Евангелие от Сергея или смертельная ошибка Иисуса Христа

   … Перед обедом Мария стала выбирать, что же ей одеть в такую погоду, а Елисавета, увидев её сборы, забеспокоилась:

– Куда это ты, голубка, собираешься?

– Хочу ещё раз на Иерусалим посмотреть, – ответила Мария, – вчера он мне так понравился, что нет сил дома сидеть.

– Это в такую-то погоду? Ты что – с ума сошла? Да хороший хозяин овцу в такую погоду из овчарни не выпустит. И не думай даже: не пущу я тебя. Не хватает тебе простыть, да серьёзно заболеть. Что я тогда твоему Иосифу скажу?

   Упоминание Иосифа только подстегнуло Марию.

– Я не на долго, – только поднимусь на гору, постою немного – и обратно. А ты пока приляг, отдохни.

   Не слушая сердито ворчавшую сестру, Мария вышла под моросящий холодный дождь. Никого не встретив по пути, Мария свернула с дороги и, сдерживая дыхание, поднялась на вершину горы. Там никого не было.

– Конечно, в такой дождь только сумасшедший может прийти сюда,– оправдывала она Иоанна. Да и занят он, наверное, в лавке Наума.

   Вдруг справа от себя Мария услышала шорох и увидела тень за стволом старого дерева.

– Неужели разбойники? – вспомнила она вчерашнее предупреждение Елисаветы и сердце её похолодело.

   В момент, когда Мария уже была готова убежать из рощи, Иоанн с шумом выскочил из-за дерева и, подхватив её на руки, закружил среди деревьев.

– Как ты меня напугал, – весело сказала Мария, обнимая его за шею, – я думала, что это разбойники.

– Я и есть разбойник, – притворно грозно произнёс Иоанн, – я пришёл, чтобы погубить твою душу. Берегись!

– Я думала, что ты не придешь сегодня, – сказала Мария, – … всё этот проклятый дождь.

– Как я мог не прийти? – воскликнул Иоанн. – Как я мог не прийти, зная, что меня будет ждать самая прекрасная девушка на всей земле!

   От этих слов сердце Марии ёкнуло, а Иоанн поставил её на ноги и стал покрывать лицо Марии поцелуями. У Марии закружилась голова, ей стало казаться, что это не она отвечает Иоанну жаркими поцелуями, а какая-то другая счастливая девушка, что это просто сон, а холодный дождь вовсе не холодный, а тёплый или даже горячий.

   В таком состоянии Мария даже не заметила, что Иоанн привалил её к стволу дерева, что он откинул её мокрую мантию, что он задрал её нижнюю льняную рубашку. Всё поплыло как в тумане, она совсем перестала соображать и только подставляла свои жадные губы Иоанну и дрожала всем телом. Только тогда, когда боль пронзила её тело, она поняла, что происходит, но боль вдруг смешалась с жарким трепетом её тела, и этот трепет заставил её всё сильнее прижиматься к Иоанну…

   Расставшись с Иоанном на краю Вифании, Мария заспешила домой. На душе у неё было и радостно, и тревожно. Радостно от того, что Иоанн поклялся ей в своей любви, а тревожно от всей неопределённости её настоящего и будущего.

– Приходи сюда через три дня, – сказал ей Иоанн, – я пока занят буду.

– Что, промокла, небось? – встретила её Елисавета вопросом, – и чего тебя, сумасшедшую, понесло туда в такую погоду? Садись быстро к огню греться да сушиться.

   Мария скинула промокшую мантию и подсела к очагу.

– Ты что это такая печальная? – спросила сестра, – вчера после прогулки ты просто летала по комнате, щебетала, как божья птаха, а сегодня ты будто не Иерусалим ходила смотреть, а казнь падшей женщины.

   От этого сравнения Мария вздрогнула, и на душе заскребли кошки.

– Продрогла вся, – ответила она, думая о своём.

– Что же теперь будет с нами? Господи! Быстрей бы три дня прошли. Иоанн обязательно за это время что- нибудь придумает.

   Они рано легли спать, а весь следующий день занимались шитьём одежды для Елисаветы. Её живот рос не по дням, а по часам и в то, что у неё было, она уже не влезала.

