– Нет, Клим. Это я мужик неотесанный, графы да князья лучше, – громко проговорил Енай, думая о Евдокии, – ты вот, что, Клим. Мне уехать надо, а ты от Истомина не отходи ни на шаг. Не нравится мне этот доброхот с предложениями помощи.
– Не волнуйся. Все сделаю в лучшем виде.
Сказать, что новость о том, что отряд из Петербурга пришёл для того, чтобы разорить разбойничье гнездо, наделала шума, ничего не сказать. Степан при собравших селянах и атамане в красках рассказывал о том, что у конной пехоты новенькие мундиры и оружие. Четыре пушки смотрят угрожающе. Да тут еще эта история с ворованной женой. Кто- то из разбойников кричал, что надо бежать, кто-то что обороняться, все равно погибать так можно и отбиться.
– У нас тоже есть три пушки! – кричали из толпы – не дадим нам носы повырывать!
Велигорова сидела на завалинке, и с ужасом понимала, что возможно её затея со спасе- нием Верейского пустая. Отчего-то судьба не хотела помочь ему, руками Евдокии, кото- рая уже договорилась с атаманом и деньги за него отдала. Но новость, принесенная дядей Степаном, в очередной раз сорвала её планы. Женщина наблюдала, как некоторые разбой- ники спешно собирали пожитки на возы, и спешили убежать подальше. Но большинство решило биться, выкатывая из стогов сена имеющиеся пушки, и разыскивая в сараях ядра.
– Они выступят утром. Я сам слышал, – сказал, подошедший к Евдокии, дядя Степан. Так-то Дунька. Я вас с Андреем ближе к утру выведу другой дорогой от греха подальше.
– А ты? Давай со мной в Москву.
– Нет, Дунька, мы еще повоюем. Ежели совсем плох буду, приду. Там меня давеча какой-то хлопец пытал. Спрашивал, куда я тебя увез.
Велигорова вспомнила, что по дороге в деревню ей встретился Енай и Клим.
– Вот глазастый. А я думала, что он не узнал меня, – вырвалось у Велигоровой.
– У! Серьезный такой. Ты выправку его видела. А как на коне сидит. Не простой он чело- век, Дунька. Ох, не простой. Не холоп он, и не из крестьян. Сила в нем чувствуется, а гла- за по-доброму смотрят.
– Не зря, дядя, атаман тебя вместо дозорного выбрал. Все-то ты подмечаешь.
– Да это у нас семейное, Дунька. Твой дед такой же был. Не одной мелочи не упускал. Коли надобно и травинки все мог посчитать по дороге.
А между тем, Софье не спалось. Лучина горела тускло, но она точно знала, что в другом углу в подклети спит Андрей, который пожелал на ночь сохранить некоторое расстояние между ними. Это было самое странное время, которое принесло ей столько необычных эмоций. Но Сегорская несмотря ни на что была счастлива. О чем можно было еще мечта- ть, если её любимый князь Верейский был рядом. Единственное, что беспокоило женщи- ну, это шум, доносившийся с улицы, крики, взволнованные разговоры, но разобрать, что там происходило, она не могла, да и не хотела. Когда, наконец, все стихло, в дверь кто-то вошел. И к своему ужасу она увидела грозную фигуру Тимохи. Все внутри Сегорской похолодело от дурного предчувствия. Парень, по-хозяйски не церемонясь, без прелюдий направился к ней, желая получить полное удовлетворение своих темных желаний. Молоденькая женщина хотела закричать, но Верейский кинулся на сына атамана раньше. Завязалась драка. Софья с жутким животным страхом наблюдала, как огромные кулаки Тимохи били её любимого, и приходила от каждого удара в ужас. Это дикое зрелище длилось до тех пор, пока Верейский из последних сил стукнул сына атамана о косяк и тот потерял сознание. Андрей осел на пол, на нём самом не было живого места. Софья кину- лась к князю отирать его раны. Слёзы благодарности и сострадания к любимому текли из её красивых глаз. И в этот момент ей показалось, что жизнь, которую она считала такой важной, теряет для неё свой смысл. Эти ассамблеи и череда любовных побед, ничто перед лицом настоящих светлых эмоций, любви, мужества и сострадания. Как она могла выб- рать Истомина? Зачем ей этот бессмысленный трофей? Вот, прямо перед ней настоящий мужчина, герой, который, не раздумывая, спас её. Что ей делать теперь? Как исправить свою ошибку?
