Быть жизнью

Весьма странное решение дизайнеров интерьера.

И тут же я захотел домой.

– Чувствуйте себя как дома. Хотя нет, не смейте, это место создано, чтобы ненавидеть мир и собственную жизнь, поэтому я желаю вам именно такого же ощущения.

Она скалилась, она язвила и бросала все силы на то, чтобы я возненавидел ее.

– Там спальня, там ванная, на приготовления тебе 20 минут.

Она изменилась в голосе. Как будто стала какой-то другой, в одно мгновение перешла на «ты», в одно мгновение почувствовалась жуткая агрессия.

Она тыкнула на своих цифровых часах время, и сама приступила к приготовлению.

Только к чему готовиться?

Если спросить ее, выставит ли она меня за дверь?

Может, она хочет убить меня. Или заключить договор, по которому я буду убивать ее ненавистников. Может, она хочет, чтобы я перемыл ее квартиру для продажи.

Так или иначе, дверь уже закрыта, а она начала раздеваться.

Кажется, все не так плохо.

Но, о боже, эти изгибы тела поначалу ввели меня в ступор. Вдоль всей спины на пояснице тянулась неглубокая ямка, прямо до черных трусиков в кружевах.

Как банально.

Темные волосы с головы спускались чуть ниже лопаток. И едва смуглая кожа придавала этой картине невероятный блеск.

Твою мать, она красивее всех, кто был до нее.

Мой дьявол.

Она обернулась, заметила, что я даже с места не сдвинулся, и сказала:

– Ты может уже начнешь что-нибудь делать? У тебя всего 20 минут, а ты себя ведешь, как будто первый раз видишь женскую грудь, малыш.

Малыш, чтоб ее черт оттрахал. Еще никто меня малышом прежде не называл.

Никто, кроме нее.

Да что она вообще о себе возомнила?

Я отправился в ванную, там же и разделся. И уже стоя под душем, меня посетила мысль, какого дьявола я вообще еще здесь? Почему не развернулся и не ушел? Почему не послал её еще в баре, когда уже вроде бы уходил.

Нужно было так и сделать: сразу послать ее.

Сраное чувство нужды. Нужды, которую необходимо утолить.

Жажда.

Хотя, я мог бы и подсесть к другой.

Я придушу ее, когда она уснет. Да, точно.

Так и сделаю.

Чтобы не нарушала гармонию во вселенной.

Чтобы не было баб, использующих мужиков. Чтобы были только мужики, использующие баб.

Ведь это природный постулат. Женщины моногамны. Мужчины полигамны.

Так и должно быть.

Но не наоборот.

Наверное, она росла в семье без матери. С одним отцом.

Хотя, с такой дочкой я бы точно выпилился. Или ушел из семьи.

Но сначала изнасиловал бы ее.

Только после ушел бы. Пропал. Испарился.

Вылил весь природный инстинкт в нее. Внутрь.

Я вышел из душа, когда она уже расставляла стаканы в спальне. Я слышал звон фужеров.

Я крикнул из комнаты в спальню:

– Зачем они?

– Слишком мало выпито, чтобы начать. Да и страсть, какой алчной бы ни была, нужно завести.

Я зашел в спальню, оставив на себе только трусы.

– Так и думала, что дрищ.

Она усмехнулась.

Я думал, как ей ответить, чтобы она выпала в осадок, но пока я думал, она лишь еще пуще прежнего рассмеялась. Судя по всему, мое выражение лица в замешательстве меня выдало.

– Лучше просто сядь и возьми фужер, – не скрывая улыбки, говорит она.

Она протянула мне фужер с вином. Я сделал глоток и тут же обплевался: вкус был хуже, чем у водки.

– Что это?! – я буквально кричу.

– Дешевое вино. Я добавила в него этилового спирта. Правда, получилось не слишком приятно, но зато, убив пару стаканов, мы будем готовы.

– Ты издеваешься? Мы будем убиты!

– Так хорошо же. Боже, не говори, что ты так никогда не делал и боишься. Ты же не маленький мальчик.

Ее ядовитые змеиные глаза ни на секунду не отводились от меня.

– Ты хочешь взять меня на понт? – спрашиваю.

– Нет, конечно.

– Да, сука. Еще как хочешь. Но у тебя не получится. Обычно бабы не усложняют все своими сраными тараканами в голове. Да и ладно бы они были, но не такие, как у тебя. Ты же совсем пизданутая.

