Особняк с видом на счастье

Глава 11

Когда я пришла к Александре, она и её мама, Маргарита Львовна, пили перед сном чай с домашним печеньем. Настроение у Маргариты Львовны было очень приподнятое.

– Матильда, сегодня к нам приходил с визитом очень приличный молодой человек, Георгий Веневитин, ты его знаешь?

Вот дела, подумала я и кратко ответила:

– Да, это брат одной моей знакомой.

Тут в диалог вступила Александра:

– Мамочка, ну почему вы решили, что он приличный?

– Потому что не под окнами торчал, как теперь часто делают, а пришёл в дом познакомиться и попросить разрешения пригласить тебя в театр. Я ценю его деликатность, теперь такую редко встретишь. А вам бы, девочки, только насмешничать. Этот не хорош, да и тот плох! – И Маргарита Львовна удалилась, бросив свою коронную фразу, обращенную к Александре:

– Вот уж никогда не думала, что ты так долго засидишься в девицах…

Вообще замужество Александры, а заодно и моё, стало за последнее время для Маргариты Львовны идеей фикс. Когда мы с Александрой наконец уединились, я передала ей рассказ Нины и эпизод с Фердинандом, который её очень насмешил.

– Вот видишь, всё разъяснилось, – сказала Александра.

– Ничего не разъяснилось, всё ещё больше запуталось. Нина брала деньги один раз, совсем недавно, а, кто до этого их брал? Я думаю, Колыванов боится, что это Антонина, он подсознательно хочет, чтобы это была Татьяна. Она чужой человек, свёкор недолюбливает её и надеется, что у сына раскрылись бы глаза, если бы его жена оказалась воровкой. Но как человек порядочный, мой наниматель не хочет возводить напраслину на Татьяну, ему нужны веские доказательства, для этого он меня и нанимал.

– А может это Фердинанд? – предположила Александра.

– Нет, он слишком заметен, при его появлении сразу разгорается скандал. Это кто-то другой. Ладно, мы ещё об этом подумаем, а пока надо с этим гадом решать, с Георгием. Вы когда в театр идёте?

– Завтра, он будет ждать меня в кондитерской, вон там за углом.

– Очень хорошо, я тоже подойду, поговорим начистоту, припугнём. Такие смельчаками обычно не бывают. – Так я успокаивала Александру, хотя предстоящая встреча с шантажистом меня тревожила. Но подруге своего беспокойства я показывать не хотела.

Но получилось всё даже лучше, чем я предполагала. Когда на следующий день мы с Александрой зашли в кондитерскую, Георгий там её уже ждал. Моё появление его несколько удивило, но виду он не подал, подвинул нам стулья и спросил, чего мы желаем. Мы пожелали кофе с миндальными пирожными. Когда официант, приняв заказ, отошёл от нашего столика, я уронила свою сумочку на пол. Георгий поднял её, протянул мне, удивлённо пробормотав:

– Тяжёлая какая…

– Там револьвер, – лучезарно улыбнулась я. Глаза у Георгия стали как у собаки из сказки Андерсена «Волшебное огниво», величиной с круглую башню. Правда я никогда не видела копенгагенскую круглую башню, но с детства хорошо представляла себе эту ужасную собаку. И, надеясь дополнить эффект, я продолжала:

– Господин Веневитин! Или вам привычнее, когда вас называют Буйхвостовым? Оставьте в покое госпожу Колыванову!

По лицу Георгия сразу прочиталось, что он стал смотреть на жизнь без оптимизма, он явно хотел что-то спросить, но выдавил из себя только:

– Вы кто?

Уверенность в себе пришла ко мне в тот же миг.

– Я работаю в охране у Колыванова, в частности, отвечаю за безопасность его жены и внуков. И не советую даже приближаться к Нине. Ваш шантаж бесполезен, Нина всё рассказала мужу. И если у кого и будут неприятности, то именно у вас. Думаю, вам стоит уехать из города и как можно скорее.

Георгий поднялся и вышел из кондитерской, на прощание метнув взгляд на мою изящную сумочку. Никакого пистолета, конечно, там не было. Там лежал отцовский серебряный портсигар, этот трюк я проделывала не раз и всегда удивлялась, как люди легковерны, особенно мужчины. Александра печально произнесла:

– Моя бедная мама совсем не разбирается в людях… «Приличный молодой человек»… Какой же он приличный?! Сбежал, бросил и даже не заплатил по счёту!

