«Что случилось?!» – вырвалось у меня. Дочь промолчала… Вот она уложила в дорожную сумку последнее – пакет с печеньем – и внезапно горько разрыдалась во весь голос…
Быстрыми шагами она направилась к выходу из палаты и пропала за дверью. Я машинально вышел за ней. Я хотел понять, что же произошло, хоть как-то помочь… Большая сумка в её руках билась о металлические скамейки коридора… Рюкзак Прохорова сползал, пытался соскользнуть со слабых плеч девушки. Я ускорил шаг, в шее вдруг резанула боль, я невольно остановился, обхватив ладонями шею. Несчастная, одинокая фигура быстро отдалялась. Одна, в своём отчаянии и скорби, она исчезла…
– Что тут случилось? – бросил я в сторону Резина, стоявшего с сигаретой у окна палаты.
– Он мог лечь в другую больницу, – проговорил Резин, не повернув головы. – Там бы его спасли. В этой жизни нужно полагаться только на себя, Прохоров бы мог найти себе для лечения место получше. Здесь всем было просто на него наплевать.
Мне нечего было сказать. Слова Резина разрывали меня на мясные, кровавые куски. Я не верил, я не хотел верить. Не выдержав психоза безысходности, я бросился к двери. Мне было просто необходимо выйти, сбежать, удалиться, пропасть… Неосознанно, тупо бродя по коридорам больницы, я упёрся в тупик с белой железной дверью. Я поднял голову. Над дверью большими красными буквами было написано «ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ». Под дверью стояли женщина, мужчина и парень лет двадцати. Они казались полностью потерянными, разбитыми. Они были лишены жизни, их губило отчаяние горя. Их опущенные глаза всё время пытались найти точку опоры, но никак её не находили. В их чертах лица можно было просмотреть родство, но каждый из них смотрел в разные стороны. Каждый из них переживал несчастье по-своему.
Дверь резко распахнулась, и из отделения выехала металлическая лежачая каталка. По чёрному большому полиэтилену на ней можно было понять: там человек. Везли каталку две санитарки. Трое ожидавших под дверью бросились к каталке.
– Не ваш! Не ваш! – воскликнула санитарка.
Трое отстранились. Остановились и продолжили смотреть на глухую закрытую дверь реанимации.
Каталка проехала мимо меня.
– Хорошо, что мы медработники, нас Бог не накажет за враньё, – сказала с улыбкой санитарка.
– Да… Слава богу, – согласилась другая.
Те трое так и остались ждать…
Я вернулся в палату.
– Прохоров умер, – встретив меня глазами, объявил Резин.
Я сел на кровать и зарыдал.
– Это наша участь! Оплакивай нас, бедняков! – воскликнул Резин. – Никому не нужных! Несчастных и никем не любимых!
– Нет, ты не прав, – подняв заплаканные глаза, ответил я. – Я не хочу и не буду тебе верить. Тебе надо раскрыть глаза шире. Ты же видел дочь Прохорова! Не ври, что ты не замечаешь ТЕХ светлых людей! Есть хорошие люди, которые нас окружают! Или ты считаешь, что ИХ вообще не существует?!
– Да ты так рассуждаешь, потому что ничего ещё в жизни не видел! – твёрдо посмотрел на меня Резин.
Он не мог сломать мою уверенность. Я вспомнил слова отца: «смотри всегда вперёд». Пришли в голову слова Прохорова: «смотреть надо вверх». Да, нельзя смотреть вниз и наблюдать только землю. Надо двигаться вперёд. Надо стараться быть ближе к свету…
***
Выписка. Уже на следующий день я вышел из онкоцентра. Я уже никогда не смогу забыть дни, прожитые в палате больницы.
Болезнь заставила меня понять, что тело человека слабо. В мгновение можно предстать перед смертью либо оказаться прикованным к постели. Можно лишиться простых, как кажется, способностей. К примеру, перестать видеть солнечное утро, слышать звуки ветра, чувствовать тепло родных людей… И возрастных рамок тут нет, и социальных тоже, болезнь может прибрать любого – молодого, старца, семьянина, одиночку – в самый неожиданный момент… Пережитое помогло мне осознать своё существование. Какое же оно было пустое… Поэтому нужно бежать, вдыхать жизнь. Прочувствовать все эти многочисленные грани. Оставить после себя наследие – нравственность, доброту. В своих делах, потомках…
3. Светлое небо
Сегодня у Александра Георгиевича дежурство с Петром Вениаминовичем – человеком, которому уже через год предстоит выйти на пенсию. С проверенным, опытным хирургом, знающим свою работу. Пациентов сегодня немного. Парнишка сломал палец, играя в волейбол, женщина неудачно поскользнулась в ванной (слава богу, голову не разбила). Время не спеша движется к концу рабочего дня.
