

– С Саидом? Хоть до Урус-Мартана.

Тут, на улице, состоящей из частных домов, как в Мичурино, была куда более привлекательная атмосфера. Из открытых настежь окон домов доносился смех и громкие веселые разговоры. Откуда-то слышался запах шашлыка, а из ворот дома, мимо которого мы проходили, выкатился крупный, но легкий мяч, а за ним свора маленьких ребятишек. А девушки с прижатыми к ушам телефонами, тихо и одухотворенно расхаживающие взад-вперед, как я понял, были атрибутом любой улицы Грозного. Пройдя каменную холмистую дорогу, мы вышли на городской асфальт и направились в сторону центра. Духота стояла страшная, потому Лиана предложила заскочить в продуктовый магазин сразу под улицей, чтобы взять ледяной воды.

– А куда ты хочешь дойти? – спросил я, пиная камешек.

– Можем до центра. Хочешь? – с надеждой попросила она.

Я поморщился.

– Нет. Но пойдем.

– Отлично!

– Эй! Я проявил вежливость, согласившись, а вот ты должна была отказаться.

– Ты раз в тысячелетие приезжаешь, мне больше не с кем ходить так поздно по улице, так что потерпишь! – воскликнула она.

Я сдался.

– Пойдем, я ведь не против, – я продолжал пинать камешек. – А что еще было видно на странице того Ибрагима? Он что-нибудь еще снимал?

– А что должно было быть?

– Да ничего особенного… просто день был суетный, как и вчера.

– И что это за суета такая?

– Сначала ответь, было там что-нибудь еще?

– Да нет, вроде.

– Ну, хорошо. Теперь я хотя бы знаю, что он не местный корреспондент. Не хотелось бы, чтобы сегодняшние события попали на камеру.

– Ибрагим? Нет, ты чего, это вообще не про него. У него и фотографий-то на своей страничке нет. Да и по странице никак не понятно, что это он. Он ведет ее якобы от лица своей тачки.

– Э-э-э, странно… – протянул я, неуклюже пнув камешек так, что он покатился на проезжую часть. – Подожди-ка! А что за машина?

– Ну эта… Турне́не³³которая.

– Турнене?! Это его тачка?!

– Да! – оживленно подтвердила Лиана. – Ты не знал?

– Да откуда мне знать, я особо не слежу за этими социальными сетями. Но мало кто не знает эту машину.

Турнене – это потрясающе красивый черный «Мерседес» с принтом звездного неба по всей его площади. Мне всегда казалось, что принты на автомобилях – лишнее, но этот был таким качественным, таким талантливым и уникальным, что вбивался в голову и вызывал восхищение. Стоило паре фотографий этого автомобиля появиться в интернете, как он тут же стал хитом. После этого появился профиль неизвестного автора, который выкладывал фотографии и видеозаписи этой машины в разных местах. Особенно сильно мне нравилось ее фото на фоне ночного неба где-то в горах. На той фотографии виднелся черный силуэт человека, сидящего на крыше автомобиля. Освещено все это было лишь естественным светом луны и выглядело просто сногсшибательно.

– Очуметь. То есть это его машина и его страница?

– Да.

– А ты-то откуда об этом знаешь?

– Я училась с ним в школе.

– Сын Шамсуддина Муслимова учился в твоей гимназии? – пренебрежительно скривившись, спросил я не без доли поддразнивания.

– Во-первых: он ему не сын, а племянник, во-вторых: да, а что не так с моей гимназией? Драться хочешь?

– Да нормально все, просто странно. Обычно выходцы из богатых семей учатся в частных школах где-нибудь в Греции. Или где еще? Не разбираюсь.

– Нет. Этот – как говорят, «простой, как две копейки». По нему никто бы не сказал, что его дядя миллиардер.

– Вы были одноклассниками?

– Нет, он постарше.

– Понятно… дай-ка свой телефон, – я хотел снова взглянуть на Турнене, чтобы удостовериться в том, что мы говорим об одном и том же.

Открыв на ее смартфоне приложение социальной сети с фотографиями, моему взору предстала фотография двух девушек. Одна была блондинкой в красном платье, а другая – брюнеткой в синем. Кто-то запечатлел их со спины в момент, когда они фотографировались вместе на фронтальную камеру.

– Ого, это еще кто такая? – завороженно уставившись на светловолосую девушку, спросил я.