   Как всегда на закате, они пошли по воду и, когда возвращались домой, повстречали соседку – сестру Иоанна. Поболтав, как обычно, по-соседски, они уже собирались проститься, как она, как бы невзначай, сообщила:

– А брат-то сегодня в Египет ушёл. Вчера вечером пришёл мокрый весь и хмурый и стал собираться в дорогу.

– Куда ты, – отговаривала я его, – дождись тепла. Так нет – и слушать не стал, спозаранку и ушёл. В Александрию.

   Сказав это, она пошла дальше, а Елисавета вздрогнула и выронила кувшин. Не успел он долететь до земли, как его догнал кувшин Марии, и они с глухим треском разлетелись на куски. Соседка обернулась на шум битой посуды и, покачав головой, пошла дальше, а Елисавета только всплеснула руками. Она хотела что-то сказать, но тут увидела лицо Марии, и сердце её сжалось от боли. Это было лицо человека с глазами, полными страха и ужаса.

– Ты что, Мария? Да пропади они пропадом – эти кувшины, стоит ли из-за этого так пугаться?

– Я…я, – только и смогла произнести Мария, давясь слезами.

– А ну, пошли в дом, – скомандовала Елисавета, почувствовав неладное.

   Не успели они зайти в дом, как Мария, зарыдав во весь голос, бросилась в свой закуток. Обескураженная Елисавета последовала за ней и, как не пыталась, не могла успокоить плачущую Марию. Елисавета долго сидела у её изголовья и, не зная, что предпринять, только гладила Марию по голове. Своей женской интуицией она поняла, что случилось что-то очень нехорошее, и что Мария плачет не по разбитому кувшину, а по ушедшему в Египет Иоанну, но никак не могла взять в толк – почему?

   …Наконец Мария затихла и тихо лежала, бессмысленно уставившись в стену. Её глаза, всегда излучавшие живость, потухли, словно внутри их задули свечку.

– Я, – начала она, – вчера была с ним. Там на горе.

   Она замолчала, словно вспоминая, что же было там, на горе соблазна, а Елисавета, уже догадавшись, но как бы ещё надеясь, что она ошибается, с ужасом в голосе спросила: – И…?

– Я доверила ему себя.

   Елисавета закрыла лицо руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала. Это был, даже не плачь, а вой смертельно раненого зверя…

   Когда Захарий вернулся домой, то сразу почувствовал неладное. Всегда весёлые и словоохотливые, Елисавета и Мария, теперь больше молчали, и говорили только по необходимости.

   -Вы что, поругались? – спросил Захарий, – или у вас горе случилось? На вас посмотришь – подумаешь, что вы с похорон вернулись.

   -Придумаешь тоже, – стараясь не выдать своих переживаний, ответила ему Елисавета. – Просто мне немного неможется, а Мария подпростыла. Так что не ожидай, что мы плясать перед тобой будем.

   -Я не знаю, как лечить беременность жены, а вот твою простуду, Мария, я в один день выгоню, – сказал Захарий.

  Он принялся колдовать над горшком, насыпая туда каких-то, только ему одному известных трав и корешков. Довольно хмыкнув, он поставил горшок на огонь и, вскипятив содержимое, налил в кружку.

– Пей, Мария, – скомандовал Захарий, – ещё одну кружку я приготовлю тебе перед сном, и утром ты и не вспомнишь о своей простуде.

   Наутро Мария старалась выглядеть весёлой и бодрой, якобы от лекарства Захария, а Елисавета ей всячески подыгрывала. Может быть эта игра, а может быть от того, что при Захарии нельзя было говорить про Иоанна, постепенно всё пришло в норму и только по ночам чуткая Елисавета слышала, как плачет Мария…

   Перед самыми родами Елисаветы Мария, пошептавшись с Елисаветой, засобиралась домой.

   -Мы что, тебя обидели? – недоумённо спросил Захарий, когда Мария попросила его дать ей провожатого. – Елисавета родит со дня на день, как же мы без тебя обойдёмся?

   -А как другие справляются? – ответила за Марию Елисавета, – да и лучше мне теперь. И вообще, Захарий, не лезь в наши женские дела. Неужели ты думаешь, что мы с сестрой не обсудили как нам быть?

   -Да не пойму я, – начал Захарий, но Елисавета не дала ему говорить:

   -Не понимаешь – и не надо, делай, как тебя просят. Иди к Наггею и договаривайся.