Она посмеялась.

– О да, я знаю. Но ты же еще здесь, а значит, моя тактика работает. А вот твоя пока не очень.

Она встала со стаканом в руке и зашагала вокруг меня, пританцовывая.

– Тебе и музыка не нужна. – Говорю.

– Когда душа поет, ее должна слушать тишина. А когда поет сердце, его должно слышать другое сердце.

Она сделала несколько умелых движений телом, иногда касаясь меня своей грудью в лифчике. Она терлась об меня то грудью, то животом, то задницей.

Я хочу придушить ее, трахая. Взять за глотку, когда буду вбивать в нее свой хер и держать, пока она будет биться в конвульсиях.

Почему-то мне казалось, что она хочет того же самого.

– Давай же, – говорит, – пой вместе со мной. Пой своим сердцем. А когда души споются, споются и тела.

– Ты со всеми прокручиваешь этот спектакль?

– Это неважно сейчас. Давай же, пей, пой, целуй.

Она схватила меня за задницу и вцепилась своими губами в мои. Ее язык провалился ко мне в рот. Теплый и влажный.

От нее тащило спиртом.

– Пей, – прошептала она.

Я почувствовал, как ее рука скользнула по моему телу к члену. Но тут же она отпрянула, выставив указательный палец и сказав:

– Ты ничего не получишь, пока все не выпьешь.

У меня уже стоял, как камень.

Я взял фужер и, закрыв глаза, чтоб не слезились, выпил его до дна.

Ужасный, просто отвратительный вкус. Тут же меня едва не вырвало, но я сдержался.

– Мама говорила тебе, что не стоит держать всё в себе? – говорит она.

– Да что ты за человек?

Я сел на край кровати. Матрас был ортопедический. Правда, уже не новый: пружины слишком уж давили снизу.

Она села ко мне на колени. Сквозь края ее трусиков просвечивали едва заметные коротенькие черные волоски.

Легким движением руки, смотря прямо мне в глаза, она отстегнула свой лифчик сзади. Он повис у нее на плечах.

– Ты всегда так развлекаешься со своими мужиками? – спрашиваю.

Она обняла меня за плечи, и теперь ее лифчик спал ей на руки. Ее розовые сосочки стояли то ли от холода, то ли от возбуждения. Она наклонила голову на бок.

– Обычно они называют имена. Меня это неимоверно бесит. Я была и Лизой, и Дашей, и даже Анфисой.

– Имя настоящей шлюхи.

– Так звали мою матушку. – Она улыбнулась. – Но в тебе меня завело то, что тебе не нужны имена. Безликий, страстный, животный секс. Именно то, что мне нужно. А сколько имен ты сменил?

– Я не менял имен. Я представляюсь своим именем.

Она отвела взгляд на полупустой стакан неподалеку. Протянула руку за ним. Лифчик и вовсе спал.

Меня это выбесило. Я сорвал проклятый лифчик. Она на секунду изумилась.

Я прошептал:

– Я хочу тебя придушить.

Она подвинулась вагиной к моему члену – я чувствовал ее сквозь трусы – и прошептала на ухо:

– Я тебя тоже.

Затем она добила свой стакан и толкнула меня на кровать.

– Девушка без имени и парень без достоинства. Что может быть хуже и прекраснее, чем их соитие?

Она подняла руки вверх и принялась елозить всем своим телом вдоль моего, словно танцуя.

Она танцует пиздой на мне.

Эта девушка явно росла без матери, но с отцом, который каждый день показывал ей порно.

Приучая маленькую дочурку к взрослой жизни.

Чтобы вернуться к ней и изнасиловать через десяток лет.

Кажется, я помешан на насилии.

Мой член уже болел, моля о том, чтобы дать ему волю.

Я толкнул ее на кровать рядом с собой и рывком стянул с себя трусы. В воздухе забарабанил ее пьяный, очарованный смех, переполненный истомой.

Я взгромоздился над ней и впился взглядом в ее пьяные полузакрытые глаза.

– Давай же, сосунок, – зарычала она.

Вдруг ее пальцы вцепились мне в спину и шею. Она силой прибила мой рот к своему. Ее язык слился с моим.

Конечно, я тоже был пьян, но даже пьяным я чувствовал, как от этого бренного тела несло алкоголем.

И вдруг меня посетила мысль, что в моей спальне не так уж и сильно пахнет сексом, как казалось.