– Главное, что этот человек вряд ли когда-нибудь появится в поле зрения Колывановского семейства, – сказала я. – И вообще можно считать эту тему закрытой, что уже легче, остаётся только придумать, как уберечь Нину от гнева её супруга.

– Но это уже не твоя забота, Нина сама себя прекрасно убережёт, тем более, у неё есть такой козырь, как беременность, – возразила Александра.

На этом положительном настрое мы с Александрой расстались, я вернулась домой, то есть «на работу», и обнаружила две неприятные новости. Во-первых, из комнаты, где я занимаюсь с учениками, пропал один из рисунков – «Солнышко». Оно почему-то было полосатым, а на все расспросы автор гордо отвечал: я так его вижу. Я попыталась поправить солнышку лучики, в результате получилось солнышко с ножками, что вызвало бурный восторг у моих питомцев. И теперь рисунок исчез (обычно все рисунки хранились в определённом месте на столике). Ну, это не страшно, может кто-то из детей взял показать домашним выдающееся произведение. Найдется, скорее всего.

Вторая неприятность была посерьёзнее. Ульяна и раньше относилась ко мне настороженно (это ещё мягко сказано), а сейчас даже не пытаясь скрыть свою неприязнь, резко спросила:

– Где вы были так долго? Дети несколько раз о вас спрашивали.

Выдав одну из своих самых очаровательных улыбок, я спокойно ответила:

– В Сокольниках, искала место для работы на пленэре, мы завтра с утра поедем с детьми на эскизы.

Ульяна так на меня посмотрела, будто я сказала, что завтра съем её детей. Она покинула комнату, сильно хлопнув дверью. Я никак не могла понять, что её так разбирает. Может быть, крадёт всё-таки она? И сейчас чувствует, что я не так просто появилась в их доме? Нет, не сходится. Ульяне есть, что терять, она женщина практичная и понимает, что в случае разоблачения лишится благосклонности свёкра и, скорее всего, мужа. Разумеется, на улицу не выгонят, но положение в семье станет сложным. Сейчас муж ей ни в чём не отказывает, у неё обеспеченные родители, которые, если что, ей всегда материально помогут. Не станет она рисковать. Но тогда почему такая бурная реакция на меня? Ещё одна загадка, но я всё же думаю, что к основной моей задаче она отношения не имеет.

На следующий день мы вернулись с этюдов после обеда. Дети пошли заниматься музыкой, а я решила пройтись, мне всегда на ходу лучше думается. Я медленно брела по Поварской, потом свернула в Борисоглебский переулок возле сквера. И мой взгляд упал на молодого человека, сидевшего в сквере на скамейке с дамой. Бледный, с чёрными вьющимися волосами до плеч, небрежно одетый, явно из, так называемой, богемы. В даме, наоборот, ничего богемного не было. Вся в черном, под густой чёрной вуалью, она что-то протянула мужчине, он взял и поцеловал ей руку. Потом женщина резко встала и пошла. И тут я охнула! Благо, рядом никого не было. Удаляющаяся дама была… Клавдия Прохоровна! Я сразу узнала её полную фигуру и тяжёлую походку. Вот уж кого нельзя было представить в сквере на скамеечке с молодым человеком! Уму непостижимо.

Молодой человек тем временем устремился в другую сторону, я поспешила за ним, изображая барышню на прогулке. Идти пришлось не очень долго, молодой человек свернул на Большую Молчановку и вошёл в парадное большого доходного дома. У дверей стоял дворник, опираясь на метлу и, видимо, размышлял о чём-то важном. Я подлетела к нему и сказала, кивнув на парадное:

– Что-то я его ни разу не видела, из нашего ли он дома?

– Да, это же Прохоров, художник из 11 нумера. – И подозрительно добавил: – а вот вас, барышня, прошу прощенья-с, я что-то не узнаю…

– Это потому что я в новой шляпке, – томно пояснила я и гордо удалилась. Когда я дошла до угла дома, то незаметно оглянулась. Дворник стоял как вкопанный, смотря мне вслед. Я поняла, что произвела неизгладимое впечатление.

Глава 12

В последующие дни я ощущала себя гончей, взявшей след. Появиться ещё раз у дома на Большой Молчановке мне было опасно, дворник мог поднять шум или, того хуже, вызвать полицию. И тут, как всегда, на помощь пришла Александра. Красивая, разряженная в пух и прах, она появилась перед очами дворника, по-прежнему думающего свою думу.

