Чёрная книга Мельника

Я испытующе посмотрел в его глаза, пытаясь найти хоть малейший признак неискренности, но взгляд был безмятежен, как гладь пруда в безветренный день.

– Завидую вашему самообладанию, – покачал я головой, – как подумаю, что тело бедняги Тома обгладывают рыбы…

– Ещё заплачьте, МакАртур, вы же моряк! Море, бывает, забирает своих тружеников. Каждый, кто связывает жизнь с морской стихией, должен быть к этому готов.

Я не чувствовал и капли той уверенности, что излучал Дукат. Думаю, ему было плевать на наши жизни: и мою, и молодого Маршалла.

На следующее утро я взял деревянный ящик с плотницкими инструментами, моток пеньки и водостойкую смолу. Дукат, вытирая пену с выбритого между двумя кудрявыми кустами подбородка, спросил, куда я собрался.

– Хочу починить лодку, – ответил я. – Надоели консервы.

– Да? – усмехнулся Дукат. – А сеть вы из чего делать будете? Одной лодкой рыбы не наловишь, а все рыболовные снасти на дне морском, вместе с беднягой Маршаллом.

– Удочку сделаю из шеста, – буркнул я и отправился на берег.

Полдня я возился, заделывая пробоину. Я – рыбак, и делал это не раз. Работая, я вполглаза следил за морем, и боясь, и желая увидеть там голову Томми. Когда я думал о нем, о его беременной жене, об их нежных чувствах друг к другу, подступало уныние. Потом я вспоминал слова Маршалла о том, что Бог не властен над океаном, лежащим у моих ног, и тогда мне казалось, что я стою на самом пороге ада. Вот-вот вода взорвется брызгами, из нее вылетит костлявая рука и утащит меня на дно.

Постепенно привычные движения вытеснили из головы сторонние мысли, и я так увлекся плотницкой работой, что не заметил спустившегося по склону Дуката.

– МакАртур! – гаркнул он над моим плечом так неожиданно, что я подпрыгнул.

Испуганно обернувшись, я увидел своего начальника с трубкой в зубах и двумя глиняными кружками, из которых исходил пар.

– Дружище, вы на меня смотрите так, будто черта увидели.

Если б Дукат мог читать мысли, он бы понял, что был близок к истине.

– Извините, сэр, увлекся.

Дукат протянул мне одну из кружек.

– Держите, МакАртур, вам сейчас не повредит. Мой фирменный грог, только рома поменьше. Согреет, но не опьянит – то, что нужно.

Я принял кружку из его рук и сделал большой глоток.

– Ну как? – спросил он с улыбкой, и я благодарно зажмурился.

Со дня исчезновения Маршалла Дукат начал проявлять вполне человеческие качества.

– Вы не проголодались? – спросил он, но я покачал головой:

– Нет аппетита. Хочу сегодня доделать и оставить ее сохнуть. Вечером поем.

– Ну, как знаете, МакАртур. – Он пожевал губами, переводя взгляд с меня на лодку и обратно, его торчащие баки еще больше ощетинились. – Скажите начистоту: на кой черт вы ее чините? Только не рассказывайте про внезапно проснувшуюся тягу к рыбной ловле.

– Вы все равно не поверите, сэр.

– А вы попробуйте.

Я задумался, подбирая слова, потом сказал:

– Я видел Маршалла. Поздно ночью, в день его исчезновения.

Дукат молчал, пристально смотрел мне в глаза. Я выдержал его тяжелый взгляд и пояснил:

– Я сидел на камне в бухте, где мы высадились на берег… Кажется, прошла вечность с того дня. Том вышел из моря, он был наг, но, кажется, совсем не чувствовал холода.

– И что он сказал? – Голос Дуката был так же тих и безжизненен, как голос Маршалла той памятной ночью.

– Он попросил потушить фонарь. Свет причинял ему боль.

– Чёрт вас дери, МакАртур, ближе к делу! – воскликнул Дукат.

Я вздохнул, собираясь с силами. Конечно, мне нужно было сразу рассказать ему обо всём.