Я стянул с нее черные кружевные трусики. Она взяла мой член в свою руку и сунула внутрь себя. Я сразу же начал вколачивать.

Не церемонясь.

Как и она.

Сучка извивалась подо мной, как змея, как многоножка.

Я чувствовал ее тепло, и мне хотелось большего. С каждой секундой все больше. Все глубже. Все сильнее.

Я трахал и трахал. Без любви. Без чувств. Просто истребляя нужду в сексе. Обычная природная нужда.

Я не мог уже влюбиться. Я не чувствовал ничего, кроме физического осязания. Не было привязанности. Не было ничего.

Совсем.

Я схватил ее за горло. Она смотрела мне в глаза, но не сопротивлялась.

Я схватил ее за горло, чтобы хоть что-то почувствовать. Большую страсть, большее желание долбить ее, больший страх.

Но снова ничего.

Она закатила глаза. Ее тяжелое дыхание слилось с моим. Кроме удовольствия и ненависти я ничего не ощущал.

Самое настоящее изнасилование.

Она начала постанывать, а я нагонял и нагонял.

Она царапала, резала, терзала мою спину и шею. И стонала.

Еще чуть-чуть и она взорвется. А с ней взорвусь и я.

Я сдавил ей глотку еще сильнее. Я чувствовал приближение.

Второе пришествие! Долгожданное, которого все ждали. Черт возьми, это прекрасно. Да!

Я выпустил все в нее. И, переводя тяжелое дыхание, сполз с нее, весь в поту.

Она прокашлялась. И еще полежала со мной какое-то время. Молча. Также переводя дыхание.

Затем она произнесла:

– Хуже среднего.

Она встала и ушла в ванную. Я остался лежать на простыне, отдыхиваясь. Мне уже было неважно, что она думает об этом сексе.

Когда она вышла из ванной, моему взору предстало все ее обнаженное тело. Это сравнимо только с красотой богов.

Идеальный мой вариант.

Я медленно провел глазами по всем чертам ее прекрасного тела. Эта кожа. Гладкая, нежная, хрупкая.

Эти ручки, эти пальчики, эти груди.

Член снова начал твердеть.

Я опустил глаза и заметил шрам чуть выше ее лобка. Длиной, может, в пару-тройку сантиметров вниз. Он скрывался за маленькими черными волосиками, аккуратно выбритым лобком.

Я спросил:

– Операция?

Она глянула вниз и ответила:

– Слишком большой член.

Я откинулся на кровати, уставившись в потолок.

– Дай мне сигарету, – говорю, указывая на свою куртку в прихожей. – Там, в левом кармане.

– Это тебе или мне нужно? Сам встань да возьми.

Она стремительно одевалась.

– Ты херли разлегся? Одевайся, нам еще нужно убраться здесь. – Говорит она.

– Я думал, квартира твоя.

– Ей богу, малыш, если ты так думаешь, то странно, что ты вообще не девственник.

– Иди нахуй!

Я встал и отправился в ванную. После я оделся. И мы убрались в квартире где-то за час. Не разговаривая. Единственное, может быть, только перекрикивали друг на друга матом.

– Готово? – спрашиваю.

– Насрать, пойдем.

Мы вышли. Она даже не стала дверь закрывать, просто кинула ключи под коврик у соседской двери, брезгливо отряхнула руки и пошла вниз. Я за ней.

На улице уже темнело. В мае темнеет поздно.

Она спрашивает:

– Тебя мама не потеряет?

– Твоя? Нет. Куда теперь?

– К тебе. Или ночуем на улице.

– У тебя нет дома? – спрашиваю я.

– Есть. Но не для тебя.

– Кажется, я понял. Ты просто живешь с матерью.

– Разве что с твоей.

– И поэтому не хочешь позориться. И кто из нас малыш еще? – говорю.

– Даже если я живу с матерью, то позориться я не хочу лишь перед ней, что я выбрала такого мудака.

– Разве мудак может развести взрослую женщину на секс, даже не представляясь?

– Все. Молчи. – Она махнула рукой и опередила меня на пару шагов.

Пускай идет. Может, наугад она придет в морг.

И тело не придется тащить.

Тупая сука.

Мы дошли до остановки, на которой я укрылся.

– Я не буду тратиться на такси. – Говорю ей вслед.

– Ну и пидор.

Мы простояли около 15 минут на безлюдной, проклятой остановке. Благо все ограничивалось лишь редкими взглядами в мою сторону.

