Я вошел в сарай. На койке возле забранного решеткой оконца лежал худой старик с седой неприбранной головой. Впалые щеки его были покрыты недельной щетиной. Тощие худые руки выглядывали из коротких рукавов его порванной на локтях фуфайки.

– Василий Гаврилович Рыбкин. Бывший приват-доцент, а ныне политически осужденный и сосланный враг народа, обвиненный в убийстве профессора Лесневского – пробормотал он, едва завидев меня.

– Верю, что в убийстве Лесневского вас обвинили зря. Берусь доказать вашу невиновность, если и вы поможете мне, – проговорил я.

– Что я должен делать? – в потухших глазах старика забрезжила надежда.

– Расскажите мне все, что знаете о Лисьем Хвосте. Мне интересны любые подробности, готов выслушать ваши версии…

– О скифском воеводе?! – Рыбкин смотрел на меня во все глаза, – вы не будите считать меня душевнобольным и отнесетесь к моим рассказам серьезно?

– Точно так, – кивнул я.

– Хвост поклонялся темным силам и частично рекрутировал свое воинство из страны мертвых. О его несметных ордах ходили легенды. Его враги принимали смерть от рук воеводы. Он лично казнил каждого из вождей вражеских племен и тут же обретал силу поверженного воителя. Сейчас эти безумцы – археологи разбудили его, нарушили погребальный покой Хвоста и теперь пожинают плоды своей беспечности.

Все это Рыбкин выпалил на одном дыхании, его всклокоченные седые лохмы воинственно торчали в разные стороны, а тощие руки с длинными пальцами простирались вперед, словно атакуя неведомого врага. Он заметался по комнатушке, и мне пришлось силой усадить его обратно на койку. Старик нехотя повиновался.

Я с жалостью смотрел на него. «Сумасшедший, жалкий обезумевший от страха и одиночества дед. Я напрасно трачу с ним свое время, – подумалось мне.

Словно прочитав мои мысли, Рыбкин поднял на меня пристальный, немигающий взгляд.

– Я не душевнобольной. Моим словам можно верить, – с достоинством изрек он.

– Будем надеяться, – я постарался, чтобы мой голос звучал уверенно.

– Спрашивайте же меня обо всем, что вам хотелось бы узнать! – великодушно разрешил краевед.

– О чем вы говорили с Лесневским накануне его гибели?

– Я предупреждал его об опасности. Просил не начинать раскопки. Умолял, доказывал, предупреждал. Все тщетно!

Рыбкин в запале стукнул сухоньким кулачком по стене сарая и, застонав от боли, откинулся на своей арестантской койке. Прошло не меньше минуты прежде, чем старикан вновь овладел собой.

– Старый надутый индюк не послушал меня. Он смеялся надо мной, – обиженно проговорил краевед, – я дал ему посмотреть глиняную дощечку. На ней была карта древних захоронений. Это бесценная реликвия. Поверьте, я знаю о чем говорю…

Рыбкин замолчал, в каком-то благоговейном экстазе он поднял вверх руки и так застыл, словно окаменев.

– Дощечка? Как она у вас оказалась. Василий Гаврилович? При осмотре трупа профессора никакой дощечки-карты найдено не было. Лишь какой-то ветхий меч.

– Меч подкинули, а дощечку украл убийца, – Рыбкин наклонился ко мне и понизил голос до свистящего шепота, – карта у убийцы, и он вскоре обретет силу и сокровища Хвоста. На дощечке обозначен курган, где они хранятся. Помешайте ему! Слышите?

Рыбкин тяжело дышал, лоб его покрылся испариной, ноги и руки дрожали. Он молчал, искоса поглядывая на меня.

– Откуда у вас глиняная доска-карта? Вы так и не ответили мне на этот вопрос. Вы нашли ее?