Чуть приподнявшись на носочках, она взглянула на экран и ответила:

– А, это Элла.

– Элла? – переспросил я.

– Да, – Лиана, спокойно шагавшая рядом, вдруг округлила глаза и резко выхватила телефон из моих рук.

– Ужас! Они же покрытые, а это закрытая страничка только для девочек! Как мне стыдно, – она сильно стукнула себя ладонью по лбу. – Ты ничего не видел, понял меня? – она угрожающе навела на меня палец.

– Элла… – хмуро повторил я, чуть замедлив шаг. – Она чеченка?

– Да-а-а, чеченка!

– А почему имя такое?

– Это укороченная версия ее полного имени.

– А какое полное имя?

– Даниэла.

– Яснее не стало. Разве у нас есть такое имя?

– У нее брат-близнец есть. Его зовут Даниял.

– А вот это уже попривычнее. Значит, Даниял и Даниэла? Видимо, у них креативные родители.

– У них прекрасная семья, – сказал Лиана и, заметив мою заинтересованность, стала дразниться. – А что это ты меня расспрашиваешь так? Это же ты тот самый мистер «Я Всегда Буду Один До Конца Своей Жизни»?

Переходя дорогу на зеленый сигнал светофора, мы рассмеялись.

– Я никогда не говорил, что планирую быть один. Я просто хочу жениться, избегая этих унизительных отношений. Когда вы делаете вид, что вы уже пара, сидите ковыряетесь друг в друге.

– М-да. Как будто у чеченцев бывает по-другому.

– Я постараюсь доказать тебе, что бывает, – убедительно кивнул я.

– Слушай, а можешь поведать мне свой план на жизнь в подробностях?

– Лиана, ты моя сестра, с которой я часто делюсь своими мыслями, и ты задаешь мне такие вопросы?

– Не беси меня.

– Ладно. У меня еще нет плана, но есть пара простых условий.

Мы обошли на следующем пешеходном переходе компанию ребят в шлепках и с семечками в руках, выйдя на аллею посреди длинной широкой улицы Шейха Али Митаева, ведшей в центр города.

– Я вся внимание.

– Я должен быть уже взрослым, состоявшимся мужчиной. У меня должна быть стабильная работа с зарплатой в сорок миллионов рублей в неделю, а также дом в Москве. Желательно – двенадцать. И это я говорю про жилые, многоквартирные дома. Автопарк из пяти… хотя, можно и пятнадцати спорткаров, почему нет? Собственный яблочный сад, теплица с овощами и всякое такое, серьезное, знаешь, – я увидел, что ее несильно впечатлили мои шутки, и решил отвечать по существу: – Ладно. Я состоявшимся быть должен, Лиана. Вот к чему я веду. Чтобы подойти к девушке и не номер у нее просить, а сразу замуж позвать. А для этого нужно чтобы было, «на что» звать.

– Фантазер! – громко сказала Лиана. – Такого у нас давно нет. Даже во времена наших родителей уже не было. И кто же согласится на такое?

– Вот та, кто согласится – это и будет мое, – улыбнулся я.

– Ясно. Значит, не видать мне племянников. Хорошо хоть есть запасной вариант в виде Лорса. Дождусь.

– Значит, Элла, говоришь, – снова вдумчиво глядел я перед собой. – А можешь фотографию лица показать?

– Ну уж нет! Ты от ее макушки сейчас отойти не можешь. Что будет с тобой, когда лицо увидишь? – вредничала Лиана и добавила уже сочувствующе: – Да и мне очень стыдно, что ты увидел эту фотографию. Они ведь покрытые, и подписаны на них только девчонки. А я теперь чувствую себя предательницей.

– Ну, это явно лишнее. Какое же это предательство? Ты же не сама показала мне.

– Да-да-да. Забыли. А по поводу Эллы… не думаю, что она станет ждать, пока ты все свои планы реализуешь. Она старше тебя года на три.

– Не беда. Да и это все шутки. Я не всерьез.

– Слушай, ты про какую-то сегодняшнюю суету говорил.

– Угу, – кивнул я. – Было дело. Но не очень хотелось бы рассказывать.

– Как в этом замешан Ибрагим?

– Да никак. Он меня успокаивал.

– Успокаивал? – Лиана удивленно воззрилась на меня. – А ты буйствовал?

