Хроники Второй Гражданской Войны в США

– А вы рассчитываете на мирные переговоры?

– Чёрта-с два леваки и либералы пойдут с нами на мир. Их пропаганда уже работает на полную катушку! Мы все поголовно нацисты, расисты и сексисты. Их не волнует, что у меня в корпусе десять процентов личного состава – женщины, а ещё двенадцать – чернокожие. Знали бы это простые вояки и гражданские с той стороны эти факты, авось и пошли бы с нами на мир. Ведь знали же, что снос памятников не поможет проблеме расизма, что активисты порой сами себя топили в океане глупости, а стереотипы из воздуха не появляются, но им, знаешь ли, было всё равно. Мне кажется, за эти полтора месяца мало что изменилось… Кому-то нужно напиться крови, чтобы понять, что это ни к чему не ведёт. Но это потом, а сейчас…

Позади машины, метрах в тридцати рванул фугас. Нас не задело чудом, так как мы вовремя успели проехать поворот.

– Твою же мать!!! – выругался Григгс, стукнув кулаками по рулю.

Трумэн рассмеялся:

– И так постоянно долбят. Намедни генерал Уиллис попал под обстрел. Его контузило до такой степени, что он бесстрашно вылез из окопа и получил пулю в лоб. Хотя я не знаю точно, туда ли. Пальнули по нему из крупного калибра. Башка разлетелась на куски будто арбуз, по которому ударили кувалдой.

Я, человек впечатлительный… Чуть не вырвало.

– Подъезжаем, сэр! – доложил Григгс и замедлил скорость.

Мы въехали в Рок-Хилл.

Я клянусь, никогда не видел обстановки плачевнее. Процентов семьдесят домов были разрушены, местный памятник американским колонистам изрешечён осколками. На открытом воздухе стояли лишь солдаты, снующие по укрытиям, вздрагивающие от каждого звука. Местами можно было заметить мирных жителей, но, как и везде, в основном они старались прятаться по подвалам.

Мы заехали в один из дворов. Там располагался 83 полк под командованием майора Шелдона.

Машина остановилась, я и полковник вылезли из салона. Навстречу выбежал солдат и отдал честь.

– Сэр!

– Вольно, боец. – Ответил Трумэн, – где Шелдон?

– В штабе, сэр!

– Идём! – Трумэн зашёл внутрь дома, где располагался штаб полка. Я поспешил последовать за ним.

Внутри, как и в штабе корпуса, царила суматоха. Полк находился в полукольце, так как самыми яростными были атаки с флангов. Янки пытались схватить Рок-Хилл в мешок. Другие подразделения, прикрывавшие полк, постоянно докладывали о тяжёлой обстановке и нехватке боеприпасов.

– Продержитесь ещё немного! – Хрипел прокуренным голосом мужчина на другом конце помещения, – рано или поздно атаки противника захлебнутся!

– Шелдон! – крикнул Трумэн так, что его голос прозвучал громче всех в помещении. Штабные вздрогнули.

– Сэр! – ответил мужчина.

– Дайте сюда рацию!

– Сэр, есть, сэр! – протянул трубку Трумэну.

Тот буквально вырвал рацию из рук Шелдона и грубым голосом начал отчитывать подразделения, прикрывавшие фланги:

– Говорит полковник, Трумэн! Приказываю держаться любой ценой, чёрт вас подери! Рок-Хилл необходимо удержать во что бы то ни стало. Подкрепления и боеприпасы прибудут к вечеру!

В ответ послышалось бессвязное шипение.

– Меня не волнует это! Вы обязаны удержать позиции, это первостепенная задача!

Снова шипение.

– Мать вашу… – Трумэн обратился к связисту, – свяжите меня с генералом Престоном!

– Сэр, есть, сэр!

В течение минуты или двух радист пытался наладить связь с Престоном. До этого ничего не слышал о нём, но потом мне рассказали, что он командовал авиабазой где-то на восточном побережье. Понятия не имею, как смог, но ему удалось сохранить под своим командованием всех пилотов, которые вместе с ним перешли на сторону «конфедератов» и оказали им существенную поддержку на этой войне.

Вскоре Престон вышел на связь.

