В бой идут… Книга вторая

Глава 5

– Ты, Мить, и впрямь дурак! – безаппеляционно заявила грубая Семеновна. – Впрочем, все вы, мужики, пеньки непонимающие. Объясняю на понятном тебе примере. Готовился ты к спортивным соревнованиям, типа Олимпиады, несколько лет. Каждый день вкалывал, ничего другого в жизни не видел, все на это положил. Настроился на долгую и тяжкую битву, не ел, ни пил, к ней готовился. А за день от отъезда к тебе заходит тренер, чай пьет, и, уже уходя, в прихожей вспоминает: «Да, совсем забыл, тебе там победу присудили – за неявкой соперника. Так что ехать никуда не надо, я тебе тут на тумбочке медальку положу». Много тебе радости от той медальки будет?

– Именно так, – кивнул учитель. – На Слынько тогда смотреть страшно было – лица на ребенке не было. Она день так проходила, а вечером заявилась к Яковлевой в комнату, одна, без свиты. Всех оттуда выперла, и они часа три о чем-то беседы беседовали. Едва ли не первый раз за весь период обучения наедине пообщались.

А наутро обе и пришли к директору с заявлением о бесплатных тренерах. И где они только это положение выкопали! Наверняка, когда в период подготовки всю теорию наизусть зубрили. Я так понимаю, они и так, и сяк прикинули, и поняли, что это единственный способ им оказаться на Турнире в равных условиях и обеспечить себе честную победу или поражение. Пусть друг с другом сразиться не получилось – слишком в разных условиях они будут – но можно сражаться плечом к плечу. А потом посчитать, чей вклад в команду весомей будет. Кто больше, например, фрагов[1] набьет – тот и победил. И эту победу не оспоришь – она честная.

Говорю же – они не дуры. Но упертые – я вас умоляю. И соперничество это им весь мозг съело. Подростки же еще. По-моему, Татьяна больше не об отце плакала, а о том, что Турнир у нее сорвался, по сути.

– Все понятно, – вмешалась Светлана. – А команду они как набрать умудрились?

– Я же говорю – упертые как мама дорогая. Они, если потребовалось бы, чайной ложкой котлован под многоэтажный дом выкопали бы, что им та команда. Хотя да, еще троих найти было весьма непросто. У англичан, по-моему, есть поговорка, точно уже не воспроизведу, но по смыслу: неважно, какие оценки у тебя в дипломе, куда важнее, в какой университетской спортивной команде ты выступал. Грубо говоря – заведенные связи важнее оценок или престиж имеет значение. А Турнир более чем престижен. Если два наших выпускника встречаются, первое, что они друг у друга спрашивают: «Ты каким в своем выпуске закончил?». И называемая в ответ цифра – это вовсе не его показатель по среднему баллу оценок. Это место, которое его команда заняла в Турнире. А уж фамилии двадцати победителей любой студент или выпускник «Лиги молодых львов» знает наизусть как «Отче наш[2]». Ну и возможность, пусть больше теоретическая, быть допущенным в «Альт», которым они все грезят и бредят! Да не просто так допущенным, а обладателем уникального достижения! В общем, что там говорить – шансов набрать команду у нашей парочки врагинь практически не было!

– Но… – вопросительно подсказала Светлана.

– Но им повезло. В этом году выпускаются несколько не совсем обычных выпускников, и наши королевны свой шанс использовали на сто процентов. Давайте, с вашего позволения, я продолжу представление ваших подопечных.

***

На экране появился портрет Рыжей.

– Аглая Леонидова, несчастный ребенок неадекватной мамы. Маменька ее, как это часто бывает, через ребенка реализует себя, пытается воплотить в жизнь все свои несбывшиеся мечты, а мнение субъекта воплощения ее не очень и интересует. Она вбила себе в голову, что ее доченька должна получить лучшее образование в стране, вот и затолкала ее сюда. Проблема в том, что ей наш колледж – ну совсем не по деньгам. Спору нет, у себя в Дальнереченске, или как там родной город нашего Патрика называется, мама – самый крутой коммерсант.

– Патрика? – переспросила Светлана.