   Причитывающий Захарий пошёл к Наггею, а Елисавета тяжело вздохнула: что будет, что будет?

   В тот вечер, когда Мария призналась Елисавете, они проплакали всю ночь. Рассвет застал их, сидящих в тёмном Мариином закутке с опухшими лицами и болью в глазах. И вот, почти три месяца спустя, Мария почувствовала, что с ней творится что-то неладное. Часто подступала дурнота, то тошнота, то чёрные мушки начинали мелькать перед глазами. Когда Захария не было дома, она поделилась своими тревогами с Елисаветой.

   -Что же ты раньше мне не сказала? – озабоченно произнесла она, – а я- то, старая дура, даже и не подумала, что это может случиться. Да ты, сестра, беременна.

   Если бы вдруг грянул гром, и в дом ударила молния, то это бы меньше поразило Марию, чем то, что сказала Елисавета.

   -Что же я теперь родителям скажу? – с ужасом в голосе произнесла она. – Что же теперь будет?

   -Может, сделать аборт? – то ли подумала вслух, то ли спросила Елисавета. – У нас в городе есть хорошая бабка-повитуха.

– Ну и что? – плача ответила Мария, – я же всё равно не смогу обмануть маму, Иосифа. Я должна всё им рассказать.

   -Но тебя убьют, – с ужасом в голосе произнесла Елисавета, – как только ты признаешься Иосифу, так тебя забросают камнями. Тут думать надо. Если не хочешь к бабке повитухе, так давай я тебе травок напарю. Глядишь, помогут, и выйдет из тебя грех наш.

   Две недели она почти насильно поила почерневшую от горя Марию настоями разных трав, но так ничего и не произошло. Видя, что это не работает, Елисавета решила попытать другой способ. Зная, что езда на осле для беременной женщины равносильна аборту, она решила отправить Марию домой в надежде, что она по дороге скинет. Ну, а если нет, то это всё равно лучше того, что она появится дома, когда живот уже под подбородок будет.

   -Езжай-ка ты, сестрица, домой, – завела она разговор, – нельзя тебе дольше оставаться, живот за версту видно будет. А так, бог даст, что-то решится. У меня же решилось.

   В ту памятную для них ночь Елисавета, к величайшему ужасу Марии, рассказала ей всё. И про Иоанна, и про беременность, и про её Захарию ложь.

   -Да, сестра, так, наверное, лучше будет. Я не имею в виду живот, говоря лучше. Это уже не исправишь. Я о другом. Извелась я, Елисавета, спать не могу. Как закрою глаза, так и разговариваю с мамой до самого утра.

   -И плачешь всю ночь. Думаешь, я не слышу? – тихо сказала Елисавета, – хорошо – Захарий спит, как дохлый осёл, а то бы полез со своими глупыми расспросами.

   -Я бы поехала, только, как вот ты без моей помощи справишься?– спросила Мария.

   -Ой, Мария! Да что я? И предстоящие роды, и Иоанн проклятый, из головы не выходящий, и ложь Захарию – всё, всё у меня ушло – все мысли, все страхи. За тебя теперь боюсь. Как представлю, что может случиться с тобой, так глаз ночью сомкнуть не могу.

   Тут Елисавета спохватилась, увидев полные страха глаза Марии.

   -Да не слушай ты меня, дуру старую. Обойдётся всё у тебя, и за меня не переживай, справлюсь, не волнуйся. И вот что, Мария, если по дороге вдруг хлынет из тебя – сразу правьте в ближайшее селение, к ближайшей знахарке.

   -А что, это может случиться? – спросила Мария.

   -Может. У любой беременной может случиться и я молю бога, чтобы это случилось с тобой. Не бойся, не смертельно: срок ещё маленький. Но к знахарке обратиться всё равно надо, поняла?

   Через день Мария с Нагеем собрались в дорогу. Перед тем, как им отправиться, Захарий обнял Марию.

   -Спасибо тебе, – сказал он, – не знаю, что бы мы без тебя делали. Бог вознаградит тебя, Мария, за твоё доброе сердце.

   Затем настала очередь Елисаветы.

   -Помяни меня добрым словом, сестрица, если я умру при родах,– шепнула она Марии, – и прости, если что не так.

   -Что ты, Елисавета, что ты! – испугалась Мария. – Всё будет хорошо. По крайней мере – у тебя.

