– Как зовут? – спросил он юную девушку, принимая стакан водки.
– Дуня, – тихо произнесла девушка, окончательно смутившись, и обратив внимание на пре- зрительный взгляд сотоварища мужчины. Этот человек с особой усмешкой в уголках тон- ких губ вызвал в ней чувство брезгливости, как если бы она видела перед собой нечто мерзкое. Он, тоже помедлив, взял предложенный стакан.
– Ну же, Димитрий, ты совсем смутил её! – произнес весело Иван.
– Вот еще! – Крекшин был воплощенное презрение.
Истомин загадочно посмотрел на Дуню, в его серых красивых глазах тихо горели задор- ные живые огоньки.
– Зови меня Иван. Пойдем танцевать.
Он вручил свой не выпитый стакан другу, и увлек взволнованную Дуню в звуки алеман- да, оставляя своего приятеля Димитрия в одиночестве, чем, впрочем, тот не очень тяготился. Девушка во все глаза смотрела на Ивана, ей тогда показалось, что этот человек внесет в её жизнь смысл, пока вовсе неведомый, но особый и желанный. Они протанцевали весь вечер. Апраксин был занят гостями, и не слишком обращал внимание на то, что делала Дуня. Что же было потом? Велигорова следила за домами, скользящими за окном кареты. Женщине не хотелось вспоминать, это приносило боль, ровно старую рану опять безжалостно раздирали острые шипы. А потом. Потом все потонуло в радужных мечтах юного сердца. И вот она опять танцует с Истоминым на маскированном балу. А вот они на Троицкой площади подле Петровского моста, заглядывают в харчевню под названием «Торжественная аустерия четырех фрегатов», в которую любил заходить сам Петр Первый. Здесь собирались мастера и офицеры поиграть в карты, покурить трубки, выпить пива и пропустить стопку водки. Дуне было любопытно поглазеть на разных иностранцев, а Ивану забавно. Он открыто посмеивался над ней, шутил, подтрунивал, над её непосредственной природной любознательностью. Велигорова закрыла лицо рукой, ей показалось, что это была другая жизнь, и другая она. А может это сон? В памяти Евдокии проносились воспоминания, и лицо только одного человека – Истомина, виделось ей ярче всех остальных. А в это время незаметно подкрался весенний майский полдень. Он накрыл город шатром спокойствия, и все затихло. В этом спокойствии, в небольшом доме князей Сегорских пожилая женщина читала книгу девушке.
– Во-первых, наипаче всего должны дети отца и матерь в великой чести содержать. Без спросу не говорить. А когда и говорить случится, то должны они благоприятно, а не криком и ниже с сердца, и с задору говорить, не яко сумасброды,– засыпая, произносила Прасковья Тихоновна. Тетушка задремала за книгой. Софья поднялась с кресла и поспе- шила к окну. Что она хотела там увидеть? Девушку не помышляла о том, чтобы посмо- треть столичные достопримечательности. Не для этого она приехала в столицу из Велико- го Новгорода. Её неукротимый нрав с авантюрной ноткой жаждал кипучей жизни. А где же можно получить такую жизнь, конечно в городе, который молод, также как и ты. Но она была моложе этого города, ей было только девятнадцать лет. Софья оглянулась на шум. Это из рук тёти упала книга. Прасковья Тихоновна, сухощавая пожилая женщина, жила вместе с молодой племянницей, заменяя ей родителей, так как та рано осиротела. Соня подумала о том, что где-то там находится дворец светлейшего князя Меньшикова. На завтра там её ждал прием. Он проводился для молодых, только вступающих в жизнь особ, и немногих близких к семье приглашенных. И как было сложно получить такое приглашение. Но тетушка постаралась на славу. В углу на маленькой лавке стояли новенькие туфли из парчи на высоком каблуке. Софья с гордостью обернулась посмотреть на них. Они говорили о том, что её мечты начинают