– Продолжим знакомство в номерах Сабурова? – осведомился Лозницкий.
Голос его дрожал от возбуждения. Он крепко держал девицу за руку. Она прекратила смеяться, остановилась, попыталась вырваться, взгляд ее скользнул по лицу поручика. Вероятно, что-то напугало девушку, что-то, что отличает упыря от обычного человека.
– Пусти, мне нужно идти!
– Еще чего! – Лозгицкий рванул жертву к себе.
Пора! Я поднялся с лавки и шагнул вперед. Я не стал окликать его и действовать, как положено по правилам рыцарей из старых зачитанных до ветхого состояния романов. Оттолкнув в сторону подвыпившую девицу, я ударил Лозницкого в спину. Остро оточенный кол с металлическим наконечником очень грозное оружие. Упырь охнул и повернулся ко мне. Он не успел ничего понять, когда я ударил его вторично. На сей раз я бил вампира в грудь, четко, так как бил сотни раз в соломенные чучела на бесконечных тренировках оперсостава «Бесогона». Моим учителем был Савва Сорокин, и я его не посрамил. Удар получился, что надо! Упырь упал, на губах его появилась кровь.
Девица пошатнулась, но осталась стоять на ногах. Схватившись за голову, она наблюдала за происходящими.
– Пошла вон! – приказал я.
Она послушно побежала прочь. А я, взвалив на себя тело упыря, двинулся к колодцу. Вот и он. Я оттолкнул ногой ржавую решетку и неуклюже протиснулся внутрь, толкая вперед себя обмякшее тело кровососа. Вопреки россказням сказочников, упырь не вспыхнул синеватым пламенем и не превратился в кучку пепла. Он был довольно тяжел и изрядно натер мне спину, пока я тащил его обратно по сырому и склизкому дну подземного хода.
Я сильно вымотался и почти терял сознание от усталости. Мне казалось, что сзади меня что-то гремит и рушится, обваливая пласты земли, в которых и был проделан сей потайной ход. Я не помню, как я добрался до склепа, не помню, как свалил эту мерзкую тушу со своих плеч. Я помню лишь серые плиты стен и крепкие руки Саввы Сорокина.
– Ты молодец, справился с этим мерзавцем! – похвалил меня Савва.
Я хотел что-то сказать, но не смог, силы стремительно покидали меня. Я лишь вынул из кармана плаща старую газету и молча ткнул пальцем в заметку о жертве, сбежавшей от своего мучителя. Краем глаза я еще успел заметить старика Мухоморова. Опустившись на колени, он тщательно осматривал тело убитого мной вампира, констатируя его смерть.
Очнулся я в отдельной палате госпиталя от прикосновения нежных женских рук. Молоденькая медсестра вытирала мне со лба огромные, точно спелые виноградины капли пота.
– У больного жар. Он весь горит. Входите, но беседовать будите ровно пять минут, – строго приказала она кому-то, стоявшему в дверях.
– Я успею, – раздался голос Вахтанга Дадуа.
Сестра удалилась. На табурет возле моей койки уселся Вахтанг.
– Товарищ Дадуа, докладывает лейтенант Нечаев, – я попытался подняться, но Дадуа удержал меня.
– Мы все знаем. Ты герой, Семен, – Дадуа достал из своего кожаного портфеля квадратную коробочку, – за героизм и мужество, проявленные во время задержания врага, ты награжден орденом Красной Звезды…
– Служу трудовому народу!
Я все-таки поднялся и сел на койке.
– Что стало с потайным ходом после моего возвращения Оттуда? – с замиранием сердца спросил я.
– Он обвалился, едва ты с телом вампира Лозницкого возвратился обратно. Мы пробовали вести раскопки. Пытались восстановить его, но тщетно, вдруг обнаружились сильные грунтовые воды. В общем, принято решение остатки хода замуровать. Залить его бетоном, – Дадуа помедлил, но, решившись, продолжил, – склеп Лозницких тоже разобран. Во избежание, так сказать, нежелательных последствий. А если начистоту, то дело это предано для исследования ученым, они во всем разберутся. А мы свою работу сделали, так-то, Семен!