   Вернувшись обратно через несколько, дней Нагей сообщил, что доставил Марию в целости и сохранности, а ночью у Елисаветы начались схватки.

   У перепуганного Захария тряслись руки, отчего он никак не мог одеться. Ошалевший от громких стонов жены он выскочил на улицу и, вместо того, чтобы побежать к дому бабки Нехушты, побежал в другую сторону. Опомнившись, он развернулся и, наконец, найдя в темноте нужный дом, забарабанил в дверь.

   -Кто ещё там? – недовольно прошамкала Нехушта.

   -Это я Захарий…Елисавета…началось…

– Понятно. Иди домой, я сейчас приду. Да поставь греться воду,– ответила бабка, и Захарий припустил домой.

   Разведя очаг, он рысцой сбегал к колодцу и, когда Нехушта пришла, у него всё было готово.

   -Да не суетись ты, – отругала она Захария, который метался то к Елисавете, то к очагу, – сходи к Руфине – пусть придёт помочь мне, а то от тебя толку, как от козла молока.

   Вдвоём с пришедшей соседкой они колдовали над кричащей Елисаветой, а Захарий забился в угол. Время шло, Елисавета кричала, и Захарий просто одурел и от этого крика, и от своей беспомощности.

   -Надо было Елкану пригласить, – думал он, – эта Нехушта только ворчать может. Копается как курица в навозе, да за это время уже десятерых можно было принять.

   …– Тужься, тужься. Ну, ещё, ещё. Молодец, давай, милая, – кудахтала Нехушта и, наконец, приняла на руки неподвижного ребёнка.

   Уложив его на стол, она прочистила ему рот и нос и стала вдыхать в рот воздух. Ребёнок не шевелился. Тогда бабка подняла его за ноги головой вниз и стала хлопать ладонью по спине. Ребёнок вдруг громко заплакал.

   -Ну, наконец-то, – проговорила она радостным тоном, – а то я уже испугалась: думала – захлебнулся.

  Она поручила обмывать ребёнка Руфине, а сама вернулась к Елисавете, ожидая послед.

– Сын, – сообщила она Елисавете, – и, насколько я понимаю в моём деле, – здоровый. С прибавлением тебя, Елисавета…

   На восьмой день в доме Захария собрались гости на церемонию обрезания. По традиции отец ребёнка должен был сам, как это сделал Авраам, обрезать сына. Операция эта простая, чирк и всё, но Захарий боялся и, когда взял нож, то все увидели, как дрожат его руки.

   -Ты не обрежь с корнем-то, – пошутил сосед Гавриил, чтобы подбодрить Захария. Все рассмеялись.

   -Типун тебе на язык, – испугалась Елисавета, – осторожней, Захарий.

   Пересилив кое-как страх, Захарий оттянул кончик плоти и чиркнул ножом. Ребёнок закричал, а все приветственно загудели.

   После того, как Елисавета с помощницами обработали ранку и запеленали плачущего ребёнка, настала пора давать ему имя.

   -Ну, Захарий, как назовёшь сына? – обратился к нему Гавриил,– именем отца твоего или именем деда?

   Захарий ещё раз решил взглянуть на ребёнка. Он уже не раз вглядывался в лицо сына, стараясь определить, на кого же тот похож, но его лицо, особенно в первые дни, было до того сморщенное и синюшное, что понять что-то было невозможно. На отца уж точно нет, скорее всего, на деда. Но дед умер давно и, если честно, то Захарий подзабыл черты его лица. Вроде бы дед, черты лица, кажется, его и знакомы для глаза. Он уже было хотел произнести имя деда, как его внимание вдруг привлекло выступившее маленькое родимое пятно под левым глазом в форме полумесяца.

   Да ведь это же Иоанн! Его лицо, его глаза и, конечно же, его родимое пятно. От своего открытия Захарий опешил и, сам того не замечая, произнёс вслух: – Иоанн(1).

   Все сразу замолчали и опустили головы.

   Напрасно Елисавета думала, что её связь с Иоанном осталась в тайне. Все в городке знали об этом. Только уважение к Захарию и их бездетному существованию заставляло людей молчать и не предпринимать никаких мер.

   1.Библия. Лк.1:63

   -Ты что, Захарий, – стал возражать Гавриил, – нет в вашем роду такого имени, не можно тебе так сына называть.

