Больничные записки. Рассказы

Отступление от темы: рассуждения «просто о жизни»

На Небесах – рай и всегда радость и блаженство. Внизу, в Аду, наоборот, – всё горе, все беды и несчастья все грехи собраны. В нашем мире, который находится посередине – есть то и другое.

Мы живем между двух крайностей и причастны к обоим мирам, и к миру Небесному и самому настоящему аду, который себе устраиваем часто сами.

Когда посещает человека Небесная благодать, она дарует ему радость и блаженство от всего, что он видит вокруг, что чувствует и ощущает. Если горе и беда, вдруг, приходят к людям – тогда они понимают страдания адские, когда муки душевные сильнее страданий физических, когда человеку уже и жить не хочется и он кончает самоубийством.

Судьба человека полна превратностей: не может быть одно сплошное счастье в жизни, как не может быть сплошных черных дней во всю его жизнь. Все для человека в его собственной воле. И все может делать сам человек.

Силой воли своей может он заставить себя увидеть за горькой суетой повседневности – яркую и красивую жизнь мира, прекрасную природу. И это созерцание природы, прикосновение к ней даст человеку и блаженство и радость, приближающую его к Небесам.

И тогда, может быть, как мудрый, – Человек поймет, что наш мир, сам по себе, ничего не стоит, легко разрушается или строится. Он представляет из себя ноль на шкале координат, и огромную роль играет воля человека, – опустить кривую линию своего жизненного пути в минусовую плоскость или поднять уровень в плюс выше и выше.

Жизнь человека становится бесценной только в сочетании с миром Небесным. Человеку, предназначено от Неба быть хранителем всему миру. В библейской притче, Адаму Бог заповедовал хранить и возделывать райский сад в Эдеме. Надо думать, Адам был первый человек, который согрешил и не выполнил заповеди Божьей. Мы же, потомки Адама, за миллионы лет умудрились, поумнели настолько, что понимаем, как живут даже маленькие бактерии и как живут самые большие киты. Мы знаем, что погибнуть может вся жизнь на земле. Самое время нам – начать «возделывать и хранить» (как заповедовал Бог), тот «сад» – мир природы Земли – этот «райский Эдем», который прекрасен в своём неимоверном разнообразии.

Не надо торопиться жить. Всему своё время, – и всё тогда тебе будет в радость. Надо распределять свою жизнь разумно: не как подскажет случай, но извлекать из каждого случая пользу, и чтобы было удовольствие. Для этого дан человеку разум.

Жизнь без передышек в сплошной суете очень тягостна, как долгий поход без отдыха утомляет. Разнообразие может сделать жизнь гораздо приятнее. Для многих людей жизнь кажется долгой, потому что счастье бывает лишь короткое время. Радость приходит и быстро уходит, не успевает человек вдоволь насладится…, потом хотелось бы вернутся, да далеко уже ушел о него, от счастья.

И сегодня, в наш век, Человек мчится по жизни на скоростном автомобиле, к обычному бегу времени он добавляет свою торопливость, стремясь ухватить всё больше. В один день, бывает готов проглотить то, что ему не переварить за всю жизнь. И проживает он свои радости в долг, пожирает их на года вперед, спешит, спешит – и все проматывает… Во всём нужна мера. Даже в знаниях надобно меру знать, не набираться тех знаний, которые и знать не стоит.

Серых дней нам отпущено больше, нежели блаженных часов. И потому добрый совет от всей мудрости предков: наслаждайся не спеша, зато действуй немедля. Или как говорится на латыни: «Эстена ленте» (в русской транскрипции) – что в переводе: спешите медленно. Дела и работы закончены – хорошо; кончились радости в жизни – это худо. Но всё надо стоически воспринимать, как должное, и жить дальше с прежней силой и большей.

Есть средство, как легче познать себя, размышляя над жизнью. Это просто надо сделать по жизни три (3) остановки, найти для них время, «выкроить» – так будет звучать на сегодняшнем сленге рекомендация древних. Ибо мудрость прошлого нуждается сегодня в некоем «переводе», в объяснении. Потому что понятия во многом переменились и некоторые приняли прямо противоположный характер.

