Закон сохранения. Книга 1 трилогии «Связь времен»

Ошеломленный, не в силах сдержать шумное дыхание и стук зубов, которые предательски выдавали его неопытность, Егор робко гладил ее плечи и безуспешно пытался на ощупь справиться с застежкой бюстгальтера.

– Боже, это же так просто! – Нина сунула руки за спину, и мальчишка вдруг совсем близко увидел в сумраке вырвавшийся на свободу сосок, окруженный, как ореолом, белым мерцанием груди. Егор нежно коснулся его губами, еще и еще. Сосок слегка съежился, сморщился и выдвинулся, будто потянулся навстречу ласке.

Замирая от близости проникновения в тайну, мальчишка осторожно вошел рукой под резинку кружевных трусиков, и первое ощущение было странным – как будто он накрыл ладонью горячую и влажную мышь. Он не ожидал, что это место у женщины такое выпуклое.

Егор сдвинул резинку кружевных трусиков вниз.

– А ты? – спросила Нина, открыв глаза.

Он заметил, что еще даже не снял рубашку, и, привстав на колени, дрожащими непослушными пальцами начал торопливо расстегивать пуговицы.

Но вот его ноги скользнули по ее ногам, и он, обнимая ее, почувствовал, что соприкоснулся с ней там, в запретном таинственном месте, и начал плавно погружаться в нежное тепло. Нина издала легкий, какой-то изумленный звук, как если слово «Ах!» сказать на вдохе, а потом закусила губу и, зацепившись ногами за его ноги, стала с неожиданной силой натягиваться на него до самого упора, пока он не ощутил, как тугое упругое кольцо, медленно скользя, уткнулось в его лобок.

Острое приятно-щекотное ощущение оказалось таким мощным, таким неудержимым, что Егор почувствовал: еще мгновенье – и он сдастся, опозорится. Мальчишка напряг все внутренние силы, хватая ртом воздух. «Только не сейчас, не сразу! Нельзя!»

Нина стонала, двигалась, извивалась под ним, а он, скованно отвечая на ее движения, думал только об одном: как продержаться, как отодвинуть накатывающую волну наслаждения, чтобы не сорваться в одуряюще-сладкую пропасть и показать себя стойким мужчиной.

И вышло так, что, когда пыл девушки стал понемногу стихать, Егор вдруг понял, что переполнявшие его ощущения рассеиваются, ускользают. В погоне за ними он стал двигаться взад-вперед сильнее и сильнее, но вместо щемящего наслаждения пришла какая-то одеревенелость.

Не зная, как помочь себе, он продолжал и продолжал вторгаться с размаху в самую глубину, пока не понял, что Нина отбивается от него, повторяя: «Прекрати, мне больно!» Тогда он остановился.

– Что такое? – спросила она.

– У меня не получается.

– Почему?

– Не знаю.

– Я что, не устраиваю тебя как женщина?

– Ты… Нет! Как ты можешь так говорить?!

– Да ладно, я же вижу.

Она села на кровати и стала одеваться.

– Не надо, прошу тебя, не одевайся.

Егор сгорал от стыда, но ему так хотелось обнять ее, погладить, посмотреть еще на нее обнаженную, такую фантастически прекрасную, похожую на нежного ангела.

– Не трогай меня! – Нина мотала головой и дергала плечами, уворачиваясь от его рук. – Я пошла. Помоги мне спуститься.

В ее глазах стояли слезы.

– Нина, ты что? Я не хотел тебя обидеть, прости.

Он был в полном отчаянии, не знал, что сделать, как ее остановить.

– Отстань! Боже мой, надо же быть такой дурой!

На прощальный костер Егор пришел с Юркой и Антоном. Из изолятора его отпустили только после обеда, и он помчался, чтобы успеть постирать и отгладить рубашку и вообще привести себя в порядок.

Весь лагерь уже был на берегу. Огромный конус будущего костра сложили прямо на пляже – толстые ветки, выброшенные волнами, собирали по всему побережью. Солнце недавно зашло, и крупная галька пляжа казалась особенно светлой на фоне синевато-сизых тонов неба и моря. Вожатые рассадили своих подопечных и пытались организовать пение единой общей песни, но каждый отряд непослушно запевал свою, и вместе все сливалось в вялую какофонию.

Ребята первого отряда группкой расположились поодаль. Нина сидела рядом с Сашкой. Егора, заметившего это еще издали, кольнула ревность: неужели у нее что-то может быть с этим троглодитом? Подходя, он увидел, как Сашка попытался обнять ее, но она сбросила его руку и сказала ему что-то со строгим видом. У Егора отлегло от сердца. Все в порядке. Она умница. Как он мог такое подумать?