   Но Захарий не слышал, что ему говорил Гавриил. Он вдруг ясно осознал, кто на самом деле отец этого ребёнка.

   -Иоанн, – скрипя зубами, повторил он.

   -Ну, Иоанн, так Иоанн, – вдруг согласился Гавриил, которому на ухо что-то прошептала его жена.

   Захарий больше не сказал ни слова. Он сел на стул и погрузился в свои мысли. Елисавета, ребёнок, гости – все словно исчезли из его сознания, все, кроме красивого соседа Иоанна. А на другой день, поговорив с Гавриилом, Захарий обратился в синедрион(1)…

   Захарий сидел за столом. На улице было темно и, спроси его, какой сейчас час, он бы не ответил. Поздний вечер, полночь, глубокая ночь – это не имело для него никакого значения. Время остановилось для Захария. Оно остановилось в тот момент, когда камень, брошенный Гавриилом(2) ударил Елисавету в шею, чуть ниже уха, и она вскрикнула. Этот вскрик был между * ах* и *а-а* и походил на стон. Словно не Елисавета, а её душа, получив этот удар, начала выходить из тела и, проходя через голосовые связки, с болью застонала: а-а-х-а-а-а-а.

   Захарий мотнул головой, стараясь отогнать эту сцену, но она возвращалась и возвращалась, а в ушах проносилось и проносилось: а-а-х-а-а-а.

   Наконец его внимание привлёк крик ребёнка. Захарий встал, но пошёл не к ребёнку, а в угол комнаты, где ища что-то, шептал: – Прости меня.

   1.Синедрион – судебный орган.

   2.По закону, свидетели обязаны были первыми бросить камни в приговорённого к смерти.

   Глава 9.Плотник

   Стоило Марии приехать домой, как мать засыпала её вопросами.

– Как там Елисавета? Как протекает её беременность? Когда рожать ей? А Захарий – то как? Поди, рад до смерти?

   Вопросы сыпались и сыпались, и, казалось, им не будет конца, а у Марии всё плыло перед глазами после пятидневного равномерного покачивания на осле. Она до того устала за дорогу домой, что даже не переживала перед страшным разговором с матерью, который, всхлипывая, репетировала всю дорогу. Она машинально отвечала на вопросы матери, а после съеденного супа звуки материнского голоса стали доноситься до её сознания, будто издалека, а потом всё тише и тише и Мария уснула прямо за столом.

   -Иди, ложись спать, – растормошив Марию, сказала мать и Мария, словно лунатик, поплелась на своё место.

   Проснулась Мария задолго до рассвета и, не открывая глаз, лежала, обдумывая предстоящий день.

   -Кому вперёд признаться – маме или Иосифу? Лучше – маме. Может, она поймёт меня, как понимала всегда. Поймёт и простит? Нет мне прощения! Нет. Надо сказать Иосифу. Пока он обратится в синедрион, пройдёт какое-то время, в течение которого мама ничего не будет знать, а значит, и переживать за её судьбу. Так я и сделаю, пойду, сегодня к Иосифу и всё расскажу. Попрошу его сжалиться над моими родителями, пусть они узнают всё в последнюю очередь.

   День прошёл, как обычно. Она помогала матери по хозяйству, отвечала на её вопросы, рассказывала про дорогу, а сама всё ждала вечера, чтобы пойти к Иосифу.

   Неожиданно он заявился сам.

   -Здравствуй, Мария, – радостно произнёс Иосиф, ворвавшись в дом,– я только что узнал, что ты приехала. Как ты? Как поездка? Как твои родственники в Вифании? Как дорога?

   Мать засуетилась, пригласила Иосифа за стол, но он отказался и с нежностью смотрел на Марию, слушая её однозначные ответы.

   -Давай выйдем, Иосиф, – произнесла Мария, – я хочу поговорить с тобой наедине, – тихо сказала она ему, чтобы не слышала мать.

   Он быстро сообразил, что Мария хочет ему сообщить что-то важное, и обрадовано сказал матери: – Мы пойдём с Марией прогуляться. Хорошо?

   -Идите, идите.

   -Куда мы пойдём, Мария? – спросил он, когда они вышли из дома,– может, забежим на минуточку к нам? Мама будет рада тебя увидеть.

   -Нет, Иосиф, пойдём к заброшенному колодцу, а?