Дадуа встал, пожал мне руку и вышел из палаты. Вскоре вернулась сестра. Она рассказала, что я провел в госпитале почти два месяца. Не приходя в сознание, я лежал на койке, уставившись в одну точку. Все думали, что я сошел с ума. Однако, мне повезло, шок от произошедшего со мной прошел довольно быстро. Я еще с месяц находился на излечении, все это время у меня была повышенная температура и сильно болела голова. После выписки я вернулся в отдел и вновь приступил к своим служебным обязанностям.
Никогда больше я не посещал Ваганьковского кладбища, и если там хоронили моих друзей, прощался с ними перед воротами этого таинственного погоста.
«Скифский курган. Проклятье воеводы» (Рассказ лейтенанта МГБ Сергея Манцева)
Таинственная и жуткая смерть профессора Ильи Ивановича Лесневского всколыхнула всю научную Москву. Видный историк и исследователь древностей Лесневский был найден мертвым в своей палатке неподалеку от маленького приволжского городка, где он находился на студенческой практике вместе со своими подопечными.
Страшная весть пришла в Москву вечером того же дня, когда и нашли тело историка. Группа профессора присутствовала на раскопках древнего скифского кургана. Работы проводились прибывшими из столицы археологами, они и пригласили Лесневского принять участие в их изысканиях.
Тело профессора лежало на брезентовом полу палатки. Рядом с ним находился найденный накануне меч-акинак. Меч был найден во время раскопок, и не производил впечатления грозного оружия. Старый, заржавленный, он был настолько ветхим, что им и порезаться-то было чрезвычайно трудно. Однако на груди профессора зияла глубокая рана, по виду своему подходящая под ту, что мог оставить акинак, находись он в боевом состоянии.
Вызванная на место милиция принялась за поиски преступников. В число подозреваемых попали не только люди, находившиеся в лагере археологов, но и местный ученый–краевед Василий Рыбкин. Он приходил к профессору Лесневскому накануне убийства. Рыбкин и Лесневский поспорили, краевед не советовал начинать работы, утверждая, что местный курган – есть место захоронения видного скифского воеводы по прозванию Лисий Хвост. По преданию воевода был крайне удачлив в боях и получил свою кличку за коварство и необычайную хитрость, которые и помогли ему стать настоящим владыкой здешних мест.
Безжалостно истребляя враждебные племена, он всегда оставался непобедимым и даже не получил ни одной раны. Предводителей вражеских отрядов Хвост всегда казнил лично и только путем отсечения головы. Головы врагов воевода насаживал на кол и втыкал в землю. Со временем вокруг воеводского стана образовался страшный частокол, которым военачальник очень гордился.
При Хвосте даже состоял специальный человек, в обязанности которого входило подготовить головы к выставке на всеобщее обозрение. После этой процедуры смотритель должен был следить за состоянием голов, исправно поддерживая «трофеи» в надлежащем виде. Хвост сам проверял состояние мумифицированных голов и при малейших признаках гниения нещадно сек «бальзамировщика».
Перед самой смертью Хвост, предчувствуя свой скорый уход в мир иной, повелел слугам озаботиться устройством места своего захоронения. На счет голов было дано особое распоряжение. Хвост возжелал, чтобы они лежали неподалеку от него, и приказал захоронить «мумии» в курган, строго-настрого запретив кому бы то ни было вскрывать свою усыпальницу, грозя ослушникам страшными бедами. Кроме того, ходили слухи, что рядом с Хвостом спит вечным сном его возлюбленная, которую умертвили вслед за самим воеводой. Тут сведения рознятся, есть упоминания, что на этот шаг она пошла сугубо добровольно, другие источники уверены, что даму отправили к праотцам помимо ее воли. Известно, что возлюбленная хвоста имела звучное имя Лучеслава и была особой властной и дерзкой, под стать самому Хвосту, что неудивительно, разве могла б понравиться воеводе какая-нибудь заурядная бабенка? По древней легенде воевода захватил Лучеславу в полон, разгромив отряд ее отца, посмевшего покуситься на земли Хвоста.
