В тени голубых облаков

– Через два дня эти деньги будут на вашем личном счете в надежном партнерском банке, с гонораром спешки нет, успеется. Компания будет оформлена через два-три дня, но какие-то операции вы сможете уже осуществлять через временный счет будущей фирмы в нашем банке. Советую параллельно открыть офшорную компанию, скажем, на Британских Виргинских островах, для удобства расчетов. Это стоит недорого, три-четыре тысячи долларов, но повышает надежность хранения капиталов… Я представлю вам проект типового бизнес-плана развертывания деловой активности компании… которая будет, кстати, как называться? «Петронэкс»? Неплохо… Запишем… и будем действовать… У меня пока в штате нет переводчика, поэтому связь держим через Артьом… А теперь нам придется расстаться, у меня другое рандеву… Всего доброго и желаю успехов… общими усилиями…

С этими словами Рицци улыбнулся своей самой лучезарной улыбкой и протянул руку для пожатия. На улице парни сообщили, что голодны и хотели бы пообедать все втроем в «хорошем, желательно экзотическом ресторане». Кранцев понял, что его хотят отблагодарить за услуги, и даже если рассчитывал положить в пустой бумажник хотя бы несчастную сотенную купюру, вынужден был принять приглашение, хотя экзотическую кухню не жаловал…

Они пересекли по мостику вытекающую из Женевского озера великую французскую реку Рону, миновали гостиницу «Бристоль», где остановились приезжие, и спустя четверть часа уже сидели в пустынном об эту пору мрачноватом зале индийского ресторана возле вокзала. Волчьи шубы мирно повисли на вешалке, вызывая заметное благоговение у персонала по отношению к необычным клиентам. Благоговение перешло в изумление, когда, заказав все имеющиеся в меню закуски и самые дорогие блюда, клиенты потребовали принести и поставить на стол бутылку виски, выбрав двенадцатилетний односолодовый «Гленливет», объема которого местным посетителям хватило бы, наверное, на месяц. Виски было разлито в три винных бокала и, после краткого благодарственного обращения к Кранцеву, по-русски опрокинуто в глотки под оторопелым взглядом официанта. Впрочем, крепость напитка не помогла перебить огнедышащий жар перченых яств. Не привыкший к таким нагрузкам Артем быстро охмелел, хотя и не настолько, чтобы потерять нить вроде бы бессвязного, но вполне делового разговора.

На первых порах ему устанавливается, нет, не зарплата, а что-то вроде премиальных за совместную работу при каждом приезде сибиряков в Женеву. Что-нибудь порядка двух тысяч франков. А там будет видно, в зависимости от того, как пойдут дела. Устраивает ли его эта сумма? Еще бы, при чистой зарплате в постпредстве, составляющей около двух пятисот, это больше половины. Наконец-то можно будет начать копить на машину. В его обязанности войдет договариваться о встречах, переводить переговоры, подыскать место для офиса и осуществлять общий надзор за ходом формальностей по открытию фирмы. Ну и помалкивать, конечно… А когда фирма откроется и наберет ход, можно будет подумать и о постоянных функциях… Пойдет?