   Мария знала, что там они никого не встретят, и никто не помешает ей сделать признание.

   -К колодцу, так к колодцу, – весело проговорил он, – с тобой хоть куда.

   Иосиф стал рассказывать, как суетится его мать, готовясь к их свадьбе, как она планирует устроить их быт, куда поставить их кровать. Он видел напряжённое лицо Марии, какое-то отрешение в её глазах, но относил это к усталости после тяжёлой дороги и всё пытался растормошить её.

   -Мария! Ну, улыбнись, я так люблю, когда ты улыбаешься.

   Мария, шедшая всю дорогу к колодцу с опущенной головой, сделала жалкую попытку улыбнуться, а потом вдруг, остановившись, произнесла: – Иосиф! Там, в Вифании… Она замолчала и вдруг заплакала.

   -Я виновата перед тобой, Иосиф. Там, в Вифании, я полюбила другого человека.

   Поражённый Иосиф не мог произнести ни слова. Он опустил голову, и со стороны казалось, что он внимательно разглядывает свои сандалии.

   -Он говорил, что любит меня, а сам сбежал, – добавила Мария и, не смея глядеть на Иосифа или желая спрятать свои глаза, отвернулась от него.

   -Ну, сбежал – и, слава богу, – тут же услышала она ответ Иосифа, в котором слышалось облегчение. – Дурак он, если сбежал от такой девушки.

   Затем Иосиф помолчал несколько секунд и добавил: – Мы обручены перед богом, Мария. А любовь… Может, пройдёт время, и ты полюбишь меня.

   -Ты не понял меня, – резко повернувшись к нему, с болью в голосе произнесла Мария, – он обманул меня, он… Я беременная.

  При этих словах Иосиф застонал и закрыл лицо руками.

   -Я знаю Иосиф, мне нет прощения. Прошу тебя только об одном: не беги сразу к моим родителям, не подымай сегодня шума. Пусть они узнают последними.

   Иосиф отвернулся от Марии и долго стоял, что-то обдумывая. Марии даже показалось, что он забыл про неё. Наконец, он повернулся к ней и начал говорить:

   -Знаешь, Мария, великий Гиллель сказал: *Не судите, да не судимы будете. Не судите своего ближнего, пока ты не в его положении.* Так вот, я не хочу тебя судить, на это есть Бог. Я никому не расскажу то, что ты мне поведала. Спасибо тебе за правду. Ты свободна, я отпускаю тебя(1). Я всем заявлю, что ты мне не нравишься. Главное, что ты останешься жить, а дальше – поступай как знаешь. Всё, Мария, иди домой.

   Сказав это, он повернулся и зашагал в сторону своего дома…

– А где Мария? – спросила его мать, ожидавшая их.

– Нечего ей здесь делать. И вообще, забудь про неё, – сразил её Иосиф грубым ответом.

– Ты что это мелешь? – не поняла мать. – Уж не пьян ли? Да разве можно так говорить о своей невесте!

– Не невеста она мне больше, я отпустил её. Не нравится она мне, уродина, да и только.

– Да ты что, совсем спятил? – уже грозно сказала мать. – Перед соседями нас с отцом хочешь опозорить?

– Сейчас начнётся, – подумал Иосиф, но ошибся.

– Поругались, что ли? – вдруг поняв, в чём дело, заулыбалась мать. Не велика беда сынок: милые бранятся – только тешатся. Ничего. Помиритесь завтра.

– Нет, мама! Я передумал брать Марию в жёны. Понятно? И не приставай больше ко мне с разговорами о ней.

   Первый раз в жизни Иосиф так грубо разговаривал с матерью. Она от удивления и обиды открыла рот и, поражённая поведением и словами Иосифа, не знала, что и сказать, а он, не став ждать её ответа и резко повернувшись, вышел из дома.

– Вот подожди, – услышал он растерянный голос матери, – сейчас придёт отец, он тебе передумает. Да как же я теперь в глаза людям смотреть буду?

   1.Библия. Мф.1:19

   Иосиф вернулся к заброшенному колодцу и долго, всю ночь просидел, думая о Марии.

– Это надо же быть таким животным, чтобы обмануть девушку,– гневно повторял он про себя. Какой же это подлец и мерзавец! Он представлял себе этого незнакомого ему урода, представлял, как зверски избивает его и бросает в этот колодец.