– Любезнейший, окажите мне услугу деликатного свойства!

– Да я завсегда рад служить, барышня.

– Я хочу заказать портрет художнику Прохорову из 11 номера, но опасаюсь…

– Чего ж опасаться, барышня? Портрет не пистолет, не выстрелит.

– Оно, конечно, так, но я слышала, что они, художники, ну, по дамской части… вы понимаете? Я, конечно, если что, с маменькой на сеансы буду приходить, но всё равно боязно.

– С маменькой, конечно, лучше. Сразу видно, что вы барышня приличная. Но не волнуйтесь, господин Прохоров хоть и художник, но человек порядочный.

– Вы это точно знаете? Почему вы так думаете? У него женщины бывают?

– Никак нет-с. Правда, вчера одна барышня интересовалась, но так-то с виду малахольная совсем, не знает, где живёт, шляпку новую купила и на радостях с ума спрыгнула. А так больше ни-ни, ни дамочки, ни друзья всякие, чтоб там пьянство или шум, ни в коем разе. Очень редко приходит дама солидная такая, с гордо поднятым видом, и то очень ненадолго. И за квартиру жилец аккуратно платит, всё честь по чести. У нас прилично, не сумлевайтесь, приводите маменьку, пусть и с неё портрет срисуют.

– Обязательно, – весело пообещала Александра. – Я только забыла, как художника зовут.

– Так легче лёгкого: Сергей Прохорович Прохоров.

Александра дала дворнику на чай, чем окончательно расположила его к себе. Через час я была уже осведомлена, как моя подруга по её выражению «провела время в бесподобном диалоге».

Что же получается? Художник, к которому не ходят заказчики, который ведёт не характерный для собратьев по цеху образ жизни, живёт в приличном, недешёвом доме, не имеет долгов, а посещает его только женщина «с гордо поднятым видом». Описание дворника очень подходило Клавдии Прохоровне. То есть всё-таки любовник? Нелепость… она такая набожная. Хотя в жизни бывает всякое, но всё равно, такой союз – это уже слишком. Ну, теперь надо убедиться, что это она берёт деньги, и нужно будет это доказать. А, уж, для кого она это делает, не суть важно.

Как часто бывает в жизни, события развернулись совершенно неожиданным образом. Лишь только я вернулась в Колывановский дом, в мою комнату без стука вошла, если не сказать ворвалась, Клавдия Прохоровна с рисунком в руках. Это было то самое, потерянное мною солнышко. Размахивая прямо у меня перед лицом рисунком, женщина гневно спросила:

– Это что такое?!

– Это же солнышко с ножками. Как хорошо, что вы его нашли! – обрадовалась я.

– Для тебя это совсем не хорошо! – почти закричала моя собеседница. – Я показала это безобразие настоящему художнику. Он сказал, что ты даже не знаешь, как правильно держать карандаш! Ты детей обманываешь, авантюристка. К брату моему подбираешься, к его деньгам! Кто ты такая?!

И тут вдруг я почувствовала спокойствие и уверенность.

– Вот как раз по поводу денег ваш брат и заинтересовался, кто к ним периодически подбирается. И поэтому меня нанял, я частный сыщик, и я узнала, что деньги брали вы. А «настоящий художник», как вы выразились, Сергей Прохорович Прохоров из 11-го номера доходного дома на Большой Молчанке. И вы его содержите, а это действительно безобразие, да ещё какое.

Да, лучший способ защиты – это нападение. Я даже не думала, что Клавдия Прохоровна так быстро сдастся. Она тяжело опустилась в кресло и прошептала:

– Я знала, что когда-нибудь это случится, что ты придёшь, я ждала тебя долго, мучительно долго.

Я от неожиданности даже испугалась, налила воды в стакан, Клавдия Прохоровна сделала несколько глотков и продолжила:

– Художник, которого я содержу, мой сын. Глупая история, каких десятки. Он был приказчик из отцовской посудной лавки, я влюбленная дура. Узнав о моей беременности, мой герой тут же исчез. У нас была маленькая мастерская, изготавливающая простую посуду, при мастерской посудная лавка. Отец не был богатым, это Владимир поднялся, расширил дело, и теперь Колывановский фарфор по всей России славится. Чего мне стоило всё скрыть и что пришлось вынести, рассказывать не буду, вспоминать тяжело, да и не надо тебе всего знать. Родители потом умерли, я осталась жить с братом и его семьёй. Сын мой жил с чужими людьми, часто болел, у него лёгкие слабые. Но вот теперь вырос, даже закончил художественное училище, что могу, для него делаю. А могу я немного, вот и пришлось воровать.