– Говорит полковник Трумэн. Второй корпус армии самообороны Джорджии. Сэр, положение крайне тяжёлое! Мне нужна авиа-поддержка. Желательно то, что лишит янки желания атаковать на данном направлении… Бомба GBU-43 прекрасно подойдёт, чтобы выбить всю дурь из ублюдков. Есть ли возможность организовать нам поддержку, сэр?

– Так точно, звено бомбардировщиков B-52 как раз свободно, так что одну птичку я вам организую. Любой напор противника как рукой снимет! – В этот раз связь была хорошей, слова Престона отчётливо слышались, без шипений и других фоновых шумов, – но точно ли всё так плохо, чтобы использовать подобный боеприпас?

– Сэр, да, сэр!

– Хорошо, Передайте координаты…

– Отлично, – Трумэн передал трубку связисту, – Свяжись с передовой, пусть наводчик передаст координаты противника для удара.

– Сэр, есть, сэр! – взял трубку.

Далее связист выговаривал какие-то на первый взгляд бессвязные наборы слов и цифр. Скорее всего, шифр или что-то в этом роде. Потом связист вернул Трумэну трубку.

Престон пообещал, что бомбардировщики прибудут через десять минут и отработают по целям.

– Спасибо, сэр! Будем ждать с нетерпением! Конец связи! – бросил трубку.

– Что дальше? – Спросил Шелдон.

– Едем на позиции полка. Нас ждёт отличное шоу, – улыбнулся Трумэн и похлопал меня по плечу, – идём!

Ох! Я окажусь на передовой. С одной стороны было страшно, ведь всего одна шальная пуля может поставить крест на моей жизни, с другой же я проникся любопытством, потому что до этого был лишь свидетелем армейских учений, что однозначно не сравнится с ощущениями и стрессом в реальном бою. Плюс к тому, я бы стал свидетелем работы стратегических бомбардировщиков, а это – то ещё зрелище. Главное – есть про что писать, а значит, главный редактор однозначно будет доволен.

Мы двинулись на позиции полка. Неподалёку разрывались снаряды, постоянно были слышны автоматные очереди. Наряду с криками раненых, всё это сливалась в единую уродливую по своей сути мелодию. Симфонию войны, смерти, разрушений и ужаса. Я думаю, именно такой оркестр и играет в аду, если преисподняя всё-таки существует.

Шли втроём. Впереди Шелдон, далее я, замыкал Трумэн. Только услышав свист летящего снаряда, бежали до укрытия, будь-то каменная изгородь или же воронка от авиабомбы.

Шелдон показался весельчаком. Улыбался, напевал себе под нос незнакомую мне мелодию. На вид лет сорок, с бородой. Ростом на голову выше меня. Очень часто курил. Старался заботиться о подчинённых. Кого бы мы ни встретили по дороге из солдат – всех пытался приободрить. Форма у него была грязная, пыльная и с дырками. Только потом заметил, что у него не было безымянного пальца на правой руке. Как он мне признался, в детстве случайно отрубил его себе топором, а я уже начал выдумывать про себя, что он героически вытаскивал из-под огня сослуживцев, тогда и потерял свой палец. И быть может, получи ранение серьёзней, то вручили бы пурпурное сердце. В любом случае, выйдя из штаба, он не выглядел таким скомканным и растерянным, как там. Ещё пять минут назад я не мог представить, что такой человек, как он, способен командовать солдатами. Ведь мог же взять инициативу в свои руки, вызвать авиацию. Но до этого пытался остановить наступающих «республиканцев» своими силами. По выражению лица Трумэна, мне показалось, что он не совсем доволен своим подчинённым, но не мог его сместить, потому что лучших вариантов у него и не было. Да и откуда им взяться в этом бедламе… Думаю, сейчас каждый более, менее толковый командир нужен им, как свежий воздух. Тем более такой, как Шелдон, может и скрывающий свою озабоченность проблемами на фронте, но, тем не менее, не подававший виду простым бойцам, наоборот, поднимавший их боевой дух насколько было возможно.

Они, кстати, выглядели удручающе. Весь путь до линии соприкосновения мы видели забитых испуганных молодых ребят, которым вся эта война была в принципе и не нужна, наверно. Так за них решила судьба, политики, не сумевшие договориться. Могло же появиться какое-либо движение неприсоединения, сохранявшее нейтралитет, а может и сражающееся на два фронта. Почему бы и нет. Вот и сидели бы сейчас дома, играли в шутеры на компьютере, а не гнили в окопах, как крысы.