– Он умолял, чтобы мы подали сигнал бедствия и бежали отсюда как можно скорее.

– И вы только сейчас решили со мной этим поделиться?

Я пожал плечами:

– А вы бы мне поверили?

Дукат попыхтел трубкой, обдумывая ответ, потом сказал:

– До Мангерсты по прямой около двадцати миль. Многовато для утлой лодки с наскоро заделанной пробоиной.

– Вы сами сказали, что море, бывает, забирает своих тружеников, – возразил я. – Ну что ж, значит, судьба такая. В любом случае, сэр, я бы предпочел, чтобы у нас была хотя бы умозрительная возможность отсюда выбраться.

Ни слова не говоря, Дукат развернулся на каблуках и пошел к подъему. Забравшись на пару ярдов выше, он обернулся и сказал:

– Про весла забыли, МакАртур. Грести руками собираетесь?

Не дожидаясь ответа, он зашагал по склону.

Удивленный тем, что эта простая мысль не пришла мне на ум, я присел на киль лодки и повесил голову. Просидев так пару минут, я подскочил к воде и заорал:

– А весла, Том? Весла?!

На следующее утро под лодкой лежали два разномастных весла. Одно было похоже на те, какими Том выгребал на место лова, а второе, выкрашенное облупившейся зеленой краской, носило следы акульих зубов. Я показал свою находку Дукату. Он долго рассматривал их, скреб ногтем отметины. Потом поднял глаза, и я понял: что-то изменилось.

В тот вечер я впервые увидел, как он чистит револьвер. Откровенно говоря, я вообще не знал, что у него есть оружие. Теперь большую часть дня он проводил наверху, возле горелки маяка. Он бродил по кругу, рассматривая море в бинокль, был неразговорчив и рассеян. Пару раз я пытался подняться к нему поговорить, но сразу натыкался на угрюмое: «Мне нужно побыть одному, МакАртур, будьте любезны…». Я проявлял любезность и спускался на этаж, чтобы до позднего вечера слушать, как трещат половицы под его башмаками.

* * *

Однажды утром я проснулся и обнаружил, что постель Дуката тщательно застелена. Я взял полотенце, мыло и вышел из спальни.

– МакАртур! – крикнул сверху Дукат. – Я слышу, что вы уже встали. Идите сюда!

Протирая заспанные глаза, я поднялся в фонарь. Дукат стоял перед восточным окном.

– Смотрите!

Дрожащий палец уткнулся в стекло. Я повернулся и увидел, что небо на востоке заполнило красное зарево. Его огненное полотно от края до края пересекала черная полоса.

– Вы моряк, МакАртур. Мне надо объяснять вам, что это значит?

Дукат повернулся ко мне, и я увидел, как сильно он постарел. Лоб покрыли морщины, под глазами в сетке красных прожилок набрякли мешки. Подбородок, обычно тщательно выбритый, топорщился щетиной.

– Понимаю, сэр, – ответил я. – Поможете затащить лодку внутрь?

Уже к полудню грозовой фронт подобрался вплотную к острову. Густые тучи заволокли небо, потемнело, почти как ночью. Из низких серых клубов в такое же серое море столбами били ослепительно-белые молнии. Налетел шквал, и я услышал, как зазвенели стекла в окнах маяка. Я только разложил еду, как вдруг Дукат схватил меня за шкирку и потащил наверх.

– Быстрее, Дональд, быстрее! – кричал он, впервые назвав меня по имени, и я, в потрясении от такой неожиданностью, карабкался следом. – Там, где яркий свет, мы в безопасности!

Только я взлетел за ним на самый верхний этаж, Дукат захлопнул крышку люка.

– Помогите мне, МакАртур, не стойте столбом!

Он пытался сдвинуть с места огромный рундук, забитый запасными линзами Френеля. Я уперся рядом и, совместными усилиями мы кое-как затащили его на люк.

– Дукат, черт возьми! – закричал я, забыв про субординацию. – Что происходит?

