Геркуланий его сейчас интересовал мало. Ну, встал, стоит, дышит, смотрит – и ладно. Что он обещал – сделал, что хотели – получите! А он, Пафнутий, теперь прочно занял подобающее ему место под солнцем. Прощай, родная аптека. Прощай, милая общага, и вы, милые соседи со своими милыми шутками – прощайте! Теперь его ждет другая жизнь. И Пафнутий чувствовал в себе внутреннюю готовность к этой новой, прекрасной жизни.
Никто не смотрел на Пафнутия сейчас, не он был центром внимания. Ну, а если бы кто-нибудь все же взглянул на мага, то был бы удивлен. На его лице была улыбка – наверное, единственная улыбка во всем этом громадном дворце.
***
Грудь Геркулания поднялась, заполняемая воздухом и глаза его открылись. Яркий свет резанул по ним и Геркуланий зажмурился. В горле саднило. Он ощутил, что лежит на спине на чем-то жестком. Он приоткрыл глаза и поднял голову. В голове был гулкий шум, перед глазами туман, но он быстро рассеивался. И было ощущение какой-то неправильности. Возможно, из-за его позы. Чего это он разлегся? Он приподнялся на локтях, потом легко вскочил на ноги. Странно… Ничего не болит. Так чего же он лежал? И где он? И кто эти все, стоящие вокруг? Возникло ощущение то ли пыли, то ли мусора – вероятно, испачкался, когда вставал. Он отряхнул ладони, но ощущение не проходило. Ну, да и черт с ним. Это было не самое главное. Самое главное было разобраться в происходящем. Кто он? Что с ним?
Геркуланий посмотрел вокруг. Ну и мерзкие же хари окружили его. Паноптикум уродов! И вокруг каждой фигуры какой-то почти невидимый, прозрачный, но, однако различимый темный кокон. То ли газ клубится, то ли какие-то мельчайшие насекомые – мушки роятся вокруг, вылетая из ртов и влетая в провалы глаз.
А вот глаз было не видно, как Геркуланий ни всматривался. Были дыры, были щели, всасывающие в себя окружающее пространство. Но, хоть и не видел Геркуланий глаз, но взгляды он ощущал. Нехорошие взгляды, враждебные, недобрые, исполненные жадного и мерзкого любопытства. Эти взгляды ужасно раздражали, мешали сосредоточится и вспомнить… Вспомнить и понять. А это враждебное стадо все стояло и тупо пялилось на него. Очень хотелось броситься на них, разогнать, разорвать!..
Тут вдруг от этой толпы отделилась одна фигура и направилась к нему. Тело само, непроизвольно, напряглось и повернулось к подходящему боком, чтобы удобнее было встретить нападение. В памяти вдруг возникло что-то, похоже, из недавнего прошлого – блеск стали и его попытки закрыться, уйти от ударов. На мгновение возникла боль в боку. Пришла и ушла. И это тоже было всего лишь воспоминание, всего лишь эхо того, что было. Что же, все-таки, было? Ничего, он вспомнит…
А фигура эта, между тем, подошла и встала рядом. Геркуланий посмотрел внимательней. Вроде что-то знакомое, что-то из того, что предстоит вспомнить. Столь же отвратительное и все с той же едва заметной клубящейся завесой вокруг головы. Это нечто подошедшее слепо уставилось на Геркулания, а потом протянуло руку и пальцами коснулось его запястья.
В памяти неожиданно возникла сцена из какого-то бесконечно далекого прошлого: он стоит в мрачной, полутемной клетушке, полной непонятного хлама, и вдруг ему на лицо прыгнул и побежал паук, видимо потревоженный им в его тенетах. И Геркуланий вспомнил то ощущение бесконечного омерзения, страха и брезгливости, которое он тогда пережил. Потому, что то, что он почувствовал сейчас, когда его руки коснулись пальцы этого… В общем, это было что-то очень похожее. Геркулания передернуло от отвращения.
И, видимо, почувствовав, что ему не рады, это существо отошло прочь, оставив после себя клочья того темного тумана, что окутывал его, как и прочих. Эти клочья остались висеть в воздухе. Что будет, если они попадут на кожу, или если вдохнуть их, Геркуланий не знал, но этого ему очень не хотелось.