Мои выводы были преждевременны. На передовой сидели, может грязные и неотёсанные, но крепкие бойцы. Почти все старше двадцати пяти. Отличал их от тех зелёных тыловиков огонёк в глазах. Они хотели сражаться, не желали отступать. Стояли крепко, как сталь, не давая противнику надежды на лёгкую победу.

Оказавшись на передовой, мы сразу попали под обстрел. По нашу сторону отстрелялся вражеский пулемётчик. Это наверняка был пятидесятый калибр, так лихо он расправился с рощицей невысоких молодых деревьев, росших неподалёку. В кино вам такого не покажут. Пятидесятый калибр наносит страшные ранения, способен оторвать конечность, оставить дырку в животе диаметром с футбольный мяч навылет. Жуткая машина, да ещё и палившая по нам трассерами.

Я поспешил спрятаться за ближайшим попавшимся мне на глаза укрытием. Увидев, Трумэн рассмеялся и приказал миномётному расчёту подавить огневую точку, потом встал в полный рост, направил бинокль в сторону «северян» и начал высматривать, куда же попадёт мина, чтобы навести миномётчиков, а потом похвалить или пожурить расчёт в зависимости от степени успеха.

Аплодисменты Трумэна говорили сами за себя. Расчёт справился с задачей. Придя в себя после минутного шока, я достал фотоаппарат и начал делать снимки, благо материала было достаточно.

– В таком положении много не заметишь и не сфотографируешь, – с унынием произнёс Трумэн, взял меня за шкирку и поставил на ноги.

Господи, я так ещё никогда не боялся! Руки тряслись, стабилизатор объектива помогал с трудом. Я стоял, наполовину высунувшись из-под Трумэна, и фотографировал всё, что увижу.

Его безрассудная храбрость меня удивила, но я рисковать собой не спешил, поэтому, заметив довольно безопасное местечко, если таковым, в условиях боя, хоть какое-то можно так назвать, и тут же убежал к нему и принялся дальше снимать происходящее вокруг. Трумэн усмехнулся и покачал головой:

– Да не бойся ты…

«Южане», стоит отметить, были отличными стрелками. Шквал огня заставил наступающих «северян» уткнуться лбом в землю. В целом атака, можно сказать, захлебнулась, но янки не отступали, я так полагаю, потому что ещё надеялись переломить ход боя в свою сторону, потому что чувствовали, что ещё один напор, и «конфедераты» побегут. Откуда-то из засады по позициям обороняющихся в восьми сотнях метров к западу от нас лупил танк. В нашу сторону же изредка долетали пущенные БМП «Брэдли» снаряды, правда, та была обездвижена, но и «конфедераты» её добить не смогли. Закончились ракеты для «Джэвелинов». Правда, и БМП не наносила обороняющимся урона. Стояла она на такой позиции, что угол обстрела пушки не давал возможности экипажу БМП уничтожить цели. Все снаряды улетали далеко вверх мимо. Но в качестве устрашения для противника, дабы прижать к земле, всё-таки экипаж машины справлялся хорошо.

Трумэн довольно глядел на происходящее, хоть и толком было неизвестно, что происходит на других участках. Больше всего его должен бы беспокоить танк, и так, и так остававшийся самым грозным оружием на поле боя.

– Эй, русский! Прости, забыл, как тебя зовут… – Обратился он ко мне, потом взглянул на часы, – через тридцать секунд увидишь фейерверк. Готовься!

Тогда я думал, что чем-либо в принципе меня удивить уже невозможно. И как же ошибался…

В небе показался силуэт самолёта. С земли и не поймёшь, военный он или гражданский. Трумэн «вёл» его пальцем по небу. Почему-то мне сразу вспомнился герой Роберта Дюваля из фильма «Апокалипсис сегодня».

То, что я увидел далее, даже рядом не стояло со сценой бомбардировки напалмом из фильма.

– Видишь парашют? – крикнул мне полковник.

Я заметил в небе белую снежинку. Принялся её фотографировать.