– Да, партийная кличка у нее – Патрик. Из-за цвета волос, естественно.

Мы задумались.

– Это в смысле «все ирландцы – рыжие[3]»? – предположил я.

– Господь с вами, кличку она из дома принесла, а откуда в Дальнереченске ирландцы? Все проще – раз рыжая, значит лиса, раз лиса – значит Патрикеевна, Патрикеевна длинно – поэтому Патрик.

– Квин, Роял и Патрик – перечислила Семеновна. – Педагог, тебе не кажется, что с женскими кличками какой-то гормональный сбой произошел?

– Ничего страшного, зато у обоих мальчишек клички женского рода, – улыбнулся классный. – На чем я остановился? Да, на маме – владычице Дальнереченска. В общем, весь город под ней ходит, даже мэра своего поставила. Знакомый, думаю, вам типаж, эдакая крестная мама уездного масштаба из цикла «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Проблема в том, что по меркам нашего колледжа что мама, что Аглая, что бомж на вокзале – все примерно одинаковые нищеброды, а Дальнереченск, где вся эта компания проживает – дырка в заднице планеты. Ну и отношение к ребенку соответственное, дети – они же куда более жестокие, нежели взрослые: «Патрик, а что у вас в клубах диджеи ставят? Шансон года, наверное? Га-га-га… Патрик, а блокбастеры у вас, наверное, до сих пор в 3D показывают, да? Гы-гы-гы». К тому же сами понимаете, торговля всякими виртуальными штучками в нашем колледже процветает, а у Аглаи тупо денег никогда нет. Мама и так вкладывается через край, практически вся прибыль с дальнереченской торговли прямиком на счета нашего колледжа уходит. «Какие деньги, доча, ты что?! Я и так все в твое обучение вкладываю, все ради тебя, а ты… Что ты орешь, это ты матери вместо спасибо? Нет, ты будешь там учиться, а я сказала – будешь!». В общем, говорю же – несчастный ребенок. Ни счастья, ни подруг, ни мальчиков. В прошлом году, правда, подкатил к ней один, она аж расцвела от счастья…

Он обреченно махнул рукой.

– Куда там. Родители прознали, вставили отпрыску по первое число, а он говнюк оказался – взял и в самом деле отвалил. Она аж черная ходила, я за нее всерьез боялся. Но ничего, пережила. Она крепкая девочка, хоть и озлобленная, конечно, на весь мир.

Ну, с ней понятно – там ни о каком нормальном тренере с самого начала речь не шла. Максимум – маменька бы нашла какого-нибудь задолжавшего ей коммерсанта, имеющего аккаунт в «Альте», да заставила тренером отрабатывать. В общем, Патрика уговорить было, думаю, нетрудно. Сами посудите – всю жизнь ты здесь никто и звать никак, а тут к тебе две королевы колледжа приходят на поклон. К тому же, подозреваю, Ольга им еще и заплатила за вступление в команду. Насчет Петьки не уверен, а вот Патрик и Плюха от денег точно не откажутся.

– Я так понял, мы уже к мужикам переходим? – уточнил Митрич.

– Именно так, – подтвердил педагог, выводя на экран портрет рослого толстяка. – Прошу любить и жаловать, Петр Охлопков, более известный как «Петька-пара». Почему «Петька-пара» – понятия не имею, учится он вполне нормально, хоть и не отличник, конечно. Говорят, это из какой-то древней книжки, но я не читал.

– Я читал[4], – вмешался я, но учитель моими знаниями не заинтересовался. Как истинный педагог, он очень не любил, когда его перебивали, поэтому одарил меня суровым взглядом.