Это странное происшествие отвлекло Геркулания от главного. А главным был он сам. И вот теперь, когда все закончилось, это главное напомнило о себе. И напомнило очень неприятно. Геркуланий почувствовал холод. И это был странный холод. Вроде бы не помня ничего – ни имени, ни обстоятельств, при которых он попал сюда, в это странное и малоприятное место, Геркуланий, тем не менее, осознавал, что ничего подобного он раньше не испытывал. Как будто он проглотил глыбу льда, и теперь холод от нее распространялся все дальше и шире, идя изнутри наружу. И как-то сразу было ясно, что от этого холода не спасет никакая одежда, никакое одеяло. И еще одно: Геркуланий ощутил, что страшно голоден.
Эти новые ощущения, вытеснив из головы все прочие мысли, вышли на первый план. Нужно было что-то делать. Но что?
3
Генералу, командиру дворцовой гвардии, не раз в течение этой сумасшедшей ночи приходили мысли о том, что зря он согласился на эту должность. Напрасно он поддался на уговоры супруги и не подал в отставку. Как хорошо бы ему было сейчас в своем небольшом родовом поместье. Какая там охота! Какая рыбалка! Как здорово летними вечерами сидеть на веранде с бокалом вина в руке. Можно было бы взяться за написание мемуаров, наконец. Ему есть, что вспомнить…
Такого, как то, что творилось сейчас, он, правда, не помнил. Ну, это надо же!.. Вышло-таки, у этого колдуна! И вот, пожалуйста, стоит сейчас этот, то ли труп, то ли правда оживший король Эрогении. Стоит и пялится на всех, словно не понимая, как он сюда попал. И остальные пялятся на него в таком же тяжком недоумении.
Сам генерал стоял в стороне от толпы. Ему нужна была свобода маневра. Он не знал, чего ждать, чего бояться, но был готов к неожиданностям. И солдаты его, рассредоточенные по всему вестибюлю, тоже были готовы.
И неожиданность-таки не заставила себя долго ждать. Нарушая напряженную тишину, с грохотом открылась неприметная дверь, ведущая куда-то в лабиринт подсобных помещений и, грохоча сапогами по мрамору, в пространство дворцового вестибюля ворвался некто, габаритами фигуры напоминающий Шварцебаппера, короля Арбакора. Короля он напоминал только габаритами, всем же остальным – огромную разъяренную человекообразную обезьяну, которую еще, вдобавок, шутки ради напоили, обрядили в человеческие обноски и вооружили настоящим боевым мечом.
А вот это было уже серьезно! И генерал заорал, как кричал, бывало, в разгар сражений, так, чтобы его было слышно среди шума и рева битвы:
– Бойцы!..
Этого было достаточно. Наперерез неожиданному гостю кинулись солдаты охраны. Правда, они не знали, что следует делать, и это сыграло свою роковую роль.
Первый, оказавшийся на свою беду ближе всех к нарушителю порядка, встал у него на пути, опустив, как положено, руку на рукоять своего меча, но не обнажая его. Шварцебаппер, а это, все-таки, был он, не останавливаясь и не раздумывая, махнул своим железом, словно отгоняя мух, и голова гвардейца покатилась на пол. Остальные, увидев это, стали стенкой и обнажили оружие.
Шварцебаппер тоже встал. Быстро оглянувшись по сторонам, он крикнул, и крик его был столь же могуч и громогласен, как и крик генерала.
– Ар-р-рбокор-р!..
И тут же его окружили те несколько человек из его вооруженной свиты, что сейчас находились тут, созерцая обещанное и явленное чудо. Но, чудо-чудом, а присяга-присягой. И вот уже две группы вооруженных и опытных в своем деле воинов встали друг против друга. Напасть первым не решался никто. Шварцебаппер же, нейтрализовав препятствие, вышел из-за спин своих бойцов и направился к центру. Там по-прежнему находилась основная масса людей, сейчас, правда, обративших свое внимание в другую сторону. Там был Геркуланий, там был Пафнутий, Бенедикт с Принципией и Ратомир. Туда направлял свои шаги никем уже не удерживаемый Шварцебаппер. И меч, уже испачканный кровью, по-прежнему был в его могучей руке.