* * *

Думал ли еще полгода назад беспечный Кранцев, что его «функции», а значит, трудоустройство и заработок будут обсуждаться в компании каких-то подозрительных, диковатых мужиков с карманами, набитыми пачками неизвестно каким способом добытой валюты. Но ведь не воровать же и не убивать ему предлагали, этим новым русским нужны его профессиональные услуги, его понимание языка и зарубежной жизни в обмен на их деньги. Конечно, из щепетильности можно было отказаться и гордо продолжать получать свое скромное жалованье в постпредстве. Но ведь времена изменились, все, буквально все ринулись за заработком. Ему иногда казалось, что в России стяжательство перестало быть постыдным пороком и постепенно превращалось почти что в добродетель и показатель умения жить. Наркотик приобщения к роскоши быстро проникал в сознание масс, простой, советской жизни уже не хотелось. Каждый третий россиянин, неизвестно почему, стал считать, что именно он достоин иного, высшего уровня достатка. И этот уровень превращался в единицу измерения и оценки людей, событий, дел и вообще человеческих отношений. В Женеве, например, за два года после исчезновения СССР характерной приметой обновления России стал подобный девятому валу наплыв в Альпийскую республику разношерстных русскоязычных деловых людей, лихорадочно ищущих контакты для получения кредитов, открытия коммерческих компаний и счетов в банках, размещения на этих счетах немыслимых сумм наличными и даже в виде золотых слитков, ввозимых в огромных чемоданах, сумках, атташе-кейсах и даже в картонных коробках. Никого не смущало при этом, что бравая швейцарская таможня охотно не дает, а берет добро, но не горит выпускать его из своих цепких и рачительных банковских рук. Сотни прозорливых адвокатов и дельцов в Швейцарии, с хорошим нюхом, подключились к обслуживанию деляческой лихорадки с Востока, помогая новым русским войти в царство капиталистического преуспеяния и неуемного потребления и там освоиться. Один за другим в городе Кальвина открывались офисы ведущих и не ведущих российских банков и фирм, но многие быстро попадали на деньги и тут же исчезали, а другие, наоборот, закреплялись и начинали процветать. Престижные бутики на лучших торговых улицах Женевы широко распахнули двери, расправили крылья и не успевали оформлять таможенные скидки на массивные закупки щедрыми русскими клиентами брендовых драгоценностей, часов, элитных марок одежды и прочих предметов роскоши.

По почину советских, а ныне российских спецслужб, прозорливо взявших на себя роль застрельщиков и пионеров перевода партийных денег в производительный и компрадорский частный сектор, многие мидовцы тоже вошли в искус и призадумались о своем месте в общенародном состязании смекалки, и те, кому не хватило места в престижном аппарате президента, правительства или парламента, начали потихоньку перебегать в растущие как грибы частные компании и фирмы, где каждый надеялся подороже продать свои знания и навыки общения с заграницей, а следовательно, зарабатывать на нормальную жизнь в России эпохи пещерного капитализма, а не прозябать на унизительные мидовские сто пятьдесят долларов в месяц.

Надо сказать, что адвокатская контора «Братья Рицци и партнеры» нашла свое скромное, но золотоносное место в этой буче и деятельно участвовала в организации «приема» российских нуворишей в практичной Гельвеции. Франко Рицци при каждой встрече сыпал все новыми и новыми названиями фирм и именам людей из России, с которыми завязал знакомство. Среди них был то глава строительной компании, купивший виноградники Шабли, то владелец сети профильных магазинов в нескольких городах России, вывозивший с крепкими помощниками элитные часы из Швейцарии в больших чемоданах, чтобы не украли на таможне, то бывший советник советского посольства в Париже, организующий крупные поставки в Россию американских куриных окорочков, то сын нефтяного магната, пожелавший поселиться в Женеве. Все они желали, для надежности, зарегистрировать компанию на швейцарской земле и открыть счет в швейцарском банке.