сбываться. Там, далеко отсюда она долгими ночами мечтала о любви, и другой интересной жизни. Ей очень нравился девиз: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому». Особенно в части женщины, а где, как не в новой столице можно найти тех, кто отдаст ей своё сердце, из которых она выберет лучшего. Софья знала себе цену, и давно решила для себя, что поскольку она красивая, статная, в меру корпулентная8 девушка, из знатного рода, то она не упустит своего, и череда любовных побед заполнит её жизнь. А пока она подготовится, и даст всем фору на этом приеме. Новый день наступил быстро. Ассамблея, устроенная женой князя Меньшикова была приятным мероприятием для знатной молодежи, и друзей семьи. Это придавало приему непринужденность, поскольку высоких чинов не наблюда- лось на радость светской публике. Когда был жив Петр Первый ассамблеи должны были проводится у всех придворных по очереди. Дата и время сообщались глашатаями с бара- банным боем, а объявления развешивались на каждом перекрестке. Чтобы быть придвор- ным человеком и устаивать ассамблеи у себя в доме, требовалось наличие просторных комнат, своего погреба и кухни, а также необходимо было иметь запас спиртного, выписанного из-за границы: голландской анисовой водки, венгерского, бургонского вина, вина «Эрмитаж» и шампанского. Согласно Указа Петра Первого от 25 ноября 1718 года9 бал-ассамблея должен был начинаться ближе к вечеру, его нельзя было начать ранее пяти или четырех часов, и веселиться можно было до десяти часов по полуночи. Для ассамблеи освобождались четыре комнаты, в одной вели беседы, в другой играли в шахматы и шашки, в третьей танцевали, а в четвертой пили вино и курили. Однако, в тех дома, где было мало комнат, всех собирали в одной, испытывая неудобства. Веселье поощрялось, а упитых велено было складывать бережно. Но после смерти государя, регламент проведе- ния ассамблей иногда нарушался. И знатные семьи позволяли себе проводить более част- ные приемы без приглашения государыни и всех придворных. В этот раз фрейлина государыни Аграфена Петровна Волконская уговорила жену князя Меньшикова Дарью Михайловну и её сестру Варвару провести очень частную вечеринку, пригласив в свой дом более молодежь, чем важных особ. Тем более, что другая ассамблея в доме Павла Ивановича Ягужинского была устроена для Екатерины Первой, и Александр Данилович Меньшиков собирался присутствовать там. Сказано, сделано. Тетушка Софьи хлопотала не зря, и вот уже Софья, блистая голубым атласным нарядом с серебряным шитьем, выго- дно подчеркивающем её фигуру, со своей тётушкой поднималась по дубовой лестнице, по которой, как известно, ходил сам Петр Первый, но что ей до этого. Попав в ярко освещён- ный многолюдный зал Сегорская осмотрелась. Увиденное вызвало в ней неподдельный восторг. Когда она выберет для себя достойного мужа, у них обязательно будут такие хоромы, пора с пользой потратить состояние князей Сегорских. Тем временем в комнатах прохаживались и болтали столичные щёголи и повесы, выкормленные Петром светские молодые дамы и юные девушки. Софья оценивающе оглядела дам и девиц, как бы пыта- ясь понять, кто может быть конкуренткой её красоте. Её наблюдения показали, что, возмо- жно, она самая красивая девица на этом празднике. Княжна улыбнулась сама себе. В этот момент в зал вошел молодой лет двадцати пяти, дерзкий на вид светский щеголь. Всё до последней пуговки говорило о неуклонном следовании их хозяина последней моде.
– Посмотри, Соня, – зашептала Прасковья Тихоновна, – это князь Алексей Лецкий, бесты-
дный щеголь, живёт по казённой надобности по заграницам, а сюда наезживает младых девиц соблазнять. Он тебе не пара.