***
Геркуланий услышал шум и обернулся. Что там происходит, видно ему не было. Толпа загораживала происходящее. Но вот, что-то там случилось, и вдруг оттуда потянуло запахом, заставившим Геркулания вздрогнуть. И вздрогнуть на сей раз не от отвращения. Там было то, что ему надо! Геркуланий сквозь стиснутые зубы втянул в себя воздух, резко выдохнул и шагнул в ту сторону, где что-то произошло и откуда так притягательно пахло. Толпа шарахнулась, освобождая проход.
***
Толпа раздвинулась, словно освобождая дорогу ему, Шварцебапперу, и это было хорошо! Он ринулся туда, но тут же увидел, как ему навстречу чуть не бегом идет Геркуланий.
– Ожил-таки, скотина! – Прохрипел Шварцебаппер, вскидывая меч. – Сейчас ты умрешь снова.
Они поравнялись. Рука с мечом ринулась вниз на голову этого недобитка. Меча у Геркулания не было, отбить удар ему было нечем, стало быть, он был обречен. Улыбка, больше похожая на оскал, украсила лицо Шварцебаппера, хранившего следы пребывания в жутком подземелье.
Глядя вперед, туда, куда он шел, Геркуланий небрежным движением поднял руку и схватил Шварцебаппера чуть пониже кулака, судорожно сжимавшего рукоять меча. Схватил, сжал так, что меч выпал, звонко ударившись о мраморную плиту и, не прерывая своего стремительного хода, толкнул Шварцебаппера в сторону, прочь с дороги.
***
Такого Шварцебаппер не ожидал. Толчок был так силен, что он не сразу пришел в себя. Потом сел. Тряхнул головой. Ну, ничего себе!.. Встал и, пошатываясь, пошел вперед. Кто-то уже поднял его меч с пола и теперь стоял, не зная, что с ним делать и с ужасом глядя на приближавшегося к нему короля.
– Дай сюда!
Меч снова у него в руке, а значит ничего еще не потеряно. Он же не за Геркуланием пришел сюда. Он – так, просто подвернулся под горячую руку, так что, ладно… Посмотрим, что сможет противопоставить его мечу и его праведной ярости этот ничтожный колдун.
– Где этот колдун? – заорал Шварцебаппер. И тут же увидел его.
Конечно, это был он. Нелепая фигура, такая чужая в своем простонародном облачении среди придворных. Белая ворона. Вот он стоит, в страхе уставившись на приближающуюся к нему смерть.
Шварцебаппер опустил руку с мечом. Он просто проткнет негодяя. Нечего на него тратить силы. Проткнет, а потом пусть и с ним делают что хотят. Сейчас, наконец, все будет так, как надо. Как должно быть. И Шварцебаппер опять улыбнулся.
***
Геркуланий быстрыми шагами подошел к группе гвардейцев, так и стоявших с мечами в руках напротив других, тоже вооруженных, но в форме Арбакора. Он подошел к ним со спины. Отпихнул одного и оказался между двумя противоборствующими сторонами, не обращая никакого внимания на весь драматизм ситуации вокруг него. Ему было наплевать. На полу в луже крови лежал обезглавленный. И именно отсюда доносился тот волшебный аромат, который сорвал Геркулания с места и привел сюда.
Геркуланий присел на корточки и опустил ладони в лужу. Ах, как хорошо!.. Он поднес ладони к лицу, лизнул… Здорово! Это было именно то, чего требовало его тело. Он провел ладонями по лицу и поднял голову. Арбакорцы в ужасе отпрянули. Зрелище было ужасно.
Вдруг Геркуланий, намеревавшийся и дальше продолжать наслаждаться, почувствовал что-то. И это что-то было еще сильнее, чем то, что только что привело его сюда. И оно требовало незамедлительных действий. Ничего не понимая, но ни о чем и не задумываясь, Геркуланий вскочил на ноги и широкими шагами, скорее прыжками, бросился туда, где только что был.
***
Геркуланий ушел куда-то и теперь рядом с Ратомиром оставался один Пафнутий. Интересно, а он почувствовал этот запах? Надо бы спросить. Но спросить он не успел. Рядом раздался рев:
– Где этот колдун?