Так она бесила меня меньше.

Когда закрывает свой вонючий рот.

Подошел автобус. Последний рейс. Мы сели.

Доехали тоже молча. Может быть, вечер даже не так уж и плох.

Вышли и пошли в сторону моей квартиры.

Спустя время я все-таки решился спросить ее:

– Ты росла с отцом?

Она не торопилась с ответом. Лишь когда мы подошли к двери в мою квартиру, она решилась ответить:

– Мать ушла, когда мне было 8. И до совершеннолетия я жила с отцом.

В чем я, впрочем, и был уверен.

– Тяжело, наверное, это.

– Насрать. Это в прошлом.

Мы вошли внутрь. Запах курицы выветрился.

– Ах ты гребаный лжец!

Она прошла сразу в спальню, скинув сумку на диван в гостиной.

– Ты спишь здесь. – Сказала она.

– На твоем месте я бы не стал так верить в себя. Все-таки, ты находишься в квартире маминого мальчика. И в любой момент может прийти мамочка.

Она оскалила зубы.

– Можно оформить.

– Сколько ж в тебе истомы.

Говорят, трогать родителей и семью – слишком святое дело. И слишком греховное. Если это действительно так, тогда меня ждет отдельный котел в аду.

И он раскален.

Если это так, тогда эта сука вообще не должна была появиться на свет.

Маминькин сыночек и папина дочка.

Отличный, рьяный, яростный дуэт, чтобы сорвать шконку с петель, чтобы разбудить всех соседей вокруг, чтобы в дверь постучали полицейские.

Все для нас двоих.

Она кричит с кухни:

– Сколько стоит этот виски? А эта водка? Кажется, около 200 рублей за литр, нет?

– Тебя это так волнует? – спрашиваю.

– Само собой. Как мне пить то, во что ты не вложил хотя бы половину своей зарплаты?

– Сколько мне заплатить, чтобы смерть забрала тебя уже из моего дома?

– Поменьше.

Я услышал, как ударились туфли о пол в спальной. Затем дверь скрипнула. Она выглянула из нее и спросила тихим голосом:

– Идешь?

Тихим, сука, нежным голосом. Я даже слегка обмяк. На мгновение захотелось даже перестать ненавидеть ее, и поэтому я спросил:

– Есть не хочешь?

Она потупилась на меня.

Дверь в спальню хлопнула. Она растворилась за дверью. Скрипнула койка. Тишина.

Ну и хер с ней.

Побыстрее бы утро. Побыстрее бы она ушла отсюда.

Впервые я жду утра, чтобы разлюбить девушку. Обычно, наоборот.

Впервые я довольствуюсь перед сном лишь дрочкой, пока за дверьми в моей спальне лежит стерва, мразь, шалава и блядь.

Глава 3

Увидимся завтра

Когда я проснулся, ее уже не было. Дверь в квартиру была прикрыта, в спальню – на распашку. В гостиной на столе перед диваном лежала записка. Я проигнорировал ее.

Первая мысль – выкинуть её и забыть об этой стерве.

Вторая мысль – сжечь.

И, наконец, третья – прочитать.

Шанс один из трех, что клочок бумажки еще останется в этой квартире, но он выигрышный.

"Увидимся завтра," – вот что было написано там.

Тупая наивная стерва.

В гостиную с кухни волокло вонью протухшей курицы. Неужели снова, черт его дери?

Я зашел в ванную и спустил все содержимое желудка в унитаз. Все, что смогло выдержать мое горло. Смыл и отправился одеваться.

Через 15 минут нужно уже быть на работе. Этот коммунист снова будет верещать.

Каждый раз он рассказывает, как раньше было лучше. Каждый раз он кричит о том, что сейчас в кадрах – хаос, и о том, что мечта молодежи сейчас не то, что было раньше. Что сегодня им нужен не карьерный рост, не цель главное в жизни, не семья и не любовь. «Для них главное потрахаться и узнать, кто больше выпьет и первый не отключиться! Что за ужасное поколение?»

Он зациклен.

Я ухожу к себе в отдел укладывать коробки и мешки по партиям.

Говорят, здесь же раньше работал некий Эдуард Послов. Тот самый, который уже заработал на книжках об успехе, создал свою философию и продолжает усердно толкать ее в массы.

Проклятые философы.

Что вы смыслите в жизни?