Он посмотрел на меня безумными глазами и сказал:

– Надеюсь, это их задержит.

– Кого их?

Не отвечая, он сел на пол, прислонившись спиной к основанию ацетиленовой горелки, и достал револьвер. Прокрутил барабан и прицелился в сторону люка. Удовлетворенно кивнув, высыпал из кармана горсть патронов и выставил их в ряд между широко расставленных ног.

– Мистер Дукат, с вами все в порядке? – спросил я, с беспокойством заглядывая ему в глаза.

– Зажигайте чертов фонарь, МакАртур. Никто вас от служебных обязанностей не освобождал! – рявкнул он и продолжил расставлять перед собой золотистые патроны.

Все мои попытки выяснить хоть что-то не увенчались успехом. Дукат выглядел совершенным безумцем. Вопросы он пропускал мимо ушей и упрямо избегал смотреть мне в глаза.

Буря снаружи разыгралась не на шутку. Порывы ветра бросали потоки воды в окна, и толстое стекло тряслось и звенело под их ударами. От линз за моей спиной шел нестерпимый жар. Я чувствовал, как закипают мозги. Какое-то время я пробовал сидеть, как Дукат, прислонившись к основанию ацетиленовой горелки, но прохладней там не было. Поэтому я слонялся вокруг, избегая концентрированного луча, плотного настолько, что я мог бы потрогать его руками.

Дукат, казалось, ничего этого не замечал. Он сидел на полу перед выставленными в два ряда патронами. Револьвер со взведенным курком лежал под его правой ладонью, стволом к забаррикадированному люку. Сфокусированный линзой Френеля луч отбрасывал непроницаемо черные тени. Дукат молчал, и мне было видно только его ноги в потрепанных башмаках.

Опасаясь, что очередной шквал разобьет стекло и обрушит на меня поток осколков, я перебрался к западной стороне и выглянул в окно. Контраст между светом и тьмой был таким резким, что я почти ослеп. Прикрыв по бокам лицо ладонями, я застыл, прижавшись к холодному стеклу. Постепенно глаза начали привыкать. Тьма снаружи запестрела светлыми и темными пятнами, и я понял, где заканчивается земля и начинается море.

Буйство стихий осталось за спиной. Здесь же буря огибала крутые берега нашей скалы, создавая относительно спокойный карман как раз со стороны рыбачьей бухточки. Я вглядывался в расселину, спускающуюся к ней, и думал, как хорошо, что мы успели затащить лодку в сарай. Я вспоминал наши рыбалки с Томом, разговоры, его теплую мальчишескую улыбку, а потом ровный и безжизненный голос в бухте высадки, и ужас брал меня за горло.

Наверное, слишком сильно разыгралась моя фантазия: мне показалось, что из расселины выползла тень, и стелясь по земле, как огромная ящерица, шустро перебежала к маяку. Я зажмурился до плавающих пятен и снова приник к стеклу, всматриваясь в темноту. Теперь я знал, что это не было обманом зрения. Еще одна тень выбралась из расселины и кинулась к стене. Когда над краем скалы поднялась третья голова, я крикнул:

– Дукат! Там из бухты вылезают какие-то люди и бегут к маяку.

И услышал его спокойный голос:

– Это не люди, МакАртур, неужели вы еще этого не поняли? Это ваш Маршалл и его новые друзья!

– Бросьте, Дукат, Маршалл не причинит нам вреда!

– Вы так уверены? – усмехнулся Дукат. – Представьте, что вы солдат. Вы можете быть прекрасным человеком, но если дали присягу, когда будет надо, вам придется, черт подери, убивать, потому что это и есть ваша работа. Вам ясно?

– И что делать? – растерялся я.

– Вам – ничего! У вас даже пистолета нет. Забейтесь в какой-нибудь угол и молитесь, чтобы мы смогли пережить эту ночь… – он взглянул на часы и горько усмехнулся: – Которая еще даже не началась. Все, уйдите, МакАртур, не перекрывайте мне линию стрельбы.

Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться на свой наблюдательный пункт. Я вглядывался в темноту за окном, но никаких движущихся пятен больше не было. Ветер, казалось, немного стих, зато усилился ливень. За потоками воды, льющимися за стеклом, разглядеть что-то было уже невозможно. Пришлось расписаться в собственной бесполезности.

Я опустился на пол спиной к линзам и склонил голову. Попытался вспомнить молитвы, но кроме «Отец наш небесный» в голову ничего не лезло, а он, со слов Тома, спасти от этих тварей не мог.

Шло время, но ничего не происходило. Буря достигла плато и не усиливалась, но и не ослабевала. От жара, бьющего в спину, меня разморило, и я, кажется, задремал. Когда снизу раздался грохот, я подскочил от неожиданности и чуть не растянулся на полу. Голова трещала, как с перепоя. Воздух в фонаре разогрелся, а свет, бьющий сквозь линзы, выжег всю влагу. Я на четвереньках переполз к Дукату с обратной стороны, памятуя его слова про линию стрельбы, и опустился на пол рядом.

– В горле совсем пересохло, – просипел я. – Вы воды, случайно, не взяли?

– Нет, – ответил он, протягивая мне фляжку. – Только бурбон. Будете?

Я сделал осторожный глоток, огненная жидкость добавила жара, но после нее стало легче.

– Спасибо, – сказал я, возвращая виски. – Так может объясните уже, от кого мы тут прячемся?

– Понятия не имею, – пожал он плечами.

– Интересный поворот. А выглядели вы, как человек, который знает, что делает.

– МакАртур, – поморщился он с досадой. – Я в состоянии сложить два плюс два. В лодку я бы еще мог поверить, но в то, что вы станете нырять в холодное море за веслами, да еще найдете их, это уж совсем невероятно? Ну, согласитесь, несложно понять, что мы столкнулись с тем, что выходит за рамки обыденного. Будет правильнее принять все сказанное вами на веру. – Он поболтал в воздухе флягой, пытаясь определить, сколько в ней осталось, и со вздохом сунул ее во внутренний карман. – Знаете, Дональд, у меня старая привычка: в любой переделке я готовлюсь к наихудшему. После вашего запоздалого признания, я взвесил все за и против и решил: то, что вы рассказали – и есть худшее, что может случиться, как бы странно оно ни звучало.

– Удивительная у вас логика.

– Моя логика много раз спасала мне жизнь. Будем надеяться, что спасет и сегодня.

– Ну хорошо! – заметил я провал в его рассуждениях. – А свет? Почему вы сказали, что там, где свет, мы в безопасности?

– МакАртур! Вы меня разочаровываете. А кто мне рассказал о том, что Маршалл, вылезший из ледяной воды в первозданной наготе, просил вас выключить фонарь? Холод ему нипочем, а от чахлой керосинки – непереносимые страдания?

– Ясно, – поник я. – А можете дать еще глоточек? С виски как-то легче переживать эту ночь. Хоть это и бурбон.

Дукат глянул на меня косо, но достал флягу.

– Глотните, но немного. Ночь долгая.

Жара продолжала давить на мозги. Мы сидели с Дукатом бок о бок, говорить было особо не о чем, молиться некому. Снизу раздавался какой-то неясный шум, источник его определить было невозможно. За стеклом завывал ветер.

– Долго до рассвета? – спросил я. Мои часы остались на тумбочке в спальне, где бродили сейчас эти жуткие создания.

– Больше пяти часов, – ответил Дукат, щелкнув крышкой старомодной луковицы.

Я обреченно выдохнул. Внизу заскрипели ступени. Дукат насторожился. Он выставил локоть в сторону люка и уложил револьвер на сгиб. Мы замерли. Дукат казался невозмутимым, но я видел, как подрагивает ствол. Шаги приближались. Кто-то поднимался по винтовой лестнице к люку. Он остановился, стало тихо, потом скрипнули петли, но крышка не подалась. Раздался удар, и рундук глухо подпрыгнул.

– Дьявол, сильная тварь! – сказал Дукат. – Полезайте наверх.

