Ночные встречи
– 1 —
Душит спёртый запах несвободы. Закрыты выходы наружу. Тьмою спеленала ночь заботы и придавила к шконке душу. Задремали тени полумрака, бродят сновидения по хате. Загнанный ловец ночного страха, изнывающий в чёрном квадрате стылых стен, замуровавших годы злых, зарешёченных лишений. Обречённый пациент свободы, не заслуживший снисхождений…
– 2 —
Плутает снова по сонной чаще в зарослях тревожной темноты. Стала приходить жена почаще из глубин бездонной пустоты… Подойдёт, погладит, улыбаясь в студёном тоскливом тумане, и шепчет:
– Жили мы, ошибаясь, в озлоблении и обмане. Плохо выглядишь, мой полуночник. Может, сильно устал, нездоров? Может, надо позвать докторов? У тебя же больной позвоночник… Как тут кормят? Ты любишь покушать… Одевайся теплей, не грусти…
Он безмолвствует, лишь слёзы душат. Он не в силах её отпустить. Руки тянутся, но бесполезно… Ускользнула опять в никуда. Коридорный за дверью железной, свет дежурный, смрад… как всегда…
– 3 —
Как-то ночь случилась счастливая. Задыхаясь от страсти, любил… Горячее тело красивое отзывалось на всё, что просил. Он не сдерживал радостных слёз, ощущая: как прежде – желанный! Ожидать до звонка готова… Вдруг как нож – беспощадный вопрос:
– Ты сегодня, любимый, не пьяный – не убьёшь меня снова?
(2020)
Одинокие
«Быть может, всё в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов».
Валерий Брюсов
Ночь. Тишина. Новый день не начал расти —
темнота придавила тучным телом
городские лабиринты часов до шести.
А сверху злобный одноглазый демон —
лунный циклоп – вылупил замутнённый зрачок
под куполом звёздного забвения…
Возьму из лиричного сачка ночной стишок —
бабочку бренного откровения,
грустно трепещущую тревожностью мрака,
и, как ловкий лепидоптерофилист3,
закреплю на мониторе виденье страха
или распластаю на покорный лист…
Снова в сачке удручённого стихотворца
обречённо бьётся бабочка-траурница…
Обозревает равнодушно зрачок лунный
галактики мегаполисных окон,
за которыми обыденный и безумный
мир, пожираемый злом и пороком…
Вот пролился в одно окно
луч неземной вековечной прохлады.
Здесь бездна безмолвия стынет давно
и воздух пропитан печалью утраты.
На старом столе под слоем пыли —
таблетки, флаконы, зыбкие тени.
Омертвевшие чёрные стрелки застыли
в склепе времени. Бесстрастно олени
смотрят с ковра у подножья заснеженных гор
на ветхую, замызганную кровать.
Валяется брошенный сыном топор,
которым убита мать…
Зверски иссеченная и почерневшая,
взирает усохшими веками в потолок,
мумия полуистлевшая.
Здесь и сумасшедший сынок
под плафонами люстры застыл над паркетом…
Из распахнутой форточки холодит.
Осенью и зимою, весною и летом,
пять лет беспризорно парит…
Никого у них нет в этом временном мире,
где жизненной плотью питается смерть.
Одинокие мумии в старой квартире…
Как встретил их тот – неведомый свет?
P.S.:
Обществу мало дела до одиночества.
Пусть не иссякает родник стихотворчества,
до смертельного водопада бурля,
но не всё в этой жизни лишь средство для
ярко-певучих стихов…
А неизбежность грехов —
ныне и присно и во веки веков…
В мрачной коллекции грустного стихотворца —
на булавке стиха – бабочка-траурница…
(2020)
Пропавший
– 1 —
Немало в мире радости, в достатке всякой мерзости. В далёкой N-ской области лежит пропавший без вести. Чугунным чёрным небом гнетёт крышка коллектора. Два года дома не был. Там нового директора вместо него назначили. С предчувствием недобрым недолго посудачили…
Он был кому-то нужен и был кому-то должен, но до седин не дожил – во тьме лежит задушен… Без солнечного света и звёздного свечения один зимой и летом – жертва преступления…
Жена смирилась с горем, и веры нет надежде, что он вернётся вскоре и будет всё, как прежде. Сын знает, он в далёкой стране разведчик важный, и путь его нелёгкий, и, может быть, однажды, отец его погибнет, но долг исполнит тайный… А может, вдруг возникнет усталый и печальный в дверях и улыбнётся? Когда же он вернётся?