Енай, который расположился на ночлег, в овраге неподалеку от деревни, проснулся от странного чувства. Это конь лизал его лицо своим шершавым языком. Он выбрался из своего убежища, и осмотрелся. Потянулся рукой к седлу, к которому была привязаны две фляги с водой, и с вином. Выпил пару глотков воды, и заметил, что конные пехотинцы подходят к деревне. Петербургские молодцы не стали ждать, и решили застать разбойни- ков спящими, да еще и окружить по возможности. Но тут залаяли собаки, почуяв чужаков. Енай понимал, что медлить нельзя, и рванул в сторону деревни. Прошло немного времени и всё закрутилось. Сначала раздались одиночные выстрелы, послышались крики, собаки неистово лаяли. Разбойники, которые ожидали нападения, но не так рано, немного расте- рялись, кто убегал, кто начал стрелять. Ворвавшись в эту сумятицу и агонию, Енай заме- тил, что Клим не отходит от Истомина, как тому велено, а Евдокии нигде не было видно. Бравлин корил себя за то, что промедлил, и в тот момент, когда разбойники вспомнили про свои пушки, он увидел у землянки тихо стоящую, и чего-то ожидавшую хрупкую женщину. Которая была, вероятно, в растерянности не зная, что ей делать.
– Плохи твои дела, княгинюшка. Нужно уходить! – прокричал Енай, добежавший до Вели- горовой.
– Мне надобно найти Андрея, – ответила Евдокия.
Бравлин не дал ей договорить, и силой вытолкнул, заставив бежать вместе с ним. Пока они бежали, мужчина заметил, что Истомин обнимает спасенную Софью, и что-то возбу- жденно ей говорит. Тут навстречу им выскочили два спешившихся конных пехотинца с намерением задержать их. Пока Енай боролся с ними, Евдокия смогла увидеть, что воен- ные помогли Андрею выйти из подклети, к нему кинулась Софья. Евдокия не поняла, что с Верейским, но пока он был в безопасности. Софья как можно мягче касалась лица люби- мого, и слезы потекли из её глаз, потому что в утреннем свете было видно, что Андрей был сильно избит. Глаза заплыли синяками, и на лице тоже не было живого места.
– Что он с вами сделал?– сквозь слезы шептала молоденькая женщина, – Мой спаситель.
Истомин, глядя на эту сцену, внутренне негодовал. Но внешне ему нужно было оставаться спокойным, ибо не место и не время было устраивать семейные сцены. Неожиданно вни- мание Ивана отвлек человек в черной шляпе и сером суконном плаще. Он как-то очень зловеще смотрелся на фоне происходящего. Или Истомину показалось. Клим наблюдал за непростым положением Ивана. Да они были в тылу, у попытавшихся окружить деревню конных пехотинцев. Но разбойники бились отчаянно, да и шальная пуля могла прилететь в любой момент.
– Нам надо уходить, барин, – сказал он, – здесь слишком жарко, – продолжил мужчина, видя, что стрельба усилилась. Иван сел на своего коня. Софье подвели свободную лошадь, которую велел взять с собой Истомин. А избитого Андрея, Клим посадил вторым к себе. Между тем, военные развернули пушки. Истомин замешкался с упряжью. Прогремел взрыв, и лошадь Ивана понесла. В этот момент взрыва, Бравлин успел прикрыть собою Евдокию. Разбойники тоже ответили пушечным залпом. Евдокию и Еная откинуло взрыв- ной волной к стогу сена. Велигорова испуганная, с ужасом и состраданием посмотрела на Еная. Её сердце похолодело от ужаса, потому что она сильно испугалась за Бравлина. Его оглушил взрыв, он был дезориентирован, пытаясь прийти в себя, мотая головой. Голова его кружилась, из носа текла кровь, которую он непроизвольно пытался отереть, но ему это плохо удавалось. Велигорова вдруг остро осознала, что этот человек ради неё оказался в таком опасном положении, не побоявшись и самой смерти. Он был рядом, он боролся ради её спасения. Сквозь свои мысли, Евдокия вдруг услышала голос Еная.