   -А я-то чем лучше? – вдруг подумал он.– Почему я забыл, чему учил отец, а отца – Гиллель: *Повсюду, где нет человека, будь ты человеком*.

– А я – то что? – тут же оправдал он себя. – Разве я не отпустил её? Теперь она будет жить.

– Жить, говоришь? – тут же осадил он себя, – как же она будет жить после рождения ребёнка без мужа? С какой славой?

   -А что я ещё могу?

   -Можешь! Если ты человек, а не скотина. Если любишь Марию. …Любишь???

   -Не знаю. Жалко её. И себя. Наверное, люблю, только не знаю за что.

   -А разве можно любить за что-то? Если за что-то, то это уже не любовь, а покупка.

   Рассуждая сам с собой, Иосиф и не заметил, что давно рассвело, и по дыму над домами можно было сделать вывод, что хозяйки готовят завтрак.

   -Будь человеком, – пронеслось в голове Иосифа.

  Он встал и решительно направился к дому Марии.

   Мать Марии испуганно вздрогнула, когда Иосиф буквально ввалился в их дом. Сердце Марии сжалось в напряжённом ожидании скандала и своего позора.

   -Мария, я люблю тебя и никому не отдам. Пошли. – Иосиф взял её за руку и повёл оторопевшую от неожиданных слов и поэтому безропотную Марию к выходу мимо ошарашенной матери.

   -А завтрак-то как же? – только и бросила она им вслед.

   -Мария, – выйдя на улицу, проговорил Иосиф, – прости меня, что я вот так, не спросив тебя, хочешь ты или нет, потащил тебя к себе домой, как невольницу. Ты вольна поступить, как хочешь, я не хочу тебя насиловать. Скажи: согласна ли ты быть моей женой? Решай! Я только могу сказать одно: я никогда, слышишь, Мария, никогда не упрекну тебя.

   А ещё я обещаю тебе, что никто и никогда не узнает, что твой будущий ребёнок – не мой и я буду растить его, как собственного.

   …Когда Иосиф ворвался в их дом, Мария испугалась.

   -Ну, вот, – подумала она, – пришёл, чтобы бросить в лицо моим родителям: – Ваша дочь – шлюха.

   Но теперь, когда всё произошло, да так быстро, сердце Марии наполнилось чувством благодарности к Иосифу. Она чуть было не расплакалась от переполнивших её чувств.

   -Господи, какой же он добрый и как сильно любит меня, если поступает так.

   Иосиф не дал ей слишком много времени на размышление:

   -Ну, так как?

– А ты уверен, что не пожалеешь об этом?

   -Уверен, не сомневайся!

   -Ты же прекрасно понимаешь, что у меня нет выбора. Я согласна.

   -Пошли, – радостно воскликнул он и, так и не выпуская руку Марии из своей, ввёл её в дом.

   -Мама, папа! Я привёл в дом жену. Мы с Марией решили обойтись без свадьбы.

   Четыре человека стояли посреди комнаты и молча смотрели друг на друга. Первой опомнилась мать.

   -Вы что, совсем взбесились? То они совсем жениться не будут – передумали, то снова надумали, да так срочно, что невтерпеж до свадьбы подождать!

   -Пошли-ка, мать, к сватовьям, – прервал её речь отец, – молодые и без нас тут разберутся.

   -Не порядок это… – начала мать, но отец не дал ей закончить. Он хорошо знал Иосифа и понял: если он делает так, значит, на это есть причины.

   -Пошли, я сказал. Там и поговорим.

   Глава 10.Семейная жизнь.

   Страшная весть пришла в дом Марии из Вифании. Там синедрион приговорил её сестру, Елизавету, к смертной казни за прелюбодеяние, а Захарий после её казни, видимо, сошёл с ума и повесился в ту же ночь(1).

   Эта история получила широкую огласку в Израиле. Передаваясь из уст в уста, из селения в селение, она обросла невероятными слухами, которые, будоража обывателей, докатились до тихого Назарета.

   Все сразу вспомнили, что Мария была в Вифании у Елисаветы и не давали ей прохода.

   -Мария, а правда, что у Елисаветы был не один любовник?

   -Мария, а правда, что Елисавета родила тройню?

   -Мария, а правда…?