И тут же Ратомир увидел кого-то, напоминавшего короля Арбокора. Хотя, это, конечно, не мог быть король Арбокора. Если это и был король, то скорее какого-то подземного царства, ужасный джинн, или что-то в этом роде.
Этот джинн, рядящийся в Арбокорского короля, остановился, выпученными глазами оглядывая их с Пафнутием. Мгновение, как и положено, было недолгим. Сделав свой выбор, чудовище, опустив свой страшный меч на уровень живота, шагнуло к Пафнутию.
Ратомир не понял, как это произошло, но он уже стоял, загораживая собой несчастного мага. Он стоял, раскинув руки и глядя в бешеные глаза убийцы. Он молча ждал, что меч сейчас вонзится в него и, возможно, так бы оно и было. Во всяком случае никто не сделал даже движения, чтобы предотвратить это. Все были в оцепенении от ужаса.
Мгновение тянулось и тянулось. Меч медленно приближался с неотвратимостью падающего на голову камня. Вдруг рука с мечом вскинулась, задев кончиком рубаху Ратомира, его владелец странно захрипел и откинулся назад.
***
На сей раз никакая брезгливость не помешала Геркуланию коснуться этого… как его назвать?.. ну, пусть, человека. И он коснулся. Он действовал точно и продуманно, не торопясь, хотя со стороны казалось, что он налетел как вихрь, как тигр, как коршун… короче движения его были необыкновенно быстры, хотя он и не торопился. Каким-то образом он понимал, что успевает. И он, правда, успел. Локтем левой руки он схватил этого человека за горло и рванул на себя. Тот потерял равновесие, но Геркуланий не дал ему упасть. Поудобнее перехватив одной рукой под подбородок, другой взявшись за затылок, он одним движением развернул голову в противоположную сторону, так, что если бы Шварцебаппер мог еще что-то видеть, то он увидел бы собственную спину, которую так и прикрывал грязный, порванный черный плащ.
Звякнул упавший меч и на этом все закончилось.
***
Да, закончилось, но только для одного человека – для несчастного короля страны Арбокор. Наконец-то Шварцебаппер получил то, что хотел. Правда, его не проткнули мечом. Ему свернули шею, как какой-нибудь курице. Возможно там, куда попадают воины после смерти, и имеет значение то, каким образом воин лишился жизни, здесь это существенной роли не играет.
Вслед за Геркуланием, рванувшим к Шварцебапперу, хотя он и сам этого не знал, рванули и бойцы обоих отрядов, вышедшие из оцепенения и понявшие, что их присутствие требуется, кажется, больше там, куда побежал этот упырь.
Они успели вовремя. Кавалерия никогда не опаздывает. Шварцебаппер как раз упал, отпущенный тем, кто лишил его, наконец, жизни, и голова его с деревянным стуком ударилась об пол. Геркуланий стоял спиной к подбегавшим, но он успел обернуться на шум шагов, и меч одного из бойцов гвардии Арбокора пронзил его грудь.
И опять все в ужасе ахнули. Сейчас этот, только что воскресший, снова свалится на пол. Все это напоминало финал какой-нибудь героической пьесы, когда под занавес герои непременно лишают друг друга жизни. Да уж и пора бы. Спектакль что-то сильно затянулся. Вон уже светает, а еще и не ложились.
Боец, столь удачно проткнувший Геркулания, так, что конец меча вылез из спины, потянул меч на себя. Это был хороший, исправный боец, понимавший, что за персональное оружие он несет персональную ответственность. Сейчас не вернешь, попробуй потом вытребуй у этих… Он потянул на себя, другой рукой упершись в живот Геркулания, чтобы притормозить падающее на него тело. Он действовал правильно. Вот только Геркуланий, похоже, этих правил не знал. Он не стал падать. Он как-то радостно усмехнулся и сделал шаг вперед. А потом ударил бойца по лицу. Сильно ударил. Боец отлетел на пару шагов и упал. А Геркуланий, взявшись рукой за рукоятку меча, одним движением вытащил его из своего тела. Все те, кто еще был в состоянии смотреть на этот ужас, обратили внимание на то, что крови на лезвии не было. Но скоро она появилась. Геркуланий с мечом в руке шагнул к солдату, не успевшему еще встать, и только начавшему приподниматься. Он подошел к нему вплотную, ногой толкнул в грудь, заставив снова упасть, и сам воткнул меч примерно в то же место, куда только что воткнули ему самому.