Нина вела себя как обычно. Смеялась шуткам ребят и ничем, ни одним взглядом не выделяла Егора из общей компании. Он смотрел на нее и не понимал: как ей это удается? Ведь не приснилось же ему все? Он сопоставлял ее ту – обнаженную, близкую, плачущую. И эту – отчужденную, неприступную, веселую. И у него голова шла кругом.

Лишь потом один только раз она бросила на него особенный взгляд.

Юрка рассказал шуточный диалог:

– «Девушка, можно вас на минуточку?» – «А успеете за минуточку?» – «Да долго ли умеючи?» – «Да умеючи-то – долго!» – «Да я уж как-нибудь!» – «Да на как-нибудь и муж есть!»

Нина рассмеялась, запрокинув голову, а потом сказала:

– Да, уж умеючи-то – долго!

Вот тут она и взглянула на Егора – искоса, мельком, в профиль. Это было всего одно мгновение. Но оно рельефно и четко, во всех красках впечаталось в память мальчишки: как раз в тот момент огромный конус дров, облитый бензином, подожгли, и Егор, заворожено смотревший на Нину, увидел, как взметнувшийся к небу в вечерней синеве оранжевый язык пламени ярко отразился в ее глазах и зубах.

После лагеря он написал ей еще несколько писем, наполненных романтическими признаниями. Она пару раз ответила. А потом пришло ее последнее письмо. В нем она писала, что встретила человека, который ей очень дорог, и не видит смысла продолжать переписку.

«Кстати, не вздумай искать меня. Не надо лишних проблем. Тем более мы переезжаем, и по этому адресу меня больше не будет. Прощай».

На следующий день на перемене в школе к нему подошла директорская дочка:

– Что такой потухший? С Нинкой расстался?

– С чего ты взяла?

– Она мне сама написала. Да не переживай ты. Они, городские, все такие испорченные. Нинка в лагере с первого дня с Сашкой по кустам бегала! И потом, после лагеря, они еще встречались.

– А ты откуда знаешь?

– Ой, да об этом все девчонки знали! А потом она мне сама все написала! Хочешь, принесу тебе ее письма? Только чур меня не выдавать! Даешь честное слово?

– Глеб Родионович, я вообще ничего не понимаю. У меня просто голова пухнет, ничего не складывается.

– Видишь ли, Егор! Чтобы понять женщину, не нужно пытаться истолковать ее фразы или подвергать анализу сиюминутные поступки. Так ты быстро вконец запутаешься. Помнишь, у Сент-Экзюпери: «Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом». Природой или Господом Богом – не знаю – женщине отведена важнейшая роль – вынашивание, рождение и вскармливание детей. Это настолько серьезно, что не должно решаться разумом, как не решается вопрос: дышать или не дышать, биться сердцу или не биться. Это совершается вне коры головного мозга, неподконтрольно и неподвластно ей. Через гормоны, может, еще через что-то другое – но их влияние такое мощное, что подчиняет себе всю жизнь женщины, весь ее организм и всю ее психологию. Поэтому женщина зачастую – всего лишь наблюдатель собственных поступков. И она всегда будет благодарна тому мужчине, который прощает ей непонятные шаги, уберегает от них и видит ее отдельно от них.

– То есть они, женщины, что – совсем не понимают, что делают?

– Нет, конечно! Не надо преувеличивать разницу между психологией мужчины и женщины – она не так велика. Есть всякие теории вроде того, что мужчина и женщина друг для друга – как инопланетяне и никогда не найдут взаимопонимания. Бред, разумеется. Но разница есть, и забывать о ней – значит никогда не понять женщину. Она по своей природе слабее, поэтому вынуждена быть хитрее, скрытнее – а иначе как выжить рядом с более сильным мужчиной? Она беззащитна, особенно во время беременности.

– Ну, беременность – это же эпизод.

– Это сейчас эпизод. Но мы должны принять во внимание весь период, за который сформировалась женская психология. Это случилось не за одно поколение и даже не за одно тысячелетие. А в первобытном обществе беременность – основное и самое естественное состояние женщины. Месячные – вот это уже эксцесс, срабатывание аварийной системы. А беременной первобытная женщина была с юности и до полной потери привлекательности. Или до климакса. Как говорят юристы – «смотря что наступит раньше».