Я молчала, боясь ещё больше ранить несчастную женщину. Потом промолвила, тщательно подбирая слова:

– Ребёнок оправдывает всё.

Моя собеседница грустно усмехнулась:

– Так уж и всё… и даже убийство?

У меня кровь прилила к вискам, и я проблеяла:

– Какое убийство?

– Обыкновенное, это же я Гликерию убила, – буднично сказала Клавдия. – У меня Серёжа заболел. А когда я деньги из сейфа взяла и в карман хотела положить, она увидела. Стала кричать, что я её детей обкрадываю, хотела вырвать деньги из рук, я её толкнула, она упала. Она в положении была, роды близко были, неуклюжая уже такая была…

Мы долго молчали, потом Клавдия каким-то другим голосом сказала:

– Я руки хотела на себя наложить, как безумная была от того, что такое вытворила. Сын отвел от греха, не могла я его одного оставить, и так две души загубила, не могла третью загубить, пропал бы Серёженька без меня. Теперь, когда ты всё узнала, я брату и племянникам покаюсь и в монастырь уйду, сил моих больше нет.

Мы опять надолго замолчали. Потом я сказала:

– Клавдия Прохоровна, вашим близким и так досталось, брат ваш к жизни возвращается. Прошлого не изменить, мёртвых из могилы не поднять, а живым жить. От вашего признания никому лучше не станет. Пожалейте своего брата, ему ещё ребёнка надо поднимать, Нина беременна. И вашему сыну нужна семья, родные люди. Я надеюсь, что Владимир Прохорович полюбит племянника, будет ему помогать. Не надо второй раз ломать всем жизнь. Что случилось, то случилось. Вы же не хотели, это был несчастный случай.

Колыванова надолго задумалась, потом произнесла:

– Ты права, я только про деньги скажу, про сына, и будь, что будет. В обители буду грехи замаливать все годы, которые мне Господь отпустит.

– Но это ещё не всё, – сказала я. – Дело в том, что деньги в последний раз брала Нина, её шантажировал один подлый человек, её родственник. Оказывается, Нина дочь гувернантки, если захочет, она вам всё расскажет. Она очень боится реакции мужа на это известие.

– Ну и дурочка, – голос моей собеседницы потеплел, она обрадовалась, что ушли от тяжёлой для неё темы. – Не надо Нине ни в чём признаваться, возьму её грех на себя. Да, и разве же это грех по сравнению с моими грехами?

Через некоторое время, когда мы немного успокоились, я привела Нину, и мы вкратце ей рассказали, что у Клавдии Прохоровны есть взрослый сын, и она брала тайком для него деньги. И сейчас пришло время всё Владимиру Прохоровичу рассказать, а самой Нине ни в чём признаваться не стоит. К нашему удивлению, молодая женщина не обрадовалась возможности избежать неприятного объяснения с мужем. Она разрыдалась и сказала, что не хочет, чтобы её будущий ребёнок рос во лжи, и что она сейчас же поговорит с Владимиром, и пусть он решает, как с ней поступить. И несчастная выбежала из комнаты, но я успела ей крикнуть вслед: «Только не говори, что документы подделали вы с братом, скажи, что отец сам сделал их перед смертью».

Часа через два хозяин пригласил меня в кабинет. Взглянув на его лицо, я поняла, что объяснение с женой было бурным, но он старается держать себя в руках:

– Жена призналась мне, что взяла один раз деньги, у неё были на то серьёзные причины. Но ваша миссия ещё не закончена, вор, который крал много раз, ещё не выявлен.

Я важно произнесла:

– Я в курсе того, что произошло у вашей супруги, знаю и причину, по которой она совершила этот поступок. Причину эту я устранила, во всяком случае, я очень на это надеюсь. По остальным эпизодам мне тоже всё известно, осталось только уточнить детали, я думаю, уже завтра вы всё узнаете. – После этих слов я очень надеялась увидеть восхищение своим профессионализмом, и я его прочла в глазах бизнесмена-миллионера и великолепного мужчины.