– Н-н-нет, – Рыбкин еле говорил, – она осталась от немецкого офицера, который искал этот курган во время оккупации. Здесь же были немецкие войска. Один из немцев не был похож на остальных фашистов. Симпатичный спортивного вида блондин с очень приятным лицом. Он не зверствовал, не стрелял пленных. Он искал сокровища Хвоста. На этого человека работали несколько солдат. Они не подчинялись никому, только этому немцу. Он ходил в штатском. На пальце у него был перстень с какими-то таинственными буквами. Он искал курган, а я…

– А вы ему помогали, уважаемый Василий Гаврилович? – холодно осведомился я.

– Да, помогал, я был вынужден рассказать этому немцу все, что знал сам. Иначе этот немец престал бы быть таким добрячком, – Рыбкин тряхнул головой и резко повернулся ко мне, – я не военный, а всего лишь немощный старик и вовсе не обязан гибнуть под вражескими пулями. Я не герой, не храбрый рыцарь! Однажды люди немца выкопали из земли эту дощечку, а я лишь помог ее расшифровать, под страхом смерти, замечу…

– Что было дальше? – прервал я Рыбкина.

– Немец ушел к тому кургану и не вернулся. Командир гарнизона очень лютовал, видать, пропавший фриц был важной персоной, но вскоре пришли войска красной Армии, и стало не до искателя сокровищ.

– Больше никому не рассказывали о том немце?

– Только Лесневскому.

Последние слова дались краеведу с трудом. Голос старика дрожал. Рыбкин устало взглянул на меня и умолк. Держась за стену, он встал, шагнул в сторону, но обессиленный вновь уселся на койку, поджав острые колени к давно небритому подбородку. Я вслушивался в его тяжелое с присвистом дыхание, вскоре старик уснул, а я тихонько вышел за дверь.

– Глаз с него не спускай, – наказал я вытянувшемуся в струнку милиционеру.

– Так точно, не спущу, будьте спокойны! – козырнул караульный.

Смеркалось, вечерняя синь еще только заволакивала небо. Расплывчатые очертания холмов маячили зыбкими миражами. Город мертвых, или живых, которые лишь притворяются мертвыми?

Вечер был полон самыми различными звуками. Здесь все было слышно далеко, разносились по угрюмой равнине обрывки песен, отрывистые команды прибывших бригадмиловцев. Пару раз раздался гнусавый сигнал милицейской полуторки. Я двинулся к лагерю, работы на раскопках уже закончились, но студенты не расходились. Бровкин, обосновавшись в одной из палаток, проводил допросы. Два милиционера с автоматами наперевес поочередно водили туда притихших от страха ребят. Многие девушки плакали.

– Где участковый местный? – заглянул я в палатку к Бровкину.

– Жуков? А черт знает, где его носит, – оторвавшись от очередного протокола, майор поднял на меня полный растерянности взгляд, – вроде, здесь был недавно…

– Давно его знаете?

– Вообще не знаю, – пожал покатыми плечами Бровкин, – Жуков сюда прибыл по разнарядке пару месяцев назад. Говорил, что дальние родичи его из этих мест были. Одинокий он, семьи нет, а больше мне про него ничего не известно…

– Ясно.

Я вышел на улицу. Темнота уже опустилась на лагерь, но никто не готовил ужин. Костровые не разжигали костров. Тусклый огонек фонаря «летучая мышь» был виден лишь в маленьком оконце профессорской палатки. Я подкрался к ней, полог был плотно задернут, изнутри доносились приглушенные голоса.

– Ты останешься со мной. Это решено. Могущество Хвоста – это миф, миф. Пойми это, глупая девчонка. Старик Лесневский – просто старый маразматик и авантюрист. Будешь держаться меня, закончишь институт, останешься на кафедре, поступишь в аспирантуру…

– У тебя ничего не вышло, и не выйдет, – голос Зои звучал презрительно и жестко.

Она рванулась к выходу. Петраков попытался ее задержать, но тут же отскочил назад, получив мощный удар в лицо. В оконце было видно, как он морщится от боли.

– Не забывай, кто я такая! – бросила девушка.