– Ты в порядке? Уходим!
Бравлин спешил, превозмогая головокружение и нечеткость зрения. Евдокия быстро шла за ним как могла, благо, что мужское крестьянское одеяние не мешало её движениям. Мужчина вскочил на своего коня. Евдокия поспешила за ним. Он поддержал её. Они сиде- ли, прижавшись к другу лицом к лицу. Велигорова рукавом бережно отерла кровь с лица молодого мужчины.
– Держись, княгинюшка! – только и успел сказать Енай. И пустил коня в галоп, поскольку медлить было нельзя. Евдокия крепко обнимала Еная, пытая не упасть с лошади. Её серд- це бешено стучало висках. Она видела, как прогремели очередные взрывы. И в этом хаосе событий, эмоций и страха ей было сложно думать. Но вдруг она увидела, как Истомин несется на своей лошади, пытаясь справиться с испугавшимся животным. Он был на зна- чительно расстоянии от них, но все же не так далеко, и потому были заметны неловкие усилия Ивана, который нервно дергал за повод и что-то кричал. Откуда ни возьмись, сзади, ему в тыл со спины на коне выскочил мужчина в черной шляпе и сером суконном плаще. Пока Иван пытался справиться с взбесившейся лошадью, он достал пистолет и выстрелил ему в спину. От того, что Евдокия увидела далее, у неё зашлось сердце. Истомин откинулся назад, и упал, его нога, застряла в стремени, и испуганное животное потащила Ивана дальше. И тут же слова Крекшина пришли ей на ум: «Предательство, Иудин грех не может, не призвать возмездия. Федора уже не вернуть. А Иван может нав- сегда уйти из вашего сердца, благодаря мне. И мучить вас не будет». Молодая женщина крепче прижалась к Бравлину, слушая, как, бешено, стучат их сердца, и глядя, как удаляе- тся от них неожиданно остановившаяся лошадь Ивана и его неподвижное тело. Их же лошадь скакала, унося своих наездников все дальше и дальше от совершавшейся бойни. Они скакали так долго, как было необходимо, чтобы избежать какого-либо преследования. Енай остановил коня в высокой траве на берегу речки Тверца. Женщина соскочила на землю, немного постояла и механически села на старое корявое бревно, её трясло от пережитого и увиденного. Енай распряг лошадь, снял седло и попону, отстегнул две фля- ги, одну с водой, другую с вином. Сам выпил воды. А флягу с вином протянул дрожащей худенькой Дуне.
– Выпей княгинюшка, легче будет! – он впихнул ей в руку флягу. А сам расположился на войлоке, поскольку у него все еще кружилась голова, и стоял звон в ушах.
«Вот и свершилось», – подумала Евдокия. Рука судьбы, случайность или возмездие? И кто этот человек, стрелявший в Ивана? А что если он жив, и лежит там один без помощи. Велигорова отпила вина. Избыток пережитого привел к тому, что женщина никак не могла поверить в происшедшее. Но там, на дороге, на обочине в траве лежит Иван Васильевич Истомин. В её памяти вдруг возник день, когда она в первый раз увидела Ивана, два стакана водки и поднос в её трясущихся от волнения руках, взгляд его серых красивых глаз такой загадочный и простой вопрос: «Как зовут?», прозвучавший, так проникновенно. Потом все затмило злорадное лицо Крекшина: «Как ты можешь любить предателя?» Евдокии казалось, что все воспоминания крутились в каком-то невероятном танце. И после каждого из них ей вспоминались взрывы пушечных ядер, и Истомин все падал и падал с коня в свой последний час. Слезы потекли из глаз княгини. А Крекшин злорадно все смеялся и смеялся над её головой: «Дунька, нужно быть проворнее». И тут, как молния её сознание пронзило воспоминания мертвого лица Федора. Она тогда протя- нула к нему руку, и закрыла его ясные добрые глаза. И все опять похолодело в ней. Фёдор погиб, но Енай не должен встретить смерть из-за неё. Она не хочет этого, нипочем не хочет. Евдокия