Собрав волю в кулак, я вскарабкался на нашу импровизированную баррикаду. Дукат встал рядом, широко расставив ноги. Ствол пистолета он направил на край крышки, торчащий из-под рундука. Снизу стукнули еще раз, и по тому, как подпрыгнул неподъемный ящик под моими ногами, я понял, что такой удар пробьет мне грудь насквозь. Я встал на колени и обеими руками вцепился в крышку.

После следующего удара затрещало дерево. Еще один – и кусок доски просвистел в дюйме от носа Дуката. В образовавшуюся дыру просунулась рука и зашарила по полу. Дукат дважды выстрелил в кисть. Рука исчезла, с лестницы раздался истошный крик, совершенно человеческий. Дукат упал на колени перед дырой в люке и выстрелил еще дважды. Вопль оборвался, тело влажно врезалось в пол далеко внизу.

– Их можно убить, хорошая новость, – ухмыльнулся Дукат и подхватил четыре патрона с пола. Быстро загнав их в барабан, он встал на изготовку. Внизу было тихо, по лестнице больше никто не поднимался. – МакАртур, – сказал он шепотом. – Ветер стихает. Посмотрите в окно: новые твари не лезут?

Я прокрался к своему старому наблюдательному пункту и уставился в темноту. Сначала ничего не происходило, потом я увидел, как от стены маяка внизу отделились две тени. Они тащили за собой третью. Поднесли ее к обрыву и, раскачав, зашвырнули в океан, потом бегом вернулись к входу в маяк. Внизу послышалась возня, металлический скрежет. Луч начал угасать, в фонаре наступила темнота.

– Они перекрыли трубу? – Изумленно спросил я.

– То, что они разумны, я понял по вашему рассказу, а Маршалл прекрасно знает, как тут все устроено, – ответил Дукат.

– И что мы будем делать?

– Ждать, – он спокойно достал из кармана флягу, отхлебнул сам и протянул мне.

Внизу движение продолжалось. Звенел металл, потом что-то разлилось, забурлило. Я напряженно прислушивался.

– Кажется, мы остались без топлива, – сказал я.

– Паршиво, – без выражения ответил Дукат, вынимая из кармана новые патроны.

Буря за окном постепенно затихала, ветер разогнал тучи. Показалась полная луна, а на востоке небо посерело, даря надежду. Возня внизу продолжалась, но там было темно, а стрелять наугад Дукат не хотел. Потом наступила тишина, перемежаемая тихими щелчками, едва различимыми среди бульканья карбида. И, когда мы думали, что твари ушли, совсем близко раздался ровный голос:

– Мы дарим вам еще один день.

Дукат выпустил в люк всю обойму, но снизу раздался смех, такой же ровный и невеселый, как и голос перед этим. Пока мой начальник с дымящимся пистолетом, тяжело дыша, смотрел на поврежденный люк, я кинулся к западному окну.

От маяка, пригнувшись к земле, бежали два человека. Их движения были невероятно быстрыми и резкими, как у тараканов или ящериц. Один скользнул в расселину, а второй задержался на краю. В слабом свечении зарождающегося утра я, готов поклясться, увидел: приложив руку по военно-морскому, козырьком, он отдал честь и нырнул следом.

Когда солнце показалось над горизонтом, мы сдвинули рундук и открыли люк. Пол внизу был залит водой, емкости с карбидом пусты. Едкий запах ацетилена говорил, что все наше топливо без всякой пользы ушло в воздух. Хоть вслух я ничего не сказал, Дукат ухмыльнулся:

– Не все. Идемте.

В спальне он полез под четвертую, пустующую койку и выволок за ручку нетронутую емкость.

– Наши безголовые матросы очень торопились и расставили их как попало. Одну деть было некуда, я сказал запихать под кровать.

Мы внимательно осмотрели все части нашей ацетиленовой горелки. Емкости были вскрыты и опрокинуты, но трубы остались целыми.

– Ремонта на несколько часов, к темноте можно попробовать закончить, – заключил Дукат. – А что с лодкой?