   Выйти из дома и сходить за водой к колодцу – превратилось для неё в настоящую пытку. Сама смерть Елисаветы поразила её без меры, а тут ещё эти глупые расспросы.

   Видя, что Мария приходит домой в слезах, свекровь, узнав, в чём дело, быстро навела порядок. Стоило соседкам начать допрашивать Марию, когда та пришла за водой, как появилась свекровь. Подбоченившись, она сразу кинулась в атаку.

   -Вы что, клухи, к ней пристаёте? Вам интересно знать, сколько у Елисаветы любовников было? Меня спросите. Любовники их интересуют. Что, завидно? Бессовестные, и как у вас язык-то поворачивается о смерти Марииной сестры сплетничать в её присутствии, да ещё и приставать с вашими дурацкими вопросами?

   Хорошо зная соседку, женщины перестали приставать к Марии и только шептались при её появлении у колодца.

   1.От автора. Согласно библии от Луки 1:80,сразу после обрезания ребёнок Елисаветы был отправлен в пустыню, где и воспитывался до появления народу Израиля. Почему??? Как Елисавета и Захарий, столько лет ждавшие сына, могли отдать его кому-то?! На каком основании??? Из этого эпизода в библии становится ясно, что такое могло случиться только в одном единственном случае – если родители у ребёнка внезапно умерли и его забрал на воспитание родственник.

   Замужество Марии никаким образом не переменило её жизнь. В доме Иосифа она делала то же самое, что и в доме родителей: готовила, мыла, стирала, возилась в огороде. Жизнь продолжалась в том же размеренном ритме, и порядке и ей казалось, что она не вышла замуж, а просто перешла жить из одного дома в другой. Время шло, и она стала привыкать к положению замужней женщины. Вечером она ожидала Иосифа, готовила воду, чтобы полить на его спину, смотрела, как он умывается, кормила, ложились спать. Иоанн же вышёл из головы и только изредка, раз или два раза за день Мария мельком вспоминала его. Ну, а Иосифу она была благодарна. Особенно после страшного известия о Елисавете.

   -А ведь и меня бы так убили, – думала она.– Вывели бы за огороды и забросали камнями.

  Мария вздрагивала от представленной сцены и с каждым днём всё больше ценила добрую душу Иосифа, спасшую её и от смерти, и от позора.

   -Опять, наверное, цветы принесёт, – улыбаясь, подумала она, готовя кувшин с водой. Загадаю – если принесёт, то всё-всё будет у меня хорошо.

   Конечно, Мария хитрила. Она была уверена, что Иосиф цветы принесёт. За два месяца, что они были женаты, он каждый день появлялся либо с цветами, либо с веточкой жасмина.

   -Сегодня он что-то опаздывает, – только успела подумать Мария, как во двор вошёл Иосиф. Кроме ящика с инструментом и полупустого мешка в его руках ничего не было.

   -Не принёс, – расстроилась Мария и удивилась самой себе. Она так привыкла к этому знаку внимания, что уже не представляла мужа без цветов.

   -Привет, Мария, – заулыбался Иосиф, – я так давно тебя не видел, кажется, целую вечность.

   Не переставая улыбаться, он поставил ящик к ограде, бросил на него мешок и стал стягивать рубашку.

   -Поливай, Мария, вспотел я сегодня, как никогда. Потом от меня, наверное, прёт, как от козла.

   Мария стала лить воду на согнувшегося Иосифа, а он, отфыркиваясь, растирал себя руками.

   -У тебя кровь на ладонях, – затревожилась Мария.

   -Шиповник проклятый. Сегодня ровно два месяца, как ты стала моей женой, вот и решил я сорвать тебе несколько веточек, а он колючий.

   Вытершись, он открыл свой мешок и достал из него кусты розового шиповника. Увидев, как мать, вышедшая из дома, с улыбкой смотрит на него, Иосиф, засмущался и как-то неуклюже подал шиповник Марии.

   -Ну, вот, принёс всё-таки, – обрадовалась про себя Мария, – значит, всё будет хорошо…

   После ужина они с Иосифом возились в огороде.

   -Знаешь, Мария, – начал Иосиф, – нравится мне здесь. Люблю я Назарет всей душой. Когда я бываю в Иерусалиме, то мне всегда домой хочется. Мне даже кажется, что и воздух у нас особенный здесь, и дышится легче.