Такие же теоретики, как и Дарвин. Смотрите в пустоту и что-то там видите. Иногда пустота – это просто пустота.

Рабочий день подходит к концу.

Что она имела ввиду? Неужели, она будет ждать меня дома после работы?

Как романтично. Более чем уверен, что она спрячет нож под подушку.

Она ведь росла с отцом.

Старик учил, что всегда стоит быть на чеку.

Я иду домой с работы и уже знаю, что там будет лежать протухшая курица на кухне.

Вставил ключ в замок, повернул.

Дверь со скрипом открылась. В гостиной никого, на кухне тоже пусто.

Может, в спальне?

Тоже никого.

В гостиной и спальне пахнет женскими духами. Она была здесь. Может, даже ждала, но не дождалась.

Или ограбила, сучка?

Хотя не смогла бы, у меня нечего воровать, даже парфюм и тот дешевый.

Что ж, ладно, тогда придется искать новую жертву.

И почему я зову их жертвами?

Это же женщины, посланники красоты, посланники Венеры.

Чистейшей красоты создания, только до ужаса сложны их конструкции поведения для понимания.

Я надеваю ту же кофту, те же джинсы и кроссовки, что и вчера. Парфюм. Я готов.

Этот запах женских духов в квартире стоит чем-нибудь перебить. Своим одеколоном это не удастся.

Да хер с ним.

Я захлопнул за собой дверь и вышел на улицу.

Если я иду в магазин, о чем я думаю? Чего хочу купить? Размер, внешний вид, примерная цена, все ли устроит и надолго ли хватит?

С этими мыслями я сидел в очередном баре "Омерзительная тройка" и выглядывал очередную бесценную покупку. В этом заведении было не так мило и уютно, как в "Утоли кипящую жажду", но баб здесь было больше. Больше ласки для глаз. И сложнее выбор. Каждая будто ждет, когда к ней кто-нибудь подсядет.

У некоторых уже кто-то рядом, уже кто-то разливает грезы о великих вещах и великой любви. Нежным, кротким жестом касается руки партнерши, и она тает.

Как нелепо, как наигранно, как по-детски.

Жаль, что такие амбиции ограничиваются лишь одной ночью.

К барной стойке за два стула от меня подсаживается девушка: светлые волосы, резкие черты лица, уверенный взгляд.

Что ж, попробовать стоит. Фигура вроде ничего. Не эталон страсти, конечно, но сойдет.

Главное развести себя и ее алкоголем, а затем раздеть.

– Позвольте вас угостить? – спрашиваю, подсаживаясь рядом. В руке моей стакан виски неразбавленного.

Она глянула на меня, сверкнув своими светлыми длинными ресничками и кивнула только после того, как оглядела меня полностью.

– Какие предпочтения у вас? – спрашиваю.

Я пытался ее разговорить, мне хотелось услышать ее голос, понять, как она говорит, чтобы сложилось понимание каких она кровей.

Мне хотелось ее прочитать, но она как будто бы держала меня на расстоянии.

Она тыкает миниатюрным пальчиком в меню на Пину Коладу, на цену и объем.

– Хорошо, – говорю.

Я сделал заказ бармену. И пока он его готовил, она молчала. Я тоже.

– У вас весьма своеобразный подход к мужчинам. – Говорю.

Бармен отдал заказ.

– Спасибо, – сказала она. Ангельский голосок.

Черт.

– У вас красивый…

– Да. Мне говорили.

– Почему же вы молчали?

– Мужчины не любят, когда девушки много разговаривают. Да и тратить слова попусту – самое ненавистное мое занятие.

Я сделал глоток.

– Вы, конечно, извините за вопрос, но кто вам сказал про мужчин такое?

– Думаете, у меня было мало мужчин?

– Вы выглядите молодой.

Она усмехнулась.

– В наше время это не показатель.

– К великому сожалению.

Она глотнула.

– Разве это плохо, что девушка выглядит старше своего реального возраста? Мне кажется, это наоборот открывает многие пути еще в юных годах. Чем больше ошибок, тем мудрее девушка.

Она отпила.

– В этом и состоит косяк этого суждения, – говорю я, – она выглядит старше, но внутри она такой же ребенок, который не способен себя защитить. Да даже не то, что не способен, этот ребенок попросту даже не знает, как это сделать.

Она делает еще один глоток и отвечает:

– Все же я надеюсь, что мир плавно придет к тому, чтобы люди чувствовали себя в безопасности. Я бы очень хотела в это верить.