По-видимому, Женева с ее гибкими законами, банками и тайной вкладов казалась тогда всем русским самой притягательной точкой для этого. Землей обетованной. Регулярно общаясь с Франко Рицци, а иногда даже соприкасаясь с его делами в качестве неофициального переводчика, Кранцев не мог похвастаться, что приводил к нему одного за другим новых миллионеров, разве что двух-трех обычных клиентов за год, но зато поднаторел по части знаний о диком бизнесе по-русски и причинах глубокого интереса, на грани любви, ловчилы-адвоката к России. К тому же эти знания ежедневно пополнялись щедрыми сообщениями и комментариями швейцарской прессы о тех или иных перипетиях и авантюрах российских нуворишей в Альпийской республике. С ехидцей, например, подавались и смаковались подробности ареста в Женеве известного российского криминального авторитета Михася и суд над ним, выигранный его швейцарскими адвокатами, злоключения компании «Белогорнефть», якобы действовавшей в интересах замгенпрокурора РФ, ввоз через границу в Швейцарию нескольких чемоданов золота какими-то должностными лицами из Киргизии, возникновение в Женеве непонятного Центра содействия экономическому развитию Казахстана, обнаружение таможенниками невесть откуда прибывшей большой партии якутских алмазов и т. д и т. п. Не остались незамеченными также открытие в центре Женевы огромного филиала банка «Менатеп», темной компании «Андава» в центре Лозанны, а вслед за ними грибной россыпи филиалов других российских банков и компаний по всей Швейцарии («Алреа», «Сибеко», «Онексфин», «Промстрой», «Медпромэкс» и проч. и проч.). Благодаря приливу клиентов из России и стран СНГ резко в гору пошли дела у некоторых женевских торговых и развлекательных точек, в частности шикарных бутиков на престижной улице Рю дю Рон, часового магазина «Амбассадор» и популярного кабаре «Вельвет». А бесконечные сообщения прессы об открытии фирм и поисках кредитов русскими бизнесменами, приобретении ими фешенебельной недвижимости за десятки миллионов и элитных часов за десятки тысяч франков читались как захватывающие романы Дюма или Стивенсона. Возбужденно перечисляя звонкие имена и названия компаний деловых пришельцев с Востока, Франко Рицци то и дело провозглашал: «когда все устоится», он возьмет Кранцева в свою контору для контактов только с русскоязычными партнерами.

Звучало соблазнительно.

Конечно, сам Кранцев считал, что наилучшим вариантом для него был бы переход на работу в ООН, но эта перспектива пока еще только прорабатывалась и даже не вырисовывалась. Да и желающих было больше, чем нужно. Так почему бы не принять плату от заезжих чудаков за, возможно, сомнительные с точки зрения былой партийной морали, но не противоречащие законам капитализма услуги… Прощаясь в полутемном холле гостиницы «Бристоль», Петр проворно сунул Кранцеву в карман пиджака какой-то конверт.

– Пять тысяч франков под отчет, ну там угостить кого, телефон, транспорт и проч. Встретимся через пару месяцев, когда фирма будет зарегистрирована… тогда и побалакаем о деталях… А пока – бывайте, Артем, ни пуха вам в вашей Женевочке…

Оставшись один, Кранцев рассеянно нащупал в кармане конверт. Пять тысяч… под отчет… Никогда у него не было таких денег… Не бойтесь, ребята, не прогуляю, все будет тип-топ… Правда, ощущение, что можно пойти и потратить, пьянило, но надо знать трусишку Кранцева, первой тревожной мыслью которого было: бог весть откуда свалились эти бабки, надо поаккуратнее, не потратить лишнего, а не то ненароком еще пришьют дело за эдакую сумму… Но несмотря на тревогу, в душе все равно теплилось радостное ожидание грядущего укрепления материального благополучия… Неожиданное прибавление в бюджете стало для Артема только началом в череде открытий чудес-расчудес резво стартовавшего российского капитализма, решившего обосноваться и укрепиться за пределами родины.

* * *

Впрочем, чтение сообщений об освоении Женевы русскими предпринимателями быстро надоедало Кранцеву, если не огорчало – «живут же люди». Хватало своих забот. Прояснить перспективы устройства в ООН он наивно рассчитывал в разговоре с Тороповым. Не договариваясь заранее, он нашел этого рядового сотрудника ООН в его небольшом, плохо освещенном кабинете в дальнем углу третьего этажа. Нельзя сказать, что Алексей Торопов значился в списке больших симпатий Кранцева. Это была даже не неприязнь, а скорее брезгливость. Слова и жесты этого человека вызывали сомнения, а манеры казались слащаво-скользкими. Это началось не сейчас, с Тороповым они впервые встретились еще в Нью-Йорке, где Кранцев оказался по случаю очередной гуманитарной конференции, а тот тихо трудился в Юридическом департаменте. Случай свел их в продуктовом магазине, куда они, оба приглашенные в гости к общему приятелю, зашли отовариться. Кранцев быстро, долларов на двадцать, набрал в корзинку простой закусон – нарезку ветчины, орешков, каких-то овощей-фруктов – и встал в кассу. Поскольку предложения разделить расходы от спутника не поступило, он полез за бумажником, и в этот момент Торопов предложил воспользоваться его карточкой для освобождения от семипроцентного налога. Он упорно тянул карточку, вместо того чтобы предложить деньги, но Кранцев, сказав «да мелочь все это», продвинулся в кассу, расплатился и сдачу в монетках не взял. На улице Торопов подошел поближе и, приблизив свое серьезное, назидательное лицо к уху Кранцева, вполголоса произнес:

– Зря ты карточкой пренебрег… Мелочь-то она мелочь, да, может, на эти центы нашим ребятам в Афганистане пули отливали…

Крыть такое было нечем. Опростоволосился тогда Тёма, что и говорить. Потрафил, так сказать, врагам… Увидев Торопова в Женеве чуть больше года назад, Кранцев понял, что тот ничуть не изменился. Все та же манера на службу всегда облачаться в неказистый, поношенный костюм, серую рубашку со старомодным коротким галстуком, ходить медленно и чуть понуро, сгорбленно как бы под бременем мировых и житейских забот, говорить тихо, занудно, не повышая голоса, и смотреть на собеседника исподволь, уныло и безразлично. Именно таким он увидел и хорошо запомнил Торопова, когда в самой первой, ознакомительно-разведывательной беседе в Женеве тот вместо ответа на прямой вопрос о том, сколько ему осталось до конца контракта, прямо-таки запричитал:

– Ой, не поверишь, страшно хочется домой, прямо душа рвется, как ни приятно в Швейцарии, а тянет на родину, к своим, так сказать, очагам, в лес, на дачу, услышать родную речь… Завтра же собрался бы и уехал, только вот дочке надо бы доучиться, закончить школу, тогда и отъезд можно планировать…

Эта беседа состоялась уже около года назад, и уже потом, сразу после провала августовского путча, Торопов униженно просил согласия Кранцева на продление своего контракта еще на год. А тому и не к спеху было, знать бы о грядущих вскоре переменах… В конце концов, подошло время прояснить планы Торопова на отъезд.

– Привет, Алексей, извини, если побеспокоил, – негромко произнес он, войдя в кабинет Торопова.

Тот не сразу откликнулся, впившись взором в компьютер, как будто дочитывал крайне важный документ, но затем перевел взгляд на Кранцева и расплылся в приветливой улыбке.

– О, Артем, каким ветром… рад видеть… пойдем-ка выпьем кофейку… я угощаю.

Они спустились на первый этаж, пересекли двор и через шестой подъезд вошли в широкий вестибюль, где располагались бытовые службы ООН: почта, банк, турагентство, газетный киоск и бар для прессы. Кроме бара для прессы, на третьем этаже работал еще бар для делегатов. Кофе в ООН славился своим качеством и дешевизной. Заведенный ритуал служащих ООН предполагал непременное посещение кафетерия поутру, сразу или вскоре по приходе на работу, а затем бесконечные заходы туда в течение дня. Все по очереди приглашали друг друга выпить кофе, благо что затраты были невелики.

Прекрасно понимая, о чем пойдет речь, Торопов не спешил завязать разговор, он достал и медленно закурил престижную коричневую сигарету «Парламент Блэк Рашен» и выжидающе уставился на Кранцева, предоставляя ему решать проблему затравки беседы. Но Артем решил не миндальничать с этим хлыщом.

– Ну что, Алексис, как дела, какие планы по работе, когда начнем размен, мне ведь тоже надо планировать свою жизнь, – без раскачки, в лоб спросил он.

Торопов не стал тянуть резину, зная, что Кранцеву можно дать любой ответ.

– Да все вроде идет по плану, на дворе март, впереди еще полгода, время есть, в мае начну собираться.

«Ну, слава богу, дело сдвинулось с мертвой точки», – подумал Кранцев, а вслух вполне дружелюбно сказал:

– Ты не думай, Алексей, я не подгоняю, вопрос как бы предрешен, а время летит быстро, кадровики пока все оформят, такая волынка… все же переход в ООН.