К слову: Искусством нынче называют всё, вплоть до секса, когда стадные люди видели в этом физиологию, средство от природы для умножения потомства. И в пище изощряется человек, а пища лишь средство к существованию. Для некоторых же фраза-вопрос от древних греков актуальна: ты живешь, чтобы есть или ешь, чтобы жить? Каждое поколение судит и решает по-разному.

Первая остановка в пути благой твоей жизни – должна служить для беседы с миром мертвых, с прошлым, с предками нашими: мы рождаемся для развития знания и для самопознания, и книги, верные служители связи с прошлым, которые из человека делают личность, передавая весь огромный опыт человечества.

Вторая остановка, которая облагораживает личность – это общение с живым миром: надо приблизиться к миру природы и к общению с ним, всё в нем примечать и осматривать всё прекрасное. Не всё лучшее находится в искусственных городских парках и в зоопарках. Небеса распределили приданное всей земле, и может, природа нам кажется неустроенной и некрасивой, но она богаче всяких придумок людского разума.

Третья остановка – целиком должна быть посвящена себе самому; ибо высшее блаженство для разума – в размышлении.

Что есть самопознание. Коротко можно пояснить. Познай свой нрав, свой ум, свои суждения и принципы, свои пристрастия. Пока себя не знаешь – не сможешь собою властвовать. Для лица есть зеркало, для духа зеркала нет. Зеркалом для души человеку служит размышление о себе, внутренний самоконтроль.

Для этого, часто, в монашеской практике служил обет молчания, с древних времен практикуемый для самопознания без отвлечения. Лишаясь одного из средств, отвлекающих разум, – человеку легче с самим собою общаться. И не на день и не на два молчальник уходил в себя, но на годы. Поскольку не сразу отвлекаться на мирское переставал.

Трудная это работа, чтобы прийти к общению с самим собою. Можно забыть о наружном своём облике, но всегда надо помнить про облик внутренний, чтобы улучшить его и совершенствовать. Чаще нужно проверять, насколько ты тверд в благоразумии, насколько способен силой воли сдержать свой пыл и в злобе, в гневе и в радовании. Измеряй свою горячность. Измеряй глубину своего духа, взвешивай способности свои.

Самое главное на пути самопознания во всех учениях, и восточных (буддийских), и в западных (христианских) – это было указание: сдерживай себя (воспитай силу воли). И это правильное утверждение. Сила воли помогала человеку в жизни всегда. Слабовольные люди погибали или вели жалкое существование во все времена. А все «великие» – были людьми с сильной волей.

Житейское это искусство воспитания своей воли требует больших знаний. Оно легче дается человеку с просвещенным умом. И в истории мы знаем примеры: что Александр Македонский, прежде чем стать великим полководцем-завоевателем учился и был научен самым просвещенным учителем тех времен, самим Аристотелем. А царь наш Иван Грозный, – он был необычайно грамотен, знал много языков, и библиотеку имел несколько десятков тысяч книг, которую до сих пор ищут археологи.

Многие вещи далеко не такие, какими нам кажутся вначале. Наше непонимание, пока мы не проникнем сквозь оболочку вещей, как они нам преподносятся красиво, – может обернуться разочарованием, когда дойдет до сути, когда мы столкнемся с этими вещами вплотную. Подлинная суть вещей всегда бывает прикрыта некоторым обманом. Именно на Обман наталкиваются люди поверхностные. Разумные же – поступают разумно во всём.

Не стоит перед всеми без разбору красоваться, тратить силы сверх надобности. Поэтому все монахи умудренные скрывались от славы людской. Молва – она обрастает небылицами, а это ни к чему хорошему не приводило, только, зависть рождая, рождает грех. Серафима Саровского, например, избили грабители, думая, что раз славится, значит богат, сломали ему позвоночник, и он согнутый ходил до смерти. Таких примеров множество.

Ни умом, ни доблестью не следует бросаться попусту. Добрый охотник не будет палить 10 – 20 раз подряд в поверженного зверя из-за страха. А глупый перестрахуется, и стрельнёт ещё и ещё раз.

Глупцы губят себя тем, что не размышляют, не могут остановиться, чтобы подумать над делом. Нужно немного уметь предвидеть и вред, и пользу. Не надо придавать много веса вещам малозначительным и, наоборот, мало веса – весьма важным.

Многие теряют разум лишь потому, что его не имеют. Так много надо знать, так мало дано нам жить – отсюда, век живи и век учись.

«Научишься властвовать собой, тогда будешь властвовать другими».