отрицательно покачала головой и перекрестилась, затем отерла непроше- ные слезы, и отпила еще вина. В этот момент она поняла, насколько сильно боится поте- рять своего Еная, ставшего за последнее время для неё очень дорогим человеком. Велиго- рова посмотрела на молодого мужчину. Тот уснул на попоне. И в самом воздухе вдруг воцарилась какая-то вязкая тишина. Это вдалеке перестали стрелять пушки. Если бы не Бравлин, где бы она была сейчас со своими планами? В первый раз в своей жизни, она встретила того, кто боролся за неё до конца, не боясь, не пасуя, и кто давал ей столько внутреннего тепла и защиты. С ним она почувствовала какую-то внутреннюю опору. Иван же приносил с собой только беспокойство, боль и хаос. А Енай? Енай другой. В нем всег- да светило внутреннее солнце, отсветы которого она видела в его глазах. Стихло. Она механически огляделась. Спасся ли её дядя, молодая женщина пыталась справиться с приступами дрожи. Евдокия взяла себя в руки, вино помогло ей немного расслабиться. Она подошла к Бравлину и села рядом с ним. Он спал. Евдокия нежно отерла его лицо рукавом. Где ты был раньше? Почему так долго не приходил ко мне? Хотелось сказать ей. Велигорова все смотрела и смотрела на мужчину и понимала, что её жизнь меняется, или что-то меняется в ней самой. Это как если бы некто вошел к ней в сердце и открыл там доселе незнакомую ей дверь, за которой была светлая даль. Мужчина неожиданно просну- лся. То, что он увидел, открыв глаза, удивило и очень порадовало его. Это его любимая Евдокия пристально смотрела на него, вытирая слезы, и как смотрела. Так как он и мечтал одинокими ночами, мучаясь бессонницей. И столько много чувств было в этом её взгляде.
– Что с тобой, княгинюшка? Печалишься о своем женихе Андрее Верейском?
– Нет, о тебе печалюсь, – тихо проговорила женщина.
Енай сел, не веря в услышанные слова.
– Ой, ли? Только, и дел. Что так взрывы тебя напугали? – насторожился Енай, ожидая от- вета. – Поди, все вино из моей фляги выпила, княгинюшка.
– Да, Енай. Горькое твое вино, и мне от него горько. Ох, горько, – с акцентом на слово «горько» произнесла молодая женщина. Бравлин опустил взгляд. Наверное, никакие другие слова в мире не могли так обрадовать его смелое благородное влюбленное сердце.
– Подожди, княгинюшка, не поспешай так. Я еще не выпил столько вина, как ты.
Велигорова протянула ему наполовину опустошенную флягу. Мужчина принял, и выпил все до дна.
– Ты могла мне это и раньше сказать, княгинюшка, – тихо проговорил он, протягивая к ней руку и проведя по её щеке, – а, как же твой Верейский? Чай, печален будет, когда узнает, что его невеста делает, здесь со мной.
– Я ему ничего не обещала.
– А мне? Мне, обещаешь?
– Обещаю, – медленно проговорила Велигорова, пристально глядя в голубые глаза мужчи- ны.
– Ну коли так, и я обещаю тебе, княгинюшка, в бедности и в богатстве, в здравии и в боле- зни, пока смерть не разлучит нас. Полюби меня, княгинюшка, а я тебя так люблю, – слова давались Енаю не просто, кружилась голова, он был взволнован от нежданной, но такой желанной перемены в сердце его княгинюшки. Велигорова не была сильно пьяна, не лга- ла, и не притворялась. Она чувствовала всем своим существом, что её место подле этого человека, и что она сможет ответить на его чувства и ожидания, и будет верна, сделан- ному выбору.
Между тем тяжело раненный Истомин лежал на дороге в пыли. В полусознательном состоянии, в бреду, он услышал, что кто-то приближается к нему.
– Барин, барин, вы живы? – Иван еле расслышал голос Клима. Клим соскочил с лошади, и наклонился над Истоминым.
– Вы живы? – глядя на рану, тихо произнес мужчина.
– Помоги мне, – собираясь с силами, проговорил Истомин.