– Все готовы? – окликнул Трумэн подчинённых, сам тем временем спрятавшись в окоп и встав рядом с Шелдоном.

Только бойцы хором доложили о готовности, как произошёл мощный взрыв. Вспышки я не заметил, поэтому сразу смекнул, что это, скорее всего, не тактический ядерный заряд. Но что же?

Земля затряслась, в небо взмыл серо-коричневый купол грязи и чернозёма. Грохот стоял страшный, мне заложило уши. Но ещё хуже было янки, оказавшимся в зоне поражения. Попадание было точным.

Я продолжал делать снимок за снимком, пока взрывная волна не дошла и до нас, столкнув меня с ног на землю. К тому времени уже потеряла часть своей ударной мощи, но звон в ушах вызвала. За безрассудство и любопытство приходится платить…

– Матерь всех бомб¹! – довольно воскликнул Трумэн.

Радист с захлёбом докладывал:

– Сэр, подтверждено точное попадание в цель. Потери противника оцениваются в батальон пехоты, несколько танков и бронемашин.

– Отличная работа! – Трумэн сжал руку в кулак и выдал гримасу, будто забил гол на чемпионате мира по футболу. Потом обратил внимание на меня, – вы в порядке?

– Да! – заорал я. Взрыв меня порядком оглушил.

Трумэн спустился ко мне в окоп и похлопал по плечу:

– Ничего страшного, взрыв был далеко, так что скоро пройдёт. Наверно… К сожалению, я не врач, не могу вам ничего по этому поводу сказать, – рассмеялся, – ведь это война – это ад, сынок. Разве тебе не говорили? А если знал, то зачем приехал? Я знаю… Ради сенсации. Обращайся, ещё и не то увидишь…

Честно признаюсь, мне уже было всё равно, что он говорит. Нужно было продолжать работу. Ни тогда, ни сейчас не было, и нет никакого желания, переваривать сказанное им. Так что, переведя дух и отдышавшись, продолжил фотографировать происходящее, постаравшись сделать вид, что не услышал полковника.

Буквально через несколько минут стрельба прекратилась. Солдаты осторожно, но с крайним любопытством выглядывали из окопов, лишь бы посмотреть на поле боя. В ушах перестало звенеть, и я с удивлением обнаружил, что никто не издавал не единого громкого звука. На поле боя, которое пару минут назад изобиловало грохотом и криками, наступила гробовая тишина. Стало слегка жутковато, по спине пробежал холодок.

– Отличная работа ребята, – нарушил тишину Трумэн, – сегодня мы показали янки, как нужно воевать! Надеюсь, вы не подведёте меня и в дальнейшем, – повернулся к Шелдону, – Майор! Вы крепко держались, и это меня радует. Но к моему приезду могли уладить всё сами… Какого чёрта вы не вызвали авиацию сразу?!

– Сэр, я…

– Не желаю ничего слушать! Вы командир, чёрт вас дери! – Трумэн окликнул меня, – Эй, русский! Через полчаса жду вас в машине. Тут уже для вас ничего интересного… – И ушёл со связистом обратно к Хаммеру.

Я кивнул головой и подбежал к Шелдону. Тот смотрел грустными глазами в землю и, казалось, выглядел абсолютно растерянным.

– Почему вы не вызвали авиа-удар?

Услышав меня, Шелдон оживился, улыбнулся:

– Я просил, но он приказал удерживать позиции своими силами…

– Это глупо… – задумчиво ответил я Шелдону.

– Нет, это шоу! Для вас. – Тыкнул в меня пальцем.

– Зачем оно мне?

– Потому что это вы напишите про него. Расскажете про то, как храбр он был, как стоял под пулями, отдавал приказы. Что только благодаря его смекалке мы сегодня смогли победить…

Я приподнял брови:

– Стоило ли ради меня использовать самую мощную авиабомбу… Мой журнал не такой уж известный…

Шелдон рассмеялся:

– Ну, ему-то про это никто не говорил. – Хлопнул меня по плечу, – благодаря вам, мы сегодня победили.