– Так вот, если Патрик пошла в команду по бедности, то Пара – из-за лени. Петька – феноменальный, я бы даже сказал – паталогический лентяй. По-хорошему, его уже сто раз должны были выгнать из колледжа, несколько подобных лодырей уже вылетели, но этот, как видите, дотянул до выпуска. Причина проста – как я уже сказал, учится он вполне прилично. Здесь, кстати, у каждого ученика своя история, некоторые вполне на роман потянут, а у Петьки история – получше чем у многих. У него нормальная семья, папе палец в рот не клади, он свое всегда урвет. Урвал, прорвался, и поднялся весьма высоко. В отличие от многих коллег-олигархов, старую жену не бросил. Жена – классическая филологиня, удачно вышедшая замуж. В жизни ни дня не работала, всю жизнь у мужа за спиной, обеспечивала тыл. Петька – поздний и единственный ребенок, оба родителя на него, естественно, не надышатся. Сынок сызмальства ни в чем отказа не знал, все ему позволяли, что хотел – вот и упустили пацана. Потому что хотел он одного – лежать и спать. Хорошо, что мама-филологиня привычки молодости не утратила, и сынишку тоже на книжки подсадила. Вот и получается, что все, чего Петька хочет в жизни – это лежать, при этом спать или читать. Он и учится только потому, что от скуки учебники читает. Как маньяк – пока хотя бы несколько страниц глазами не перемелет, не заснет.

А так – и семья нормальная, и сам он парень неплохой. Добрый, веселый, никому зла не желает, но лодырь – невообразимый. Его и в классе любят, хоть и дразнят, конечно. Петьку, я думаю, именно на лени наши королевны и подловили, денег-то у папы хватает. Объяснили ему, что бесплатный тренер всяко его гонять меньше будет, чем персональный, которому большие деньги плачены. Тот-то уж, чтобы за деньги отчитаться, спокойной жизни Петьке точно не даст!

– С Петькой понятно, – перебила учителя Сергеевна. – А последнего наши девицы-заговорщицы на чем завербовали? Неужели на нежных чувствах сыграли?

Педагог включил на экране портрет ушастого задохлика и рассеянно ответил:

– Господь с вами, Тарасик – и любовь? Это даже не смешно. Плюху на жадности завербовали. Плюха – это ведь сокращенное от «Плюшкин».

– Гы-гы, а я думал – плюхи он часто получает, – заржал Митрич. – Рожа у пацана такая… Специфическая. Кирпича просит, как в народе говорят, гы-гы.

– Случается и такое, врать не буду. Но в целом – прошу любить и жаловать, известный всему колледжу экономист-монетарист Плюха, он же Тарас Либерман. Либерман, правда, только последние три года, а до этого был Приходько. Паталогической жадности человек, из тех, что тонуть будет, но на крик «Давай руку!» не прореагирует. Ничего никогда никому не даст!

Тоже, надо сказать, по-своему несчастный пацан. История, в общем-то, обычная, житейская. Мама его тяжелым поведением никогда не отличалась, в эскорт-услугах работала, ну и залетела от богатого клиента. Подумала – и оставила ребенка, решила, что богатый папенька никак не даст родной кровиночке с голоду умереть, ну и она при ребенке свой бутерброд с икрой иметь будет. Вот только папа у Тарасика оказался скупердяем тем еще – у сыночка это генный набор играет. Сразу послал маменьку на три буквы, заявил, что на такой тупой развод он никогда не поведется, быть-то он был, не отрицает, но кого там в тот вечер в кокаиновом угаре только не было! В общем, сына категорически признавать не хотел, генетическую экспертизу оплачивать – тем более. Ну маменька и начала сама на экспертизу копить. Вот только копить эта попрыгунья-стрекоза никогда не умела, работать – тем более, а Лондон – город очень дорогой. Как они там вдвоем жили – даже не догадываюсь, но нехитрую истину «Бедность – это отвратительно» наш Тарасик выучил на пять баллов. Хорошо еще, на лето его дедушка с бабушкой в Винницу забирали, потому и язык не забыл, и витаминами хоть иногда подпитывался. Но все равно с голодухи только метр с кепкой и вырос. В общем, как мне его мама рассказывала, рачительность в Тарасике проснулась лет в пять. К восьми он уже знал, где что подешевле купить можно и восхищал всех владеющих окрестными магазинчиками арабов и пакистанцев непревзойденным умением торговаться. К десяти семейный бюджет де-факто вел уже он, а к двенадцати Тарасик скопил не экспертизу.