Выскользнув из палатки, она бросилась к оврагу, а я едва успел отскочить под крону раскидистого дуба, росшего рядом с «резиденцией» Петракова.

– Вернись! – профессор выскочил вслед за Зоей, но тут же упал на пороге палатки.

Тело его дернулось, он вытянулся в струну и затих. Темная фигура метнулась в сторону и, отпрыгнув темноту, бросилась бежать Злоумышленник, как и я, прятался неподалеку от палатки и внимательно следил за происходящим внутри. Улучив момент, он ударил профессора чем-то острым и бросился бежать.

Гнаться за ним, или попытаться помочь ученому? Я метнулся к Петракову.

– Павел Игоревич? Вы живы?!

Я рванул куртку на груди профессора, под ней была белая майка, на груди профессора расплывалось большое темно-красное пятно. Петраков хрипел, на губах выступила кровавая пена, газа закатились. Он умирал, я попытался сделать перевязку, но кровь продолжала вытекать из раны судорожными толчками. Убийца сработал профессионально, не оставив несчастному ни единого шанса выжить! В один из моментов Петраков рванулся вперед, сдернул с груди повязку и простер руки ко мне.

– Хвост, Хвост, он, он проснется…, – прошептал профессор, его тело содрогнулась в последний раз, и Петраков умер.

Я бросился за убийцей, доставая из кобуры ТТ, но время было упущено. Впереди было пусто, враг успел скрыться, пока я находился возле умирающего.

«Куда мог подеваться злодей?!» – пульсировало в моей голове.

Раскопки остались позади, бандит, похоже, бежал к кургану, на котором прошлой ночью исполнял свой страшный танец мертвый теперь уже профессор Петраков.

– Стой! Стрелять буду! – крикнул я на всякий случай, почти не надеясь на успех.

Ответом мне был крик какой-то ночной птицы. Все вокруг смолкло. Тишина стояла такая, что я слышал, как учащенно бьется мое сердце. Я осторожно двинулся к вершине холма. Вот и кустарник, дикорастущий кизил. А вот и таинственные лазы, которые выкопала чья-то недобрая рука. Я шагну к одному из них, но тут же споткнулся и полетел куда-то вниз. Паденье продолжалось, казалось, вечность. Я даже потерял сознание, но тут же пришел в себя от дикой боли в ноге.

Оглядевшись, я увидел себя как бы со стороны, жалкая скорчившаяся от боли фигурка лежала в освещенном тусклым светом чадящих факелов круглом сводчатом зале. Я лежал в самом центре, на своеобразном жертвенном алтаре, представлявшим собой огромный плоский камень с торчащими из него узкими наконечниками каменных же копий. Рядом покоилось тело какого–то эсесовца. Молодой блондин в черной кожаной шинели с одним витым погоном был проткнут острыми копьями сразу в нескольких местах. Вероятно, он попал сюда таким же путем что и я, просто провалившись в недра кургана сверху.

Скорее всего, это было обычной ловушкой для ослушников, пытавшихся тем или иным способом проникнуть в усыпальницу Лисьего Хвоста. Кулаки фашиста судорожно сжаты, пальцы едва не пробили кожу ладоней, на одном из пальцев эсесмана большой массивный перстень с витой монограммой ANNRB. Все ясно, парень был посланцем нацистского института Аннонербэ. Что он здесь искал? Несложно догадаться, рассчитывал узнать тайну скифского воеводы, а он возьми и накажи немца даже после своей смерти.

Я попытался пошевелиться, но боль была нестерпимой, кое-как поднявшись на руках, я обнаружил, что попал на каменное острие, бедро сломано и. скорее всего, раздроблено. Из рваной раны течет кровь, обильно орошая и без того бурый от предыдущих жертвоприношений камень.