Майор ушёл, а я растерянно оглядывался по сторонам. Ничего в голове не укладывалось. Может быть, Трумэн действительно хотел славы? Но не уж то он не предполагал, что коль мой журнал из России, то в Америке и Европе про него мало кто разузнает? Да и такие «шоу» лучше уж устраивать для телеканала, нежели для фотокорреспондента…

Сделав ещё пару фото, вернулся к машине, и мы поехали обратно в штаб.

– Как вам? – улыбнулся Трумэн, глядя на меня из-за спинки сидения.

– Впечатляет.

–Да, мать твою! Это реальная вещь! – немного подумав, продолжил, – так и напишите! Положение было тяжёлым, атаки противника усиливались. Полковник Трумэн в самый ответственный момент решил взять инициативу в свои руки и надрать зад этим грёбаным янки! Мы выехали на передовую. Не оставалось ничего более, как дать врагу прикурить. Я настоял на том, чтобы использовать «большую мамочку». Приняв мои слова во внимание, командование армии согласилось. Потом, эм… Мы стояли на передовой. Я наставлял солдат, обещал, что скоро мы победим, хотя они: от командиров, до простых бойцов – все были на грани, уже отчаялись выйти из этого ожесточённого боя победителями! Они поверили в своего командира, вдохновились моей храбростью, только завидев меня, стоявшего в полный рост под пулями, не боявшегося смерти. А потом, бах!!! – Хлопнул в ладоши, – после взрыва противник понёс колоссальные потери и поспешил отойти на исходные позиции. А бравые солдаты восемьдесят третьего полка вскинули каски к небу, празднуя очередную победу над коварным врагом. А? Как вам?

Глаза Трумэна горели огнём. Он рассказывал про это воодушевлённо, будто писал самую важную главу книги об истинном, великом герое, не боявшемся трудностей. Как он, наверно, сам себе представлял, свою автобиографию.

– Неплохо, совсем не дурно, знаете ли… – даже не думал с ним спорить.

– Точно, – повернулся ко мне, тряхнув указательным пальцем прямо перед моим носом, – вернёмся, возьмёшь у меня интервью.

Кажется, Шелдон был прав… Хотя это до сих пор не укладывается у меня в голове. Как только допишу дневник, сразу же приступлю к написанию статьи. И сейчас в раздумьях, что же поведать об увиденном сегодня? Просто рассказать простым сухим языком или же передать также свои впечатления читателям? Высказать всё, что думаю. Но однозначно, я не собирался писать про Трумэна исключительно в героическом ключе… Чему он рад явно не будет. Это стало ясно после интервью.

Вернувшись в штаб, мы зашли в палатку, где стоял его рабочий стол. На нём лежал дубликат карты как в командном центре. Признаюсь, я думал, что американские штабные военные уже давно перешли с бумаги на планшеты. Не порвётся, не испортится в воде. Хотя, скорее всего, им так удобнее. Да и виднее, в конце концов. А может, Трумэн просто не умел ими пользоваться, и учиться не было, ни времени, ни желания.

Выгнав из палатки посторонних, полковник поставил напротив себя раскладной табурет и попросил присесть. Я сию же минуту сделал то, что он просил, достал свой планшет из рюкзака и начал интервью.

– Первый вопрос, наверно тяжёлый для вас, но всё-таки… Тяжело ли вам сражаться с собственными соотечественниками?

Полковник потянулся, вздохнул:

– Несомненно, но многое в этом мире не зависит от нас с вами, а происходит само собой. Некоторые вещи просто нужно принять, и искать решения исходя из сложившейся обстановки.

– Как вы оказались на стороне «южан»?

– Когда президент Обама начал реформировать армию с точки зрения гендерного равенства и прочей чепухи, я сразу воспринял это в штыки. Хотите – называйте меня как угодно, но только мужчины способны держать в руках оружие.

– Вне зависимости от сексуальной ориентации?

– Чёрт его знает, но я так думаю, геи – это плохие вояки… Про остальных и думать нечего. Из женщин получаются хорошими исключительно снайперы, если говорить о профессиях в армии, где нужно убивать. В остальном лучше всего они справляются на должностях в тылу войск, и никак иначе. Про трансгендеров вообще всерьёз что-то говорить не хочу… – Отмахнулся рукой.