Представляете?! Два года мальчишка зажимал каждый цент, а экспертиза в итоге так и не понадобилась. Когда они с мамой явились к биологическому родителю за биологическим материалом для экспертизы, выяснилось, что папаша и сынуля – одно лицо. В самом прямом смысле, близнецы-братья плюс-минус разница в возрасте, как Ленин и партия[5]. А когда папенька с сыночком пообщался и выяснил все особенности сыночкиного мировоззрения, которое у наследника давным-давно сформировалось – так просто пришел в восторг! Расчувствовался и, несмотря на всю свою скупердяистость, дал сыночку свою фамилию и назначил неплохой пансион. Плюс, отдельным пунктом, оплату обучения в нашем колледже.

Я так понял – годы бегут, Либерман-старший не молодеет, бизнес-империю все равно кому-то оставлять рано или поздно придется, а кроме Тарасика, других кандидатов-то и нет. Остальные дети – оторви да брось, если им отдавать, лучше сразу все заводы и пароходы напрямую в казино отнести, да на фишки обменять. Так что Тарасик с мамой теперь у отца в поместье в отдельном доме живут, пацан у нас учится, плюс отец его потихоньку к делам подтягивает.

– Ну прям рождественская сказка про сироту получилась, – расчувствовалась Семеновна.

– Это не сказка, это жизнь, к сожалению. Плюха – один из самых проблемных моих учеников, – покачал головой Константин Сергеевич. – Нет, отношения с отцом он, конечно, поддерживает, делами бизнеса искренне интересуется, пансион получает, «спасибо» отцу говорит, другие теплые слова. Вот только эти годы нищеты он отцу не простил, и не простит никогда. И когда придет время – как тот богомол, откусит папашке голову без малейших эмоций. Он очень умный парень, очень хорошо учится, вряд ли кто из этого выпуска взял от обучения в колледже больше, чем он. Вот только…

Его не любят. И правильно делают, потому что и он не любит никого. И не любил никогда. Он предельно рационален, я думаю, что процентов семьдесят со своего пансиона он откладывает на стартовый капитал. Знаете, люди, пережившие сильный голод, до смерти не могут наесться и прячут сухари под подушку. Вот у него та же история с деньгами. Я более чем уверен, что он и с отца деньги на тренера получил, и с Ольги за вступление в их команду взял.

– Но погодите, вы же сами говорите, что победа в Турнире – это огромный неформальный капитал, который все жаждут получить. А теперь вдруг самому жадному студенту этот капитал и даром не нужен, он его разменял на не такие уж и большие, думаю, деньги. Что-то не сходится у вас! – вдруг встряла Светлана.

– Никакого противоречия! – мгновенно откликнулся классный руководитель. – Тот капитал, который дает победа в Турнире, нашему Плюшкину и даром не нужен, это не интересующие его активы. Высокое место в Турнире дает престиж, возможность неформальных отношений с сильными мира сего, а Тарасику на это, по большому счету, наплевать. Он все очень адекватно оценивает, и прекрасно понимает, что душой компании ему не быть никогда. С его характером у него никогда не будет друзей, его никто никогда не будет любить, в лучшем случае – будут терпеть. Поэтому на всяких вечерах встречи выпускников ему делать нечего, и первый, кто это понимает – он сам. Вот он и «взял деньгами[6]». Небольшими? Ну, во-первых, не такими и небольшими, а во-вторых, даже небольшие деньги лучше чем ничего. Именно так Тарасик и мыслит – предельно рационально. Иногда мне кажется, что он и родился таким вот старичком и никогда не был ребенком.

Педагог замолчал. Молчали и мы.

– А вы хороший учитель, – вдруг сказала Нина Семеновна. – Из настоящих. Из тех, кто и в интернате зачуханном за копейки – по высшей мерке в работу вкладываться будет.

– Спасибо, – сухо сказал Константин Сергеевич. А потом вдруг улыбнулся. – А у нас, думаете, не интернат? Интернат и есть. Не во всяком детском доме такие переломанные судьбы, как у нас. Большие деньги – это всегда большие проблемы, эта парочка по отдельности не ходит. А большие проблемы слишком часто оборачиваются большими бедами. Но в принципе, вы правы, мне эти дети дороги. Я их люблю. Потому, наверное, и рассказываю вам все так подробно. Вы производите впечатление приличных людей, и я надеюсь, после этого рассказа не ударите их ненароком по больному месту. Которых у них хватает.