– Безопасность повлечет за собой волну невероятного взрыва свободного ощущения.

– Что же плохого в ощущении свободы?

– К нему привыкаешь, – отвечаю.

И добиваю свой стакан.

Как бы я сильно ненавидел всех, с кем мне приходилось в подобных заведениях знакомиться, с ней мне было разговаривать весьма приятно. Даже очень.

Вплоть до того мне это было приятно, что я не сразу заметил глубокое декольте на ее белом платье, которое она умело скрывала за обнаженным плечом.

– Вам не холодно в такой легкой одежде? – интересуюсь я.

Она удивленно поглядела на меня, словно не ожидала от меня такой заботы. А позже ответила:

– Разве что слегка.

– Может, с вами поделиться кофтой? – предлагаю я.

Я знаю, что она откажется. И я точно также понимаю, что я замерзну больше, чем она, в этом баре, если сниму с себя кофту.

Из меня вышел бы слишком ужасный джентльмен.

Но предложить должен был.

Очередная ступень любой легкой манипуляции, приводящей к росту доверия к моей персоне.

– Не стоит, – отвечает она.

Я лишь жму плечами в ответ и отпиваю свой виски. Стакан кончается. Я заказываю еще.

– А у вас парфюм отличный, – сказала она.

Я посмотрел на нее.

– Вы уверены? – спрашиваю.

– Этот голос не может врать. Разве не так говорит ваше внутреннее Я?

– Оно говорит, что сегодняшний вечер обещает быть насыщенным.

Она снова улыбнулась.

Мне стало чуточку – совсем чуточку – уютнее. И приятнее.

Да, черт подери, это сработало.

– Может, вам заказать что-нибудь покрепче? – предлагаю я.

Мне захотелось отблагодарить ее за столь меткий и редкий комплимент, которым она выстрелила в меня.

– Спасибо, не стоит. От крепкого алкоголя я становлюсь сама не своя.

Я пододвинул ей стакан с виски.

– Поверьте, я слышал это столько раз, что уже даже и не счесть. Тем более, мне приятно находиться в вашей компании, я как-то должен это возместить.

Она вежливо оттолкнула стакан.

– Не сегодня.

– Обижаете.

– Есть и более деликатные и приятные способы возместить то, что вам приятно находиться со мной в компании, – говорит она.

– Например?

Она пожала плечами, сделав вид, что не говорила последних слов.

– Все же я откажусь. Если вы все равно будете настаивать, то я, пожалуй, пойду, если вы не против, – говорит она.

Чертова стерва.

– Ладно. Попробуем снова? – говорю.

Она неуверенно посмотрела на меня. Затем закинула сумку на плечо и, оставив наличные за выпивку, которую я ей заказывал, сползла со стула.

– Постойте, не торопитесь. Куда же вы?

Она быстрым шагом направилась к выходу, не поднимая глаз.

На улице ее уже ждала машина: она заказала такси заранее. Девушка села на заднее сиденье, машина не двигалась.

Я обошел ее и сел с другой стороны.

– Позволите? – спрашиваю я, когда уже сижу позади водительского сидения.

– Вы уже здесь.

– Я еще не закрыл дверь.

Но она не ответила, лишь отвернулась к окну, а спустя минуту, как мы тронулись, она сказала:

– Вы даже не представились.

– Это так необходимо? – спросил я.

Она странно посмотрела на меня и снова отвернулась.

У каждой девушки, у каждого представителя этого прекрасного пола есть свои фишки, свои особенности что ли. У нее же особенность была в том, что ее поведение было крайне нелогичным.

Если только не приплести к этой логике мысль, что это может быть простейшая манипуляция.

Так, стоп.

– А куда мы едем? – спрашиваю, выглядывая из-за водительского сидения.

Улицы еще казались знакомыми, но я четко понимал, что везут меня куда-то, где я еще никогда не был. Ни трезвым, ни пьяным.

– За город. – Отвечает девушка. – Там у меня семейный дом. Не переживайте, моих родственников не было там с десяток лет.

Так вечер и правда обещает быть насыщенным.

– Вы живете одна? – спрашиваю.

– С недавних пор, как дядя уехал в Европу и перестал выходить на связь. Неужели это так странно?

– Ну, вы выглядите молодой и в наше время не редкость, что молодые девушки уже живут не одни. Или еще не одни. Поэтому скорее нет, это не странно, а просто мой интерес.