***
Ратомир так и стоял, заслоняя собой Пафнутия. Он опустил руки и тяжело дышал. Смерть только что, буквально на волосок разминулась с ним. А Геркуланий, небрежно стряхнув кровь с лезвия меча, обернулся и взглянул на Ратомира. Их взгляды встретились и Ратомир увидел, как дрогнуло лицо Геркулания и на нем появилась радостная улыбка.
***
Так бывает: в безнадежно и, кажется, навсегда затянутом тучами, небе ветер, что свирепо и весело гуляет там, в вышине, вдруг раздует, очистит кусочек, и над головой сверкнет радостная и звонкая синева. Примерно это ощутил Геркуланий, взглянув на Ратомира. Тот, кого он увидел, был чист, он был красив, его не уродовала эта гнилая и омерзительная дымка. И не было никого вокруг, кто был бы ближе и роднее этого человека. И это была такая радость, такое облегчение, что Геркуланий улыбнулся. Теперь – он понял, он почувствовал это, – теперь все будет хорошо. Главное, чтобы этот… чтобы он всегда был рядом.
Не отводя взгляда от глаз Ратомира, Геркуланий шагнул к нему, и все услышали, как Ратомир спросил его:
– Ты – Геркуланий?
И этот кадавр, этот жуткий монстр с перепачканным кровью лицом, это чудовище, только что убившее двух человек, это существо остановилось и тихо прошептало:
– Геркуланий…
И замолчало, опустив голову. Рука его разжалась, уронив меч и нарушив тишину этого, выпавшего из времени, мгновенья.
Потом это создание, видимо, решив что-то для себя, подняло голову и громко сказало:
– Я – Геркуланий! Я, – оно ударило себя кулаком в грудь, – Геркуланий!..
И радостное эхо отразило со всех сторон его громкий, хриплый хохот.
4
Бенедикт с Ратомиром сидели в кабинете монарха. Больше никого не было, если не считать Куртифляса. Как шут оказался здесь, Ратомир не заметил. Вроде бы, его не было рядом? Впрочем, это было не важно. Куртифляс всегда был около Бенедикта, это было привычно и ничему не мешало. Как не мешала мебель.
– Он слушается тебя. – Констатировал Бенедикт, пристально глядя в бледное, осунувшееся лицо наследника.
– Да, папа. – Согласился Ратомир.
***
И в самом деле, Геркуланий теперь не отходил от Ратомира ни на шаг, словно цепляясь за него как за спасательный круг, не дающий ему захлебнуться в этом чужом и враждебном мире. Вот и сейчас он стоял в приемной, за дверями кабинета. Он хотел войти вместе с Ратомиром, но тот сказал ему:
– Геркуланий, побудь здесь, подожди, я скоро выйду.
И тот послушно остался стоять, глядя на троих гвардейцев, заслонивших собой дверь.
Гвардейцы прекрасно понимали, что никакая они не защита, что стоит этому вот захотеть, и он разбросает их, как котят, и войдет. А что они могут? Вон как он с этим… с королем Арбокора, который, в свою очередь, легко бы справился с ними троими… Как он его… Голыми руками, и в одну секунду. Никто и глазом не успел моргнуть!
Но, верные долгу, они стояли, хоть и мурашки бегали по их спинам от взгляда этого… Они стояли, обнажив мечи, а Геркуланий смотрел на них, и не было в его взгляде ни злобы, ни угрозы – одно лишь терпеливое ожидание и немного брезгливости.
***
– Кстати, я так и не знаю, что там с вами случилось. Кто его?..
– Их было пятеро. – Ратомир нахмурился. В памяти всплыла темная подворотня, двор и двое, один напротив другого. – Он убил четверых. Он убил и пятого, но тот успел его ранить.
– И потом ты тащил его? Раненого?..
– Да.
– Один?
– Сперва один. Но тогда Геркуланий еще немного мог идти. Он старался помочь мне. Потом мы встретили Пафнутия. А потом наткнулись на отряд стражи. Они раздобыли коляску, и мы привезли его во дворец.