Мне показалось, что он с трудом удержался от слов «Урок окончен, можете быть свободны».

– Ну все, наверное. Что знал – рассказал. Артефакты для наблюдения за прогрессом учеников и управления их присутствием на тренировках должны принести в ваши комнаты. Пойдемте, я вам их покажу.

– Одну минуту, – попросил Митрич. – А вы можете собрать их завтра на еще одну встречу с нами? Которая будет уже без посторонних? Мне бы не хотелось притаскивать их туда силком.

Педагог задумался.

– Один раз, наверное, смогу. Но я не буду этого делать постоянно. У вас будет только одна попытка. Или вы как-то убедите их тренироваться с вами, или вам придется, как вы сказали, «таскать их силком». Куда приводить?

– Дайте подумать… – Митрич поскреб бритый – в предельном смысле этого слова – затылок. – У вас же наверняка должно быть что-то типа данжа для тренировок?

– На начальные уровни, как я понимаю? Конечно, есть, и не один. С какими мобами вы предпочитаете?

Митрич оскалился в своей многозубой улыбке:

– А давай классику – скелетов и прочую нежить!

– Договорились. Записываю вашу группу в подземелье на десять утра, остальное время уже занято. Координаты данжа скину почтой.

– Отлично. Приведете тогда их к данжу в половину десятого?

– Приведу, что ж не привести, – покладисто согласился классный руководитель. Потом он явно начал колебаться – говорить или нет, но все-таки решился. – Только зря это все.

– Что зря? – удивился Митрич.

– Тренировки все эти ваши зря. У вас нет шансов с этой командой. Вообще никаких, даже самых мизерных. Причем я не предполагаю, я знаю. Александр очень точно обозвал эту компанию: «анти-дрим-тим». А знаете, почему? Они в большинстве своем неплохие дети, некоторые даже хорошие, но вам досталась худшая команда в колледже. Потому что в этой команде собрались единственные пять студентов на потоке, у которых нет ни малейшей мотивации выигрывать турнир. Никто из них этого не хочет. Королевишны давно оставили мысли о победе, сейчас они хотят только выяснить отношения между собой, а на результаты им, по большому счету, плевать. А у остальных мыслей о победе никогда и не было: Патрик зла на весь мир, Пара будет сачковать и филонить, Плюха просто считает участие в Турнире глупой потерей времени. И с этой компанией вы собрались обыгрывать ребят, которые год готовились к этой схватке, и которые каждую ночь во сне видят свою победу? Серьезно?

– Серьезно. – Митрич и впрямь был сама серьезность. – Есть у меня одна идейка. Сами завтра увидите.

__________________

[1] В данном случае – «игроков-соперников».

[2] Интересно, а сколько моих читателей знают наизусть «Отче наш»?

[3] Святой Патрик – небесный покровитель Ирландии. И, да – в хрестоматийном образе ирландца рыжий цвет волос обязателен.

[4] Петька-пара – персонаж великолепной книги пермского писателя Льва Давыдычева «Лелишна из третьего подъезда».

[5] «Партия и Ленин – близнецы-братья, кто более матери-истории ценен?» – строки из поэмы Владимира Маяковского «Владимир Ильич Ленин», ставшие крылатой фразой.

[6] Выражение «взять деньгами» пошло от советских денежно-вещевых лотерей, где, в случае выигрыша, можно было забрать товар (часто дефицитный, вроде автомобиля), либо, если выигранный товар не нужен – «взять деньгами». Эта система породила множество анекдотов типа такого (извините за крепкое словцо, но в этом анекдоте без него никак не обойтись):

Муж с женой лежат в постели перед сном, муж держит в руках газету с результатами тиража и сверяет с лотерейными билетами.

– Что выиграл? – интересуется жена.

– Хрен! – отвечает расстроенный муж.

– Деньгами не бери! – мгновенно реагирует супруга.