Почему женщины помешаны на любви и готовы слушать признания по сто раз на дню? Потому что оказаться «в положении», а потом с беззащитной крохой на руках – это огромный риск. И когда женщина спрашивает: «Ты меня любишь?», это означает: «Ты готов заботиться обо мне и моем ребенке?» Что может быть важнее? И однократным заверением такое беспокойство не унять.

Вот ты задаешься вопросом: что могла твоя нежная и чистоплотная поэтесса найти в этом грубом, туповатом и немытом Сашке? Если ты считаешь, что утонченное юное создание должно непременно избрать столь же утонченного и юного кавалера, то ты ошибаешься. Представь первобытное племя. Есть вожак, доказавший свое превосходство во множестве боев и заслуживший тем самым право передать свои гены будущему поколению. Он, возможно, уже не очень молод и далеко не прекрасен – совсем не сказочный принц, да и пахнет, небось, покруче твоего Сашки. Но у юной самочки из племени нет выбора. Чтобы обеспечить безопасность своему потомству, она должна произвести его именно от этого монстра. И природа облегчает ей такую задачу, заставляя испытывать сильное влечение к нему только потому, что он – вожак, и все мелочи отходят на второй план.

– Но это же дикие времена! Мы ведь живем в мире совсем других ценностей. Сегодня тупая и вонючая сила решает гораздо меньше! Все-таки миром правит разум!

– Ну, во-первых, хотелось бы, чтоб это так и было. А во-вторых, в том-то и дело, что в сегодняшний цивилизованный мир мы через все поколения протащили с тех диких времен наши первобытные инстинкты. Они уже неприменимы к современной жизни и не решают тех задач, на которые нацелены, но они есть. Порой их проявление выглядит причудливо и глупо. Но их силу недооценивать нельзя. Возьми типичную ситуацию: девочка-подросток самозабвенно влюбляется в киноартиста или эстрадного певца. Что она, глупышка, знает о нем? Она его и не видела живьем-то, а прямо жить без него не может! Зачем он ей? Что хорошего он может ей дать? Ничего. Никаким разумом здесь и не пахнет. Просто в ней проснулся инстинкт, который говорит: вот тот, на которого устремлены глаза тысяч, – это вожак. Это самый желанный партнер. Все остальное – не важно.

– Глеб Родионович, ну вы прямо свели все к каким-то низменным инстинктам. Разум что – вообще роли не играет?

– Почему «низменным»? Инстинкты не могут быть низменными. Они естественны и направлены на неплохое дело: продолжение жизни – как отдельного организма, так и рода в целом. Что же тут низменного? Самые высокие цели. Другое дело, что в условиях цивилизации действие инстинктов может иметь искаженный результат.

Вот смотри: охочая до удовольствий самка в племени – что в этом плохого? Ничего. Какие там удовольствия? Алкоголя нет, наркотиков нет, казино нет, покупательской лихорадки нет. Остаются еда и секс. Еды мало, так что проблема ожирения неактуальна, а секс – пожалуйста, сколько угодно, но беременность ждать себя не заставит. И все встанет на свои места – самочка нарожает кучу деток и заслужит почет и уважение соплеменников.

А в цивилизованном обществе? Тут к ее услугам противозачаточные средства, и она может предаваться разврату, не рожая детей. Но прочие атрибуты разгульной жизни быстро приведут ее к конфликту со своим организмом, с общественной моралью и превратят в жалкое истасканное существо.

Кстати, я вот упомянул мораль. Она ведь для того и существует, чтобы уберегать от такого финала. Каждое поколение экспериментирует с моралью. Каждое ищет свой путь, мотивируя это тем, что жизнь стала совсем другой и люди теперь не те, что прежде. Но почитай повнимательнее историю древнего мира. Если люди так сильно меняются от поколения к поколению, как же это им удалось остаться практически теми же самыми, что и в античные времена?

За свою историю человечество перепробовало все – от пуританства до разнузданности, да и в сегодняшнем мире нет единой морали. Но само наличие норм, пусть и разнящихся, – это накопленный опыт выживания поколений. И не случайно эти нормы, как правило, более жестко регулируют поведение именно женщины. Потому что у женщины коррекция своего поведения со стороны разума слабее. Мозг у нее на одну десятую меньше мужского. Вроде не так много, но вся разница приходится на ассоциативный отдел, то есть собственно на «думалку». Она у женщины втрое меньше. Поэтому ей намного труднее найти выход в сложной ситуации, принять взвешенное решение с учетом множества факторов. Но это и не ее сфера, не ее предназначение. И если ты из-за этого будешь смотреть на женщину свысока, то ты глупец. И очень быстро будешь наказан – в вопросах любви и ненависти нам с ними не тягаться.