Она ухмыльнулась.

– Вы пытаетесь раскусить меня. Я уверена, что вы так делаете каждый раз. И сейчас вы скажете, что каждый раз вы угадывали почти полностью.

Она с хищным интересом поглядывала на меня.

– По поведению человека можно многое о нем рассказать, – отвечаю я.

– Расскажите обо мне.

Мы стояли в пробке. Впереди была авария, об этом заверил таксист.

Я поглядел на нее и спросил:

– Уверены?

Она кивнула, улыбаясь.

– Что ж… – начал я. – Вы боитесь этого мира и скрываете это за своей несменяемой ничем другим улыбкой. Вы жили, возможно, с матерью. Вы очень женственны, весьма ласковы и нежны, манерны и до сих пор не нарушали этикет. По крайней мере, из тех правил этикета, которые мне известны. Возможно, дело в возрасте. На вид вы лишь недавно перепрыгнули возраст согласия, но как вам продавали алкоголь в баре для меня, конечно, загадка. И вы пунктуальны. Вы думаете наперед. Иначе с чего бы нас ждало такси на улице.

Она слушала меня внимательно, не перебивая ни мимикой, ни словами, ни жестами, и это меня в ней подкупало.

Дослушав, она еще какое-то время обдумывала мои слова, затем, отвернувшись к окну, заговорила:

– А вы явный похититель сердец. Развращаете юных дам на одну-две ночи, даете надежду, а затем пропадаете из их жизни. Вы ненавидите женщин и постоянно не смотрите ни на кого, кроме своей жертвы, на хвост которой присели, иначе стали бы вы так рьяно предлагать незнакомке выпить крепкий алкоголь? Возможно, это из-за какого-нибудь травматичного опыта в прошлых отношениях, откуда и берется ваш сексизм. И именно из-за вашего сексизма, мне кажется, вы росли с отцом. По другому я не могу объяснить такую неприязнь к противоположному полу.

– Вы не угадали, – сказал я и улыбнулся.

– А кто сказал, что вы угадали? – спрашивает она.

В ответ я лишь улыбнулся.

Мы оба прекрасно понимали друг друга, мне даже казалось, что мы просто изумительно друг друга дополняли.

Мне становилось все приятнее и приятнее находиться в ее компании.

Внезапно водитель сказал:

– Минут через 15 будем на месте.

– Хорошо, Сергей, – откликнулась девушка.

– Вы знаете таксиста?

Она рассмеялась.

– Все-таки, у вас отвратительная интуиция.

Мы подъехали к железным воротам. Водитель Сергей нажал на какую-то кнопку на своем пультике на брюках, и ворота отворились. По вымощенной гравием дороге мы проехали еще около 300 метров среди сосен, елей и дубов, и только после мы доехали до особняка. Вокруг него тусовалось около пяти человек. Трое из них садовники, как я понял, и двое еще стояли в костюмах дворецких.

– Я, кажется, сильно промахнулся, – прошептал я, озираясь на особняк.

Она засмеялась.

– Да, – говорит, – сильно мимо, но не страшно. Этот вечер обещает быть насыщенным. Пойдемте.

– Вы ведь так и не представились, – сказал я.

Она улыбнулась.

– Анна.

– Валентин.

– Весьма приятно.

– Взаимно.

Еще как взаимно. Чтоб меня драли семеро мужиков, особняк!

Она… Эта Анна не такая, какой показалась на первый взгляд. Только я одного не понимаю, какого дьявола она делала в том убогом и дешевом баре?

Мы прошли по вымощенной кафелем тропинке ко входу в дом. Выглядел особняк вблизи еще угрожающе, чем с расстояния.

Дворецкие, завидев меня, вежливо ретировались в отдаленные углы особняка, и мы остались одни.

Внутри эти амбиции огромных денег смотрелись еще игривее.

Дорогие ковры, картины, узоры из перил на лестнице, кожаная мебель и проклятая, чарующая, невероятная, несносная чистота.

– Тут безумно красиво. – Говорю. – Но мне даже не верится…

– Во что именно вам не верится, Валентин?

– В то, что девушка, живущая в таком месте, сидит в дешевом и убогом баре, где сидят такие же убогие и дешевые люди.

Она прошла вдоль огромной гостиной, скинула сумку на диван и сказала:

– Дешевых людей не бывает, Валентин. Даже в самом убогом есть то, что можно вывести для себя: урок или убеждение. И в таких барах, как раз-таки и есть такие люди. Недешевые, понимаете?