Глава 6

– Митрич, так что ты задумал? – поинтересовался я, когда мы, вылезши из капсул, пили чай у себя в уголке.

– Да, шапожина, колись давай. – поддержала меня Семеновна. – Я же вижу, ты что-то задумал, у тебя даже в игре было очень хитрое выражение лица. Черепа.

Светлана промолчала, но внимательно посмотрела на нашего военного. Очень внимательно.

Митрич откашлялся:

– Тут такое дело… Они, понимаешь ли, подростки.

– Типа того, да, – подтвердил я.

– Вот! – почему-то обрадовался Митрич. – И ко мне новобранцами привозили считай что тех подростков. Дважды в год привозили, так что я с ними наобщался. И знаешь что я понял? Подростки – они очень специфичный контингент. Пугать их бесполезно. Они боятся только сверстников, а условных «взрослых» – совсем не боятся. Они в этом отношении еще дети, и у них детская установка – взрослый не может причинить мне физический вред, он же взрослый. Просить или уговаривать их тоже бесполезно – у этих недорослей мощнейший комплекс «меня не уважают и не принимают всерьез». Поэтому не дай тебе бог ничего у них просить! Если есть даже малейшая возможность самоутвердится путем «захочу – казню, захочу – помилую», то он из тебя все кишки вымотает. Вот.

– Ты не тяни, ты дальше говори! – прикрикнула на него Семеновна.

– Ну смотрите сами. Как еще можно их уговорить тренироваться у нас? Подкупить? Даже не смешно. Остается только одно – удивить. Удивленный подросток теряет волю и его можно брать голыми руками. Вот завтра и будем их удивлять!

– А подробнее можно?

– Нельзя! – категорично ответил Митрич, шумно всосал остатки чая в кружке и спешно засобирался. – Так мне пора, завтра надо быть в форме. Да, еще! Митя, скажи мне как художник художнику – тебе в жизни драться приходилось?

– Даже не знаю, что тебе и сказать, – растерялся я. – Давно этим не занимался, а так… В школе считается?

– А как же!

– Ну там частенько было, у нас район пролетарский был, поэтому раз в неделю стабильно. В армии я, опять же, срочную отслужил, а там – сам знаешь… Потом 90-е. Дальше, конечно, чем дальше, тем реже, но случалось иногда. Особенно когда таксовал. В общем, я не большой любитель этого дела, но кое-какой опыт имелся. Все как у людей.

– Прекрасно! – Митрич был в очень хорошем настроении. Он раскланялся с нами и колобком выкатился в коридор.

– От ведь темнила! – Семеновна даже сплюнула в сердцах. – Чуштвую, завалит он нам вше. Там подроштки, с ними аккуратно надо, а он начнет орать, как у шебя в казарме привык – и все! Можно шразу попрощаться.

– Не, зря ты, Нин, – не согласился я. – Я ведь только когда отслужил, понял, что армия – это не только дуболомство и строевая. Это очень древний институт, и традиции там весьма богатые, там очень многому поучиться стоит. Те же методики манипулирования людьми в армии столетиями шлифовались. А это отнюдь не только подчинение и подавление личности, хотя и это тоже. Просто подчинением всего не добьешься, и страхом в атаку людей не поднимешь. Взять ту же строевую подготовку – вроде кому она сегодня нужна? Наследство Средневековья, когда солдатам важно было уметь строй держать. Но на самом деле, когда в строю идешь, интервал-дистанцию держишь, ножку как все тянешь – такое чувство появляется… Его очень трудно словами передать. Это даже не коллективизм, не чувство команды…

Я задумался, как бы сформулировать.

– Ты как будто растворяешься. Как будто становишься частью какого-то большого животного, которое состоит из тебя и таких как ты. Эдакая гигантская сороконожка, которую вы все вместе создали, к жизни вызвали, и только вместе можете удержать. Стоит лишь чуть сбиться – она тут же рассыпается на кучу ваших «я». Но пока – ты просто балдеешь от силы, мощи и всемогущества этого существа. Коллективная магия призыва какая-то, по-другому не скажешь. А потом к людям, вместе с которыми ты этого монстра вызывал, совсем по-другому начинаешь относишься. Вроде бы все как было, но какая-то перегородка у вас внутри сломалась, какое-то чувство единства, общности появилось. И никакими другими способами подобного «чувства локтя» у человека не вызвать, словами это не объяснишь. В общем, методик всяческих там хватает и послужившие офицеры обычно ими очень неплохо владеют. Многие из методик, конечно, на специфические армейские условия завязаны, но и Митрич у нас не дурак. Придумает, как адаптировать.