Мы заглянули в пристройку. Лодка лежала нетронутой, весла тоже.

– Ну, что будем делать? Скажу сразу: у нас мало шансов пережить следующую ночь.

– И что вы предлагаете, сэр?

– Я постараюсь восстановить работу маяка, а вы можете попробовать на лодке добраться до берега. После такой ночки эти твари, думаю, отсыпаются. По крайней мере, у кого-то будет возможность выжить.

– И вы хотите, чтобы я на веслах проплыл два десятка морских миль?

– Да, – спокойно сказал Дукат. – А я попробую отбиться от этих тварей. Готовы? Или предпочтете сдохнуть со мной, даже не попытавшись?

Дождавшись моего согласия, он ушел в спальню и вернулся через несколько минут с исписанным листком.

– Доберетесь в Сторновей, отдайте это письмо комиссару, он меня знает. Будет расспрашивать – отвечайте все как есть. Поняли? МакАртур, что за смертная бледность на вашей шотландской физиономии? Возьмите себя в руки! – Он достал фляжку и почти насильно влил в меня остатки бурбона. – Полегчало? Потащили.

Мы отволокли лодку в бухту и спустили на воду.

– Давайте, МакАртур, обойдемся без долгих прощаний. Удачи вам! – сказал он и начал раскуривать трубку.

– Вам тоже! – ответил я, прыгая в шлюпку.

Я плыл уже очень долго. Солнце поднялось в зенит, но прогреть холодный воздух не могло. Так они и существовали: светило отдельно, мороз отдельно. Чтобы не задубеть, я упрямо продолжал грести. От усталости шумело в ушах, горели перегруженные мышцы, волдыри на ладонях полопались и пачкали кровью весла: неокрашенное и второе, зеленое, со следами зубов. Я продолжал двигаться, но земля все не появлялась. Солнце клонилось к закату, над морем белесыми струйками начал подниматься туман, но я упрямо греб вперед.

От усталости я не заметил, как накренилась лодка, а, когда об ее дно за моей спиной забарабанили капли, не смог даже пошевелиться. Мокрая рука, заросшая черными волосами, обхватила меня за грудь, стальным обручем вжимая мои руки в бока. Влажная ладонь легла на макушку, неодолимо клоня голову к плечу. Железистый запах рыбьей крови ударил в нос. Удивительно, но панический ужас сменился облегчением. Все кончено. Мне больше не надо бороться за свою жизнь, не надо грести, превозмогая боль в мышцах и натертых до кровавых мозолей ладонях.

– Я сделал все, что мог, – услышал я голос Томми. Длинный раздвоенный язык коснулся моей шеи, и от его движения кожа онемела. Когда ее прокусили острые клыки, я ничего не почувствовал. Я совсем забыл, что мне сказал Томми в ночной бухте Эйлин-Мора: «Смерть – не самое страшное».

* * *

Я очнулся в мерцающей синеве на белой равнине, волнами уходящей вдаль, и не сразу понял, где я, а, когда понял, в панике закрыл рот рукой. Между пальцами натянулись бледные перепонки, легкие заполнились водой. Вода окружала меня, была во мне, нежно струилась по коже, как тончайший песок под спиной, не теплая и не холодная – она стала моим воздухом.

Ухватившись за камень, обросший кораллом с розовыми рожками, похожими на мертвые пальцы, я поднялся. Коралл под рукой рассыпался в труху. Я понимал, что произошло, но еще надеялся, что все это – бред умирающего разума. Оттолкнувшись от дна, я легко взлетел к смутной фигуре надо мной. Мой молодой друг Том неподвижно висел в толще воды и улыбался пастью, полной острых акульих клыков.

– Простите, мистер МакАртур, – виновато сказал он, – но у меня не было выбора. Скоро вы поймете, что здесь ни у кого нет выбора и простите меня.

Я коснулся языком зубов, и что-то длинное и тонкое, похожее на раздвоенный змеиный язык, мелькнуло перед глазами.

– Господь всемогущий! – выдохнул я.