Я поморщился, отмахнувшись:

– Немного… но ерунда.

– Ладно, дело твое. Я хотела сказать, чтобы ты с ним не связывался.

– Вот как? И почему же?

– Неважно. И не обижайся, что я не объясняю. Но связываться с ним не надо. Не тот человек.

– Да мне все равно, просто он мне показался довольно положительным.

– О, да. Впечатление он создать умеет, но за этим ничего нет. Короче. С этим человеком никаких дел не имей. Не побоюсь сказать, что он плохой, – отрывисто говорила она, словно боролась сама с собой. – Да, он плохой человек. А ты – нет. Свяжешься с ним – и либо вреда от него не оберешься, либо сам таким же засранцем станешь.

Мы говорили и говорили, и рядом с ней я чувствовал, что я здесь не один. Что город пускай и пытается сбить меня с ног и лишить сил – но этими силами я все равно буду разживаться рядом со своими родными людьми. Обладая мощью понимания того, что меня любят, ценят, и за меня переживают.

Несмотря на то, что мне не хотелось проходить такой большой путь пешком, я почти не заметил, как мы оказались на мосту в самом центре Грозного, остановившись над мелководной Сунжей. Отсюда все играло красками и бликами, а шум проезжей части заглушался шумом разговоров прохожих. Лиана продолжала предостерегать меня.

– Честно, я видела так много людей, которые испортились, превращались в монстров, что теперь мне ужасно страшно за тебя.

– Лиана, но ведь ты так сильно драматизируешь! Любишь ты это дело.

– Так ведь есть из-за чего драматизировать.

– Нет. Я бы понял, если бы ты меня не знала. Но ты ведь знаешь, кто я и что.

– Знаю. И пугает то, что прежнего тебя тут может и не остаться.

– Лиана! – с чувством воскликнул я. – Ты вынуждаешь меня говорить о самом себе! Своей единственной максимально отличительной чертой я считаю свою непоколебимость! Я – стена. Меня никогда не волнует то, что происходит вокруг. Я не проникаюсь окружением – я наблюдаю со стороны. Ты же прекрасно знаешь об этом, так зачем ты нагнетаешь? Все равно в конечном итоге произойдет то, что должно было произойти. Почему бы тогда не успокоиться и не игнорировать все эти страхи? Так или иначе это зависит от меня – поменяюсь я или нет. Естественно, все это с Волей Бога. А ты все сулишь мне, что я потеряю себя. Как-то мало в твоих словах веры в меня.

– Ты можешь не потерять себя, а найти себя в новом окружении. Как знать, что за окружение ты выберешь. Я лишь переживаю, что ты в силу своей наивности направишься не туда. Ты же сам знаешь: друг – это твой проводник либо в Рай, либо в Ад.

– Друг, – задумчиво произнес я. – Знаешь, ведь совсем недавно я думал, что никогда не смогу найти кого-то, кого назвал бы другом. А сейчас мне кажется, что друг у меня появился.

– Вот! ВОТ! ВОТ ОБ ЭТОМ Я ГОВОРЮ! – провозглашала она так громко, что на нас обернулась кучка фотографировавшихся на фоне «Грозный-сити» девушек. – Ты впечатлительный, импульсивный мальчишка! Ты был так фундаментален в своем отрицании дружбы, что я думала, что никогда ни с кем дружить ты не станешь. А теперь что?! Пара дней прошла – и у тебя, видите ли, друг объявился!

Я снова отмахнулся, уже который раз за день:

– Ничего ты не понимаешь. Ты же не думала, что я никогда в своей жизни не буду меняться? Изменения бывают хорошими и плохими. Что плохого в том, если я нашел единомышленника? Разве это плохое изменение? А ты говоришь о том, что я рискую стать подлецом. Это уже куда серьезнее. Если друга я подсознательно искал всегда, то удобного случая стать подлецом – ну уж нет. Мир не состоит исключительно из черного и белого. Не нужно уходить в крайности тогда, когда смысла в этом нет.

– Тогда посмотрим вместе, к чему тебя твое путешествие приведет.

– Ты звучишь так, будто желаешь мне облажаться, – нервно посмеялся я.

– Нет. Ты просто всегда очень убедителен, Саид, и тебе хочется верить. Я буду надеяться на то, что это не мир окажет влияние на тебя, а ты окажешь влияние на мир.