Только Александр Георгиевич начал собираться домой, так выбежала медсестра Валя: «Александр Георгиевич! Вас срочно приглашают в приёмную!» Пострадавший – мужчина за тридцать, как оказалось, выпивший. По словам врача скорой помощи, мужчина перебегал дорогу в надежде догнать свой автобус. Перебегая трамвайные пути, он запнулся за выступающий рельс. Колёса движущегося навстречу трамвая задели голень бедолаги. Водитель трамвая, увидев изувеченную ногу, мгновенно вызвал машину медиков. Врачи оказали первую помощь на месте и доставили раненого в дежурное отделение. Александр Георгиевич сразу включился в работу – сделал рентген, снял окровавленный бинт. Голень была раздавлена. Выступали кости, рваные мышцы багряно кровоточили. Было ясно: вероятность оставить ногу на минимуме. После тщательного осмотра голени удивление Александра Георгиевича зашкалило: сосуды целы, и есть пульс…
Рентген показал раздробленные кости, осколки. Александр Георгиевич взял раненого на операцию. За операцией наблюдал Пётр Вениаминович.
– Саша, что делать собираешься?
– Сосуды целы, постараюсь сохранить ногу… – ответил Александр Георгиевич.
– Сильно мудришь. Отрежь ногу, потом поставь швы. Тут больше вариантов нет.
Александр Георгиевич остался при своём мнении и продолжил операцию. Он обнажил перелом, сделал отверстие в центральной части кости. Вставил стальной стержень в костномозговую часть и нажатием сдвинул в сторону обломка кости. После к стержню присоединил оставшиеся осколки металлическим крепежом. Объединил резаные мягкие ткани мышц, наложил швы на кожу и поставил гипсовую повязку. Через несколько часов дело было сделано.
– Саша, бесполезную работу ты провёл. Не приживутся порванные мышцы. Сгниёт нога. Потом ещё больше отсекать придётся.
– Будем следить за заживлением. Надо же было попробовать? Время покажет, Пётр Вениаминович, вдруг ткани приживутся…
Мужчину, попавшего под трамвай, Александр Георгиевич отпустил в палату с уверенностью, что всё будет хорошо. Последующие осмотры, снимки рентгена и перевязки показали, что ткани начали приживаться. Отёки потихоньку спадали. Сосуды целы, прослеживается чёткий пульс. Раны начали заживать. Пришло время поставить гипс и выписать пострадавшего домой с указаниями о последующей реабилитации. Последний раз пациента осмотрели через три месяца, а потом он куда-то пропал. Рабочая рутина выветрила его из вечно загруженной памяти Александра Георгиевича.
Прошёл примерно год, Александр Георгиевич был, как всегда, на дежурстве. И тут в приёмной он увидел одного из своих самых трудных пациентов. Его глубокие, влажные глаза смотрели на Александра Георгиевича с великой радостью и благодарностью.
– Александр Георгиевич, вы меня узнали? Трамвай, нога… Я Резин.
Врач вспомнил его. Резин рассказал, что посчитал лишним тревожить по пустякам такого гениального хирурга и просто отличного человека. И поэтому решил не появляться. Гипс Резин снял в районной поликлинике. Вдруг Резин начал эмоционально размахивать руками. Говорить о своих мучительных преодолениях, что сначала ходил на костылях, потом с помощью трости. А на днях на велосипеде он уже обогнул почти всю область!