– Его здесь нет, – виновато сказал Том и повел меня к Хозяину.

Морской бог не был похож на Нептуна, каким его изображают на картинах. Он был обычным человеком: плотным, грузным дикарем с длинными волосами. Все тело его покрывали причудливые голубые узоры. Глазами, мутными и безразличными, он посмотрел на меня и молча ушел в свою пещеру. Единственное, что отличало его от нас – рост. В высоту великан был не менее тридцати футов².

Хозяин был голоден и зол. Он потерял одного из охотников, старшего сына Нэрна. Не застрели Дукат прошлой ночью этого парня, я бы держал ответ перед Отцом Небесным, а не стал вечным рабом Хозяина Морского. Пропавший старый Нэрн тоже был здесь: крепкий, быстрый и сильно помолодевший.

Том быстро объяснил, почему приказы Хозяина надо выполнять. Он привел меня к огромной яме, заполненной шевелящимися огрызками таких, как я и Том, но без рук и ног. Беспомощные, они не могут выбраться из этой ямы и живут в ней веками, питаясь отбросами и с завистью глядя на проплывающих над ними безмозглых рыб. Урок я усвоил. А еще понял, чем рисковал Томми, пытаясь меня спасти.

Этой же ночью мы выбрались на берег и выломали кое-как прилаженную дверь маяка. Нэрн первый сунулся по лестнице наверх и скатился с простреленной ногой. Тогда я взял одну из пустых емкостей, и, прикрываясь ей, как щитом, подобрался к люку вплотную. Дукат стрелял, пока не закончились патроны, а потом полез в жилетный кармашек за последним, для себя. Я не мог позволить ему такую роскошь: Хозяина лучше не злить.

Одним ударом я вышиб крышку люка. Рундук отъехал в сторону. Я запрыгнул внутрь, в темный фонарь: Дукат так и не смог починить горелку. Обеими руками я стиснул его плечи, он зашипел от боли и ужаса, когда увидел мое лицо и узнал меня. Патрон выпал из его пальцев и укатился в темноту.

Я виновато сказал ему: «Прости» – и передал из рук в руки Тому. Мне было жаль Дуката, но я раб Хозяина, его солдат, и должен выполнять приказы. Кто забывает об этом – ложится в верхний слой ямы и завидует рыбам, а те, кто лежит ниже – ему. Так началась моя новая жизнь.

Я часто вспоминаю родных. Особенно сильно тоскую по внуку Шону. Ему уже десять, и я часто вижу, как он играет на берегу в Мангерсте. Там, на мелководье, из воды торчат камни. Мои мокрые волосы одного с ними цвета. Я подплываю поближе, прячусь в глубокую тень и слежу за своей семьей. Со стороны – просто еще один небольшой валун.

Шон возится в песке у кромки воды, а Шинейд сидит в плетеном кресле с навесом и читает книгу. Иногда появляется моя жена Грейс, но я совсем по ней не скучаю. А один раз они привезли в коляске Лорну, пьяную и веселую, я был очень рад ее видеть. Как бы я хотел посидеть с ней со стаканчиком доброго виски у пылающего камина, как прежде.

Из Лорны вышел бы хороший охотник. Мне хочется забрать их к себе в океан, но сделай я это – обреку на вечное рабство. Выйти к ним я не могу: если солнце меня не сожжет, убьют люди. Остается с тоской смотреть из тени, не пытаясь пересекать границу между нашими мирами.

Я знаю, что и Том часто приплывает в Каслбей и смотрит, как его жена гуляет по набережной с коляской, и я знаю, что его посещают такие же мысли. У Тома уже нет левой ноги. Он разозлил Хозяина, и тот ее съел, медленно и жадно чавкая, под вопли бедняги Маршалла. Свой первый шаг к яме он уже сделал. Плавает Том теперь намного медленней, а, значит, у него больше шансов вызвать недовольство. Хочет ли он такой же участи жене и ребенку? Вряд ли. И я не хочу. Но вдруг однажды моя любовь окажется сильнее осторожности?