Он подскочил к Алешке и со всего размаха дал ему в спину.
– Так и надо, – крикнул Васька, – вот и с моей доли!
Алешка выл, пока не обессилел. Затем он поднялся на ноги и, шмыгая обмерзлыми сапогами, пошел ко двору. И дорогой он выл. Старик Нефед шел в сарай за сеном. Увидевши ревущего мальчишку, он остановился и спросил:
– Ты что это, а?
– М-меня прибили! – захлебываясь с слезах, простонал Алешка.
– Кто?
– Филька с Васькой!
– А-ах собачьи дети!.. Вот подлецы-то! Да с их за это стащить порчонки да в снег голышом так и посадить… Нешто можно… Я бы им задал!..
Алешка пошел дальше. Он шел ко двору, но ему не хотелось домой. Отца у него теперь не было, а мать с сестрами его не пожалеют. Представив себе это, Алешка снова завыл.
Он дошел до своего амбара, забрался на его мостенки, запрятал руки в рукава и, улегшись головой на порог, долго еще выл. В его вое иногда можно было разобрать слова. Этими словами он упрекал отца, зачем он умер и оставил его одного.
III
Проснувшись на другой день и вспомнив, что у него отца уже нет, что он никогда его не увидит, Алешка особенно сильно почувствовал эту потерю. Неужели он никогда его не увидит? Будет жить без него? Ему подумалось, что это сон, в нем теплилась надежда, что он проснется и увидит отца.
Но вот хлопнули двери. Мать в масленом полушубке вошла в избу, впустив облако холодного пара, с охапкой хвороста, готовясь затопить печку. Курносая, весноватая, с ямочками Наташка сидела на лавке и, запустив себе руки в копну волос на голове, с ожесточением скребла там. В окно глядел бледный ноябрьский день, и эта бледность живо напомнила ему, что отец умер, и убедила его, что он умер.
Снова его сердце стиснуло болью и обидой, и все чувства его спутались. В глазах у него стояла ломота от прихлынувших слез, а в груди закипала злоба, и злоба эта была и на судьбу, и на Николку с Васькой. До сих пор Алешка никогда не ненавидел. Он боялся матери, Наташки, некоторых мужиков. Но сейчас в нем проснулась еще непонятная ему хорошо ненависть, и он стал придумывать, что бы с ними случилось такое в отплату за обиду его.
"Вот если бы лед провалился… Они разбежались, а лед – хряск, и они в воду".
"А то язык бы к железу приморозить".
Алешке пришло в голову об языке потому, что такой случай был с ним. Одной зимой он вышел из избы. На водяной кадке у двора висел железный ковшик, а на него налипли снежинки всякие: звездочки, крестики, так красиво… Он хотел слизнуть эти снежинки, но теплый язык пристал к холодному железу и сейчас же примерз. Пришлось оттаивать его теплой водой.