– Ох, как же масштабно это прозвучало, – я выпятил нижнюю губу.

– Осади, я имела в виду мир вокруг тебя, – поспешила уточнить Лиана. – А то ты, видать, уже чемоданы собрать решил, чтобы с тренингами гастролировать.

– Это было так заметно? – я усмехнулся, а она пихнула меня в руку.

– Я всегда буду за тебя, только не потеряйся. Ты очень добрый. Пусть ничто этого не изменит, – она смотрела на меня так, словно надеялась посеять эти слова в моем разуме, укоренить их. – А теперь провожай меня домой, – она, по-детски поманив меня пальцем, пошла в обратном направлении, и, резко обернувшись – так, что поля ее платка сделали эффектный зигзаг, – дерзко добавила: – И да, снова пешком. Мне нужно сбросить пару набранных за сегодняшний жор килограмм.

Глава 5
Турнене

С тех пор прошли ровно две насыщенные недели. Праздники содержали в себе молитвы, огромное количество еды, похождения в гости и их прием. В городе продолжала буйствовать просто невыносимая жара. Всякий раз, когда мы с Арби шли пешком в центральную Мечеть на дневную молитву, – как раз в тот момент, когда солнце в зените, – всю дорогу мои глаза бывали сжаты в щелочки, ведь путь лежал через самую что ни на есть солнечную сторону. Сопровождавшие 2-й Проспект жилые дома из бежевого камня, раскаленные летним воздушным пламенем, так отражали яркие солнечные лучи, что казалось, будто поверхность их зеркальная.

На время праздников мы с Арби разъехались по родственникам: Я, Висайт, Амир с женой и ребенком съездили к родным из Шатоя с подарками и поздравлениями. Было очень странно и непривычно угощаться их роскошно накрытыми столами в дневное время. С одной стороны было здорово от того, что теперь можно есть и пить днем, а с другой стало очень тоскливо, что священный месяц закончился.

В Шатое я повстречался с уймой своих родных, живших здесь, и с теми, кто также приехал погостить. Младший троюродный братик Ясин уже совсем подрос. Я увидел, что он ходит в моей старой спортивной футболке, которую моя мама отправляла вместе с кучей других ставших мне маленькими вещей. Когда я вспомнил, что в этой футболке я занимался физкультурой, это навлекло на меня приятные воспоминания с запахом резины, покрывавшей школьную футбольную «коробку».

Младшая сестра Ясина – Алиса – стала настоящей хозяйкой, и уже выполняла основную работу по дому, носила платок на голове и нянчилась с самым маленьким членом семьи – пятимесячным Байсангуром, сыном Барет. Вообще, это была большая, веселая и дружная семья. Хозяином в доме был ‘Абдул-Малик – двоюродный брат моего отца, йохк децы, Висайта и Сулеймана. У него было пятеро детей: старшая дочь Барет, сыновья-погодки Зелимхан и Бекхан, Ясин и самая младшая девочка – Алиса.

Барет, что была уже замужней и успела стать матерью, было двадцать четыре года, а Зелим и Бека были старше меня на два и три; Ясину было тринадцать, а Алисе – одиннадцать. Словом, скучать друг с другом нам не приходилось, только малыш Байсангур все чаще напоминал мне Люлюку своими капризами.

Все дети ‘Абдул-Малика имели очень хорошее воспитание, демонстрируя гостеприимство, что немудрено, ведь их отец был учителем, преподающим Ислам и арабский язык. Барет и Алиса были заботливыми хозяйками и помощницами матери, а Зелим, Бека и Ясин были надежной опорой отца. Помимо имения, за которым нужно было ухаживать, сыновья также работали в продуктовом магазине, что был встроен в один из домов ‘Абдул-Малика прямо у ворот, ведущих в их двор. Местные сельчане приходили за продуктами и домашней утварью только сюда, что дополнительно создавало праздничную, дружественную атмосферу в эти дни.

Поначалу я планировал вернуться в город в первый же день вместе с Висайтом и Амиром, но в итоге остался и провел там десять дней из прошедших четырнадцати.

Муж Барет позволил жене остаться на праздниках в отчем доме, отчего на ее лице всегда можно было найти улыбку, а движения ее были окрыленными, воздушными. Она с удовольствием бралась за кухонные дела, от которых, казалось, должна была изрядно устать, и попутно всему учила младшую Алису, которая с большим интересом наблюдала за сестрой и во всем ей подражала.