Ко всему благоприятному приходится идти долгим путём времени. Пока ты разумно медлишь, будущие удачи подрастают. Сам Бог карает не дубиной, а кручиной. Сама Фортуна награждает терпение своими дарами.

Конец.

Сидоров, «На больничной койке»

Весной природа борется с зимой. Снег никак не хочет уходить и по ночам мороз берет реванш. Но солнце все сильнее нагревает землю днем, и даже воздух становится прозрачнее, отодвигая горизонт. Если взобраться на пригорок или на колокольню, стоящего там на взгорке Храма и посмотреть вдаль – то, кажется, увидишь всю вселенную от края до края.

Когда человек выздоравливает от тяжелой болезни, ему становится веселее, и он улыбается, еще лежа в постели, целый день, только к вечеру, вновь, наступает приступ остатков заболевания, но уже не сильный, оставляющий надежду.

По-видимому, такое же состояние переживает весной и природа. – Земля еще замерзшая, но, под лучами дневного солнца, грязь со снегом хлюпают под ногами. И как все-таки, под ярким весенним солнцем вокруг, – весело, ласково и приветливо! Поют птички, тинькают синички и набухают пушистые комочки на ветках вербы. Солнечные лучи, играя и улыбаясь, купаются в лужах вместе с воробьями. Речка поднимает лед, образуя закрайки открытой воды, словно набухая, как смотрится с пригорка. Деревья у реки голые, но уже живут, дышат в набухших почках, готовые распустить листочки.

В такое время хорошо детям пускать кораблики по ручейкам в канавках. Хорошо также голубей гонять или лазить на деревья и привязывать скворечники. Да, все хорошо в это прекрасное время года, если есть надежда, какую подает природа. Нехорошо, если вы болеете смертельной болезнью и «прикованы» к кровати в четырех стенах.

Когда за окном потемнело, вдруг, загудел ветер с улицы и так непостоянно, рывками, «рыками» такими, словно лев спрятался под окном и чего-то выжидает, взвывая и рыча. То наступит недолгая тишина. А то, вновь, послышится вой ветра.

– Ветер с цепи сорвался… – говорит Сидоров.

Ему в ответ слышится кашель, лежащего у противоположной стены Иван Ивановича.

– Вот завывает, ну, точно, как волк… – и Сидоров сам закашлялся.

В узкой четырехместной палате их было всего двое, и они занимали места у самого окна. От окна тянуло холодом. «Рамы неплотно пригнаны или рассохлись от времени» – думал Сидоров. С каждым новым порывом ветра и завыванием, холодный воздух порывался и остужал ноги несмотря на то, что они были укрыты верблюжьими одеялами в пододеяльниках, в белых, как вообще всё было белое в этой больничной палате.

«Почему больничный цвет выбран белый?» – задумался Сидоров в полузабытье. Пока он погружался в сон, под завывание ветра за окном, рассуждения посещали его седую голову. – «Вероятно потому всё белое, – потому что смерть черная в представлении людском!».

Нехорошо болеть, еще хуже умирать, а болеть и умирать, с мыслью, что ничего не останется после тебя на свете – хуже всего. Лишь те способны ощущать жизнь, кому часто случается быть на краю смерти. А уж сколько раз Сидоров был на волосок от гибели: и тонул в реке зимою подо льдом, и лихорадкой-то болел и метался, и бредил при температуре 41 градус. И во сне, в последние дни, нахлынули воспоминания этих всех событий жизни.

Он увидел, вновь, зимнюю прорубь, майну, куда спускали сети, оснащенные грузами и поплавками, и как он поскользнулся и упал в воду. Сначала холод объял всё его тело…

И действительно, сонное тело его вздрогнуло и поёжилось. Его прохватил озноб, и пот выступил у него на лбу. Его затрясло в судороге.

А Сидоров видел множество пузырьков, и его несло течением, но ему не было холодно, а наоборот, его бросило в жар. Ему стало нестерпимо жарко, хотя он плыл, во сне, подо льдом, влекомый сильным течением большой Сибирской реки.

