– Возьмёшь меня? – с коечки медленно поднялся трюмный Тюрин. Это был немногословный, черноволосый парень из небольшого посёлка рядом с Магаданом, со странным неподвижным взглядом слегка раскосых зелёных глаз, половину службы проведший в трюмах и междонном пространстве. Трюмачи итак редкие гости на верхней палубе, а Тюрин мог и месяцами не вылезать наверх. Ходили слухи, что он разговаривает с крысами и даже спит с ними после вахты, но специалистом был отменным, «дед» его уважал и ставил в пример другим котельно – трюмным разгильдяям.

– Садись, Тюря, засадим им… всю клумбу цветами, – Широков начал мешать камни.

– Лобик прямо грецкий орешек, – ласково пропел кладовщик, глядя на Тюрина и игра началась.

Она шла долго, с переменным успехом и небольшим счётом, потом матросы отсекли «бороду» у баталера и увеличили разрыв в счёте, но «сундуки» замутили рыбу в середине захода, у Тюрина оказалось много шестёрок, разницу записали на них, и сумма очков перевалила за 125. Мичмана ликовали.

– Ну, Тюря иди к папочке, – Юхим радостно потирал ладони, и разминал пальцы, на лице его сияла зловещая ухмылка. Тюрин подошёл и молча сел на «баночку», Юхим положил ему ладонь на лоб, приготовился ударить, и тут произошло неожиданное. На середину кубрика не спеша вылезла большая крыса, медленно села на задние лапы, отчего показалась ещё больше, чёрная шкура её отливала сединой, она стала поддёргивать передними лапами и издала угрожающий звук похожий на свист. В кубрике было человек десять, все замерли и заворожено смотрели на необычное представление. Через несколько секунд мощная волна ударила в правый борт, где и находился «пассажирский» кубрик, матросы покатились в разные стороны, Юхима отбросила вперед, он сильно ударился головой о переборку и потерял сознание. Никто не получил серьёзных травм. Только Юхимчук лежал не двигаясь, разбросав в разный стороны руки. Его схватили со всех сторон и как бревно понесли в лазарет. Там он пришёл в себя после большой дозы нашатыря. Но никак не мог вспомнить, как оказался здесь. Да и некоторые матросы, потом утверждали, что крысы не было, просто массовая галлюцинация, хотя никто не пил, а насчет волны, неизвестно откуда взявшейся при слабом ветре, мнения расходились кардинально, от мёртвой зыби и остаточной волны цунами, до секретного испытания подводной бомбы американцами. Тюрин молчал, ещё больше пропадая в трюмах, а старшина боцкоманды Широков, обсуждая этот случай в курилке на полубаке, говорил, вот если бы это в Бермудском треугольнике было, тогда понятно, но ведь это родной Тихий океан.

Мако

Боевой корабль медленно двигался по безбрежному и изменчивому Тихому океану. Бывший немецкий сухогруз, полученный по контрибуции, напичканный новой аппаратурой, артустановками и обшитый бронёй, он не мог развить большой скорости, но все механизмы, дизеля, насосы, вентиляция, добротно сделанные немцами, ещё до войны, работали безупречно. Даже машинный телеграф бодро звенел, когда на мостике перекладывали рукоять, хотя все команды уже давно отдавались по ГС связи.

Командир БЧ-5 капитан 2 ранга Быков, он же Бык, внешностью оправдывал свою фамилию и прозвище, был высок, грузноват, тяжело ступал по трапу и имел привычку слегка наклонять голову вниз и смотреть исподлобья, особенно, если что то не нравилось в вверенном ему машинном отделении. Бык чувствовал машину, как доктор, слушая больного, определял болезнь, знал каждый болтик, сам показывал молодым матросам, как и где надо смазывать механизмы, какой шланг или трубку стоит поменять, а к каким без мичманов даже не прикасаться. От всех начиная с младших офицеров до матросов, требовал соблюдения порядка и регламента в обращении с машиной и ненавидел халатность.

Он стоял на площадке возле первого дизеля и не наблюдал вахтенного, а стрелка давления основного редуктора приближалась к красному сектору, его лицо начало багроветь, а глаза наливаться кровью.