Алисе было одиннадцать, и она была настоящей красавицей. За то время, которое я там провел, к нам в дом на праздники приходили в гости около шести семей, так или иначе заводивших тему будущего Алисы. Они неустанно, сначала как бы невзначай, а потом в лоб и открыто намекали на своих подрастающих сыновей, что, мол, было бы неплохо в будущем их поженить. Но, как я понял, ‘Абдул-Малик и его жена Хабира не сильно торопились с этим, тактично и культурно сводя такие беседы на нет.

Ясин, несмотря на возраст, редко шутил и не нес чепухи, как большинство его ровесников. Он был очень доброжелательным и улыбчивым, но в то же время рассудительным и ответственным. Возможно, при словах «рассудительный» и «ответственный» у кого-то в голове сразу всплывает образ лица с выражением суровой серьезности, но быть улыбчивым – не значит быть глупым и легкомысленным.

– Ясин, принесешь мне коврик для намаза?

– Конечно!

– Ясин, подай, пожалуйста, сахарницу.

– Конечно!

– Ясин, сходишь за водой?

– Конечно!

– Ясин, дашь поиграть в приставку?

– Конечно!

Он на любую мою просьбу отвечал этим «Конечно!», восклицая это так сердечно и с чувством, что порой мурашки по коже пробегали.

Ближе к ночи я, мои братья и сестры, а также некоторые соседские девушки собирались во дворе нашего дома и немного шумели, чем заслуживали укоризненные комментарии тети Руми́ – родной сестры Абдул-Малика, которая жила во втором из двух домов его имения.

– Ш-ш-ш! А ну спать, быстро! – она говорила шепотом, но это был такой шепот, который, несмотря на глухоту своего звучания, мог раздаться эхом на все село.

Когда все девушки отправлялись на боковую, мы с ребятами выходили на задний двор, где росли посаженные Абдул-Маликом, Хабирой и Руми кукуруза и баклажаны с помидорами, и, перепрыгнув через пока еще зеленый урожай, садились в высокой траве. Мы рассказывали друг другу разные истории, страшные или смешные, любуясь звездами.

– …и тогда он снова обернулся и увидел, что на голове той коровы была какая-то красная маска или что-то вроде того, и она улыбалась. Но не типа вежливо, а зловеще, с клыками, морщинами и рогами. В общем, все как полагается. А потом он тут же отвернулся, зачитал суру Аль-Фаляк, и, не ускоряясь, пошел домой. И больше не оборачивался, – завершил Бекхан историю своего друга, который ночью, возвращаясь по проселочной дороге домой, услышал звон колокольчика, а затем увидел три обезглавленных коровьих трупа.

– Очуметь можно, – выдохнул я, лежа на протоптанной нами траве, заведя руки за голову. – Самое главное – не растеряться в такой ситуации. Шайтан тут же возьмет над тобой власть.

– Или вселится, как джинн, – вставил Зелимхан.

– Шайтаны и есть джинны, – поправил Бека.

– Я сын того же отца, что и ты, – не остался без ответа Зелимхан.

– Я тоже знаю одну историю! – радостно оживился Ясин, и было ясно, что рассказать он хотел что-то пугающее, но вид у него был счастливый.

– Какую? Давай ты скажешь, что за история, а расскажу ее я. А то у тебя такой голос, будто ты нас растрогать пытаешься, – заботливо сказал Бекхан.

– Про машину и девушку!

– Классная история. Рассказывай, Бек, – сказал сонный Зелимхан, но слова его звучали безучастно.

– В общем, однажды парень ехал ночью на машине, и увидел, как девушка голосует на обочине. Совсем одна стоит, да и та еще красотка. Глупец думал ее подцепить, сами понимаете. Останавливается он, значит, и зачем-то выходит из тачки, чтобы заговорить с ней. Когда он вышел, у него что-то выпало из рук. Телефон, вроде. Или ключи. Или еще что… в общем, нагнулся он за тем, что уронил, и случайно – а может и специально – взглянул на ее ноги, он… Ясин, закрой уши, – мальчик послушался. – Чуть не обделался.

Зелим цокнул и наугад бросил руку, стараясь дать Беке подзатыльник.