– 2 —
Вновь старенькая мама целует его фото и молится упрямо, надеется на что-то. Безмолвствуют иконки на запылённых полках. В какой же он сторонке? И почему так долго? Бредёт с трудом по улице, хромает и сутулится. Сызнова пора сыночку за здравие поставить свечку. Угрюмоглазые дома, недобрые тени всюду… Смеётся чему-то она, верит бездушному чуду… Бессвязно молитвы шепчет у грустных, безмолвных икон. И ей становится легче, когда повторяется сон – внезапно расходится тьма, улыбаясь, заходит сын…
«Я буду любить тебя мам, покуда смогу быть живым. Плакать, родная, не надо. Я возвращаюсь. Я рядом…»
И снова смыкается тьма. До рассвета проплачет мать. Вдруг живой возвратится сын? Поседевшей, сошедшей с ума, сон чудесный необходим…
(2019)
* * *
Всё исчезает, даже люди. Судьба не каждого щадит. Смерть мрачно, беспощадно шутит и постоянно жизни мстит… Во тьме сырой и невозвратной под покрывалом земляным, отдав себя червям отвратным, гниёт пропавший чей-то сын, муж, отец, брат и так далее…
Знать, в чёрном, нелепом сценарии погибельной канцелярии схожденье прискорбное букв – и снова жизни реальнее чьей-то души исчезание – сгнивающий труп…
(2020)
«Трупным светом луна накрывает…»
Трупным светом луна накрывает
грустный сон океанов и рек.
Ангел смерти незримо витает.
И неважно, какой нынче век…
Там, во мраке воды, безутешно
растворённые омуты глаз
омывает безвестность неспешно.
Никого дьявол жизни не спас…
Донный холод колышет частицы
упокоенных тел в глубине.
И безмолвно существ вереницы
в омертвелой скользят тишине.
Мёртвый мир и живой воедино
диалектика бездны свела.
Души сгинули необратимо,
растворились бесследно тела…
Вновь над скорбным погостом подводным
радость солнца расплещет лазурь.
Лишь отныне посмертно свободным
не страшны истязания бурь…
(2019)
Плата
Она платит сполна за успех и достаток
безжалостному демону городскому.
Тут судьба не жалует приезжих кандидаток
и жестоко склоняет к самообману.
Юность продана любовнику седому,
который, словно покорную путану,
обожает и по-трезвому, и спьяну…
Бесполезны разговоры о разводе —
не оторвать папика от старой стервы.
Обречена к благополучию плоти —
проплачена щедро похотливость владельца.
Лишь
в лесной чащобе пожирают черви
разлагающийся трупик её младенца…
(2023)
Улыбки
– 1 —
Тёмной сыростью, тайными звуками пропитано время в низком подвале. С губами распухшими, кровавыми, обессилевшая, на грязном одеяле, по волнам бреда мучительным вновь бесконечно плывёт в безысходность, посещаемая повелителем, истязающим девичью покорность…
Немощные ноги для плясок похоти, сатанея, сладострастно разводит – вновь улыбающийся дьявол во плоти в беспомощную озверело входит… Жжёт улыбка ужаса проклятая, и бессильную душу мрак душит. Истерзанная и распятая беспрекословно оборотню служит…
Не услышат страшные стенания ни человек, ни Христос и ни Аллах. В бездне порочного мироздания чёрные звёзды стынут в сухих глазах. Со дна адского подвала наружу, неземным тоннелем обречённости, скоро отправит невинную душу рок безжалостной приговорённости…
Напрасно молится мать в рыданиях, целуя лик Нерукотворного Спаса. Бьётся дочь в предсмертных страданиях ублажением маньячного экстаза…
– 2 —
Рыбак – всегда заложник везения. Один – выловил мешок неподъемный. Останки горя в смраде гниения (всю оставшуюся жизнь будет помнить!) тянулись, тщетно ища спасения, руками ужаса в «перчатках смерти»4… Беспечно улыбалось Солнце жертве…
(2020)
В сетях меридианов и параллелей
– 1 —
Простите,
если мы —
небытия тени —
в сумерках памяти потревожим Вас.