– Митрич может, – кивнула Света, и даже вечно поносящая «сапога» Нина согласно промолчала. – Пошли спать, Сережа прав, завтра трудный день, выспаться надо.

***

Назавтра, когда мы пришли к капсулам, митричевская уже работала. На столике лежала записка, где аккуратным, чуть подрагивающим стариковским почерком было написано: «Пойду посмотрю, что там у них за полигон. Подтягивайтесь, координаты должны на почту прийти».

Координаты на почте и впрямь были, и, прихватив материализовавшегося в своей комнате Андрюшку, мы отправились на место. Но на месте нас ожидал сюрприз – несмотря на то, что встреча была назначена на половину десятого, а сейчас не было и девяти, все пятеро наших подопечных, уже слонялись по полигону, явно ожидая нас. Константина Сергеевича с ними не было. Не было и Митрича, который где-то шарахался.

– Ну наконец-то! – увидев нас, воскликнула Татьяна, – Сколько вас можно ждать?

Она быстрым шагом подошла к Цитамолу и встала перед ним, смерив его глазами.

– У нас к вам важное дело. Сегодня объявят о начале Турнира, но заводить пробные аккаунты можно уже сейчас. К сожалению, нам не дают это сделать, оказывается, для заведения аккаунта и выбора специализации необходимо разрешение прикрепленного тренера. Мой личный тренер, как выяснилось, вы, Сергей Дмитриевич. В вашем пульте управления нужно нажать кнопку «Да». Сделайте это, пожалуйста.

– Так, эта… Того… – засуетился Цитамол, смущенный оказанным ему вниманием.

– Ну, началось! Так я и думала! – прямо истекая презрением, отчеканила претендентка. – Решили нас подоить? Господи, где же вас таких только нашли? И во сколько же вы оцениваете этот, несомненно, очень тяжелый труд? Зарываться не советую, думаю, вас уже просветили что денег у меня сейчас немного. Но на опохмелку вам хватит.

– Ну… Это… – мямлил Цитамол, явно не зная, что сказать.

Старшеклассница прожигала его своими синими глазами, и скелет совсем засмущался. Он открывал и закрывал рот, наконец, он не выдержал, и ляпнул:

– Валенки!

– Что – «валенки»? – опешила принцесса.

– Что такое валенки? Часть древнего латного доспеха? Да? – Цитамол смотрел на юную диву почти торжествующе. Мы едва сдерживали смех.

– Я… Я не понимаю вас. – наконец выдавила из себя Татьяна.

– Девушка, отстаньте вы от божьего создания. Это моб[1]. А ваш тренер – это я.

Все присутствующие дружно грохнули, а громче всех – конечно же, подростки, включая Андрюшку.

К нам подходил Митрич. Он был почти великолепен – в кожаном костюме с бахромой, кожаных же мокасинах, с луком за плечами и в залихватски сдвинутой на костяной затылок широкополой шляпе. Как обычно, Товарищ капитан жевал травинку-колосок, гоняя ее по всему своему великолепному оскалу.

– А я, грешным делом, принял вчера ваше «А какая разница?» за шутку. Кто же знал, что вы всерьез. Осмелюсь дать совет – если вы начнете запоминать ники, вы избежите подобных конфузов.

Претендентка в королевы стояла красная как рак, и с ненавистью смотрела не на Митрича даже, а на покатывающуюся со смеху Слынько. Я понял, что вот-вот и девушку закоротит, и тогда раздастся взрыв. Ситуацию, сам того не ведая, разрядил Цитамол:

– Мбвана, что она хотела? – поинтересовался он у меня.