В действительности, Сидоров задвигал головой из стороны в сторону и бредил. Он творил молитву Иисусову: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!». Так он молился и тогда, когда провалился в прорубь. (Как он выплыл из-подо льда, было чудо Божиего спасения: потому что невозможно было представить в реальности. Рыбачили на двух берегах. Первую сеть ставили на одном берегу, пробив две майны поперек течения. Вторую сеть ниже по течению реки, метров на 500 и на противоположном берегу довольно широкой реки. Как он, Сидоров, преодолел сильное течение и переплыл реку подо льдом – неизвестно, но он вынырнул из майны на другом берегу. Его вытащили и в морозный день, до минус 20-ти градусов, он сразу обледенел. А пока его везли с реки до больницы, километров 7 или 8, он замерз и получил сильное воспаление легких. Везли его в санях, на лошади. И был Сидоров не великой силы человеком: небольшого роста, 1 метр 60 сантиметров, худой, сухощавый со впалыми щеками, но жилистый).

В приступе жара и в бреду Сидоров разметал одеяло, уронив часть его на пол. Иван Иванович спешно вызвал медсестру – он почуял неладное с соседом своим. Сосед бредил, крутил головой. Соседу было плохо.

Медсестра вскоре прибежала в палату реанимации и не одна, а с дежурным лечащим врачом. Сидорову сделали инъекцию. Капельницы у обоих больных стояли в изголовье около кроватей.

И, вдруг, Иван Ивановичу сделалось плохо, он попросил врача посмотреть и его. Ночи для Ивана Ивановича тоже плохо проходили, в похожих мучениях: то жара и бреда, а то и нестерпимой боли в сердце. Сон никак не давался, не приходил. И ему вспоминался рассказ соседа о своей жизни. «Вот ведь Судьба какая была (!), и умирает он одинокий и забытый всеми…» – думал Иван Иванович.

Сидоров появился на свет поздним ребенком, его матери было уже далеко за 40, почти 50 лет. До него умерло двое детей. Умерли от голода и болезней. Сидорову повезло тем, что знаменитые годы «застоя», при Брежневе, уже были стабильные. Не было больших сдвигов в обществе. Реально обеспечивались все люди в СССР работой и зарплатой. Более того, за тунеядство в тюрьму сажали, безработицы не было и в помине. И медицина была на уровне, бесплатная.

Сидоров Петр, в честь отца названный, а значит Петрович, родился недоношенный, (7-ми с половиной месячный). Но выжил и все болезни перенес детские, какие возможны: и корью он болел и ветрянкой, и даже свинка у него была. А в школе он еще заболел хроническим гайморитом. Но вырос все-таки здоровым.

Ходил он во время учебы в школе, во Дворец пионеров, во всевозможные кружки и секции. И в футболистах он был, и в хоккей играл за школьную сборную команду. И в бокс пробовал ходить, но не выдержал и полгода таких нагрузок на тренировках. Его исключали из спортивных секций, за его частые болезни. Так он, в конце концов, перепробовав всяческие кружки: и художником быть хотел, и музыкантом, – остановился на кружке литературном. Тут были встречи с писателями, тут читали стихи и рассказы. Сидоров, в свои школьные годы прочел уйму литературы, почти всю классику, которая была рекомендована в школьной программе и в старших классах. Поэтому учился он хорошо и окончил школу с двумя только четверками. По всем предметам было 5.

И вот бы поступить ему в институт, и найти себе место в жизни. Но случилось обратное – «может быть это рок или судьба сыграла злую шутку», как он сам говорил. Но Сидоров никуда не поступил и профессию никакую не имел. Он совсем ушел от мирской жизни, попал в монастырь и строил и восстанавливал разрушенные Храмы. Все было просто и всему виной случай.

(Разговор).

Сиплый кашель разбудил Иван Ивановича, и в утренних сумерках он различил своего соседа по койке, Сидорова. Тот приподнялся на локтях, пододвинулся, оперся спиной на спинку кровати. Так, полусидя, ему было легче, в лежачем положении он задыхался. Казалось, кризис миновал, и тишина раннего утра аж звенела в ушах. Тихими голосами, полушепотом, изредка прерываясь на кашель, – они разговаривали.

Как писатель – Сидоров умел рассказывать. И будто спешил, прерывал рассказ об одном, переходя на другое, торопился рассказать свою прожитую жизнь последнему человеку.