Все эти «сведения» Рыбкин почерпнул частично из местных летописных источников, частично из рассказов здешнего населения, кои в своей основной массе были людьми суеверными и тоже слышали всевозможный предания от своих родственников. Словом, против раскопок поднялись почти все жители расположенной в непосредственной близости от кургана деревни.
Образовав вокруг кургана «живое кольцо», деревенские пытались не допустить туда группу копателей и примкнувших к ним студентов. К слову сказать, археологи, обычно нанимавшие рабочих из близлежащих к раскопкам деревень, не смогли завербовать здесь ни одного мужика. Именно этот факт вынудил их обратиться к студентам. Те согласились подработать, это их весьма устраивало, и практику зачтут, и деньжата лишними не будут.
Но последующие события оказались настолько страшными и не понятными, что вскоре делом этим пришлось заниматься мне офицеру «Бесогона» Сергею Манцеву.
Я прибыл в деревню через день после гибели профессора и сразу попал на приехавшего из райцентра начальника местной милиции. Майор Кузьма Дмитриевич Бровкин оказался тучным медлительным человеком с большой круглой и абсолютно лысой головой. Игнорируя шею, голова местного милицейского начальника покоилась прямо на жирных покатых плечах майора.
– Вы из Москвы? – спросил меня Бровкин, даже не поздоровавшись.
– Так точно, из столицы, – я приложил руку к козырьку фуражки, намереваясь представиться, но Бровкин лишь махнул рукой.
– Все про вас знаю, звонили уже, – буркнул майор.
– Может быть, введете в курс дела? – поинтересовался я
– Тутошний участковый Андрей Жуков не стал разгонять деревенских, которые мешали приезжим архитекторам. Он сказался больным, а сам второй день валяется на печи пьяным, – торопливо доложил мне Бровкин.
Я промолчал. Мы вместе с майором шли из деревни к месту раскопок. Бровкин, тщательнейшим образом изучивший мои документы, решил оставаться на вторых ролях, предоставив мне полную свободу действий. С одной стороны это было хорошо, с другой же – такой помощник мне был не нужен. С первого взгляда было ясно, что майор – записной перестраховщик. Не люблю таких людей, в работе от них один вред.
– Я уже арестовал местного краеведа Рыбкина! Именно он ссорился с погибшим профессором, – продолжал докладывать майор, едва поспевая за мной на своих полных, похожих на сардельки ножках.
– Не слишком ли ретиво вы взялись за дело, уважаемый Кузьма Дмитриевич?
– Ретиво? – не уловив иронии, Бровкин пожал плечами и уставился на меня своими узкими хитроватыми глазками, – наоборот, действовать нужно быстрее, круг подозреваемых растет. Все студенты под подозрением. Не знаю, куда их всех сажать. Камер-то у нас нет, околоток, и тот доброго слова не стоит.
Бровкин махнул рукой в сторону полуразвалившегося деревянного строения, где сейчас томился узник Рыбкин.
– Может, допросим краеведа вместе? – предложил Бровкин.
– Нет, – я замотал головой, – с Рыбкиным мы побеседуем позже. Сейчас я хочу нанести визит вежливости археологам. Кто у них тут за главного?
– Еще один профессор из столицы. Павел Игоревич Петраков, друг и коллега убитого Лесневского.
– Очень хорошо. Думаю, навестить его немедленно.
Бровкин порывался пойти со мной, но я отказался от его компании, чем доставил майору величайшее удовольствие. Облегченно вздохнув, он отправился в избу, которую выбрал себе для постоя. Вероятно, милицейский начальник прибыл сюда надолго и собирался оставаться в деревне до выяснения всех обстоятельств смерти заезжего ученого светила.
Петраков жил в просторной трофейной палатке, состоявший из двух секций, в одной стоял небольшой раздвижной рабочий стол, в другой половине находилась узкая походная раскладушка. Располагался сей шатер прямо в центре лагеря копателей, и был отмечен табличкой с надписью «Руководитель работ».