– Но в Советском Союзе женщины неплохо управлялись с пулемётами, зенитными орудиями, самолётами, были отличными санитарками на поле боя…

Трумэн перебил:

– Когда это было? Во время Гражданской войны или на Восточном фронте против Гитлера? Все боеспособные мужчины воевали на фронте, лицом к лицу с противником, бились в рукопашных схватках, ходили в атаки не жалея себя под пулемёты противника, укладывавшие их пачками. Сумеют ли женщины хорошенько дать противнику прикладом по голове, если будет нужно? Не думаю. При Обаме думали наоборот. Ну, и дураки. А сейчас… – Задумался, – у меня женщины только в тылу служат.

– А женщины-бойцы MMA? Они плохие бойцы? Дерутся – залюбуешься.

– Выстоит ли хоть кто-нибудь из них в схватке с МакГрегором? Станет ли он вообще их бить? Если бы бой и состоялся, то это игра в одни ворота, сынок!

– Если у вас получится так, что мужчин для ведения войны будет не хватать, есть ли возможность, что вы станете призывать женщин в ряды «конфедератов»?

Трумэн поёжился:

– Сложно сказать… Лично я в свой корпус женщин больше призывать не собираюсь, тем более на передовую. Лучше погибну с теми, что остались. Остальные по желанию могут выбросить белый флаг.

– Раз уж зашёл разговор про потери… Каковы они? Или это военная тайна?

– Нет, говорить об этом можно. Потери велики, но резервы пока ещё есть.

– А у противника?

– Тоже, насколько я знаю. Но с ними сложнее. Их основные силы сосредоточены в городах и прилегающих к ним районах. Янки стараются не бросать их бой, сколько мы ни пытаемся их вынудить на крупные наступательные действия. Но у тех, что сражаются в поле, потери примерно соответствуют нашим по соотношению.

– Известны ли вам случаи зверств, военных преступлений?..

Трумэн перебил, ухмыльнулся:

– С нашей стороны?

– С любой… – его вопрос привёл меня в замешательство.

– Война ведётся по всем правилам. Случаи военных преступлений, сознательного истребления гражданского населения будут пресекаться на корню. Как у «республиканцев», не знаю…

– И, тем не менее, мирные жители погибают, в стране наступила гуманитарная катастрофа…

– Солдат в бою испытывает сильный стресс. Порою проверять, мирный ли это житель или военный, не представляется возможности. Нет времени, сил, мозгов. Военные знают, что гибели мирных жителей не избежать, но стараются минимизировать их потери. Наши так точно…

– Хорошо. Как обстоит дело с боеприпасами, техникой? Насколько мне известно, все промышленные центры находятся в городах на севере, а они заняты противником.

– Буду честен, дело – пока дрянь. Но не всё так плохо. У них есть танки и снаряды, зато топливо к ним есть только у нас. Скорее всего, янки пополняют запасы бензина и дизеля, которые присылают им из Европы и Канады. Если всё действительно так, то нам придётся засесть в глухую оборону. Это крайне опасно, потому, что лишает нас возможности маневрировать, проводить массированные контрудары. Любой генерал в любой стране скажет, что сидеть на месте и ждать, где противник станет атаковать, несомненно, глупо. Если обороняющиеся неправильно определят направление главного удара, то столкнутся с массированным наступлением войск противника, там, где его не ждут.

– Чего вам сейчас не хватает? Оружия, боеприпасов?

– Не хватает боевой техники, однозначно. Всё, что имеем, получили на танковых полигонах, но, как ты правильно заметил, производственные мощности расположены в городах. Рано или поздно нам придётся столкнуться с нехваткой бронетехники. Также, разумеется, вскоре придётся ощутить нехватку боеприпасов. Именно поэтому сейчас наши главные силы атакуют промышленные центры в надежде наладить производство патронов, снарядов и ракет. Ну, и танков, орудий, пусковых установок, боевых роботов и других видов наступательных и оборонительных систем.

– От кого из стран, находящихся в стороне от конфликта, вы больше всего ждёте помощи?

Трумэн улыбнулся:

– Ото всех, кому близки наша жизненная позиция и идеалы, за которые мы боремся. Помнится мне, Россия стала таковой, поэтому, честно признаюсь, ожидаем помощи от вас…

Я удивился и, перебив собеседника, уточнил:

– Оружия или рекрутов вы ждёте?