Софья посмотрела на Алексея, не понимая, красив он или нет, и стоит ли обратить его внимание на себя. Но странно, хоть и Лецкий не произвел на неё должного впечатления, девушку посетило чувство важности этой встречи. Но это был лишь миг. Князь Лецкий тоже безразлично посмотрел на Софью. Она показалась ему достаточно привлекательной, но и только. Её лицу не хватало какого-то очарование и нежности. Лецкий отвернулся от княжны Сегорской, потом опять посмотрел на неё, чему-то внутренне улыбаясь. К нему подошла девушка в синем платье, что отвлекло его внимание, и он удалился со своей собеседницей из зала. Всех позвали к обеду. Софья, понимая, всё неприличие своего пове- дения, незаметно выскользнула из зала, обежала удивлённого слугу, и стремглав понес- лась по парадной дубовой лестнице. Это произошло от волнения и радости. Ей польстил внимательный взгляд Лецкого, и оттого её потаенные мечты вызвали в ней радость от предвкушения приключений. Ей хотелось на воздух. Коснувшись ножкой последней сту- пени, девушка с размаху налетела на мужчину, собирающегося подняться по лестнице. Она упёрлась лицом в его новенький с иголочки камзол, шитый золотом. Софья отшатну- лась, не смея от неожиданности поднять взгляд.
– Ах, простите меня, сударь, – тихо произнесла Софья.
Последовало молчание, что заставило Софью поднять свои лучистые голубые глаза на стоящего. Она замерла, понимая ошибочность свою поступка, так как теперь было трудно отвести взгляд от незнакомца, очарование внешности коего обволакивало Соню целиком. Такое странное очарование напоминавшее прикосновение загадочного лунного света. Он был слишком бледен, и видимо в меланхолии, но потрясающе красив и статен. Мужчина уголками губ слегка улыбнулся, и не спеша с достоинством, поднялся по лестнице под пристален взглядом Софьи. Этот моложавый лет тридцати двух красивый великосвет- ский щеголь внушил ей такие неожиданные чувства, о коих Софья мечтала ночами, но не ожидала, что это случится так скоро. От нахлынувших эмоций Софья ощутила эйфорию. Вот они, её приключения! И, это оказалось легче, чем она полагала. Стоит ей только захо- теть, и весь Петербург падет к её ногам. Но ей пришлось унять волнение, и выскользнуть на улицу под июньское, безмятежное небо. Сделав несколько глубоких вдохов и постояв немного, Софья украдкой вернулась, и села за стол рядом с тетей с самого края. Закуски и вино уже были расставлены.
– Сонюшка, разве можно вести себя так, стыдно младая девица,– пожурила племянницу Прасковья Тихоновна.
Софья промолчала, думая о незнакомце, встреченном ею на лестнице. После обеда многие поспешили приступить к танцам, ведь музыканты начали играть менуэт. Тетя что-то гово- рила племяннице, но Софья не слушала её, глаза её следили за изяществом танца. В этом великолепии она поймала пристальный взгляд своего незнакомца. Незнакомец, насколько позволял танец любовался молодой Сегорской. А она, поразмыслив, отвернулась, поду- мав, что так этот мужчина больше будет заинтригован ею, и сочтет её хорошо воспитан- ной девицей. Танец продолжался, когда в зал тихо вошла молодая худенькая женщина в темно синем скромном платье. К ней на правах хозяйки сразу же подошла Варвара Миха- йловна Арсеньева. Ей было около пятидесяти лет. И она давно охотно покровительство- вала Велигоровой. Она была очень образованной женщиной, знала математику, языки и историю, имела ораторские способности и обладала природной общительностью и дру- желюбием. Но у неё был существенный недостаток, она была дурна собой, и слегка горбата. Однако это не помешало ей стать в свое время любовницей самого Петра, и фрейлиной Екатерины Первой. С Велигоровой же Варвара Михайловна любила беседо- вать, и с удовольствием принимала участие в её жизни, на правах наставницы и друга.
– Дунюшка, я рада тебя видеть. Моя душечка, опять грустна. Пойдем, я попотчую тебя хо- рошим вином, и кое с кем познакомлю.
– Вы всегда так добры ко мне, Варвара Михайловна. Вы мой добрый ангел.
– Пойдём к Анне Даниловне. Этот португалец, между нами, совсем позабыл жену. Если бы не государь наш Пётр Алексеевич, не видать бы Девиеру нашу Аннушку, как своих ушей, – Арсеньева хитро прищурилась.
Евдокия последовала за Арсеньевой. Менуэт окончился. Зазвучали аккорды польского. К Софье Павловне подошел довольный Лецкий, отвешивая ей чинный поклон, и приглашая на танец. За спиной девушки зашикала тётка, но Соня не была бы княжной Сегорской из рода князей Белозерских, если бы не сделала по – своему, и потому она приняла предложе- ние. Это так заманчиво, как будто рвешь запретный плод.