– Понятно.
На самом деле Бенедикту по-прежнему многое было не ясно. Зачем они вообще потащились в город? Что они там делали? Но с этим можно было и подождать. Сейчас важнее было другое…
– Что же нам с ним делать? – Бенедикт, сам того не замечая, избегал произносить имя того, о ком шла речь. Словно сомневался, принадлежит ли это имя этому вот…
– Я думаю, надо подождать. Вот, он уже вспомнил, как его зовут. Я ему помогу. Он придет в себя.
– Интересно, почему он тебя так слушается?
Это было действительно интересно. И важно! Потому, что если понять это, то, может быть, удастся заставить его слушаться и других?
– Я думаю, – подал голос молчавший до сих пор Куртифляс, – тут все дело в крови.
Бенедикт и Ратомир взглянули на шута. В их взглядах был вопрос. И Куртифляс разъяснил свою мысль.
– Ратомир дал свою кровь. Если бы свою кровь отдал, скажем, я, то точно так же он слушался бы меня. – И добавил: – Так мне, во всяком случае, кажется. Можно спросить Панкратия, а может, этого, как его – мага.
– Да, кстати, – посмотрел на отца Ратомир, – а что с ним? С магом? С Пафнутием?
***
А Пафнутий в это время лежал на неразобранной шикарной постели в одной из незанятых гостевых комнат и наслаждался покоем. Он был заперт тут, и возле двери стояла вооруженная охрана, но это его не беспокоило. Он и не собирался бежать отсюда. Ему было хорошо. Кажется, он добился того, чего хотел. Он доказал этим скептикам, что есть силы, не подвластные им, но подвластные магии. И теперь это уже не спрячешь. Теперь им с этим придется считаться, а, значит, и с ним – с Пафнутием!
Он лежал, не раздеваясь. Он ждал. Не может того быть, чтобы его не позвали к царю. Ну, что ж, он готов!
Горящие свечи в подсвечнике, стоящем у изголовья, освещали его лицо. На лице была улыбка. Улыбка человека, уверенного в себе и в своем будущем.
***
Сердеция сидела в кресле у себя в спальне. Руки ее упирались локтями в колени, голова покоилась на руках. Вид ее был жалок и взывал к сочувствию. Вот только некому было ей посочувствовать, так же, как и ей самой некому было рассказать про то, как же ей сейчас паршиво. Даже мужа ее, этого безмозглого Урлаха, не оказалось в отведенных ему апартаментах. Где он, идиот несчастный, сейчас шляется?
Страшная и нелепая смерть Шварцебаппера, казалось, рикошетом задела и ее, лишив сил и желания жить дальше. Все закончилось, так, по сути, и не начавшись. Что теперь? Прозябание в их запущенном дворце? Ледерландия? Ледерландия отныне и навеки, с ее крестьянами и помещиками, ничуть не лучше этих самых крестьян. Урожаи, надои, запашки, споры вокруг границ земельных владений, рецепты варений и секреты забраживания браги… Тоска!..
Но каков этот Геркуланий!.. – Пришло ей в голову. – Надо же, мечом его проткнули, а ему хоть бы что! Что же он теперь, бессмертный, что ли? Да и человек ли он? Наверное, стоит умереть, чтобы восстать вот таким, ничего не боящимся, неуязвимым, способным на что угодно. А интересно, как он сейчас относится к женщинам? Нужны ли они ему?
Да что за вопрос! – Отбросила она глупые сомнения. – Что за мужчина, которому не нужны женщины? А он – мужчина, несомненно! Но вот с Принципией он как-то… холодно.
Сердеция вспомнила, как ее сестра подошла к Геркуланию. А он?.. А его, вроде, даже передернуло от отвращения. Может быть, он просто увидел то, чего раньше не замечал? Эту ее худобу, бледность. Может быть, если бы на месте Принципии была она, Сердеция… Она не встречала еще ни одного мужчину, который не жаждал бы заключить ее в свои объятия. Ну, не считая, мужа, конечно…
Да, интересно, каков он как любовник. А если в нем и тут теперь открылись столь же сверхчеловеческие силы?