«Черта с два предрешен, погоди, парень, еще не вечер», – раздраженно подумал Торопов, а вслух озвучил:

– Да не дергайся ты, Артем, было бы указание, все они оформят вовремя, не ты первый, не ты последний… ну, я пошел… остаемся на связи.

Вернувшись в кабинет, он присел к компьютеру, поиграл клавишами, вызвал уже заполненный стандартный формуляр заявления на предоставление постоянного контракта, перечитал его, поставил электронную подпись и, нажав нужную кнопку, отправил в кадровую службу, а копию – гендиректору Женевского отделения ООН И.Е. Павловскому.

Иван Ефремович Павловский, стоя у окна своего безразмерного кабинета, разглядывал огромную скульптуру в виде земного шара, воздвигнутую перед невидимой для посторонних глаз частью здания ООН, некогда задуманной как фасад, но в силу обстоятельств превратившейся со временем в свою противоположность. Высоко вознесшийся псевдофасад был повернут лицом к нисходящему в сторону озера бескрайнему газону-лугу, где время от времени паслись чьи-то забавные овечки. Газон там и сям был усеян скульптурами, подаренными ООН различными странами. Нельзя сказать, чтобы это были шедевры. Земной шар был укреплен над озерцом и был почти не виден из-за разросшихся со временем густых кустов, под которыми ютились и важно прогуливались павлины. Вокруг глобуса полоскались на ветру флаги государств – членов ООН, тоже, как и вся эта лепота, невидимые для случайных прохожих… «Надо бы перенести флаги ближе к выходу, чтобы их видели с площади Наций», – машинально подумал гендиректор. Озаренный революционной мыслью, он подошел к столу, уселся поудобнее и попросил секретаря связать его с главным инженером. Франсуаза воспользовалась моментом, чтобы сообщить боссу о том, что некий Кранцев просил о встрече с ним.

– Да, хорошо, пусть зайдет к концу дня, – сразу согласился босс. Поручив главному инженеру представить развернутое техническое обоснование о переносе флагов на аллею, ведущую к главному входу, Иван Ефремович наклонился к тумбочке стола, щелкнул ключиком и достал маленькую пластмассовую коробочку, до половины заполненную визитными карточками. Играя губами, словно что-то шепча, он принялся сосредоточенно раскладывать карточки на столе.

Людмила Пахомова, Люся, ответственный сотрудник секции обслуживания конференций. Как пробивали ее на этот пост десять лет назад. Хороший, лояльный сотрудник, симпатичная женщина. Дочь генерала, племянница члена Секретариата ЦК КПСС, хотя сейчас это и не важно, но было важно тогда. Ждет повышения, получит его в конце года, случай не трудный…

Александр Березин, Саша, редактор-переводчик в Русской секции, веселый парень, бонвиван, сын покойного Гены Березина, генерала КГБ, замгендиректора ТАСС, с которым когда-то кантовались в Нью-Йорке. Этот хочет повышения и перевода в Нью-Йорк. Тоже не очень трудный случай. Надо только сказать ему, чтобы не портил отношения со своим прямым начальником – заведующим Русской секцией. Иначе вмешательство русского гендиректора ООН на стороне рядового русского сотрудника против русского начальника будет затруднительным… слишком очевидная пристрастность.

Константин Орехов, Костя, завсектором в кадровой службе, доверенное лицо и сторожевой пес моих интересов в кадрах, можно положиться как на себя, ни шага не ступит без указания сверху, ждет повышения, это решаемо, но, наверно, в следующем году, надо только сначала убрать эту пьянчужку голландку, его начальницу…