– Ясин, открывай, – Бек жестом дал знак, увернувшись от руки уже почти спящего старшего брата. Ясин хихикнул. – У нее ноги были повернуты в другую сторону. Ну, колени у нее сгибались с другой стороны. Короче парень этот залетел обратно в тачку, и педаль в пол сразу же. Едет он, огромную скорость набрал, поворачивается – а она бежит наравне с ним! И голову повернула в его сторону, а там вместо милого личика уже какое-то вытянутое, ужасное лицо! Перепуганный парень в шоке стал читать аят Аль-Курсий, так шайтан этот тут же испарился. Не терпят они прекрасный Кур`ан.

– Точно, – улыбнулся я.

– А не останавливался бы с такими позорными мыслями – не пришлось бы ему бояться! – добавил Ясин.

История меня, конечно, здорово напугала, ведь на дворе была ночь, а за моей макушкой – огромное поле, упирающееся в подножие горы, что также была укутана зеленью деревьев. Сиди и думай, что там в темноте обитает. Услышь я это где-нибудь в кафе на Проспекте, где вокруг много людей, я бы воспринял эту историю иначе. А тут – высоко в горах – в двух с половиной часах езды от города, мне стало страшно, ведь сила моего воображения была действительно очень внушительной, и я без труда представил себя на месте того парня, примерно поняв, какие эмоции настигли бы меня.

– Ты в курсе, что Мату за тебя думают выдать? – неожиданным выпадом нарушил тишину Бека.

Я опешил и удивленно глянул на него, а страх как рукой сняло.

– Да-да. Она ведь тебе уже который день глазки строит, ты не видишь, что ли? Они с Хади никогда к нам так часто не приходили. Ты их маме нравишься, и Абдул-Малик сказал ей, что попробует женить тебя на Мате.

– По-моему, это Хади, – предположил Зелим и его обессиленный голос раздавался будто из глубокой пучины сна.

– Да какая разница. У них вообще никаких отличий нет, я таких близнецов в жизни не встречал! Так что, если женишься на Мате, может, ее порой заменять будет Хади.

– Вот дурак, – Зелим уже совсем заснул.

– Я имел в виду по уборке дома и все такое, – закатил глаза Бека.

– Не женюсь я на ней, – смущенно сказал я.

Слушать такие разговоры всегда было захватывающе, как бы ты к ним ни относился. У Маты (а, следовательно, и у Хади) было приятное светлое лицо, и в целом очень приятная наружность, но мне она не нравилась. А даже если бы и понравилась, то я был слишком убежден в том, в чем убежден, чтобы воспользоваться первой же возможностью засвататься к девушке.

– Ну, смотри. Мы их видим почти каждый день с самого детства, и это очень достойные девушки из очень достойной семьи.

– Я и не говорю, что сомневаюсь в их чести, – я все еще улыбался и стеснялся своей улыбки. – А вы чего?

– Отец уже давно условился с другими семьями, и там нас очень красивые девушки ждут, – мечтательно сказал Бека.

– Слушайте, а как вы к этому относитесь? – решил посоветоваться я.

– К чему именно?

– Что за вас решают, на ком вы женитесь.

Сон Зелима как рукой сняло, и они с Беком переглянулись.

– Плохо дядьку своего знаешь, – с шутливой укоризной хмыкнул Бека. – Неужели ты думаешь, что отец женит нас на ком-то, на ком мы не захотим? Или Алису выдадут за кого-то, кто будет ей неприятен? Вон Барет у нас счастливая.

– Это вы, городские ребята, погрязли в мнимой свободе, и все, что отличается хотя бы на одну нотку от того, к чему вы привыкли, считаете кощунством, – доброжелательно критиковал Зелим.

– Так, попрошу не сравнивать меня с теми, с кем вы меня сравниваете. У меня просто свой взгляд на это. Тут, на самом деле, больше о стыде, чем о каких-то устоях. Мне очень неловко вообще затрагивать такие разговоры с родителями.

– У вас детская травма? – поморщился Бека.

– Возможно. А еще возможно, что не помню я эту детскую травму именно потому, что мой мозг желает оградить мою пошатанную психику.

– Я уже не очень понимаю ваши разговоры, – вмешался Ясин.

Мы засмеялись и смешнее всего оказалось Зелиму, который стал утирать уголки глаз.