«Не сегодня, значит, у меня будет шанс на покаяние», – подумал Иван и потерял сознание. Иван очнулся на постоялом дворе. Он лежал на жесткой кровати, на соломе, накрытой небеленым льняным полотном, рана и ссадины от падения были перевязаны. В тесной комнатке было темно, на маленьком столе горела свеча. Вдруг дверь тихо отворилась, и вошла Евдокия. У Истомина все плыло перед глазами от потери крови. Велигорова мед- ленно и нерешительно подошла к Истомину и посмотрела на него. Их взгляды встрети- лись, её встревоженный и его мутный. И время остановилось. Из глаз Евдокии тихонечко потекли слезы жалости, Иван то открывал, то закрывал глаза не в силах справиться со слабостью и болью. Но он был рад видеть именно её, а не Софью. Если бы Евдокия могла читать его мысли, то она бы прочла, почувствовала глубокое раскаянье Ивана. Ему было невыносимо горько, больно и стыдно думать о своём прошлом, о преданном друге, о преданной любви. Но Велигорова не видела этого внутреннего покаяния. Перед ней лежал раненный человек, который когда-то был ей очень дорог, да и теперь с полным осозна- нием всего, что происходило между ними, она не испытывала к нему ненависти. Это было какое-то странное инертное чувство. Как если бы ты бежал куда-то из-за любви, любовь ушла, а ты все бежишь в том же направлении, и уже скоро сможешь окончательно остано- виться. В комнату вошла Софья.
– Евдокия Федоровна, я умоляю вас позаботиться об Андрее Васильевиче, – не смущаясь мужа, проговорила Софья, – обещайте мне вернуться в Санкт-Петербург хотя бы к началу Рождественского поста.
Велигорова ничего не ответила, оглянувшись, еще раз посмотрела на Ивана, и ушла. Она медленно шла по темному коридору, иногда оглядываясь назад. Енай ждал её. Евдокия первая подошла к нему, он крепко обнял её, давая понять, что она защищена и в безопас- ности.
– Все будет хорошо, княгинюшка, – шепнул Енай.
– Да. У нас всё будет хорошо.
Наутро, Евдокия, Енай и избитый Андрей были готовы ехать в Москву. Бравлин не хотел оставлять любимую женщину одну, и потому вызвался быть сопровождающим. Климу были даны подробные указания о том, как сопроводить Софью и Ивана Истоминых до Твери. Ивану был необходим хороший лекарь. Софья же хотела поскорее вернуться в Петербург, хотя мысль о предстоящей разлуке с Верейским мучила её. Она стояла рядом с каретою, и смотрела на синее от побоев, отекшее лицо Андрея.
– Обещайте, мне писать. Я прошу вас, – заглядывая в глаза своему спасителю, томно про- говорила Истомина, – я буду ждать. Пишите мне непременно.
Андрей невольно любовался Софьей, даже в смятении своих чувств, она была хороша, как заморская сладость в сахаре. Но как объяснить этой молоденькой женщине, что он не хочет писать ей писем, и никаких отношений с ней не хочет. У него были другие планы, которые он вынашивал долгими ночами, пытаясь найти возможности к их осуществ- лению. Однако, было сложно бороться с этим обаянием, потому что Софья вытаскивала из него мужчину, который жаждал бурных страстей, но так старательно их избегал. Верейс- кий умоляюще посмотрел на Евдокию, мысленно прося у неё помощи. Он знал, что она поймет. Велигорова кликнула своего кучера, недалеко болтавшего с каким-то мужичком. Он закрыл двери кареты, и вскочил на козлы. Енай, сидя на коне, с улыбкой посмотрел на Софью. «Беги, сахарная сладость, позаботься о своем мужа», – подумал он. Но Софья не спешила к раненному Ивану, она стояла на дороге до тех пор, пока Андрей в карете не скрылся из вида. А между тем, туда же выехали конные пехотинцы, которые конвои- ровали пойманных разбойников с их семьями. Евдокия внимательно осмотрела всех арестованных. Дяди Степана среди них не было. На следующий день, придя в себя, Истомин настоял на том, чтобы Софья не искала ему лекарей, а отвезла его в Валдайский монастырь. Путь до монастыря скрашивала только летняя погода и роскошный август. Все остальное Иван осознавал плохо, но в те мгновения, когда он приходил в себя, неистово мысленно молился, чтобы доехать живым. И когда они, наконец- то добрались до обители, Климу с товарищами пришлось вносить Ивана в Успенский собор, и поспеш- но звать настоятеля. Иван был очень плох. Софья осталась прогуливаться снаружи. Исто- мина усадили на стасидию31. На него сверху смотрел Бог и ангелы, и их взгляды, казались ему очень грозными. Когда пришёл настоятель, готовый принять исповедь, Ивана всего трясло от переживаний, которые наполняли его сердце. Ему мерещилась дыба, и он Истомин весел на ней, и его пытали. Священник начал читать положенные молитвы.