– Разрешите представиться, князь Алексей Семёнович Лецкий, – Алексей поклонился.
– Княжна Софья Павловна Сегорская.
– А вы верно здесь впервые? – спросил молодой человек.
– Да. Я долгое время жила в Новгороде.
– Тогда вам просто необходимо выучить кеттентанц. Его придумал сам покойный госу- дарь.
– А вы, верно, хотите стать моим учителем? – Софье льстило внимание Лецкого.
– Охотно.
Молодые люди устремились танцевать. Лецкий очаровал Софью своими манерами и шутками, они сыпались из него, как из рога изобилия. Он льстил ей приятными компле- ментами, и в них чувствовалась осведомленность начитанного человека.
– Вы очаровательно танцуете.
– Неужели? – наигранно удивилась Софья.
Она чувствовала, что хочет играть, показать себя с самой выгодной стороны, и эти мысли приводили её в трепет, заставляя глаза загадочно блестеть. Что ж Лецкий не прочь был подыграть. Он хорошо чувствовал эту девушку, а она пленялась его обходительностью и дурашливостью. Это было так забавно, но не глупо. Легко, но не легкомысленно. Игриво, но не разнузданно, словно где-то была выставлена мера правильная и обдуманная.
– У ваших ног будет весь Петербург.
Сегорскую развлекала откровенная лесть, это её первая победа, которая принесет ей еще большую. Софье стало очень весело. Да и танцы, приносили ей столько радости. Как хо- рошо быть Софьей Сегорской! Виват тебе княжна!
– Ведомо ли, вам, что государь наш Петр Алексеевич любил торжественные шествия и маскированные балы. Вот, к примеру, лет одиннадцать тому Зотов Никита Моисеевич вздумал жениться. Государь уперся по началу, не согласен мол, да тот требовать, но и пришлось ему уступить своему учителю. И в пятнадцатом году сыграли свадьбу. Ну, была потеха. Составили список приглашенных, где и указали, что того не забыть пригласить, кто пятнадцать дней чижика приискивал, да не сыскал. Не знаю, может ли он сыскать, куда чижик устремляется, туда и гости призываются.
– Да нечто сие можно запомнить? – изумилась Софья.
– Запомнить?! Вообразите, ходили по домам и говорили сие приглашение четверо заик. Говорят, преуморительное было зрелище.
Сегорская не сводила глаз с Алексея, томно улыбаясь ему, и играла, упиваясь своей красо- той и молодостью. Между тем незнакомец, встреченный Сегорской на лестнице, после менуэта, беседовал со своим давним другом Димитрием Крекшиным, который как-то внезапно возник на этой ассамблее, наблюдая за происходящим. Все кто нечаянно смотрел в его сторону, как на стену, натыкались на жесткий презрительный взгляд, после чего поспешно отворачивался. Крекшин покровительственно поглядывал на Истомина. Тот был не в духе. Его идеальные черты лица, казалось, подернулись инеем.
– Димитрий, я дурно поступил, вняв твоему совету.
– Иван, хватит жить прошлым. Тебе не идет эта меланхолия и мрачность. Я спас тебя тог- да от государева гнева, – уверенно произнес Крекшин. И потом ты забыл, зачем мы сюда пришли. Смотри, какой цветник. Тебе мой друг давно пора жениться.
– Прошлое не оставляет меня.
Истомин не знал, куда деть руки, ему, вероятно, хотелось, несколько картинно прижать их к своей груди, но он только теребил ими полы новенького камзола.
– Ты не справедлив к себе. Женщины ветрены и непостоянны, стоит ли о них так печали- ться, – голос Димитрия говорил о том, что хозяин устал от разговора.
Тем временем, польский танец плавно перетёк в англез. Софья наслаждалась обществом Алексея и весь мир, казалось, играл радужными переливами. Пока Истомин беседовал с другом, ему удавалось наблюдать за Софьей, подходящей к тете после англеза. Крекшин присмотрелся к Истомину, и к тому, на кого тот внимательно поглядывал. Когда он, наконец, понял, то улыбнулся и решил вмешаться в ситуацию.