Недолго они были вместе, а как много узнали друг о друге. Иван Иванович был благодарным слушателем, сам говорил мало, кашлял и тянулся к утке, куда отхаркивал слизь с кровью, идущую их легких. Больше всего он спрашивал у Сидорова непонятные ему вещи. Так спросил про монашество: «Как же угораздило попасть в монастырь? И кто такие монахи?»

Сидоров рассказал примерно следующее, как смог запомнить Иван Иванович:

«Попал то я просто – начал Сидоров – убегал от тюрьмы. Дело было заведено, сразу после школы я в ПТУ поступил, на слесаря инструментальщика, от завода у нас есть такое. А там мальчишки привлекли меня в свои грабительские походы. Тогда я свидетелем по делу прошел. Но уже мне стало некомфортно находиться среди той «братвы», которая меня узнала. Знания и подвели меня, между прочим, знал я сигнализацию, мог её отключить: прочитал книгу «Установка телеметрических систем». Вот за этим я и был нужен «братве», а еще учился в ПТУ – слесарь и замки и сейфы ремонтировать мог, ну, и вскрывать конечно. Вот от чего убегал: от преступного мира. А ушел в монастырь и был направлен в Духовное училище, работал трудником, потом в штат монастыря зачислен был, в начальный сан посвящен – в рясофор, в рясофорные монахи.

Это не так сложно понять: кто такие монахи. Это люди, отрекшиеся от мира ради достижения высших христианских добродетелей! Монах – не трус, но герой и храбрый борец. Он непрестанно сражается против зла в себе самом, а замет против зла в мире, – но не против мира, так как мир – это творение Божие. Монахи, ради развития в себе добродетелей, разрывает связь с материальным миром и начинает жить странной («чудной», иной) жизнью. Вот и называют их иноки. Сначала человек проходит испытательный срок, и только когда сам человек, по свободному волеизъявлению, согласно словам Христа: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мной» – от Матфея 16 гл 24 стих.

И еще много рассказывал Сидоров про свои дела в образе монашества. Как он строил Храм в селе и помогал добрым советом людям. Слушать было интересно, Иван Иванович, словно книгу читал, слушал, о другой жизни, неведомой ему, но рядом происходящей. Он пообещался Сидорову сходить в Церковь и свечку поставить – непременно.

«Много и много мне приходилось «проповедовать» в своей жизни» – рассказывал Сидоров веселым тоном и улыбчивым лицом. «Люди, приходящие в Храм, или стесняются или боятся подходить к священникам. Да и некогда попу всегда, он постоянно занят. И даже, если ответит поп на вопрос прихожан – скажет непонятно, или цитату из священного писания или словами церковнослужебными. Так что прихожане и просто верующие всегда рады были поговорить с человеком «церковным», тем более с монахом бывшим, который еще и в семинарии учился. И с многими вопросами ко мне обращались: как же нужно поступить в том или ином случае в соответствии с Писанием, или как же Библия говорит о том или о другом…. И часто случается, с помощью Божией, Духом Святым или совпадением обстоятельств, – дела, о которых я говорил людям чудесным образом решались в пользу и к добру.

Вот приведу пример: служил я пономарем в селе Кузнецово. Священник приезжал из города только по выходным, Храм еще только восстанавливался, и места для жилья священнику тоже еще не было. А мы с диаконом и со старостой церковным, мирским, жили около Храма. Мы еще крышу перекрывать собирались, и печь отопления перекладывать надо было…. Работы нам хватало. А в дом рядом с Храмом приходили вдовушки-старушки: варили нам обед, да уборку в храме делали и т. д. Они всегда меня спрашивали то об одном, то о другом, наши беседы были благоприятные, всё о Божественном рассуждали. Так молва по селу пошла – будто монах тот, бывший, пономарь теперь который, очень толково объясняет. И спросили они, (по моему совету), у батюшки разрешения для меня, чтобы к больным бабушкам приходить домой. Вот я и ходил, – и в один дом, и в другой, с бабушками беседовал, с благословения настоятеля отца Сергия. Большая помощь от бесед: и душевное успокоение в старческом возрасте… Старался я переводить слова Писания на современный язык, попроще объяснял понятным языком. Бабушкам было приятно, что они поняли, наконец, долго не понимаемое церковнославянское понятие религиозное.