– Батюшка, – выкрикнул Иван, – Батюшка, я предал своего лучшего друга! Предал на муче- ния и смерть! – и зарыдал тяжело и горько. Он рыдал долго, прерываясь на исповедь своих грехов, потом хватая воздух губами, пытался молиться вслед за священником. Его трясло от напряжения, и от тяжелой раны он едва не терял сознание. Но в самые безнадё- жные моменты его кто-то вытаскивал из глубокого забытья, словно ангел хранитель, и все продолжалось до тех пор, пока над ним ни была произнесена разрешительная молитва. Тогда он сник, замолчал, и дрожь отпустила его. Истомина бледного, словно полотно в беспамятстве разместили в келье. Настоятель монастыря разрешил Истоминым остаться. А тем временем в озере Валдай отражалось безмятежное голубое небо, напоминающее людям, что в Мире есть милосердие. Так незаметно, прошел август, и сентябрь, и к Покрову Истомины вернулись в Санкт-Петербург. В это время, как обычно бывает в России после лета, и относительного политического затишья, в стране вспомнили о давно назревших вопросах, которые надлежало решить видным вельможам и членам Верхов- ного тайного совета. Обсуждение предполагалось бурное, ибо надлежало подумать о крестьянах и о размере их подушной подати. И что нужно сделать, чтобы эту подать уменьшить, и найти средства для содержания армии. Крестьянские хозяйства были изряд- но разорены, их имущества не хватало на уплату подати, и им приходилось продавать свои нехитрые пожитки, скотину, и закладывать своих детей. От таких тягот одни кресть- яне бежали от своих помещиков, умножая ряды разбойников, другие подавались в Запорожье, в Польшу или за Большой Камень32. Пока вельможи готовили свои соображе- ния об улучшение экономического ситуации в империи, княгиня Волконская устраивала очередную ассамблею для императрицы Екатерины Первой.
Софья сидела у печки, выложенной голландскими изразцами, и грелась, глядя в одну точку. Она устала от дороги, от непредсказуемой погоды, жизни в монастыре, и беспокой-ства за Андрея, по которому жутко соскучилась. Иван потихонечку поправлялся. Раны затянулись, и после исповеди, и монастыря он изменился. Они вернулись в Петербург эмоционально измотанными. После происшедшего, Истомин почти не разговаривал с же- ной, только односложные необходимые слова. Да и она не стремилась к этому. У каждого из них была своя причина избегать общения. Но тишину их семейной жизни, неожиданно нарушил пришедший в гости Крекшин. Он не вошел, он ворвался в их дом, полный своих планов, и измученный ожиданием их реализации. Истомин смерил друга настороженным жестким взглядом, чего Димитрий Осипович никак не ожидал.
– Иван, друг мой. Как ты? Как ваша поездка в Москву? Ты мне совсем ничего не писал. Я уже и не знал, что думать, – проговорил немного растерявшийся Крекшин.
Истомин указал другу на кресло и сам сел напротив в другое.
– Вели принести нам кофе или фронтиньяка. Сегодня очень холодно, – усаживаясь в крес- ло, продолжил Крекшин, потирая озябшие руки. – Как Софья Павловна? Здорова ли твоя жена?
Иван молчал. В первый раз в своей жизни это молчание давалось ему легко. Он всегда ощущал зависимость от Крекшина, которая иногда тяготила его, иногда он считал это проявлением давней дружбы. Раньше он бы поспешил заговорить с ним, чтобы угодить, настраиваясь на некое превосходство Димитрия. Но сейчас он почувствовал себя свобод- ным от своего давнего друга, и ничем ему не обязанным.