– Это княжна Сегорская. Хороша, Иван, хороша, как утренняя заря. И родовита, княжна из Белозерских. Она может составить счастье любого, – Димитрий Осипович, как-то странно улыбнулся половиной рта, той особой асимметрией, которая была присуща его лицу. – Пойду, найду того, кто бы представил тебя ей. Закрутилось, – как бы о себе произнес Крекшин. Истомин очнулся и невнятно пробормотал.
– Ступай, ступай …
Княгиня Аграфена Петровна Волконская, великая интриганка, но чрезвычайно романти-ческая особа, с радостью согласилась представить Истомина. Прасковья Тихоновна обра- тила внимание Сони на приближающихся господ.
– Позвольте Вам представить, Прасковья Тихоновна и Софья Павловна, Ивана Василье- вича Истомина и его друга Дмитрия Осиповича Крекшина.
Оба поклонились. Крекшин сразу же отошел, заняв удобное место для наблюдения за зна- комством. Это больше походило на то, как если бы полководец занял высоту для руковод- ства боем. Аграфена Петровна заговорила с Прасковьей Тихоновной. А Соня, как когда-то Евдокия, смотрела на Истомина широко распахнутыми глазами. Иван пытался ободри- ться, как смог улыбнулся, и начал беседу.
– Сейчас будет аллеманд. Софья Павловна, имею честь пригласить вас, – он ещё раз пок- лонился.
– Имею честь принять ваше приглашение.
Она склонилась в глубоком реверансе, унимая волнение. Зазвучала музыка и они поспе- шили влиться в поток танцующих. В это время в зал вошли Варвара Михайловна Арсенье- ва и Велигорова. Первое что, увидела Евдокия, были довольные танцующие Софья и Иван.
– Расторопна эта Сегорская, – прокомментировала Арсеньева. – Все только и судачат о том, что эта княжна за богатым мужем приехала в столицу.
– Что с того. Дело молодое, – тихо проговорила Евдокия, – да и Ивану Васильевичу давно пора остепениться.
– Ну, может дело и молодое. Только Истомин ей не пара. У него, что есть? Красота, дом в Москве, да государева служба. А она княжна, богатая да родовитая. Не пара он ей.
Евдокии не хотелось продолжать этот разговор.
– Пойду, я.
– Отчего так рано? Указа государева не соблюдаешь, – улыбнулась Варвара Михайловна.
– Нездоровиться мне что-то, – проговорила тихо Евдокия, глядя то на Истомина, то на улыбающуюся княжну.
– Ну, ступай. Неволить тебя не стану.
Арсеньева проводила Велигорову до двери. Евдокия вышла на улицу, и направилась к Неве, туда, где находились лодки. Летний вечер был теплый и ласковый. Начало лета порадовало потеплением и хорошей погодой. Велигорова прошла мимо фонарей, которые в темное время суток освещали улицу горящими в конопляном масле фитилями. Ох уж эти фонари. Это был настоящий прогресс – масленые фонари. В Париже в это время на улицах все ещё горели свечи. Заведовал установкой такого освещения генерал – полиц- мейстер Санкт-Петербурга Антон Мануилович Девиер. Но стоили они очень дорого, и поэтому Сенат в 1723 году переложил бремя их покупки и содержания на жителей столицы. Как бы там ни было, в столице по вечерам стало светлее, а в Москве все еще царила темнота, которая будет развеяна только в 1730 году по приказу Анны Иоанновны.
Евдокия шла медленно, ей казалось, что где-то остановились некие часы, и ей никак не удается дойти до нужного места. Но вдруг сзади она услышала чей-то приятный мужской голос.
– А что госпожа, не хочет ли заморских сладостей?
Женщина невольно обернулась на голос. И увидела перед собой приятное лицо молодого мужчины, пристально смотрящего на неё горящим добрым взором. Он протянул ей коро- бочку заморских фруктов в сахаре.
– Кто ты? – настороженно спросила княгиня. – Что тебе нужно?