Сердеция подняла голову и ее прекрасное, хоть и усталое, лицо озарила улыбка.
– А что? Нужно попробовать…
***
А неустрашимые стражи общественного порядка – капрал с Сидоровым пили чай. Сидоров был недоволен, дворца он так и не увидел. На полпути от дворцовых ворот до самого здания их с капралом, конвоировавших, совместно с еще двумя гвардейцами, связанного злодея, перехватили. Пленника отобрали, а их самих отвели в дом на задах дворца, где располагалась дворцовая стража. Тут, конечно, было тоже ничего себе – чистенько, уютно, и даже какие-то цветы росли в горшках на подоконниках, но все же это был не дворец. И это огорчало.
Встретивший их дежурный принял гостей радушно, усадил за длинный стол, принес чай, чашки, кулек баранок, сам сел с ними и с удовольствием слушал про их необыкновенные приключения. В ходе этого повествования и родилась официальная версия про героический поступок рядового Сидорова, с риском для жизни предотвратившего кровопролитие и обезвредившего опасного маньяка. Сидоров не возражал. Слушать об этом было приятно и удивительно: так вот как оно, оказывается, было-то!
Потом пришли гвардейцы, бывшие в вестибюле. Теперь, когда все, наконец, закончилось и осталось только вымыть пол там, где пролил кровь их товарищ, им больше делать было особо нечего, и они вернулись к себе. От их рассказов стыла кровь в жилах. О-о!.. Они видели такое!.. Кстати, стало ясно, что тот тип, за которым охотились четверо отважных, никак не мог быть причастен к пропаже наследника, поскольку и наследник и тот король, который пропал с ним за компанию, к моменту появления во дворце стражей порядка, были уже тут. Король тот, правда, уже в виде мертвого трупа, но наследник зато вполне себе живой. Ну, и хорошо, а то, правда, устроили бы там, в том квартале, переполох, и зря.
А этот-то, этот… которого они повязали… тоже, король, кстати! Ну, просто, куда ни плюнь, попадешь в короля, или, на худой конец, в наследника. Так вот, этот-то – как-то вышел оттуда, куда его заперли. Не иначе – измена во дворце, сошлись во мнении рассказывавшие гвардейцы. Ну вот, вырвался, с мечом – а где меч взял, кстати? – и, ворвавшись в вестибюль, отрубил голову бойцу по имени Римус. При этих словах полицейские содрогнулись, представив, какой опасности они подвергались, задерживая столь опасного преступника.
Да, срубить-то он срубил, но и на него нашлась управа. Этот, которого искали, и который умер и лежал мертвый часа полтора, ну, реально, мертвый – вдруг ожил и одним махом свернул башку тому, который с мечом. Так что, недолго тот погулял на воле-то. Отлились кошке… Да, а тот, оживший, вдобавок еще чего учудил: там один из гвардии того, кому башку-то свернули, он этого за такое дело мечом-то в грудь, и насквозь. Ну, то-есть, все, как говорится, пишите письма!.. А тот?.. Ага, как же!.. Спокойно так, как бы между прочим, этого, который его мечом-то, в нокаут, а сам меч вот так – раз!.. и вытащил. И потом этим же мечом того и проткнул. Тот еще на полу лежал, а этот – так, подходит, и – раз!.. И все.
А потом, слышно было, он как заорет: «Я Геркуланий! Я Геркуланий!»
– Ну, и что дальше? – Спросил капрал.
– Да ничего. Увели его куда-то. Да и все стали расходится.
***
Да, в самом деле, так все и было – все стали расходиться, расходиться…
Незаметно наступал новый день, и можно было тушить свечи и факелы, фонари и лампы. Новый день нес новую жизнь, но спешить туда никому не хотелось. Хотелось уснуть, а эта новая жизнь пусть пока потихоньку сама как-нибудь. Без меня…
Чтобы завтра проснуться, а оно уже… Раз уж иначе никак не получается.
5
Да, время шло, и новая жизнь потихоньку изменяла устоявшийся быт обитателей дворца. Привыкали к ней те, кому посчастливилось присутствовать при ее чудесном рождении, приспосабливались как-то и те, кому повезло проспать это событие. И уже не шепотом, а вслух говорили между собой слуги, обмениваясь новостями:
– Ну, что там, этот-то?.. Говорят, опять на кухне переполох устроил?