– Можно войти? – я откинул полог и, не дожидаясь ответа, вошел внутрь.
Павел Игоревич оказался крепким атлетически сложенным человеком лет шестидесяти. Ему можно было бы дать и меньше, но возраст выдавали глубокие морщины, буквально избороздившие лицо профессора.
Он сидел за столом и, завидев меня, поднялся и протянул руку.
– Вы ко мне, товарищ?
– К вам.
Я подал Петракову свое служебное удостоверение, он взял его, словно зачетную книжку и принялся тщательно изучать.
– Зоя, у нас гости! – громко крикнул он куда-то на улицу.
– Сейчас, Павел Игоревич.
Полог тотчас откинулся, и на пороге показалась стройная девушка в аккуратном комбинезончике, словно нарочно сшитым на ее ладную фигурку.
– Два чая! – приказал Петраков.
Словно по мановению волшебной палочки на столе появились две кружки с ароматным чаем и тарелка с сушками.
– Угощайтесь, – не терпящим возражения тоном повелел профессор, возвращая мне мои документы, – вы ведь прибыли по поводу убийства Лесневского?
– Да.
– Я думал, что убийца найден и изобличен, – профессор вскинул вверх свои кустистые брови.
– Вы полагаете, Рыбкин способен убить?
– Почему нет?! – брови Петракова взлетели еще выше, – Лесневский обладал отвратительным характером, склочным, вздорным и заносчивым. Временами я тоже хотел его прикончить. Люди науки вспыльчивы и порой готовы доказывать свою точку зрения любыми способами. Хоть бы и кулаками!
Он поднял над столом свои внушительные кулачищи и громогласно расхохотался, да так, что все еще находившаяся в палатке Зоя затряслась от страха, как осиновый лист.
– Ты все еще здесь? – профессор поднял на нее свой величественный взгляд, – иди, ты пока свободна. И позови ко мне Эйне, он мне понадобится.
Девушка кивнула и удалилась, а старик вновь уставился на меня. Он сидел молча, словно раздумывая, с чего бы начать разговор. Так продолжалось довольно долго.
– Я думал, вы были дружны с покойным, – нарушил я затянувшееся молчание.
– Хочу вам пояснить, мы с Лесневским действительно приятельствовали. Но это не мешало нам быть непримиримыми врагами в научном плане. Пояснить?
– Будьте добры.
– Извольте! – Петраков встал из-за стола, подошел к пологу и задернул его. – Все дело в споре об этих местах. Тут очень много курганов, своеобразный край мертвецов. Я давно хотел исследовать его.
Профессор смотрел на меня, не мигая.
– Я уверен, что местный воевода исповедовал здесь культ черных сил. Он был своеобразным основателем этого культа. Хвост очень многого достиг на этом самом поприще! Кстати, также считает и Василий Рыбкин. Однако его мнение не имеет достаточного веса. Бывший научный работник средней руки, он был осужден, сослан и ныне учительствует в местной школе. Рыбкин тоже изучает историю этого таинственного края…
Я молчал, внимательно вслушиваясь в слова Петракова. Наблюдать за профессором было и жутко, и интересно одновременно. Он стал похож на одержимого. В его глазах горел какой-то дьявольский огонь, он сжимал и разжимал свои огромные кулаки, словно стараясь схватить разбегавшиеся в разные стороны мысли.
– Хвост спрятал тут свой акинак, скифский меч, на котором начертаны символы, их тайный смысл разъяснен на специальных глиняных табличках, их воевода спрятал тоже где-то здесь, совсем близко, – продолжал профессор.
– Скифы и глиняные таблички? Что-то не вяжется! – я пожал плечами, – подобные носители информации отродясь не использовались местными племенами. Здесь вам не древний Египет.
– Сразу видно, что вы, уважаемый, раб стереотипов, жалкий дилетант! Я же уверен в своих словах. Напомню, ваш покорный слуга – ученый с мировым именем и известен не менее чем погибший Лесневский. Хотя, откуда вам об этом знать, вы, товарищ лейтенант, не бывали на моих лекциях о древней культуре…
Петраков отодвинул в сторону кружку с чаем и смотрел на меня с явным превосходством. Я собирался достойно ответить ученому мужу, но тут в палатку заглянул студент. Высокий плечистый блондин в синей застиранной майке и старых армейских галифе, он откинул полог и приложил руку к козырьку кепки.