– Мы люди вольные, – с достоинством заявил мужчина. – Вот, возьми, заморской снеди, говорят женщинам, надобно есть сладкое, дабы лицо было веселее.
Велигорову немного раздражало бесцеремонное поведение мужчины. Но она в растерян- ности приняла подарок.
– Да ты не робей, я не обижу, – мужчина улыбнулся.
– Может, назовешь мне свое имя, – Евдокии пришлось сделать шаг назад от мужчины, поскольку он подошел к ней слишком близко.
– Скажу, отчего же не сказать – то. Люди зовут меня Енай Бравлин.
– Енай Бравлин. Занятно. Ты, чай, не из казаков?
– Я волю люблю более всего на свете, – уклончиво проговорил Енай. – Вот и тебе княги- нюшка, волюшку то надобно познать. Тем паче, что Федор Матвеевич и знать тебя не же- лает, и защиты тебе искать не у кого.
– А ты мне что, в защитники набиваешься? – настороженно проговорила Велигорова.
– Да, княгинюшка, я и защитить могу. Ты не сомневайся.
Молодая женщина была сбита с толку. Она озадаченно вглядывалась в ладный стройный силуэт молодого мужчины. Его черные кудри спадали на плечи. Стройное крепкое тело говорило о том, что он мог и в бою сдюжить, и хлебушек посадить. Было ему вероятно около двадцати пяти лет. Он говорил с ней как-то странно, ровно хотел сбить её с толку, выставляя напоказ грубоватый мужицкий говор. Княгиня скорее почувствовала, чем поня- ла, что он знает многое про её жизнь. Но это открытие не испугало её. За показной брава- дой чувствовалось что-то доброе, сдержанное и настоящее.
– Что ж Енай Бравлин, благодарствую, – растерянно проговорила Велигорова, посматри- вая в сторону нескольких лодок.
Енаю не хотелось отпускать молодую женщину, но он поймал себя на мысли, что для пер- вой встречи этого разговора достаточно.
– У меня есть знакомый лодочник. Он может быстро переправить тебя на другой берег. Енай пошел к причалу, спустился к воде, и уже оттуда махнул ей рукой. Княгиня подошла и села в лодку.
– Садись попроворнее, княгинюшка.
Евдокия удивленно посмотрела на нового знакомого. Лодка двигалась споро. На том бере- гу её ожидал кучер и её старенькая скрипучая карета. Бравлин помог женщине выйти из лодки, и проводил её до кареты. Он видимо хотел что-то еще сказать, но замялся, глядя на Евдокию, как если бы ему не хватило воздуха.
– Пойду, я княгинюшка, пора мне, – неожиданно прозвучал глуховатый голос молодого мужчины. Он тряхнул головой, как бы красуясь кудрявой роскошной шевелюрой, и поспешил скрыться из вида. Евдокия настороженно смотрела в след уходящему мужчи- не, и долго еще думала об этом странном знакомстве, пока ехала домой. Маленький дом княгини Велигоровой не выделялся не роскошью, не величиной. Два этажа смотрели простенько и не притязательно. Она зашла в дом, зажгла свечи, прижав к себе коробочку с заморскими сладостями. Молодая женщина покрутила коробочку и улыбнулась. Поди, большие деньги отдал за подарок. Коробочка – то заграничная. Такими сладостями её иногда угощала Варвара Михайловна. Евдокия раскрыла окно в покоях, наполняя комнату теплым летним вечерним воздухом. Град Петра готовился отдохнуть от дел праведных и неправедных. Вдруг кто-то спрыгнул с подоконника. Это был подвыпивший Лецкий.
– Имею честь появиться из окна. Государь велел всех упитых складывать бережно.
– Отчего через окно? Итак, весь Петербург болтает невесть что, – вскрикнула Евдокия.
– Одним словом больше, одним меньше.
– Да и какой ты упитый. Не щадишь моей репутации,– недовольно выговаривала Евдокия
– Я тоже ныне не в чести. Повеса, искуситель младых особ, пустой человек.
Лецкий сел на пол подле княгини, заглядывая ей в глаза.
– Твой Истомин положил глаз на Сегорскую? Хочешь, я её соблазню? Он тогда и не пос- мотрит на неё.