– У нас все хорошо, – заставил себя ответить Иван. – Софья Павловна здорова. Она в своей комнате отдыхает. Как ты узнал, что мы вернулись в Петербург? Я никому не сообщал об этом.
– Ну, ты забываешь, где я состою на службе, Иван, – недовольно проговорил Крекшин. Я не узнаю тебя. Ты не рад своему другу? Что с тобой? Я спешил порадовать тебя и твою жену приглашением на маскированный бал. Хотел, чтобы после сонной Москвы, вы мог- ли окунуться в праздник, который так любит императрица. Ты выглядишь не совсем здо- ровым. Хочешь, я приглашу к тебе Брументроста.
– Ты полагаешь, что мне нужен лекарь? – парировал Истомин.
– Нет. Но ты, – Крекшин был обескуражен.
Ого, какая перемена! Не ожидал. На Димитрия Осиповича смотрел совсем другой человек. Его взгляд изменился, да и интонации голоса тоже.
– Я, пожалуй, пойду. Дурная погода, дурное настроение.
Крекшин поспешил встать и уйти. Истомина, почему-то развеселила сцена бегства Димит- рия. Он улыбнулся, глядя вслед бывшему другу и наставнику. В комнату вошла, кутаю- щаяся в шерстяной платок, Софья.
– Кто- то приходил?
– Да. Крекшин.
– А откуда он узнал, что мы вернулись?
– Я не знаю, но могу догадаться.
– И что он хотел?
– Хотел нас порадовать приглашением на маскированный бал.
Слова «маскированный бал» вызвали у Софьи странные чувства, будто все её танцы, романтические планы и ассамблеи были в другой жизни, и вдруг, ей очень захотелось вспомнить ту другую жизнь.
– Я думаю, Иван Васильевич, нам следует пойти. Мы так давно никуда не выходили. Исто- мин задумчиво посмотрел на дверь, в которую недавно вышел Крекшин.
– Да, конечно. Нам следует пойти.
В установленное для ассамблей время в доме прокурора военной коллегии Пашкова Егора Ивановича начали собираться ряженые гости. Вдохновительницей и зачинщицей этого опять стала Аграфена Петровна Волконская. У подъезда шипел и кружился фейер- верк. Кареты быстро подлетали, и высаживали особ в немыслимых нарядах. Некоторые гости были одеты как бургомистры, другие как персияне, испанцы, аббаты, римские войны, капуцины, кто-то в нарочито больших париках привлекали к себе невольное вни- мание. Некоторые, посчитали возможным, прийти в нарядах бояр с длинными фальши- выми бородами. Кем-то была собрана когорта из пяти карлов, наряженных стариками. Софья Павловна выбрала темно зеленое платье с шитьем и небольшую маску, изображая фею. Истомин облачился в костюм шкипера и нарочито держал в руках большую курите- льную трубку. Все вокруг приятно возбуждало ощущением праздника. Как только Софья вошла, она почувствовала восхищённые взгляды, обращённые на неё, ибо она впечатляла грацией и очарованием. Она осмотрелась. О, это ощущение мирской радости, которое когда-то так вдохновляло её, что все её существо приятно трепетало. Это было то самое будоражащее чувство, таящихся совсем рядом авантюрных приключений. Истомина вдох- нула полной грудью, и хотела, как прежде заставить себя играть безусловное счастье мо- лодой жены. Но осеклась, пережитое, и передуманное остановило её. Иван тоже был печа- лен, он оставил жену одну, и направился к замеченному им Нарышкину, одетому прела- том. Неожиданно, к Софье подлетела загадочная «Диана-охотница» – Аграфена Петровна.
– Софья Павловна, я очень рада вас видеть. Я прошу вас следовать за мной.
Волконская потащила Софью за собой.
– Что- то случилось, Аграфена Петровна?
– Софья Павловна, вас ждёт одно лицо.
Загадочно заговорила княгиня Волконская. Софья равнодушно посмотрела на Аграфену.
– Я не знаю о чем вы.