Ночь накануне своего объяснения с братом Клавдия Прохоровна провела у меня в комнате. Как почти каждый вынужденный долго молчать о сокровенном человек, она очень много рассказала мне в ту ночь, наверное, хотела отвлечься от предстоящего тяжёлого объяснения с братом.

Женщина много рассказала о родителях, о брате, о том, как горько, когда ребёнок растёт без матери и видится с ней от случая к случаю. И что Тоньку непутёвую жалко, и что, может, и в террористки-то она подалась от того, что выросла, бедняжка, без женского пригляда, и она, как тётка, в этом в виновата. Тут я спросила:

– А книгой по голове меня Антонина?

– Нет, что ты, Тонька только приведением пугала, думала, ты со страху сбежишь. А книгой тебя Ульяна шарахнула.

– Но за что? – недоумевала я, – уж, кому-кому, а ей-то я никакой угрозы не представляла.

– Это ты так думаешь, – грустно усмехнулась Клавдия. И начала рассказывать про Ульяну, её родителей, про то, что она ещё девочкой влюбилась во Владимира Прохоровича, потому что было много дури в голове от образованности книжной. Он в дом к ним захаживал, она подрастала и надеялась, что когда-нибудь он придёт сватать её. И он пришёл сватать, только за сына своего, решил, что по всем статьям партия подходящая. Тогда как раз Дмитрий чудить начал: познакомился со своей Татьяной и вконец на ней помешался. И отец решил Андрея быстренько женить, чтобы тоже чего не выкинул. Ульяна поплакала, поплакала, да, и вышла за Андрея.

– Она только в мыслях смелая, ты не думай ничего такого… всё прилично, – закончила свой рассказ Клавдия Прохоровна.

– Ничего себе прилично, людей по голове бить, – проворчала я. – А откуда вы узнали?

– Да она сама мне рассказала, что, когда ты появилась, она сразу опасность усмотрела. Поселили тебя вблизи хозяйской спальни.

– Но ваш брат женат!

– Это она тяжело пережила, столько посуды перебила, но смирилась. И вдруг ещё одна соперница!

– Какая я ей соперница? Ульяна красавица, а я…

– А тебе и не надо быть красавицей, ты можешь себе позволить ею не быть. Ты ведь на Нину похожа, а Ульяна не дура, смекнула, какие женщины нравятся её свёкру.

– Да, мы разные очень, ничего общего с Ниной у меня нет. Ну чем же мы похожи?

– Тем, что вы женщины, а их мало.

– Как мало? А Ульяна, а вы разве не женщины?

– Мы бабы. Ульяна, конечно, баба очень красивая, ну, глазки, ну, губки, на косу богата – и всё. И она сама это чувствует, до конца может и не понимает, но чувствует. А ты, девонька, не просто женщина, а очень женщина. Я ведь мать художника, теперь в этом разбираюсь. Серёжа мне портреты показывает и про некоторые говорит: в этой женщине есть песня. Вот в тебе тоже есть песня.

– Только эту песню слушать никто не хочет, – печально отозвалась я.

– Это неправда. А наш доктор, Стефан Карлович? Он ведь прямо из штанов выпрыгивает при виде тебя. – И тут впервые за наш долгий разговор мы обе рассмеялись. – Так что ты приглядись к нему, впрочем, тебе спешить не надо, ещё встретишь человека, который оценит тебя по достоинству. А это ведь Ульяна меня науськала, что ты не учительница рисования. А я возьми и покажи сыну тот рисунок, который ты исправляла, и он сказал, что карандаш в руках держать не умеешь.

– Правильно, – сказала я, – я ведь совсем другим делом занимаюсь.

– А знаешь, кто больше всех за тебя заступался?

– Ну, конечно, Нина.

– И она тоже, а больше всех Татьяна. Она вообще человек хороший, они с Дмитрием любят друг друга, чтобы там мой брат ни думал. А все эти Фердинанды так, шелуха, это она протестует против порядков в доме и предвзятого отношения к ней свёкра. Пройдёт. А Антонина ведь решила, что ты из полиции по её душу, за ней следишь, ну, а у Ульяны, как я уже говорила, было только одно на уме.