– Звали, Павел Игоревич? – спросил парень с легким прибалтийским акцентом.
– Заходи, Эйно, – приказал Петраков, – вот тебе задание, – профессор ткнул в меня длинным указательным пальцем, – проведешь этого приезжего товарища по расположению лагеря. Покажешь ему места раскопок. Ведь вы, товарищ лейтенант, наверняка станете тут все осматривать?
Петраков впился в меня пронзительным немигающим взглядом. Его глубоко посаженные глаза излучали странный почти ощутимый кожей холод, тонкие бескровные губы вытянулись в сплошную серую линию. И от этого казалось, что рот профессора зашит суровой нитью.
– Ведь вы захотите все осмотреть, не так ли? – вновь обратился он ко мне.
Я кивнул головой.
– Обязательно осмотрю.
– Эйно будет вашим проводником. А у меня, знаете ли, дел невпроворот. Пишу монографию…
Давая понять, что разговор окончен, Петраков подвинул к себе кипу густо исписанных листков и водрузил на нос очки в тоненькой золоченой оправе.
– Спасибо за чай и сушки.
Я поднялся и вышел из палатки. Эйно выскользнул вслед за мной.
– Не обижайтесь на Петракова. Он ученый, а всем ученым людям свойственна некая заносчивость…
– Не всем, – бросил я.
Сейчас на улице в свете яркого полуденного солнца я рассмотрел Зйно получше. Прибалту было под тридцать. Он тут же перехватил мой взгляд.
– Староват для студента? – спросил он с усмешкой.
– Как сказать…
– У нас многие студенты – фронтовики, – добавил Эйно с гордостью.
– Ты тоже воевал?
– Я был партизаном – подпольщиком, – бросил он.
Мы шли вдоль ряда серых от пыли студенческих палаток. Эйно достал их кармана галифе пачку «Спорта» и, тщательно размяв папиросу, закурил. Только сейчас я заметил, что на пальцах левой руки студента нет ногтей.
– Гестапо в Тарту отличалось особой жестокостью. Многие наши погибли в тех пропитанных кровью застенках. Меня спасла Красная Армия.
Эйно говорил отрывисто и быстро, выплевывая слова, словно они жгли ему язык. Острый кадык дергался, а кулаки были крепко сжаты. Он докурил папиросу и далеко отбросил окурок.
– С чего начнем осмотр? – спросил он, быстро справившись с минутной слабостью.
Прогнав прочь тяжелые воспоминания, он вновь улыбнулся.
– Где этот знаменитый курган, место последнего успокоения Лисьего Хвоста? – спросил я.
– Ха! Если бы знать это точно, – Эйно повел рукой вокруг себя, – здесь много скифских захоронений. Какое из них сделано именно для воеводы непонятно. Цель раскопок – найти его погребальный приют.
– «Погребальный приют»? Звучит необычно.
– Именно так именовали скифы свои места захоронений, – Эйно помрачнел, – кстати, тут много так называемых «обманок». Хитрый Хвост велел изготовить ложные курганы. Мы уже наткнулись на пару таких. Черепки, оставшиеся от домашней утвари, и больше ничего.
– А что бы вы хотели найти? Профессор Петраков мечтает разыскать останки Лисьего Хвоста, обладающие по его разумению необычайной магической силой? – спросил я с иронией.
Эйно не ответил. Я видел, как дернулся его острый кадык, и заходили под загорелой кожей желваки.
Он двинулся вперед и жестом опытного экскурсовода указал на широкий лаз ведущий прямо в невысокий холм. Возле места раскопок были сложены довольно высокие пирамиды из округлых камней. Около полусотни студентов в выгоревших на солнце майках и шароварах аккуратно работали специальными лопатками с короткими рукоятями. Порой ребята откладывали лопатки в сторону и начинали скрести грунт круглыми щетками с грубым, похожим на металлические проволочки волосом. Некоторые орудовали небольшими кисточками. Рядом со студиозусами трудились еще с десяток вольнонаемных копателей. Профессор Петраков, покинувший свою палатку, внимательно наблюдал за работой.