– В общем, – покашливая, избавлялся от смеха он. – Нас никто ни к чему не обязывает. Отец очень грамотно всегда приглашал к нам гостей с дочерями. И в пару таких вылазок мы познакомились с теми девушками, которые понравились нам. А мы, наверное, понравились им.

– Слушай, если они нас с тобой еще не погнали в шею, то, наверное, да, – задумчиво кивал Бека. – Только сейчас об этом задумался! Мы им нравимся, Зелим! Саид, они такие красотки! Мы что – нравимся этим красавицам?!

– Да-а, моя прекрасная Лариса, – Зелим засмеялся, не сохранив никакой сонливости в своем голосе.

– И моя Мадина! – подхватил Бека, словно парировав, и затянул набившую оскомину каждому чеченцу на свете песню: – «Мадина-Мадина, ахам со вийна!»³⁴

До этого учтиво и покорно молчавший Ясин, словно чувствовавший исключительную признательность за то, что он вообще получил право с нами находиться, захлопал в ладоши и запел в унисон брату.

– Ничего себе ты вспомнил, – смеясь, сказал я. – Эта песенка уже давно не на слуху.

– Не забывай, что мы «колхозники». До наших гор долго доходит. То, что в городе было популярно пару лет назад, становится настоящим хитом у нас прямо сейчас.

– Город, говоришь? Я думал, что эти приколы с вас, колхозников, и начинаются, – сказал я, уворачиваясь от попытки Бека меня стукнуть.

Зелим устало закатил глаза и сказал, что пойдет спать. Бека с Ясином пошли за ним и позвали меня, на что я попросил пяти минут одиночества. Когда они удалялись, Ясин снова запел своим ребяческим голосом, и когда он на секунду прервался, я понял, что он перепрыгивает через помидорные кустики.

Я всегда страшно тащился от шатойских ночей, это действительно нечто фантастическое; это кое-что такое, что, несомненно, нужно видеть своими собственными глазами. Звезд на небе было так же много, как рисовой крупы, высыпанной из пятикилограммового мешка на паркетный пол: они то располагались одиноко, самостоятельно, то кучковались и сбивались друг с другом в загадочной белой дымке, заполонявшей всю синеву ночного неба, или явно намекали наивному уму на какое-нибудь из созвездий, которые, все же, тут различить мне не удастся никогда. Обилие небесных светил постоянно то и дело создавало иллюзию падающих комет или астероидов, потому что кажется, что ну просто невозможно, чтобы тебе была открыта картина с таким количеством звезд, и в каждое из мгновений, что ты ее созерцаешь – с места не сдвинулась ни одна из них. Это было просто головокружительное зрелище, перед которым не сумеет устоять ни один даже самый законченный циник, признав всю невероятную красоту и тепло космоса.

Эти ночи завораживают и запредельно вдохновляют, и в поисках этого вдохновения я много времени проводил на улице и во дворе дома.

Часто ночами мы гуляли, ступая по широким сухим песчаным тропинкам, зазубренным камешками, по которым в темноте редко проезжали автомобили, качавшиеся из стороны в сторону из-за сюрпризов искалеченных шатойских дорог. Дороги эти порой и меня заставали врасплох настолько, что я пару раз чуть не ронял колено из сустава: кочки, коими проселочные дороги изобиловали, будто поджидали момента, чтобы привлечь мою ногу в свою нишу, в которой медленно исчезала дождевая вода.

Дожди здесь были редкими, но если случались, то были оглушительными и беспробудными, стеной ниспадая с небес. Ясин, несмотря на то, что ребенком был очень послушным, получив наказ не выходить из дома в дождь, все же выдумывал себе те или иные предлоги, чтобы хоть пару секунд пробыть под шквалом теплой воды, перебегая от одного дома владений ‘Абдул-Малика к другому.

Одна из самых невероятных картин Шатоя пишется в те моменты, когда ночное небо во время дождя редкими, но сказочными мгновениями освещается синими грозовыми вспышками, которые во тьме так великолепно открывают взору нижние горные ярусы соседних сел, что дух захватывает. Любая погода делала это место прекрасным, абсолютно любая. Теплая звездная ночь или на первый взгляд суровая дождливая гроза – ничто из этого нельзя выделить как единолично прекрасное. Но и это было не все.