Была беспощадна судьба – свела с теми,
кто нас поджидал в жуткий час…
В сонной мякоти благодатных постелей
Вас бережёт тихих ночей череда.
В сетях меридианов и параллелей
тлеют наши черепа…
Нас упокоила вечность в бездне горя
по злой воле безжалостных нелюдей —
в волнах бескрайнего кровавого моря.
Вновь память мучает матерей….
Не дай-то Бог (есть ли он – добрый и сильный?)
Вам ощутить, как мы – ледяной, замогильный
зов безысходного предсмертного страха
у пропасти поглощающей тьмы,
упокоившей неисчислимость праха
жертв очередного маньяка…
– 2 —
Бог милосердный, к тебе так души рвались
из истерзанных умирающих тел!
Слуги дьявола кроваво насыщались,
творя безбожный беспредел…
Веет холодом печального забвенья
мрачной музыки мучительный мотив —
трепет жизни ожидает трупность тленья.
Чёрный случай может ждать, покуда жив…
Скорбь свечей, святость очей иконных.
Слёзы омывают тайны смертных мук…
Сколько живущих и нерождённых
затянут звери в кровожадный круг?
(2019)
Кормление
Смеётся снег, ликует холод.
Весельем праздничных гирлянд
сияет новогодний город —
полночный, захмелевший франт.
Вновь миллионные экраны
голос президентский множат.
Звенят бокалы, бьют куранты.
Времени облазит кожа…
В одной хрущёвке неказистой,
весёлой тешась кутерьмой,
семья под ёлочкой искристой.
А за стеной – сюжет иной.
Здесь рацион зверских кормёжек,
ужас горестной пирушки —
десяток истощённых кошек,
томясь в безвыходной ловушке,
объедают труп старушки…
Нескоро её примет морг.
Пушистые любимцы скалят
отчаянье кровавых морд,
забыли, когда их ласкали…
Пусть мёртвая хозяйка кормит
кусками губ, носа, ступней.
Давно всё безразлично ей.
Её давно никто не помнит…
Котам спасенье в мёртвом теле.
Возмущаться чего ради,
ведь в блокадном Ленинграде
люди кошек всех поели…
Мир обречён быть натуральным.
Судьбе привычно ворожить,
пугая ужасом банальным.
Жизнь кормит смерть.
Смерть кормит жизнь…
(2023)
Последнее слово
И снова над ящиком чёрным
гадают специалисты.
предсмертным отчаяньем полный…
Мрачнеют суровые лица…
В обрывочных переговорах
опасность рвёт голоса экипажа —
секунд не хватает, в которых
выход из смертельного пилотажа…
Воскресли слова остатков тел,
упокоившихся в закрытых гробах.
Малышам расскажут – отец улетел.
Душа
ввысь улетела.
Остался лишь прах.
Бесформенная трупомасса —
увы, бесформенная масса —
итогом кровавого пути.
Зрелый пилот первого класса
не смог себя и друга спасти…
Прими, майор, залп караула
под слёзы вдовы, родни, товарищей.
Ошибки твои помянула комиссия
строго,
осуждающе.
Предъявлены доказательства —
безжалостный человеческий фактор.
Дьявольские обстоятельства…
Подпишет быстро некролог редактор
для тех страшных ошмётков твоих,
что смогли собрать на ветвях и в земле.