– Курганы племени Лисьего Хоста отличаются от остальных собратьев, – Эйно многозначительно, явно подражая профессору Петракову, поднял вверх указательный палец, – некоторые здешние курганы отлично укреплены камнями и поэтому дошли до наших времен в довольно приличном состоянии. Это даже не курганы, а своеобразные ритуальные залы с типичными для той поры купольными сводами…
Заметив, что я внимательно рассматриваю копающихся в земле студентов, эстонец явно занервничал.
– Пойдемте дальше, я покажу вам одну из обманок, обычный земляной холм, ложное захоронение скифов, призванное пускать копателей по ложному следу. Это недалеко, в полукилометре отсюда…
Эйно настойчиво потянул меня за рукав.
– А где же Зоя? Ее нет среди ребят. Почему? Она не участвует в работах наравне со всеми, предпочитая ухаживать за ученым мужем?
Я взглянул на Эйно, но тот быстро отвел взгляд в сторону. Едва заметная усмешка тронула его губы.
– Зоя занимается организационными вопросами. Помогает профессору Петракову, – нехотя пояснил он.
– Ясно.
– Будите еще что-нибудь смотреть? – от былого расположения эстонца не осталось и следа.
Сейчас он взглянул на меня почти враждебно. Упоминание о девушке явно вывело парня из себя. Очень интересно. Хотя, вряд ли это имеет отношение к делу. Наверняка, красавица студентка пришлась по душе и импозантному старику Петракову, и студенту из Эстонии Эйно. Скорее всего, девица отдала предпочтение ученому мужу, оставив более молодого соискателя с носом. У Петракова, ясное дело, и московская квартира, и приличный оклад. А что имеется у Эйно? Койка в общаге, да неясные перспективы карьерного роста…
– Скажите, Петраков женат? – невинно поинтересовался я.
– Вдов, профессор один как перст. Его жена давно умерла. А почему вы интересуетесь?
– Так просто, – я пожал плечами, – для вдовца он слишком ухожен. Даже сейчас во время раскопок на Петракове чистая, аккуратно выглаженная рубашка и брюки со стрелками, о которые можно порезаться. Сам о себе заботится?
– Не знаю. Не обращаю внимания на подобные мелочи. Для меня важен человек, а не его одежда, – Эйно повернулся и собрался уходить, – я вам еще нужен? – бросил он через плечо.
– Пока нет, спасибо за экскурсию. Вероятно, побеспокою вас несколько позже.
Я протянул руку, студент вяло пожал ее и торопливо зашагал обратно в лагерь. Я же двинулся к деревне. Пару раз Эйно оборачивался и смотрел мне вслед. Я явственно чувствовал спиной его напряженный взгляд. Обогнув неглубокую поросшую осиной балку, я остановился. Вечерело. Очень хотелось есть, но идти в деревню было рановато.
Я огляделся по сторонам. Впереди располагался довольно высокий, словно, вросший в землю холм. С него было прекрасно видно, все, что происходило в лагере. Отличный наблюдательный пункт. Не про этот ли холм-обманку вел разговор студент Эйно.
Я без труда взошел на него. Странное дело, вершина холма была вся изрыта глубокими идущими вниз лазами. Тут же были сложены в пирамиду несколько небольших округлых камней, рядом лежало кайло с заржавленным наконечником. Я сбросил с плеча офицерскую сумку-планшет и, улегшись на живот, заглянул в лаз. Оттуда пахнуло сыростью и гнилью. Светить фонариком было бесполезно, тоненький луч терялся в кромешной тьме курганного чрева. Ямы были выкопаны недавно, горки сырой земли еще не успели окончательно высохнуть. Земля на валунах тоже была свежей. Я хотел получше рассмотреть следы, которые виднелись на глинистой почве, но стало темнеть.