Трумэн почесал затылок, замялся:

– Знаешь, всего, что поможет нам победить…

– А уверены ли вы, что нынешнее российское руководство пойдёт вам навстречу?

– А какой у них выбор, сынок?! Не помню, чтобы жители вашей страны хотели видеть гомосексуалистов большинством или Хиллари Клинтон президентом. Да и наслышан я про требования Польши, выплатить ей репарации за Советско-Польскую войну. Знаешь, какая риторика у этих ублюдков, что воюют против нас?! Белые строили свои империи, угнетая иные народы. Да, это так, кто бы спорил… Но это наши предки. Не мы! Им, видимо, до сих пор неизвестно, что люди могут меняться, признавать свои ошибки. Мы признали. Теперь нас требуют извиняться на коленях за всё, что было сделано, хотя делали не мы, а британцы! Требуют выплачивать репарации за нанесённый ущерб. Скажи мне, от скольких из граничащих с Россией государств, придёт требование расплачиваться за грехи отцов?! От Финляндии за Советско-Финскую войну, например. Да чего там говорить… Представляешь, если немцы потребуют за 1945 год? Скажут, что это вы бомбили наши города, насиловали наших женщин! Платите! И что? Все разом начнут кидаться во все стороны деньгами, чтобы потом включить Джона Леннона, обдолбаться экстази, обняться и начать танцевать друг с другом на вечеринке под названием «Мы трахнули этот мир по самое не балуй»? А кто потом вам предъявит? Может Китай за якобы незаконно отнятые северные территории, принадлежавшие согласно карте какого-нибудь узкоглазого чёрта, китайцам? Помню, уже был конфликт за остров Даманский. Вы там крепко держались. Но неужели те ребята, сражавшиеся и погибшие там, проливали свою кровь напрасно, чтобы ваш президент во имя мира передал все богатства вашей страны другой, кому якобы они принадлежат? Старый миропорядок был способен решать такие проблемы. Люди должны уметь договариваться друг с другом. Честная торговля и взаимовыгодный обмен! А левых не волнует, миром или войной те территории стали вашими. Они потребуют вашего покаяния, и никак иначе. А потом этим воспользуются все кому не лень, чтобы откусить свою дольку. Просто помни одно, парень. Когда-нибудь они потребуют больше… Что тогда вы будете делать?! Я не собираюсь лезть никуда. Ни в Иран, ни в Россию, ни в Китай. Хочу, чтобы суверенитет стран был непоколебим в нынешних границах, а малые народы в пределах этих государств имели автономию и возможность развивать свою культуру. Да и подумай, отличный же шанс начать всё заново! Простить друг другу старые обиды и начать жить в мире, уважая право народов на самоопределение. Разве это плохо?

Честно признаюсь, я был поражён его словами. Отчасти его мысли были мне близки, хотя до этого и не думал, что кто-то в Америке способен рассуждать в том же ключе. Но, тем не менее, осталась тема, которую я хотел развить подробнее.

– Это всё звучит замечательно, но нынешнему руководству России известно то, что на вашей стороне воюют нацисты. У нас в стране, например, за приверженность подобным взглядам их ждёт тюрьма. Неужели вы думаете, что мы будем сотрудничать с теми, кто исповедует нацизм?

Трумэн занервничал. Догадываюсь, этот вопрос поставил его в тупик.

– Да, они воюют. Но, во-первых, обособленными группами, во-вторых, мы держим их в резерве, чтобы они не натворили дел. Обещаю, что подобным им в Америке больше не будет места.

– Как вы можете обещать, если не являетесь главнокомандующим или президентом?

Полковник ухмыльнулся:

– Кто знает, кем я стану завтра…

Мне лишь оставалось кое-что у него уточнить.

– В начале интервью вы говорили про реформы Обамы, связанные с разрешением геям и трансгендерам служить в армии. Но, насколько мне известно, толчком к войне послужили конфликты на фоне расовой нетерпимости…

Трумэн перебил:

– Очевидно потому, что мы не расисты. Мы лишь хотим равных прав со всеми…

– Равных? Разве их у вас нет?