Нереальность происходящего давит на сознание. Кто хозяйничает здесь сейчас, после кончины Хвоста? Кто зажег тлеющие без устали факела? Почему воздух этого странного царства смерти полон каких-то смрадных запахов, коих и сравнить-то не с чем. Наверное, так пахнет сама Смерть…Наверное, именно ее власть не дает телу эсесовца разложиться, он и сейчас как живой, кожа совсем не подверглась гниению.

– Вот ты где? Что ж, я рад приветствовать тебя в моих владениях. Как раз я смогу закончить экскурсию, ведь ты хотел докопаться до правды?

Раздавшийся голос едва не порвал мне барабанные перепонки. Он был знакомым и звучал громко, торжественно и, чего греха таить, жутковато.

Из тьмы показалась человеческая фигура, в неясном свете факелов я узнал говорившего. Студент Эйно выглядел сейчас так же дружелюбно, как и при первой нашей встрече. Он улыбался, в руках его был изогнутый скифский меч.

– Дайте огня! Мой гость хочет видеть всю экспозицию нашего древнего музея! – крикнул он куда-то во тьму.

Несколько фигур в темных звериных шкурах неслышно заскользили по залу. Факелов прибавилось, теперь все странное помещение было освещено словно днем. Я увидел помост из округлых валунов, на нем возлежал высокий пожилой мужчина в кожаных латах. Глаза его были плотно закрыты, сухие коричневые руки сложены на груди. Казалось, он спит. Рядом стоял помост пониже. Он был пуст. Возле него лежали богато отделанный каменьями женский наряд и высокий головной убор с большим горящим в свете факелов изумрудом.

– Лисий Хвост? – догадался я, указывая на лежащего на помосте человека.

– Именно он, – с улыбкой кивнул головой Эйно.

– А где же его благоверная? – я указал на пустовавший рядом с ложем воеводы помост.

– Лучеслава! – властно позвал эстонец.

Передо мной предстала Зоя в длинных до пят белых одеждах.

– На ней похоронное платье скифских женщин, – охотно пояснил Эйно, – но сегодня она снимет его, скорби нет места. Сегодня великий день. Я унаследовал силу воеводы, его армию и даже женщина Хвоста станет нынче моей!

– А это, что за жмурик? – кивнул я на тело эсесовца, – один из бывших претендентов на сокровища скифского воеводы?

– Это мой брат Хайнс фон Тиме, – голос лже-Эйно задрожал от бешенства, обуявшего его,– я пришел вслед за ним, чтобы завершить то, что не удалось Хайнсу. Надеюсь, ты уже понял, что я лишь прикрывался именем этого несчастного парня-подпольщика. Я лично убил его вот этой вот рукой.

Фриц потряс предо мной кулаком с зажатым в нем мечом.

– Сделать липовые документы для ребят из нашего ведомства пара пустяков. Так офицер СС Юрген фон Тиме превратился в героя-подпольщика Эйно Мянне. По документам Мянне я и поступил в университет, где встретился с Петраковым. Профессор был одержим поисками скифских сокровищ, он знал от своего коллеги Лесневского о магической силе скифского воеводы и задумал забрать эту силу себе. Он, как одержимый, пытался разгадать тайну города мертвых и почти преуспел в этом деле. Однако сила воеводы не перешла в его старчески немощные руки. Я убрал его с пути. Как устранил перед этим и самого Лесневского. Теперь умрешь и ты!

Юрген ткнул в меня пальцем и радостно захохотал.

– Ты отдашь свою жизненную силу моему брату Хайнсу, а сам навеки останешься лежать в этом музее смерти, – он повел рукой вокруг себя, – ведь ты хотел разгадать тайну скифского воеводы. Ты разгадал ее, ценой собственной жизни!

Он смотрел на меня безумными глазами, пот тек с лица немца ручьем. Я отвернулся от него, всматриваясь в поросшие мхом каменные стены. Как странно, если б не знал про курган, думал бы, что Хвост устроил свою усыпальницу в какой-нибудь пещере. Только сейчас я заметил стоявшие по окружности копья с насаженными на них мумифицированными головами. Вероятно, это были головы врагов могущественного воеводы. Длинноусые и заросшие бородами лица были полны отчаяния, словно в последний момент пред казнью, они молили своего мучителя о пощаде, но тот был глух к их мольбам.