Упоминание об Истомине вернуло Евдокию в действительность.
– Не говори глупостей! Не позорь памяти своего дяди архимандрита Досифея10.
– Память дяди. Они колесовали такого человека в угоду антихристу! И моих всех, всех до единого Глебовых, били, глумились, один я уцелел. Зачем?
– На то высшая воля. Помнишь, как мы приехали в Псково-Печерский монастырь. Бог познакомил нас с тобой через моего Федора. Мы тогда только обвенчались, и мой муж хотел, чтобы наш брак начался с посещения святого места.
– Да. Я помню. Я тогда был болен, а вы привезли мне весточку от моей матери. Это стало для меня великим утешением. Моя матушка, наверное, отдала последние грошики для того, чтобы её знакомый дьячок написал мне письмо.
– Ты был таким худеньким послушником. Одни глаза на лице.
– Чтобы я делал в этом каменном городе без моей названной любимой сестры, – тихо произнес Алексей. Мне рассказывали, что родственник твоего мужа Яков Игнатьев и мой дядя Деомид Глебов были настоящими друзьями, мечтали о великих свершениях.
Евдокия помогла подняться Алексею.
– Знаешь, Яков Игнатьев11 добрался до высокого звания. Что может быть почетней, чем быть духовником царевича?
– И ты доберешься. И твоя судьба Алексей улыбнется тебе. Федор верил в такие вещи. У нас с ним похожие истории жизни. Наши матери далеки от дворянского звания, – тихо проговорила Дуня.
– Мы все далеки от этого звания, – тихо проговорил Лецкий, – но в нас живет сила русской земли, и лучшие из нас, такие как протопоп Яков Игнатьев достигают больших высот, если бы не последние времена, казни и гонения.
– Его обезглавленное тело до сих пор лежит на эшафоте там, на Троицкой площади не упокоенное, – с горечью вздохнула молодая женщина.
– Так же как и этого гренадера Семикова, который объявил себя выжившим царевичем Алексеем. Многие тогда поверили, что Алексей Петрович выжил, и скоро придет избавле- ние от антихриста.
– Но не пришло. Этого гренадера казнили в ноябре двадцать пятого года12. Голову отруби- ли, – грустно прокомментировала Евдокия. – Но ты-то живой, благодаря Божией милости. Возможно, и ты спасешь чью-то жизнь, как Бог спас твою. Вот тогда и наступят твои свершения.
Евдокия обняла Алексея и стала гладить его по голове, как брошенного расстроенного ребенка.
– Вы спасли меня. Бог и ты. Да еще фальшивые бумаги на имя князя Лецкого.
Обнимая расстроенного Алексея, Велигорова, вспоминала, как канцеляристы, решив посмеяться над молоденькой испуганной женщиной, заставляли её наводить порядок, перебирать и подшить дела, по розыску царевича Алексея, привезенные из Москвы пору- чиком Потеневым, сданные им генералу Бутурлину, и оказавшиеся в последствие в тай- ной канцелярии. Евдокия выполнила все, что от неё требовалось. Канцеляристы остались довольны. Но и про Алексея она не забыла. Допросные листы, говорящие о родственни- ках архимандрита Досифея были аккуратно изъяты.
– Тише, успокойся. Знаешь, к субботе приедет Андрей.
– Верейский? Давненько его здесь не было. Отец-то Василий Семёнович сбежал из столи- цы. Подальше от царей голова будет целей.
– Полно тебе, Алексей, – утешала его Евдокия.
Алексей, не сдерживал слезы. Он прижался к Евдокии, как если бы она была его матерью или сестрой, и уставился в одну точку. Слезы горечи текли по его щекам, не облегчая мучения его сердца. В этот момент обнявшись сидели две человеческих жизни, попавшись под каток государственной машины Петра Первого, которая никого не пощадила. Эти две жизни, пытались найти друг в друге тепло, опору и жизненные силы, отнятые по «делу царевича Алексея» справными слугами Тайной канцелярии.