А вдруг ночью, прибежали к нам в церковный двор и стучат: помогите. Священника не было, среди недели, и пошли мы с дьяконом к прихожанам в дом, где случилась беда. Корова у них отелилась двумя телятами сразу, да и что-то не так пошло, она и умирала…. Бездыханная лежала на боку в хлеву. И стал я, как смог, лечить корову – дыхание восстановил – успел вовремя, и еще несколько действий предпринял…. А диакон молебен начал и кадилом махал. Вместе мы молились о здравии живой твари Божией…. Молебен закатили по полной программе. А потом я велел хозяйке собирать всю траву лечебную, которую деревенские люди сушат на чердаках – и мяту, и зверобой, и бруснику, и другую траву. Принесли, помню, ромашки трех видов, аптекарскую, луговую и т. д. Сделал я в кадушке смесь из всех трав вместе и залил водой. Накормил больную корову той смесью трав. Скатал я шары с кулак и велел кормить через каждый час….

Помолившись, мы ушли восвояси. А на следующий день, в обед, пришли к нам люди с благодарностью: встала и выздоровела корова, – ибо для крестьянской семьи корова огромных средств стоит, зарплата у них 2 тыс. рублей, а детей трое!..

И слух о том дошел до ветеринара местного. Пришел он к Храму, когда мы работали, и давай спрашивать, да с таким гонором, словно следователь милиции: какой укол мы делали, во сколько и когда умерла корова? Как оживили?..

А что было ему объяснять? – И я так и сказал ему тогда: умерла при родах, позвали нас, мы помолились Богу и Духом Святым Господь восстановил её из мертвых. Но ветеринар был коммунист: «Я в духов не верю!» – сказал и ушел.

Или он чего рассказал бабушкам…, но весть о том, что бывший монах воскресил корову из мертвых, разнеслась по селу…. Молва, ведь, это такое дело: одна баба говорила, а другая приврала…

День у них прошел даже незаметно быстро, а вечер опять сменялся кризисом, обострением болезни. У обоих был сложный диагноз: пневмония. Но врачи ошиблись, как знал Сидоров, – он вообще был болен туберкулезом. И видно было, чувствовал не только сам Сидоров, но и Иван Иванович, – что сосед его умирает. Лицо Сидорова желтело, белело и утончалось, глаза провалились и губы синели. Днем Сидоров еще улыбался и казался веселым. Но к вечеру умолкал и когда лежал навзничь, уставив глаза в потолок, – лицо его становилось похожим на мумию.

В один из вечеров произошла его кончина, Сидоров умер на глазах Иван Ивановича. Это был третий или четвертый день, точно и вспомнить, когда Иван Ивановича поместили в палату реанимации, где уже находился Сидоров.

Лежащий в положении мумии, с закрытыми глазами, вытянув руки по швам, Сидоров закашлялся, и кашель был необычный – булькающий. Человек не шевелился, а только вздымалась его грудь и живот дергался, как неожиданно из открытого рта выплеснулся толстой струей невысокий фонтан крови…

Кнопкой вызова и криком, Иван Иванович поднял панику: прибежали медсестры и врач. Потом пришли санитары с носилками и унесли Сидорова. Иван Иванович услышал, среди многих разговоров врача и медсестер, основную фразу: «кровь горлом пошла».

«Умер» – подумал он, только тогда – «а вот и я также могу умереть!».

Неизбежно только одно: смерть. Всего остального можно избежать (всё остальное можно изменить). Во временном пространстве (в пространстве времени), которое отделяет рождение от смерти, нет ничего заранее определенного (предопределенного). Всё можно изменить, если желать этого сильно и долго!

Иван Иванович очень не хотел умирать. Вид смерти соседа Сидорова испугал его. Он решил следовать всем указаниям лечащего врача. Вспомнил, что нужно питаться, – элементарно, кушать надо. Если раньше он ел в обед пару-тройку ложечек супа, то сейчас же, после смерти соседа Сидорова, он глотал всё «через немогу»: куриный суп с макаронами и пюре картофельное с котлеткой, давясь он выпивал и компот и съедал в нем, в стакане оставшиеся, яблоки.

Вскоре, через два дня, Иван Ивановича перевели из реанимации в общую палату больницы, для выздоравливающих. Тут было 6 человек больных, и была веселая обстановка. У кого-то был телевизор переносной, он стоял посередине палаты на тумбочке у окна, чтобы всем было видно. Жизнь вторгалась и звала с собой, прогоняя болезни и хвори!

Конец.