– Подойдите ко мне! Отныне и навеки я ваш повелитель! – крикнул Юрген фон Тиме куда-то в темноту.

Из глубины зала к жертвеннику стали подбираться странные тени. Часть из них была в шкурах животных, часть в мерцавших в свете факелов ослепительно белых одеждах. Бородатые лица были мертвенно бледны, а пустые глазницы смотрелись жутко и, словно источали мертвый могильный холод, от которого стыла кровь. На поясах у них болтались мечи-акинаки, наподобие того, что держал в руках их новоявленный предводитель.

– На первый взгляд фантомы, но я уже успел проверить их в деле. Настоящие убийцы. Они уже лишили жизни копателей, – Юрген поднял надо мной свой меч, – смотрите, как я умерщвлю своего врага, – крикнул он своему мертвому воинству.

Тени тесно обступили жертвенный камень, из их уст потекли струи холодного ветра. Они стояли плечо к плечу, образовав собой жуткий мерно раскачивающийся круг.

– Не делай этого. Отпусти его, и ваши дороги больше не пересекутся, он просто забудет все, что видел этой ночью, – прошелестел тихий шепот Зои.

Она прошла сквозь стой мертвых теней и властно потянулась к мечу, что сжимал в своих руках фашист. Но Юрген не слышал ее, он был весь во власти мести и грезил предстоящей расправой.

– Я посею здесь страх и хаос, пусть в ваших городах и селах все будут дрожать от ужаса и ожидания скорой смерти. Ее принесут вам те, кого нельзя убить, ибо мертвые бессмертны! Страх – вот то, что станет местью вам, поправшим власть великого рейха! – визгливо кричал он, брызгая слюной.

– У тебя ничего не выйдет, безумец. Ты просто параноик, место которого в психушке! – бросил я, стараясь отвлечь внимание фашиста.

Боковым зрением я видел, что Зоя отошла в сторону и двинулась к мумии Лисьего Хвоста. Только теперь я заметил стоявший в ногах тела воеводы внушительный глиняный кувшин. Зоя наклонилась к нему, подняла и, что есть силы, бросила его об пол. Громыхнул гром, блеснула серебристая молния, факелы, освещавшие помещение мгновенно потухли, наполнив зал страшным удушливым чадом.

Тело Лисьего Хвоста подскочило на своем возвышении из валунов и принялось судорожно трястись, распадаясь на мелкие кусочки, оборачивавшиеся сероватым, похожим на пыль пеплом. Молнии продолжали сверкать, гром гремел, сонм теней смешался и стал растворяться в разрываемой вспышками темноте усыпальницы.

– Негодная! Ты предала меня! Тварь!

Юрген, брызгая слюной, бросился к побелевшей от страха девушке, но я собрал последние силы и, превозмогая боль, подкатился ему в ноги. Подняться я не мог, но мой прием удался, фашист завалился на спину и попытался поразить меня мечом. Однако я оказался проворнее и со всей силы саданул его по затылку увесистой рукоятью ТТ. Фриц охнул и потерял сознание.

Молнии продолжали сверкать, удушающий чад, быстро заполнявший зал, проникал в легкие.

– Зоя, Лучеслава! Как тебя там! Помоги мне вытащить этого гада, – прохрипел я, теряя сознание.

Чья–то неожиданно сильная рука помогла мне подняться и потащила куда-то кверху. Обоими руками я держал за ворот рубахи обмякшее тело фрица. Казалось, прошла целая вечность, пока я сумел вдохнуть свежего воздуха. Он показался мне пьянее вина. Я окончательно потерял остатки сил и рухнул на траву. Мы втроем были у подножия холма, внутри которого только что находились. Я, Зоя-Лучеслвава и злополучный фашист с кровоточащей башкой.