В полночь Софья, вернувшаяся с ассамблеи, не могла заснуть. Мягкие подушки раздра- жали её своим спокойствием. Она металась по постели и, в конце концов, села. В её голове проносились события дня: Лецкий со своими шутками и Истомин, который пригла- сил её с тёткой на субботний парадиз, заведенное ещё по указу Петра катание по Неве на парусных и гребных судах. Иван Васильевич поражал Соню каким-то мрачным вулкани- ческим обаянием. А Лецкий с ним просто и легко, будто крадёшь запретный плод. Софья и не подозревала, что ей так нравится красть запретные плоды. Сегорская важно подня- лась с постели.
– Ничего из миленькой простушки я ещё стану светской дамой. А Истомин и Лецкий просто первые. Первые. Сегорская обошла Волконскую и Модестину Монс. А вы слыша- ли, в неё влюбился сам Левенвольде13, а князья Голицын и Нарышкин дрались из-за неё! А Барятинский Сергей чуть не покончил с жизнью. И тогда весь Петербург будет говорить только обо мне одной!
Софья на миг торжественно замерла, и плюхнулась под одеяло. А когда она уснула, ей грезились её будущие победы и бесконечные маскарады и ассамблеи. А между тем суббо- та наступила быстро. День выдался замечательный. Солнце ласкало летним июньским теплом. И потому на парадиз собрались почти все придворные и богатые жители столицы. Судно Екатерины Первой, украшенное по борту цветами важно плыло по Неве. На корме два музыканта выводили модную мелодию. Рядом с государыней восседал её фаворит тридцати трех летний Левенвольде Рейгольд Густав. Он что-то говорил императрице, она благосклонно улыбалась. Никита Федорович и Аграфена Петровна Волконские издали наблюдали за Екатериной, когда заметили гребковую лодку Истомина.
– Посмотри, Никита, а Сегорская то, далеко пойдёт, красавица, и своего не упустит.
– Род то её крепкий, княжеский, Истомин ей не чета, худороден, и не богат.
– Зато Софья и Иван красивая пара, а зная Истомина, думаю ему давно пора семьей обза- вестись, – предположила Аграфена Петровна, глядя в сторону лодки Истомина.
Прасковья Тихоновна задремала или сделала вид. Софья сияла новеньким, цвета молодой зелени, платьем. Нанятые слуги налегали на весла. Истомин сел рядом с Сегорской, взял её за руку. Иван Васильевич как-то грустно посмотрел на Соню. Иногда, казалось, что он не видит её вовсе, а смотрит куда-то внутрь себя. Заметно было, что он нервничает, будто боясь совершить ошибку. Впрочем, Софья, упиваясь своими мечтами, вовсе не обращала внимания на состояния Истомина. Она просто ожидала того момента, когда можно отор- ваться от своих грез, и выслушать слова Ивана. Это же её победа, виктория. Ну же Исто- мин, где твои признания. Но у Ивана плохо получалось совладать со своими сомнениями. И поэтому молчание тянулось до тех пор, пока Софья не подняла счастливого взгляда на предполагаемого влюбленного в неё красивого мужчину. Этот взгляд привел Ивана в чувства, и он, наконец, решил начать разговор.
– Обычай требует от меня, Софья Павловна, долгих и пространных речей. А мне бы хоте- лось сказать коротко. Не сочтите это за дурное воспитание или оскорбление.
– Отчего же, говорите, как полагаете нужным, – Софья, играя в смущение, отвела взгляд.
– Софья Павловна могу ли я считать вас своей невестой? – голос Истомина пресекся, будто он сказал эти слова не той женщине, и не так как этого хотел.
Но Софья и на это раз ничего не заметила. Да важно ли это, ведь у неё такие планы. Ей еле удалось скрыть радость, она готова была подскочить от переизбытка чувств, ведь грезы становились реальностью, но ей пришлось надеть маску недоумения.
– Так скоро, Иван Васильевич? Ведь мы едва знакомы, – голос Сегорской, мог бы выдать её лицемерное удивление. Но Истомин не заметил этого. Он ровно боролся с чем-то внут- ри себя, и это забирало все его силы. Так, что на другое ничего не оставалось.
– Не мучьте меня, скажите только да или нет. Согласны ли вы быть моей невестой?