– А как ты думаешь? – Трумэн прищурил правый глаз, – натуралам запретили устраивать прайды аналогично тем, что есть у меньшинств, потому что мы, таким образом, разжигаем ненависть. К женщине сейчас нельзя подойти и подарить цветы, так как она тут же из каждой щели будет орать про ущемление её прав и домогательства. А чернокожие обвиняют нас в расизме, притом сами не желают избавляться от стереотипов, что идут с ними бок о бок по жизни. Смотрел как-то одно видео, а там говорят: «Если у вас есть друзья чернокожие, это ещё не значит, что вы не расисты!» А кто по-твоему, дура ты тупорылая… Мне что? Всем начать ноги целовать, лишь бы меня простили за грехи моих предков? Всё сводится к единому знаменателю, сынок!

– Ну, что ж… – я выпучил глаза, – на этом всё…

– Стой! – остановил Трумэн, – В конце хочу сказать, что мы не желаем никому зла, хотим, чтобы эта война поскорее закончилась. Нам нужна помощь ото всех сочувствующих нашему движению… Любая. Надеюсь, твою статью прочитают в Европе и России. Они должны знать, что мы не такие, какими нас показывает CNN. Заранее спасибо всем за помощь!

Трумэн с растерянным выражением лица закончил беседу кивком головы.

– Ну, как? – спросил он, боязливо взглянув на меня.

– Получилось отлично. Не знаю, будут ли редактировать материал, но надеюсь, всё выйдет без изменений…

– Спасибо тебе! – Трумэн пожал мне руку.

Я кивнул в ответ и, попрощавшись, вернулся к себе, предаваясь всяким размышлениям о происходящем и сказанном мне сегодня полковником.

Интервью, особенно конец, привёл меня в замешательство. Это было словно обухом по голове, не иначе! Он боялся! Да будь я проклят, если ошибаюсь! Если все «южане» будут говорить в том же ключе, у меня не останется сомнений по поводу происходящего… Они не верят в победу, не надеются на успех! Боятся остаться одни наедине с врагом, на стороне которого техническое превосходство. Да что там говорить, скорее всего и в живой силе тоже… Ведь, кто знает, как поведут себя Мексика, Канада, европейские страны, да весь мир! Они ждали если не материальной, то хотя бы духовной поддержки.

Всё, что произошло за то время, когда я присутствовал на поле боя, перевернулось в одночасье. Что, если сброс бомбы – это не личные амбиции полковника Трумэна, который просто хотел славы великого полководца? Что именно он хотел показать той бомбардировкой? Что правая Америка всё ещё сильна, так что не лезьте сюда, что бы ни задумали? Будто собака, боящаяся сильного противника и скалящая зубы… Не от злости, а от страха! А может быть, таким образом, он хотел привлечь добровольцев из других стран на их сторону? Как Людмила Павлюченко в своё время приехавшая в США и заставившая американскую молодёжь массово записываться в армию. Мол, это будет лёгкая прогулка для вас, смотрите же, как мы их… Или показать, что они ещё не проиграли, а значит, в них можно вложить деньги, поставить вооружение? Слова про репарации также были связаны с этим… Смотрите, ребята! Мы на одной стороне! Помогите же… Но откуда у него была такая уверенность в том, что добровольцы и вооружение из России или даже стран Европы польётся к ним в руки? Полагаю, что добровольцы из других стран уже воюют здесь, а значит, я должен их найти! Ну, или они найдут меня.

Всё, что случилось за сегодня, станет сенсацией. И, хоть многие слова Трумэна не нашли во мне поддержки, например, про империи и угнетаемые народы (хоть и честно признаюсь, я засомневался в собственных убеждениях), но знал точно одно. Интервью должно дойти до читателя. Без единого изменения или ремарки… Люди должны знать именно то, что он сказал. Это мой журналистский долг. Ведь наша профессия, она такая… Что бы мы ни думали, каких убеждений сторонниками бы ни являлись, читателю, зрителю должна подаваться информация исключительно нейтрального окраса. Люди сами должны спросить себя, правда это, или ложь. Верить прочитанному или нет. Потому что журналист – это не агитатор или пропагандист, а исключительно сторонний наблюдатель, и никак иначе. Есть у тебя убеждения, мысли по поводу события? Оставь их при себе! Ты не философ, политолог, критик или публицист. Только очевидец, умеющий правильно описать произошедшее. Лишь так, без всяких но!