– Да, как обычно… Приперся, и давай по котлам шарить. Все разбежались, один шеф остался.
– Ну, ему куда деваться? Ему положено.
– Эт-точно… А тот руку в кипящий котел засунет, и хоть бы хны! Нашарит там мяса кусок, вытащит, и давай жрать!.. Аж стонет от счастья. Кость обгложет, да и как зафигачит ею куда-нибудь, на кого бог пошлет.
– Вот оно, значит, как…
– Да уж!..
***
Ломали голову в Министерстве иностранных дел, сочиняя послание в Эрогению. Министру хорошо!.. Распорядился, и пошел себе. А тут голову сломаешь. Ну, в самом деле:
– Так, на чье имя, все-таки, писать-то?..
– Ну-у…
– Вот олухи! Нет, ну, правда!.. Кто у них там заместо этого-то остался?
– Ну, наверное, королева-мать. А кто еще?..
– А удобно ли ее величеству направлять письмо за подписью министра? Сам-то отказался подписываться.
– Неудобно, но это пусть министр решает. Чего нам-то?.. Нам текст сочинить, а там…
– Ладно, про смерть – надо? Или лучше – в связи с неожиданным недомоганием?
– Лучше недомогание.
– Но все равно же узнают. Он же не один тут. Все в курсе. Куча народу вон, видела.
– Но, если про смерть, то надо говорить про тело, про траурную церемонию и так далее, а тут какая церемония? Какое тело?.. Хорошенькое тело, шляется, где хочет. От него не то, что слуги, стража прячется.
– Ну вот, и забрали бы его у нас.
– Да уж, поскорее бы!..
– Вот и сочиняй, чтобы поскорее. Там уж заждались, поди…
Но письмо, как ни бились, все не получалось. Ну, хоть убейся!..
***
В той части дворца, где разместили приехавшую на бракосочетание делегацию из Эрогении, в одной из комнат, сейчас тоже совещались. Гай Шильт – министр двора, ответственный за соблюдение церемониала и протокол; Лонус Де-Май – заместитель командующего лейб-гвардии, а сейчас – командир личной охраны короля; граф Феликс – один из владетельнейших сеньоров королевства, давний конфидент матушки-королевы, сердечная дружба которых началась задолго до кончины отца Геркулания. Этот приехал сюда без особых полномочий. Он просто был, что называется, глазами и ушами пожилой королевы, не пожелавшей лично присутствовать на свадьбе своего сына с представительницей этого безбожного вырождающегося Амирана. Она вообще была против этого брака. Но, увы, сын, став королем, перестал слушать свою старую матушку. А зря!..
Присутствовал на совещании и представитель Министерства иностранных дел, начальник какого-то там департамента. Пожилой, лысоватый крючкотвор, которого звали Гордонус Милль, но чьего имени никто из присутствующих так и не запомнил. Просто ни к чему. К нему, в случае необходимости, обращались: «уважаемый», этого было вполне достаточно. Его дело было помалкивать в тряпочку, а при нужде грамотно формулировать на бумаге те мысли, что возникали в головах тех, кто имел право их иметь и высказывать. Кроме того, этот самый Милль, единственный из присутствующих, да и вообще из всего состава делегации, за исключением самого Геркулания, говорил по амирански. И теперь выступал переводчиком.
Все четверо сидели за круглым столом, точь-в-точь как в легендах про древнего короля Паркура и его рыцарей. Прошло уже три дня с той ужасной ночи накануне так и не состоявшейся свадьбы, и пора было что-то решать. К сожалению, все правовые нормы государства Эрогения строились на свершавшихся когда-либо ранее прецедентах. Перед собравшимися же предстало нечто, не имевшее прецедента не только в эрогенской, но и во всей известной им истории всего известного им человечества. Поэтому, любое их решение могло быть оспорено, а его инициатор – наказан.
И сидели они, поэтому, молча, переглядываясь, пока граф Феликс, как человек самый независимый, не произнес:
– Ну, что, господа… Что делать-то будем? – Смело положив, тем самым, начало дискуссии.