– Мбвана[2]?! – фыркнула гордячка, и отчеканила презрительно, – Вы еще и расисты!

– Я тебе потом объясню, – пообещал я скелетону.

– Ладно, это все прекрасно, но давайте к делу. Девушка, вы что-то хотели?

– Да! Пожалуйста, дайте санкцию на заведение тестового аккаунта и воинской специализации. Сразу предупреждаю – денег много не дам! – выпускница хорошо умела держать удар и уже почти оправилась от смущения.

– Гусары денег не берут![3] – мгновенно отбрил Митрич, и, повернувшись к остальным, поинтересовался, – А вы, молодые люди, как я понимаю, здесь по этому же вопросу?

Молодые люди нестройным «ага» и кивками подтвердили его предположение.

– Прекрасно! – кивнул Митрич, и, обращаясь уже к нам, добавил, – Ну что, господа тренерский штаб, думаю, разрешение на заведение игрового аккаунта мы можем дать без проблем. Нажмите, пожалуйста, кнопочки, как нас просили.

Мы все выдали своим питомцам разрешение. Мне, кстати, достался Петька-пара. Татьяна, как я понял, у Митрича. Интересно, а из оставшихся кто к кому попал?

Когда у студентов над головой появились уже известные нам клички с пометкой «0 уровень», неугомонная Татьяна немедленно поинтересовалась:

– А специализацию?

– А вот с этим давайте подождем, барышня, тем более, ее не обязательно выбирать сразу, – сказал Митрич спокойно, но твердо. – Мы вас послушали, послушайте теперь нас.

Он вышел вперед, встав так, чтобы его всем было видно.

– Я прекрасно понимаю, что вы считаете нас бесполезными старыми дураками, которых прислали сюда, чтобы унизить вас и посмеяться над вами. В какой-то степени это так и есть – мы действительно немолоды, у нас небольшой опыт игры в «Альтернативный мир» и назначили нас к вам именно с этой целью. Поэтому нам понятна ваша точка зрения.

Теперь послушайте, пожалуйста, нашу. С нашей точки зрения вы – еще более бесполезные юные идиоты, которых на начинающемся Турнире проще всего пристрелить из жалости. Потому что вы ничего не умеете, вы вообще пока никто и звать вас никак.

Школьники недовольно зароптали.

– А что вам не нравится? – удивился Митрич, – По-моему, это очевидно. Вот вы, молодой человек!

Он ткнул костяным пальцем в Петьку-пару.

– Сколько вам лет?

– Шестнадцать.

– Какой у вас рост?

– Метр восемьдесят девять.

– Вес?

– Сто двенадцать килограмм.

– Как у вас со здоровьем?

– Да не жалуюсь. – Петька широко улыбнулся.

– Прекрасно. Прошу на ринг! – и Митрич показал на самый настоящий боксерский ринг. – Раздевайся до трусов. Перчатки только надевать не надо, пусть будет обычная драка, ощущения на ринге я выставил на 50%. То есть будет больновато, но с 50%-ной скидкой, и забить до смерти включенная система не даст, выбросит на 5%. А пострадавших Нина Семеновна потом отлечит, если что.

Тут в разговор вмешалась вторая принцесса, Ольга:

– Вы, похоже, из тех людей, которые любой вопрос предпочитают решать не словами, а кулаками. Напоминаю на всякий случай, – у нас нулевой уровень.

– Во-первых, на Турнире многие вопросы вам придется решать именно что с помощью насилия. Во-вторых, наш боец тоже будет нулевого уровня. Митя… – он посмотрел на меня.

Я кивнул и пошел к рингу. А пока я шел и раздевался, Митрич пояснял:

– Как вы видите, Дмитрий Валентинович на голову ниже и вдвое легче. Драться они будут в трусах, поэтому никаких плюсов от одежды не будет. И пусть «Альт» уравнивает всех людей в самочувствии, Валентынычу, как вы помните, изрядно за семьдесят, а физические параметры сюда переносятся от реального тела. Поэтому у нашего бойца много ниже сила и ловкость, а выносливость будет уменьшаться вдвое быстрее. А теперь посмотрим, что из этого получится. Готовы?