Алексей Торопов, ну, насчет этого вроде бы договорились…

Всеволод Павлычев, Сева, надежный малый, был мне хорошим помощником в МИДе, близкий друг нынешнего министра, они вместе учились, трудится пока в постпредстве первым секретарем, ждет места в ООН. Этот случай потруднее, так просто по звонку его не сунешь куда попало, надо найти место, на которое Россия может твердо претендовать, чтобы заручиться поддержкой МИДа, а уж потом прозванивать коллегам. Надо будет прозондировать у Сайеда бен Хана, старого друга, его как раз назначили представителем Генсека ООН по Афганистану с офисом в Женеве, симпатичный такой маленький домик на лужайке рядом с новым зданием ООН… И надо осторожно действовать, ох осторожно, а то, не ровен час, найдутся желающие стукнуть Генсеку, что, мол, русский зам своих в ООН протаскивает… по блату, а на кой хрен мне это надо, самому бы досидеть и второй срок получить… Особого давления из Москвы нынче нет, все, кто надо, хотят прорваться в новые структуры власти, в большой бизнес, чтобы при бабках и начальником быть у себя дома… А в МИДе нет дураков кого-то в ООН толкать, такой царский подарок… такие деньги, разве что брата министра, так у него нет брата. Иначе просто головная боль всех пристраивать, да всех и не пристроишь, прошли те времена… нет больше у России веса… как бы Озеров с Госдепом ни братался… хорошо еще, дали мне эту Женеву… Хоть немного кудряво пожить, а то ведь могли вообще русского замгенсека прокатить… так и сидел бы сейчас заместителем министра под Озеровым, этим пацаном, своим бывшим подчиненным, помню, как еще мальчиком в отдел пришел… Cколько еще этих карточек, сколько людей, всем надо, а может Павловский всем сделать или не может – никого не интересует, хоть разорвись, одна головная боль…

В этом месте мысли гендиректора вместо того, чтобы пойти вширь и ввысь, резко вернулись на грешную землю. Он поморщился и сложил карточки обратно в коробочку. Визитки Кранцева среди них не было, но образ возник. Ах да, еще этот Кранцев Артем, как же, помню, работал такой в гуманитарном отделе в МИДе, писал еще какие-то выступления для меня, толковый малый, сейчас первый секретарь в постпредстве, тоже небось решил податься в ООН, вот только никто за ним не стоит, ну да каждому свое, ладно, пусть заходит, потолкуем о том о сем…

Где-то около шести вечера Кранцев появился в приемной гендиректора. Франсуаза всегда тепло его принимала и приветливо улыбнулась вошедшему. Это был один из редких русских, кто хорошо говорил по-французски, никогда не заискивал перед начальством, не делал вид, что заигрывает с ней, в расчете на ее расположение, держался просто и корректно, может быть, немного напряженно, все-таки гендир – большая шишка, да еще глаза выдавали некоторую иронию при созерцании торжественной суеты, обычно царившей в приемной главного лица ООН.

– Можете войти, – пригласила она, – а потом расскажете, как ваши дела.

Кранцев застал гендиректора у карты мира, закрывавшей полстены.

– Да-а, неспокойно в мире, – произнес тот вместо приветствия, как бы приобщая посетителя к глобальной политике. – Проблем все больше, а денег у ООН все меньше.

С этими словами он пригласил Кранцева сесть в глубокое кожаное переговорное кресло и разместился за столом напротив, не переставая приветливо улыбаться.

– С чем пожаловали, молодой человек?

Кранцев, которому было уже давно за сорок, смутился, но начинать с личных просьб было бы не мудро с его стороны, и он сжато, но доходчиво изложил идею детского концерта в ООН. Услышав про спонсора и поняв, что, кроме бесплатного предоставления зала, администрация ООН расходов не понесет, гендиректор улыбнулся еще шире и охотно согласился поддержать начинание и для этого встретиться с Джоном МакТерреллом на ланче в один из ближайших дней.

– Я поручу нашей культурной службе оказывать вам всяческое содействие, – закивал он, тихо радуясь простоте просьбы.

А вот вторая часть кранцевского доклада радости, похоже, у гендира не вызывала, хотя, как опытный дипломат, он постарался этого не показать и отделаться общими местами.

– Что ж, ваше стремление работать в ООН похвально, Артем Васильевич. И хорошо, что постпредство внесло вашу кандидатуру на замену Торопову. Скажу больше: замена достойная, человек вы компетентный, дисциплинированный, трудолюбивый. Организации такие люди нужны. Надеюсь, что и руководство, и управление кадров МИДа высказались в вашу поддержку…

Он наклонился через подлокотник поближе к Кранцеву, как бы для доверительного разговора.