Вас двоих на куски порвал «Миг» —
несутся души в вечной мгле…
И каплет дождь на крест, и жизнь летит.
И пьют друзья не чокаясь и молча…
Плачет мать у свечки догорающей —
долго не спит. Лишь не очень грустит
сосед, вдову часто посещающий…
Над тобой – глинистая толща.
Расплатился за свою вину —
лёг в кладбищенскую тишину…
Эх, командир, ты слыл везучим!
Мог бы катапультироваться, храбрец!
Выводил из пике сквозь тучи…
Низко.
Жутко.
Поздно…
– «Pizдeц!..»
P.S.:
Правда порой —
кровава,
грязна,
подцензурна,
не одета в нормы морали.
Привыкшие выражаться культурно,
вы когда-нибудь жизнь теряли?
Можете осуждать, святоши,
последнее слово нехорошее —
теперь всё равно командиру…
Сытые черви обжили могилу…
(201?)
Цветок
Давно хозяин устроен в лучшем мире, а вещи пыльные томятся одиноко здесь – в убогой, продаваемой квартире, под грустным взором старых, замутнённых окон. Печалит стариковский захламленный склад: лекарств, стаканчиков, фигурок, книг унылых; иконок, выстроенных на комоде в ряд; чеканок, слоников и безделушек милых…
Здесь омертвело время, вещи ждут помойки или к продаже иные раритеты… Брошюры брежневские и перестройки, пылятся Ленина и Сталина портреты… Богатством, видно, никогда не пахло тут… Лишь лик Христа беспечно, благостно сияет… Зато лощёных, золочёных грамот «За ударный труд» за полстолетия хватает…
Трагичность затаилась в затхлой тишине, вобравшей дух удушья и корвалола… На чёрно-белом фото с паутиною – десятый «Б», какая-то там школа… И снова взгляд из прошлого – весёлая семья застыла под гипнозом объектива… Осматриваясь, думал удручённо я – всем предначертана такая перспектива…
Риэлтор бойко про исполненную ренту и про готовность к быстрой сделке рассуждал, стараясь убедить и угодить клиенту, а я как будто на поминках побывал… Внизу – благоухает солнечный, зелёный двор… Весенней ребятни возня, смешки и крики… Здесь – всё «убито»… Евроремонт ещё не стёр былой эпохи тающие лики…
А на подоконнике, в углу за шторой, стонущий столетник в каменной земле… Полуживой, глядит с мучительным укором, пытаясь что-то прошептать бессильно мне… Его хозяин мёртв… Бедняга сникший, последовать за ним давным-давно готов… И током мечется отчаянье по коже… Сдавило комом горло… Не хватает слов…
Дрожащими руками цветок несу, спеша к спасительному крану, еле сдержав бессильную слезу, и говорю: «Осмотрим ванную…»
Ко многим брошенным, забытым старикам, как и к цветам, что погибают одиноко, до наступления безжалостного срока ещё не поздно смилосердствоваться нам… Они увянут, как забытые растения… Уйдут, страданием не утомляя нас. Быть может, кто-то снизойдёт в тяжёлый час, протянет руку для спасения?
(2015)
* * *
В его пьяных глазах застыла бездна. В страшном шёпоте – звериная боль. Наливай, браток… Ещё интересно? Не доведи, чтоб такое с тобой…
Тюремная жизнь источает гнильё. Здесь, среди зверей, людей немного. Почти омертвело нутро моё, вбирая безнадёгу спецблока. Воздух тошнотворной безысходности. Призраки надежд слепы, бесплотны. Концентрация маститой подлости. Мысли лишь пугливые свободны. В каждую клеточку яд страха проник. В камере знают, как спросить с кого. Но ужаснее всего был сотрудник, любивший бутылкой шампанского…
И когда я блевал кровавой рвотой, в слезах и соплях корчась, словно глист, представлял, как прадеда – замкомротой – пытал до смерти такой же фашист. А подручные – звериная стая – мочились, смеясь, на падшую плоть. В кровавом тумане явился скоро спокойный, величественный Господь. Орал я Христу: «За что же, Спаситель, на адские муки меня обрёк?!!» Но он вознёсся в святую обитель, когда мне пустили по телу ток…
Глотку мне стоны и крик разрывали, бессильно бились в безжалостность стен – злых лабиринтов бетона и стали… И дальше жить не хотелось совсем… Чёрные ангелы стаей парили над полутрупом, брошенным на пол. За отрицалово знатно гасили – вкалывало Родины гестапо…
Душа покинет, и труп отстрадавший унесёт тайну мучений с собой. Привычно вернётся палач уставший после тяжёлой работы домой. Обнимет жену, расцелует детей, пережуёт у телека ужин. Он, как миллионы свободных людей, нашей Родине важен и нужен. Вежливые, чистенькие детишки, нежная, заботливая жена узнают: «Оборзели зэки слишком. И завтра снова забот до хрена».