Вечерняя мгла опустилась внезапно и решительно. В небе зажглись большие яркие светляки звезд. Вскоре показалась красноватая, круглая как сковородка луна. Со стороны расположенного неподалеку лагеря копателей отчетливо потянуло дымом костра и аппетитной гороховой кашей с тушенкой. Я достал из сумки трофейный бинокль и припал к окулярам.
Ребята ужинали, разбившись на стайки и группки, они звенели ложками и весело переговаривались между собой. Слышны были переборы гитарных струн и обрывки песен. Я нашел палатку Петракова, полог ее был открыт. Через минуту в палатку проскользнула девичья фигурка с подносом.
«Зоя пошла кормить своего научного руководителя, – подумал я, – интересно, почему этим работам уделяется такое повышенное внимание? Сразу два столичных профессора почтили своим присутствием раскопки кургана Лисьего Хвоста. Правда, один из них теперь мертв….»
Меж тем Зоя не выходила из палатки Петракова довольно долго. Прошло не меньше часа, но девушка продолжала оставаться внутри. Кашевары давно затушили костер и принялись мыть посуду, остальные, допев песни, разбрелись по палаткам. Дневная усталость давала о себе знать, и вскоре лагерь заснул. Последними улеглись бородатые вольнонаемные мужики, они занимали большую отдельную палатку, стоявшую в отдалении от расположения студентов. Караульных Петраков не выставил. Лагерь никто не охранял. Что это, преступная беспечность, или профессору не нужны чужие глаза?
Я продолжал наблюдения. Скоро полог палатки Петракова откинули. Наружу выглянула нагая Зоя. Девушка была действительно прекрасна. Ее длинные волосы были распущены и струились, переливаясь дивным лунным светом, точно серебром. Она посмотрела на небо и вновь вернулась в палатку. Вскоре наружу выбрался сам Петраков, на профессоре была плотная серая куртка и высокие, заправленные в армейские галифе сапоги. В руках он сжимал длинную суковатую палку. Положив ее на плечо, он резво зашагал прочь от лагеря.
Куда это направляется ученый муж? Вероятно, на место сегодняшних раскопок. К моему удивлению, Петраков не пошел туда, где днем работала группа копателей, его путь лежал на курган, где притаился я. Откатившись под сень дикорастущего кизила, я замер в ожидании. Минут через сорок Петраков добрался до вершины холма. Я отлично видел его отрешенное лицо и горящие, словно у безумца глаза. С его тонких бескоровных губ слетали лишь отрывистые приглушенные восклицания, сменившиеся нечленораздельным бормотанием. Слов было не разобрать, да и были ли это слова?
Петраков пустился вдруг в странный непонятный танец. Он то подскакивал вверх, то падал на колени и простирался ниц, принимаясь неистово биться головой оземь. Так продолжалось почти полчаса. Профессор не замечал ничего вокруг, он схватил лежавшую на земле суковатую палку и принялся тыкать ею в землю. Каждый удар он сопровождал каркающим ритуальным хрипом. Словно древний язычник он исполнял какой-то обряд, смысл которого был понятен лишь ему одному.
Уже начало светать, а профессор все бился в своей сумасшедшей пляске. Каждое движение давалось ему с трудом, но он продолжал скакать на месте, исторгая из себя страшные хрипы и нечленораздельное бормотание. В один из моментов он словно спичку преломил в руках толстую суковатую палку-посох и в бешенстве отбросил прочь ее половинки.
Я оставался в своем укрытии. Будто зачарованный смотрел я на пляску профессора и не сразу услышал звук подъехавшей к лагерю копателей полуторки.
– Где Петраков?! – раздался хорошо слышный в предутренней тишине голос майора Бровкина.
Кузьма Дмитриевич соскочил с подножки машины и, резво пробежавшись по лагерю, рванул на себя полог профессорской палатки. Его грузное тело колыхалось под мешковатым милицейским кителем. Круглое лицо было залито потом, который он старательно вытирал большим, похожим на полотенце платком.
– В чем дело? – к милиционеру вышла Зоя.