Так за разговором прошла ночь, и наступило утро. Проводив Клавдию Прохоровну и приведя себя в порядок, я пришла в кабинет хозяина и сказала: «Расследование закончено, вчера вы беседовали на эту тему с женой, а сегодня с вами будет говорить ваша сестра». Я быстро вышла из кабинета, а следом за мной туда вошла Клавдия Прохоровна.

Она пробыла там очень долго, больше четырёх часов. И когда, наконец, я услышала в коридоре её шаги, то бросилась к ней, и какое-то время мы стояли молча обнявшись, а потом я встревоженно спросила:

– Что вы ему сказали?

– Что ты хорошая девочка, – ответила она и ушла к себе в комнату.

Через некоторое время меня позвал к себе хозяин, выглядевший внешне спокойным. Он сказал, что финансовые потери обернулись человеческими приобретениями, что он вновь станет отцом, и теперь у него есть племянник, о котором нужно заботиться. Меня он сердечно поблагодарил за работу и добавил: «Я думал, что Антонина деньги берёт, или, в крайнем случае, Татьяна. Но Клавдию вообще в расчёт не брал, Вы специалист высокого класса». И протянул мне пухлый конверт. В этот же вечер я простилась со всеми обитателями дома. Особенно трогательным было прощание с детьми, моими учениками. Я им сказала, что должна уехать, потому что главному, свободе творчества, я их уже научила. А теперь давать советы им будет художник, который пишет большие картины для взрослых. Это примирило мальчиков с моим отъездом. А на крыльцо меня вышла провожать… Ульяна. Она обняла меня и спросила:

– Что ты мне посоветуешь?

– У счастья есть один недостаток: не всегда знаешь, что оно с тобой, – ответила я.

– Я поняла, – сказала Ульяна и сжала мою руку.

Закончилось моё расследование в Колывановском доме, но связь с этим семейством не прервалась из-за… доктора, Стефана Карловича, который разыскал меня и иногда стал наносить визиты, дарить красивые букеты цветов и бонбоньерки с моими любимыми конфетами фабрики «Жорж Борман». Что я не люблю просто шоколад ни бельгийский, ни швейцарский, я призналась доктору, ещё когда жила у Колывановых. Одним словом, ухаживал Стефан Карлович за мной, по выражению Александры, «пронзительно-выразительно». Не могу сказать, что мне это было неприятно, но особых восторгов эти отношения (если это можно назвать отношениями) не вызывали. Но был лишний повод узнать новости о Колывановых.

У Нины и Владимира Прохоровича родилась дочь, назвали её Клавдией. Она очень хорошенькая и послушная, по словам моего поклонника, чистый ангел. Сергей, племянник Колыванова, работает теперь на фабрике главным художником, они выпустили новую коллекцию, в коллекцию входят сервизы в одном стиле: обеденный, чайный и кофейный. И эта коллекция очень популярна у покупателей. Андрей и Ульяна приобрели собственный дом, живут душа в душу, у них родился четвёртый ребёнок, девочка, назвали в честь бабушки Гликерьей. Клавдия Прохоровна удалилась в какой-то монастырь на Селигере, изредка пишет оттуда сыну.

Но, к сожалению, часто рядом с радостью и счастьем находит место горе и беда. Не обошли они и Колывановых. Антонина погибла во время террористического акта, организованного ею самой. Она хотела взорвать полицейский участок, а взрывное устройство сработало раньше времени, прямо у неё в руках, кроме самой террористки, никто не пострадал. Её буквально разорвало на куски, по словам доктора Стефана, хоронить было нечего.

Конечно, и братья, и особенно отец, очень тяжело переживали это несчастье. Но время шло, боль не уходила, но становилась не такой острой, а жизнь продолжалась и брала своё. Кстати, эта трагедия очень подействовала на Татьяну. Она изменилась в лучшую сторону. Исчезли её экзотические друзья, её часто видят в церкви. Татьяна организовывает благотворительные спектакли, собрав труппу из актёров любителей. А декорации к этим спектаклям, по словам Татьяны, «создаёт кузен Серж». Вот это вот всё я узнала от доктора.

В день моих именин рано утром раздался звонок в дверь, и Антип принял у посыльного букет роз и большую нарядную коробку. Сгорая от нетерпения, я развязала пышный бант и увидела великолепный фарфоровый сервиз. На дне тончайших чашечек переливалось золотом клеймо «Фарфоровая фабрика В.П.Колыванова, художник С.П.Прохоров. Кофейный сервиз “Утро Матильды”».