Отслуживший полтора года, большую часть из них в машинном отделении и трюмных палубах, изучая матчасть, старший матрос Дима Кульнев, подтачивал на наждачном круге крюк акулоловки, в «яме», как обычно стоял шум от работающего многотысячного табуна лошадей, но даже сквозь этот шум он услышал рёв Быка и отбросив крюк, пулей взметнулся по трапу на второй ярус к дизелям. Подбежал к командиру и стараясь не глядеть в глаза Быку, прокричал:

–Вахтенный, старший матрос Кульнев.

–Это что? – палец Быка упёрся в манометр.

–Что? сукин сын! Ты на вахте или где?

Кульнев в два прыжка очутился у обратного клапана, крутанул на два оборота, сбросил заслонку и прикрутил клапан компрессора. Давление начало выравниваться.

Бык оценил знание и быстроту матроса и пригрозив пальцем, сказал:

– Ну, Кульнев, ляжем в дрейф, чтоб здесь сидел, … ещё такое повториться шкуру спущу!

– Пронесло, – пробормотал Дима, глядя вслед удаляющемуся «деду».

На следующий день корабль пересёк винную параллель и когда перед обедом пробили шесть склянок, по всем палубам и кубрикам прозвучал бодрый голос старпома: «Корабль лёг в дрейф, вахта только у действующих механизмов, дежурным заступить на дежурство, команде отдыхать!»

Тропическое солнце било с небес и накрывало надстройки и рубки боевого корабля, на верхние палубы как тараканы из щелей, осторожно вылезали усатые офицеры, уже переодетые в тропичку, матросы, стайками, кто в робе, кто в шортах, галдя и радуясь, внезапному отдыху, растекались по кораблю. На вертолётной палубе связисты начали устанавливать волейбольную сетку, на полубаке трюмачи с боцманами чистили и готовили к наполнению бассейн, большая масса матросов, раздевшись по пояс, просто слонялась без дела, подставляя свои телеса знойному солнцу. Шкафуты и корма наполнялись рыбаками, офицеры, раскручивали спиннинги, «сундуки» забрасывали маленькие сетки в надежде вытралить хоть что-нибудь, Кульнев с Ковбоем тащили на ют акулоловку.

Два месяца назад его земляк, старшина боцкоманды Лицов, перед сходом на берег, в парадке, зашёл к нему в кубрик и позвал: «Пошли, Димон, дело есть..»

– С тебя хоть портрет пиши, – восхищённо сказал Кульнев, глядя на ушитую форму старшины,

– Поздравляю, завтра уже во Владике гулять будешь!

Губин открыл малярную кладовую, где среди банок с красками в картонной коробке, лежала аккуратно сложенная акулоловка.

– Бери, земеля, пользуйся, хотел своим оставить, да у них есть одна, так что теперь и у мотористов будет. Кульнев застыл, не веря своим ушам и глазам, вряд ли какая памятная вещь ценнее на корабле для матроса, чем акулья челюсть, каждый хочет увезти на свою малую родину сувенир на память – настоящую челюсть акулы. Её нельзя купить, деньги мало что значат, увольнения на берег, крайне редки, в судовой лавке ничего толком не купишь, так что если бы кто то решил продать акулью челюсть – выстроилась бы длинная очередь из желающих. Её можно было только выиграть на спор, что случается, но крайне редко или поймать, что происходит тоже не часто, одному или в тандеме с владельцем акулоловки, других вариантов нет. А акулоловка вообще бесценна. После того как несколько лет назад, один недалёкий трюмач срезал лини у спасательной шлюпки для каната акулоловки и во время учебной тревоги и спуска шлюпки на воду, она чуть не перевернулась вместе с сидящим в ней экипажем, старпом запретил делать новые акулоловки раз и навсегда. Старпома уважали не только офицеры, но и матросы.

Так на корабле остались три акулоловки, одна у рулевого Тимохина из БЧ-1 и две у боцкоманды. Они передавались как по наследству, из рук в руки и все знали, чьи они.

Кульнев обнял старшину: «Спасибо Серёга, век не забуду, вот это подарок!»