На моих глазах холм стал оседать. Я слышал глухой стук бьющихся друг о друга камней и видел поднимавшуюся огромным серым веером пыль.

– Мне пора, – девушка шагнула к осыпавшемуся кургану.

– Кто ты? Не ходи туда! Останься здесь! – я кричал, но вместо крика наружу вырывались лишь глухие, похожие на рыдания хрипы, но она услышала меня.

– Живым место среди живых, а мертвые пусть остаются в царстве мертвых, – бросила девушка.

Мгновенье, и Зоя-Лучеслава исчезла, будто ее и не было.

Громыхание смолкло, пыль рассеялась, я полз веред, таща фашиста за собой. Заслышав вдалеке голоса, я хотел выстрелить из своего ТТ, чтобы привлечь внимание, но обнаружил, что в суматохе потерял оружие.

– Ко мне! Сюда! – захрипел я.

Теперь шаги слышались уже близко. Кусты раздвинулись. Передо мной вырос участковый Андрей Жуков.

– Жив, лейтенант?

Он с изумлением смотрел на меня.

– Ты весь седой! Что случилось?

– Не спрашивай, лучше помоги дотащить до наших преступника. Он – убийца!

Я указал на фашиста. Жуков наклонился к лежащему без движения Эйно-Юргену.

– Да твой преступник мертв, лейтенант. Отчего он кони двинул?

– От злости, очень злой был, вот и сдох…

Мной вдруг овладела полная апатия. Я сидел на траве не в силах двинуться.

– Идти можешь? – голос Жукова звучал будто издалека.

Я помотал головой. Странно, боль не чувствовалась, лишь усталость и грусть, которая заполнила собой мой мозг. О чем я думал? Не знаю. О чем жалел тогда? Тоже, не смогу сказать.

– Ночью было страшное землетрясение, курганы превратились в жалкие кучки земли и горки камней. Странное дело, но крестьянские избы и другие строения не пострадали, – рассказывал мне участковый.

Он тащил меня на себе, оставив тело лже–Эйно лежать в кустах.

– Какое землетрясение? О чем ты, капитан?

– Говорю тебе, этой ночью курганы разрушились, осели, превратились в пыль. Ясно? Мы ищем тебя с вечера, думали ты погиб, – повернулся ко мне Жуков.

Я молчал. Теперь боль вернулась ко мне. Я закрыл глаза и погрузился в странное забытье. Я видел себя как бы со стороны. Отчетливо наблюдал, как мое тело завернули в какую-то рогожу и погрузили в кузов полуторки.

– Умер парень, не донес ты его, Андрей – устало проронил тучный майор Бровкин, с укоризной глядя на и без того расстроенного участкового Жукова.

– Умер, – согласно кивнул седой головой капитан.

– К лейтенанту этому два часа назад сослуживец приехал. Не успел увидеться с ним, так вот бывает. Проворонили мы москвича, нам теперь всем за это по шапке из Москвы отвесят, – сокрушенно вещал майор.

– Не спешите его хоронить, – услышал я хорошо знакомый голос.

К полуторке шел Вахтанг Дадуа, полы его шинели развивались. Фуражка была сбита на затылок. За ним едва поспевал краевед Рыбкин. Дадуа вскочил в кузов и уселся рядом со мной. Несколько дюжих бригадмиловцев подсадили наверх и старика Рыбкина.

– Поехали! – Дадуа стукнул рукой по крыше кабины, и шофер тронул машину с места.

Мы летели с бешеной скоростью, Дадуа размотал рогожу и подложил мне под голову свою шинель. Старик Рыбкин взял меня за руку и, странное дело, жизнь начала возвращаться ко мне. Я перестал ощущать себя отдельно от своего лежащего на дне кузова тела. Небывалая легкость бесследно исчезла, на смену ей пришла боль, страшная, испепеляющая все своим невиданным жаром. Я застонал, чем очень обрадовал Рыбкина и Дадуа. Они переглянулись, и оба вздохнули с облегчением.