Резин показал, как стоит на прооперированной ноге. Даже зачем-то начал на ней прыгать… В знак признательности он протянул Александру Георгиевичу толстый конверт. Даже после долгих и напористых уговоров Александр Георгиевич деньги с Резина не взял. Под конец общения Александр Георгиевич сделал рентгенографию, на которой чётко прослеживались, что кость срослась хорошо. Отёка давно уже не было. На коже, конечно, оставались рубцы. Но куда же их деть? Провожая пациента, Александр Георгиевич объяснил, что надо бы поберечь себя, чтобы снова не повредить ногу. В ответ он получил во всё лицо зубастую улыбку товарища Резина и низкий, сердечный, благодарственный поклон. Таким образом у Александра Георгиевича получилось сохранить ногу пострадавшему, которому была назначена ампутация. Тогда он впервые почувствовал ощущение гордости и что работал всю жизнь не зря…
***
Утро. Весна. На горизонте появилось золото сияющего диска. Артур поднял голову, и солнце накрыло его взгляд. Улыбаясь, Артур закрыл глаза. Ветер мягким крылом обдувал его лёгкой волной. Сквозь веки ярким светом Артура приветствовало лазурное небо. Открыв глаза, он жадно, полной грудью начал вдыхать воздух нового дня. Артур вдруг осознал, что ощущает всё это впервые. «Где же я был раньше? Какими же сильными сочными красками загорелась жизнь…» – отчётливо говорилось в мыслях.
Медленным шагом он шёл вдоль длиной аллеи. Прекрасные молодые деревца мелодичным шелестом листвы задавали тон его настроению.
Внезапно мимо Артура проскочил мальчонка в красном комбинезоне. Ему годика три. Он весело бегал, гонял стайку голубей. Мальчик радостно топал крохотными кроссовочками, на подошве которых через раз мигали сине-жёлтые лампочки. Каждое резвое движение за курлыкающей стайкой сопровождалось громким смехом. Голуби в испуге спасались, успев суматошно разлететься в разные стороны. В задорной улыбке ребёнка отражалось истинное, детское счастье…
Прогулка Артура продолжалась. Он сошёл с линии зелёного парка в сторону столичных построек. Даже утром Москва была полна динамики. Казалось, будто этот город никогда не спит.
Раньше Артур видел здесь лишь грубость, однообразность и серость окружающих. А в дне, данном жизнью, – лишь темноту и печаль. Сейчас всё иначе. Каждую секунду, минуту, час мир продолжал дарить ему всё новый и новый колорит эмоций.
Его чёрные, до блеска начищенные туфли шваркали по маленьким лужицам тротуара. Артуру было всё равно, он был погружён в глубокие мысли. Бредя по узкой улочке, увлёкшись своим настроением, он незаметно для себя прошёл место, куда думал направиться. Внимание его привлёк уютный ресторанчик. Он решил в него заглянуть, выпить чашечку кофе. В прошлом кафешки и рестораны Артур не переносил. Он не любил общество людей. Люди в сознании Артура представлялись отталкивающим гулом. Сейчас каждый человек ему казался открытием. В каждой персоне он видел яркую индивидуальность. Видел желанную возможность духовного обогащения. Даже в последнем лжеце и негодяе он мог подметить возможность просветления разума и чувств.
Оказавшись внутри ресторанчика, уже на пороге Артур почувствовал воодушевление. Он замер, впал в далёкое детство. Интерьер чем-то напоминал комнату родителей. Обои были непонятного, переливающегося цвета и тем самым были прекрасны для Артура. Столы ресторанчика походили на стол из кухни, за которым хлопотала за готовкой его мать. А уставший отец вечерами после тяжёлой работы пил чёрный чай с двумя кусочками сахара. Даже салфетки на столиках вызывали воспоминания из детства – белые платочки, по уголкам вышиты узоры. Артура охватила печаль… Вдруг внимание перебил чей-то звонкий смех. Он заметил сидящую за столиком женщину, на коленях которой резвился малыш.
Ребёнок казался самым прекрасным распевом веселья. Даже его рыжие кудри походили на лучики доброго солнца. Увидев эту картину, Артур улыбнулся. На душе сразу же стало светлей. Оглянув ресторанчик, Артур решил сесть ближе к окну. Он любил рассматривать людей, пытаться читать их эмоции, провожать их взглядом. Будь это люди, зацепившие полнотой радости, либо лица, в которых таилось молчание грусти.
Артуру послышался нежный голос. Обернувшись, он увидел девушку. Она шла в его сторону. Её воздушная походка сопровождалась мягким цоканьем каблука. При каждом шаге весеннее, лёгкое платье рисовало силуэты тонкой фигуры. Кремовые пряди волос девушки сияли в бликах солнечного света. Её радужный образ овеял Артура чарующими нотами. Такие знакомые ощущения… Артур улыбнулся ей. В ответ он получил трогающий душу взгляд. Артур вспомнил эти до боли знакомые чувства и глубокие небесные глаза…
– Привет. Давно не виделись… – произнёс Артур.