На сей раз, девушка накинула на себя короткий халатик, мало скрывавший, впрочем, ее прелести.
– Что вам угодно? – холодно произнесла она.
– Вы кто такая? Что это вы делаете в палатке профессора? – опешил Бровкин.
– Это вас не касается. А профессор на утренней пробежке. Некоторые люди следят за своей фигурой, – она смерила толстяка-майора презрительным взглядом.
Я внимательно наблюдал за происходящим в лагере. Нужно срочно спуститься вниз, разузнать в чем там дело. Но как не попасть при этом на глаза профессору Петракову? Он уже начал приходить в себя. Усевшись на землю, профессор трогал разбитую в кровь голову и с изумлением оглядывал исцарапанные руки. Выйди я сейчас из своего укрытия, он заметит меня, что было бы крайне нежелательно.
Противоположный склон холма уходил вниз и кончался крутым спуском в заросшую осинником балку. Прыгать вниз рискованно, можно запросто переломать себе ноги, но другого выхода нет. Осторожно переместившись в строну от места своего укрытия, я оттолкнулся ногами от поверхности холма и полетел вниз. Приземление было удачным, я сильно ударился плечом, но кости были целы. Теперь путь в лагерь займет немного времени. Я стал, было, выбираться из оврага, но заметил группу людей. Густой туман, стелящейся по дну балки, скрывал их, они бесшумно двигались по направлению к холму.
Сколько их пятеро, или больше? Нет, не понятно. Кто они? Крестьяне из близлежащей деревни?
– Стой! Стрелять буду!
Я рванул из кобуры ТТ, но фигуры не остановились. Лишь один из идущих взмахнул чем-то похожим на изогнутый в виде серпа меч, и они испарились.
Я выстрелил наугад, туда, где только что мелькали таинственные смутные очертания неизвестных, выстрел с треском разорвал зыбкую тишину утра.
– Кто здесь?
Раздался хруст веток и на меня вышли двое вооруженных наганами людей. Оба в милицейской форме. Один из них грузный неповоротливый майор Бровкин, другой, статный седовласый капитан в лихо сдвинутой на затылок фуражке.
– Манцев? – удивленно и, как мне показалось, разочарованно протянул майор.
– Так точно, – кивнул я, – почему вы здесь? Случилось что?
– Копателей вольнонаемных порезали, – вместо Бровкина ответил крепкий седовласый капитан, – все они заколоты, как и приезжий профессор Лесневский. Раны на телах имеются, а само орудие преступления отсутствует. След похож на след скифского меча – акинака.
– Вы очевидно местный участковый Андрей Жуков, – догадался я.
– Точно, – согласно кивнул головой капитан, – говорил я этим археологам столичным, чтобы не копались здесь, да разве москвичам втолкуешь что-нибудь? Места здесь прокляты, самим Лисьим Хвостом закляты они от пришлых….
– Брось бабкины сказки пересказывать, – прервал капитана Бровкин, – преступников искать нужно. Убийцы следы должны были оставить. Не по воздуху же они летели.
Вместе с Бровкиным и Жуковым прибыло еще отделение милиционеров, которые в данный момент прочесывали местность вокруг палатки вольнонаемных. Никаких подозрительных следов они не нашли. Тела погибших обнаружил один из студентов, который ходил к копателям за самосадом. У парня кончились папиросы, и он решил одолжить у мужиков ядреного «вырви-глаза».
– Я вошел, а они посечены в капусту,– в который раз повторял он, дрожа от страха.
Тела несчастных осматривал сельский фельдшер, в ожидании судебного медика он зафиксировал смерть копателей.
– Никого к палатке не подпускать, сейчас из райцентра спец группа приедет, – суетился Бровкин.
Милиционеры взяли место преступления в плотное кольцо, отгоняя местных. Прознав про случившееся, деревенские принялись ломиться сквозь оцепление.
– Дайте хоть одним глазком на них поглядеть, – верещала худая востроносая бабка в сбившемся набок платке.
Остальные местные жители молчали, не расходились и бросали враждебные взгляды на лагерь столичных археологов.