– Наконец-то, – Дадуа улыбнулся.

И это было последнее, что я увидел перед тем, как провалиться в черную бездну тяжелого сна.

Из госпиталя я вышел через три с половиной месяца. За все это время меня лишь однажды навестил Вахтанг Дадуа. О его визите меня заранее оповестил врач. К приходу начальника отдела я подготовил подробный рапорт, четко описав все, чему стал свидетелем. Дадуа внимательно прочитал бумагу и беседовал со мной несколько часов кряду, задавая все новые и новые вопросы, на которые я не всегда мог дать исчерпывающие ответы. Я ведь и сам не понимал до конца, что же произошло на тех страшных раскопках.

Однако Дадуа остался доволен моими ответами. В очередной раз своего начальника я увидел в тот день, когда наконец-то покидал ведомственный госпиталь. По выписке Вахтанг Георгиевич встретил меня в больничном коридоре.

– Манцев! Как дела? – радостно окликнул меня начальник.

– Здравия желаю, товарищ Дадуа, – я замялся.

– Хочешь что-нибудь спросить? Спрашивай, – начотдела смотрел на меня с интересом.

– Кто такая студентка Зоя и краевед Рыбкин? – выпалил я.

Дадуа промолчал. Он достал из кожаного портфеля папку и раскрыл ее передо мной. Внутри были фотографии выполненных на каком-то полотне рисунков. Наброски были выписаны с поразительной четкостью. На них были изображены Зоя-Лучеслава, сам воевода Лисий Хвост и пожилой мужчина, очень сильно похожий на старика Рыбкина.

– Берусь предположить, что Зоя и старик Рыбкин – люди из окружения Хвоста. Зоя – жена воеводы Лучеслава. Кстати, студентки Зои никогда не существовало, она познакомилась с Петраковым на раскопках, недалеко от кургана. Студенты считали ее местной жительницей, а местные – студенткой из Москвы.

– А сам Рыбкин?

– Ну, а сам Рыбкин сильно смахивает на чудо-бальзамировщика, доверенное лицо воеводы Хвоста. Он изготавливал для хозяина головы поверженных им врагов. Думаю, это было не единственным его умением. Что если бальзамировщик умел заново вдохнуть жизнь в умерших?

– Познал тайну бессмертия? Не может быть, – вырвалось у меня.

Дадуа пожал плечами. Мы вместе вышли из здания госпиталя и прошли к его служебному Мерседесу. Вахтанг сел за руль, жестом пригласил меня садиться рядом и, запустив мотор, тут же рванул машину с места.

– Где же сейчас Рыбкин? – нарушил я затянувшееся молчание.

– Под наблюдением наших ученых, – неохотно ответил Вахтанг.

– Незавидная участь быть подопытным кроликом, – пробормотал я.

Вахтанг не ответил. Он неотрывно смотрел прямо перед собой на серую нескончаемую ленту асфальта. Остановившись около моего дома, он приоткрыл дверцу авто. Я вышел, и мы обменялись рукопожатиями.

– Завтра на службу, – бросил он на прощание.

– Так точно! – козырнул я.

О деле воеводы мы больше никогда не вспоминали. Прошли годы, я давно вышел в отставку и состарился. Как-то мне довелось вновь побывать в тех местах, где некогда властвовал Лисий Хвост. На месте бывшего кургана сейчас открылся краеведческий музей. Я посетил его. Меч воеводы, который сжимал в руках фашист Юрген Тиме, лежит под толстым прозрачным стеклом. О делах коварного воеводы рассказывает экскурсантам дряхлый старик-смотритель, как две капли воды, похожий на краеведа Рыбкина. Он ничуть не изменился. Завидев меня, дед лишь на мгновение запнулся и вновь продолжил экскурсию. Думаю, старикан узнал меня, но я не подошел к нему.

К чему ворошить прошлое?