Лезут с экрана правильные слова: «демократия», «порядок», «закон». Дикторы щебечут про наши права. Мечется в пыточных зэковский стон.
Памяти хищной цепко проклятие – мучает, подкравшись исподтишка. И рвётся душа в её объятиях, как в том аду конечная кишка…
В мутных глазах боль искупленья блестит. На пальцах синеют в лучах кресты. Снова Родина мерзость себе простит. Ей всё равно, простишь ли её ты…
(2021)
Ночная снедь
«И ты от ужаса проснёшься,
И к тайне смерти прикоснёшься,
Не покидая белый свет».
Валерий Баталеев
– 1 —
Притихший мир в окне ночном.
Безмолвные крадутся тени,
скользят виденья странным сном
в бессвязности переплетений.
Расплывчатый сюжет правдив —
крадусь во тьме тропой волнений,
бесцеремонно пробудив
броженье буйных отражений.
Дежурных мыслей патрули
пленяют плавностью движений,
сюрреализма смысл бурлит
безумным бредом откровений…
– 2 —
Вдруг сбоку свет – глаза болят.
Какой-то неизвестный город,
кружатся стаи дьяволят —
от чёрных крыльев веет холод.
И в замутнённой дымке мне
открылась жуткая картина —
у чёрной площади на дне
стоит большая гильотина.
Корзины, полные голов,
моргают мутными глазами,
а возле праздничных столов
снуют с кровавыми ножами,
вскрывают ловко черепа
официанты в чёрных фраках.
Здесь блюд кровавых череда,
кровь плещется в огромных баках.
Вновь по кувшинам разливают,
разносят резво по столам…
Ножи без устали мелькают,
всё сортируют по тазам…
Чревоугодья труполюбы —
плоть ожидают едоки.
Тут – мозг парной, там – языки,
вот – потроха, щёки и губы.
Вот – пальцы и носы в тазах —
кровавые деликатесы.
Пируют озверело бесы,
красный туман плывёт в глазах…
На шабаш безумия нечисти:
кровавые груды грудей,
ягодиц, пенисов и печени…
Жрут жадно остатки людей,
чревоугодствуют уроды,
кровавой давятся слюной,
и, чавкая, лоснятся морды,
смеясь о чём-то меж собой…
– 3 —
Вдруг луч прожектора ударил
исчадьем адского огня,
и сотни глаз голодных тварей
впились безжалостно в меня!
Хватают, вяжут, волокут
под нож кровавой гильотины,
где без раздумий рассекут
на две неравных половины.
Сейчас безжалостно сожрут!
Каннибалический pizдeц!
Ору и рвусь из смертных пут —
и… п р о с ы п а ю с ь наконец…
Спасибо сну, что оборвался!
От снов таких с инфарктом мрут.
Трясёт, но я в живых остался!
Спасибо, сон, что ты не явь!
Пускай подохла моя смелость,
Я жив! Я цел! И ни… фига
меня не удалось разделать!
P.S.:
Нет сил, я словно размазня,
страхом пропитана квартира…
А вдруг усну и там меня
разделают, как снедь для пира…
(2019)