– Вам не к лицу меланхолия, моя милая.
Волконская потащила Софью за собой по коридору и впихнула в потаённую комнату. Она была небольшая, без окон, стены, обитые гобеленами, небольшой столик и два стула с резными ножками. Несколько свечей освещали фигуру человека, сидевшего спиной к Соне. Его испанский камзол мерцал шитьем. Софья Павловна окинула взглядом незнаком- ца, и почувствовала некое волнение.
– Вы хотели меня видеть? – неуверенно проговорила Софья.
Мужчина указал ей на стул с высокой спинкой. Софья села. Маска и полумрак не позволя-
ли разглядеть лицо незнакомца. Молчание затягивалось. Истомина вдруг поймала себя на мысли, что раньше бы такая встреча была бы для неё еще одной романтической страницей её жизни, она бы непременно взволновала её авантюрную натуру, но теперь она сидит в этой тайной комнате, и ей безразлично происходящее.
– Вы изволите молчать? Чем обязана?
Незнакомец встал, Истомина тоже, намереваясь уйти. Но мужчина взял её руку и поцело- вал.
– Да кто вы?
Она в порыве чувств сорвала маску и отпряла.
– Андрей, – выдохнула Истомина. – Андрей!
Софья не верила своим глазам. Это был он, её любимый, по которому она истосковалась, измучилась, считая дни и часы, и мечтая об их встрече. Женщина рванулась навстречу, раскрывшему объятия, князю Верейскому, который хотя и был инициатором этого свида- ния, в глубине души все еще боролся со страстной частью своей натуры, ибо хотел и не хотел этих отношений одновременно. Софья в объятиях Андрея заплакала, слишком мно- го переживаний пришлось на её долю в монастыре.
– Мой спаситель. Если бы вы знали, как мечтала я об этом дне.
В это мгновение Истомина искренне верила, что действительно влюблена в Андрея. Это чувство захватило её целиком, и необходимость дальнейших побед, отошла в самый даль- ний уголок её сердца. Верейский обнимал Софью со странным чувством, обнимал её муж- чина, а человек в нём категорически был против этого. Хотя в какой-то момент именно мужчина в нем заставил Андрея покинуть Москву и устремиться в Петербург, несмотря ни на что, даже на уговоры, уважаемой им Евдокии. Пока Софья тихо плакала в его объя- тиях, он думал об обещании, данном Велигоровой скрывать свое появление в столице, и вести себя благоразумно.
Истомин стоял без дела, ему не удалось поговорить с Нарышкиным, тот был занят разговором с Абрамом Ганнибалом. Взгляд Ивана привлек зашедший в залу Крекшин с Карлом Густавом Левенвольде и его братом, фаворитом императрицы красавцем Рейн- гольдом Густавом Левенвольде. Недавно им обоим императрица пожаловала титул гра- фов. «Каков прохвост!» – подумалось, отчего-то, Ивану. – Вон, как высоко метит». О дурной славе фаворита Екатерине Первой ходило много сплетен, в особенности о его лжи- вости и коварстве. Он и его приятель Эрнст Бирон были частенько поводом для оче- редной неблаговидной истории. Но Рейнгольд был более умен, чем его друг, и осознавая свою привлекательность, пользовался ей в полной мере, чтобы поживиться за счет, очарованных им женщин. Возможно, иногда он вспоминал, как начал свои похождения и карьеру ловеласа с соблазнения жены несчастного царевича Алексея Петровича, принцес- сы Шарлотты Кристины Софии Брауншвейг – Вольфенбюттельской. Он обожал развлече- ния и роскошь во всех её проявлениях. Слыл щеголем, игроком и мотом, и при этом был очень расчетлив и прагматичен. Он спешил получить массу наслаждения и выгоды. Вот и сейчас, он с удовольствием ловил на себе восхищенные взгляды, отчего его настроение было превосходным. Все ждали появление императрицы, которая должна была прибыть с князем Меньшиковым. После пышного приезда государыни, Крекшин подошёл к Истоми- ну.
– Я рад, что ты принял приглашение, Иван.
Крекшин изучающее, смотрел на Истомина.
– Ты так мне ничего и не рассказал. Как прошла поездка?