– Скажу вам прямо, ООН переживает трудные времена… нехватка ресурсов… никакого маневра в области набора кадров, все строго контролируется из Нью-Йорка, продвижение каждого кандидата – сущая морока… Но, как вы понимаете, если ваша кандидатура пройдет сито кадровой службы ООН, я окажу ей самую горячую поддержку… уж вы можете на меня положиться в этом случае…

Конечно, Кранцев предпочел бы услышать, что гендиректор окажет поддержку его кандидатуре до прохождения фильтров кадровой службы ООН, но что возьмешь с такого важного человека, спасибо и на этом. Он вежливо поблагодарил и попрощался. У выхода из кабинета гендиректор долго тряс ему руку, приглашая заходить еще, когда понадобится, и подтвердив свою готовность отобедать с Джоном МакТерреллом.

Франсуаза смотрела на него вопросительно-сочувственно, словно ожидая сообщения о победе, но на ее повторный вопрос «Как дела?» Кранцев односложно ответил: «Все в порядке». Так у них принято на Западе, никто не поймет, если начать подробные объяснения. Интуитивно он ощущал, что ему продали тухлые яйца, но убедиться в этом пока не было возможности.

* * *

Из зеркала на Людмилу Пахомову глядела высокая, голая, вполне еще сексуально привлекательная женщина лет сорока. Так она сама себя определила. Правда, бренность увядающего тела, скрываемая на службе узкими юбками, блузками, пушапами, колготками и прочими дамскими ухищрениями, уже была видна при таком откровенном просмотре, да еще при дневном свете. Бедра начали расплываться, грудки провисают, руки в плечах, черт возьми, пухнут, несмотря на диету, животик, некогда гордость его владелицы, тоже начинает выдаваться вперед. В остальном пока все нормально: поджарые ноги, крепкие ягодицы, очаровательный изгиб спины над попочкой, мощный, выпуклый, постриженный по моде лобок, который так притягивает Луизу. В конце концов, она начальница и от нее зависит твое положение, что делать, если ей нравятся женщины. И потом она такая мастерица на ласки, чистая, душистая, изобретательная, сильная, внимательная. Ни один мужчина такого наслаждения не давал тебе за всю твою небогатую личную жизнь. За рождением ребенка, недоношенного, но родного Бореньки, последовал развод, и потом были, конечно, какие-то короткие, необязательные и незапоминающиеся встречи, какая-то неопрятная суета с подпитыми чужими мужиками, отловленными на вечеринках. Но не было того, единственного и исключительного, который только для тебя и только с тобой, долго, основательно, вкусно, виртуозно. Как Луиза. Ну, а потом, карьера в ООН требует усилий, самоотречения, надо зарабатывать деньги на жизнь с Боренькой, который уже подрос и которому нужен присмотр и материнская нежность. Тут уж не до мужиков, да и где их взять, они ищут молодых, бедовых, послушных, озабоченных, распущенных, доступных. Строгая ООН-леди отпугивает. Иностранцы – вялые козлы, наши – трусливые котяры. Разве что Кранцев, ладный, подтянутый, пружинистый, нервический. С ним, наверное, можно обалдеть от сладости. Так он в твою сторону никогда и не смотрит, о своем чем-то думает, нет поиска во взгляде, да и жена с дочкой к нему сейчас приехали на постоянно. Женщина в соку… Красотка… Скорее Березин подошел бы, активный самец, умеет ухаживать, прекрасный любовник. Помнится, с ним тебе было хорошо, да мало. Он парень заводной, ветреный, любит красивую жизнь, положиться на него невозможно, бегает от своей тухлой жены, но с опаской, у той папа все еще с органами не порвал, может и прижать. В общем, типичный б…дун, рассчитывать на него не приходится.