О, да, еще как понимаю.

Она огляделась.

– Все это – последствия дешевизны души. Самые богатые люди ходят именно в такие бары.

– Хотите сказать, что для вас неважно, сколько зарабатывает парень? – спрашиваю.

– Оглядитесь, неужели это так странно по-вашему?

– Люди разные, – я пожал плечами.

Она усмехнулась:

– Это приходит не сразу, но со временем.

Анна ушла на кухню, оставив меня одного в гостиной.

Богатенькая мамочка или папочка, или вся семейка. Предки дворян, богатейших дворян, которых не удалось раскулачить Сталину и которых не тронула война.

Либо везунчики, либо опять отвратительная интуиция.

Скорее, второе.

Картины смахивали на высокую цену. Если бы я еще хоть что-нибудь смыслил в их ценности, я бы, может, сказал бы больше, но у меня нет чувства вкуса.

Ведь я даже пью лишь водку.

Чистая, пахнущая новизной мебель, черт ее дери.

Если бы Анна зашла в мою квартиру, она бы тут же выпрыгнула из квартиры в окно от одного лишь запаха.

Анна вернулась в гостиную.

– Есть хочешь? – спросила.

– Можно попробовать.

Она улыбнулась и снова пропала на кухне.

Попробовать еды богатых. Богатой, золотой курицы. Платиновой свинины. Серебряной говядины. Мраморного мяса.

На что хватит фантазии у денег.

Ходячие мешки, переполненные зелеными.

Я же не заплатил за свою выпивку в том баре.

Спустя несколько минут вернулась Анна с двумя тарелками и двумя фужерами.

– У меня есть красное полусладкое. Ты как?

– Я предпочитаю крепкие напитки.

Она задумчиво посмотрела на меня.

– Выпью побольше, – пожал плечами я.

Она улыбнулась.

Это даже не запрещенный прием. Этот прием как парадигма, как корни, просачивающиеся под корку сознания, внедряя туда нечто свое, нечто новое.

Эта проклятая, чарующая улыбка.

Анна принесла блюдо в изящной таре. Был бы я не в таком месте, как это, я бы назвал эту тару кастрюлей.

Или сковородкой. Глубокой сковородкой или маленькой кастрюлей.

Затем Анна принесла две бутылки вина.

– Прошу к столу, – сказала она.

– У вас превосходное воспитание, – подметил я, усаживаясь за стол. – Учитывая ваше гостеприимство.

– А вы до сих пор играете в угадай партнера?

– Вы играете по своим правилам, а я – по своим. Все честно.

Она усмехнулась.

– Иначе бы вы и не смогли. Еще одна сторона медали, которая нравится мне в людях из простого бара.

– Они простые.

– Верно.

– И вы хотите быть простой. Я же угадал, вы боитесь этого мира.

Анна пожала плечами.

– Возможно и так. Только что с того?

Она выкинула этот вопрос как будто бы в пустоту, даже и не ожидая от меня никакого ответа, потому что тут же отвернулась от меня.

Анна достала из кармана пульт и выкрутила музыку где-то в углу гостиной. Из всех щелей послышалась мелодия, но негромкая, приемлемая, как раз, чтобы не кричать, когда разговариваешь.

– Итак, Валентин, – говорит Анна, загребая вилкой салат, – чем вы занимаетесь? Помимо сердцеедства.

– Я же сказал, вы не угадали.

Она улыбнулась, глядя на меня.

– Я продаю акции на одном предприятии. Дистрибьютер, грубо говоря, – отвечаю я.

– Или консультант.

– Или консультант. В 18 вышел из детского дома и сразу пошел на то предприятие. Вот, на сегодняшний день подрос до продажи акций.

– Много выходит?

– На жизнь хватает. На жизнь и на дешевый бар.

– И часто вы бываете в подобных заведениях?

– Каждый вечер.

Она проницательно посмотрела мне в глаза.

– Вы уверены, что я промахнулась?

– С игрой? Промахнулись, но не совсем. Некоторые факты вы все-таки угадали, чем даже поразили меня, – говорю.

– Мне не впервой играть не свою роль, и разгадать чужую роль другого человека мне не так сложно.

– Но рос я сиротой.

– В детстве вам разбили сердце, вот ваш секрет, вот почему вы ненавидите всех женщин. С этим я угадала, я уверена.