От определения Березина у Люси вдруг ослабли ноги, где-то внутри, в потайном месте разгорелся огонек, взгляд повело. Она прогнала неожиданное и ненужное сейчас желание. Вот еще, пусть лучше все это достанется Луизе, а ты подождешь лучших времен, когда появится свой мужик – ласковый, заботливый, жадный до конкретно твоего начавшего увядать, но еще сочного тела. Надо продолжать ждать и надеяться… Пахомова решительно вытерла тыльной стороной ладони навернувшиеся на глаза слезы.

В раскрытую балконную дверь ворвался прохладный ветерок, и женщина у зеркала зябко поежилась. Все-таки голая, а на дворе начало апреля, хоть солнечно, но жары нет. В доме напротив живут Тороповы, и при желании с их балкона на таком же четвертом этаже, ну, может быть, не глазом, а в подзорную трубу, можно было рассмотреть голую Паховому. Но с Торопова, этого хлыща, станется, тоже боится жены как огня. Хотя мужчина он привлекательный, жилистый, злой. На секунду жаркая волна толкнула ее к балкону, вот выйду какая есть на свой балкон, пусть все смотрят, не уродина. Ей безумно, до спазм в животе захотелось, чтобы кто-то увидел ее сейчас такой, как она есть, в чем мать родила. Надо будет этим летом уехать в отпуск куда-нибудь на острова, к натуристам, отвести душу, мука все время быть одетой и никому не нужной. С этой конструктивной мыслью Люся Пахомова подошла к туалетному столику и допила остававшийся джин с тоником. Чтобы взбодриться, она обычно пила виски или граппу, а чтобы расслабиться – джин или мартини, но при оказии ничего не имела против кальвадоса, рома и других имеющихся в наличии горячительных напитков, кроме вульгарной водки, даже элитного качества. Она меланхолично погремела оставшимся в стакане льдом, одним махом высыпала его в рот вместе с дольками лимона, разгрызла все это и стала медленно одеваться.

С балкона Торопова действительно можно было бы при желании рассмотреть обнаженную Пахомову, но только таких желаний у того никогда не возникало, и подобная идея ему даже и в голову не могла прийти. В его личной видеотеке, если понадобится, было достаточно крутой эротики с отборными разнузданными телками. А в голове хватало других забот. Одна из них, если не главная, – как всякий раз снова и снова пробуждать в себе влечение к обрюзгшей и неряшливой жене, чтобы поддерживать необходимую иллюзию гармоничной семейной жизни. Обнимать эти складки жира на животе и толстые ляжки. Общая неповоротливость тела и постоянная осоловелость в глазах тоже не способствовали воспламенению. Но самое обидное, что, когда вроде бы достигнут результат, о чем обычно свидетельствует некий писк жены, она отворачивается от него с таким безразличием, как будто он в чем-то провинился. А может, догадывается о его чувствах и наказывает. Конечно, для мобилизации нужна недюжинная воля, но чего-чего, а воли Торопову было не занимать с того самого момента, как щуплым аспирантом он твердо решил жениться на прыщавой неаппетитной толстушке – дочери будущего академика, директора научного института, чтобы уехать за границу. В конце концов, секс не главное в жизни. По крайней мере в его, Торопова, жизни есть вещи и поважнее: успех, деньги, благополучие, которые дают не сравнимое ни с каким оргазмом устойчивое чувство кайфа и превосходства над окружающими, всеми этими презренными середнячками, неудачниками, простолюдинами, скромнягами. Он, Торопов, однажды решил, что будет жить в комфорте любой ценой, и уже почти достиг этой цели, дело за малым. Да и цена-то невысока, подумаешь, спать с толстой, потной, занудной Ларой. В конце концов, отвращения к ней пока не наступило, женщина как женщина, не в либидо счастье. Какие-то секунды глупой суеты и быстрый финал. Как у собачек. Худо-бедно, все у них как-то получается, пусть не часто, что недодал муж, жена добирает здоровым сном, грезами, а утром – настоящее счастье: снова видеть свою дорогую мебель, посуду, коллекцию антиквариата, картин, строить планы на приобретение новых интересных и ценных предметов, садиться в классную машину и сгонять нерастраченную энергию на теннисном корте или в бассейне.