Вообще, женщина – удивительное существо. Она работает как умножитель. Ты дашь ей каплю внимания – и можешь получить в ответ море любви. Ты дашь ей одну клеточку – и она сделает из нее тебе наследника. Но зато если ты подсунешь ей крохотную какашку – будь готов получить в ответ тонну дерьма.

– Ну хорошо, понял. Но если Нина уже выбрала Сашку, то зачем ей был нужен я?

– Давай вернемся в первобытное племя. Вдруг завтра молодой самец победит вожака и возглавит стадо? Как самочка защитит своего ребенка, прижитого от поверженного старика? Никак. А вот если она заблаговременно заведет роман с молодым претендентом, тогда при любом раскладе у нее все козыри. Надо только, чтобы старый не пронюхал, пока он еще при власти.

– Как бы это я мог, интересно, претендовать на место Сашки?

– Может, и не мог бы. Да ведь в том-то и дело! Мы с тобой тут разбираемся, анализируем – как будто имеем дело с холодным и подлым расчетом. Но это не так. Расчет – продукт разума, а женщиной в этих вопросах руководит не разум, а сложная смесь эмоций, чувств, неизвестно откуда берущихся, с которыми она, может быть, даже пытается бороться, стараясь следовать в фарватере морали. Но это так не просто – воевать с собой.

Глядя со стороны, легко ситуацию разбирать и клеймить словом «инстинкт». А изнутри-то это воспринимается совсем иначе: как нечто высокое, как томление чувств, как движение души. Это струится в тебе, словно мелодия, и влечет тебя, как неудержимый поток.

Так что, Егор, чтобы заслужить дружбу женщины, нужно быть снисходительным к ней, не судить о ней по отдельным поступкам и не возлагать на нее чрезмерного бремени ответственности за них. И запомни: если тебе удастся доказать женщине, что она – дура, значит, у тебя просто не хватило ума не делать этого.

– Вы сказали – заслужить дружбу. А любовь?

– С этим проще. В первый момент женщину надо удивить, а потом просто не давать ей опомниться. Как в известном старом анекдоте: «Горничная утратила невинность так быстро, что даже не успела этого понять. Когда она громко воскликнула: „Поручик, что вы себе позволяете?!“ – Ржевский уже шел по улице, отряхивая пыль с сапог и поглядывая на женщин». Так что тут главное – не терять темпа. Но помни, что сказал Оскар Уайльд: между капризом и «вечной любовью» разница только та, что каприз длится несколько дольше.

– Эх, Глеб Родионович, вот слушаю я вас – все вроде понятно. Но что же мне делать-то теперь?

– Как – что делать? Живи, учись, набирайся ума. А какую перспективу ты видел? Ты что, жениться хотел? Пока река жизни несет тебя и ты не достаешь до дна, об этом задумываться рано – учись плавать. И только когда нащупаешь твердую опору и сможешь стоять в потоке настолько устойчиво, чтобы удержать еще кого-то, вот тогда задумывайся о семье.

Егор удивился. Он ведь не рассказывал Глебу Родионовичу про свои переходы через речку с девчонками на руках, но тот привел именно такую аналогию.

Этим вечером мальчишка написал в своей тетради писем:

«Нина, мне кажется, я понемногу начинаю понимать тебя. И чем больше я тебя понимаю, тем больше люблю. Мне будет трудно жить, не видя тебя. Но я справлюсь. Пройдет время, и я стану достойным тебя. Вот увидишь. Ты еще будешь гордиться мной».

Не люби меня, женщина,

Если в жизни я путаюсь,

Тормоши меня, если я

Удовольствуюсь малостью,

Не прощай бесхребетности,

Не оправдывай трусости,

Не жалей меня, женщина,

Не губи меня жалостью.

ГЛАВА 6. ОТ СЕССИИ ДО СЕССИИ ЖИВУТ СТУДЕНТЫ ВЕСЕЛО

Ясным сентябрьским утром Егор сидел на лавочке напротив входа в студенческое общежитие. Настроение было самое восторженное. Он – студент. Позади – выпускные и вступительные экзамены. Впереди – учеба по самой желанной специальности – «ядерная физика». Он выбрал ее вопреки всем своим литературным наклонностям, потому что считал их несерьезными. И потому что задача была: доказать Нине, что он – вожак и не чета всяким там вожачишкам-троглодитам. Он станет известным ученым, светилом в самой престижной и важной науке, и первый шаг уже сделан. В кармане – новенький студбилет. А заодно, кстати, и только что полученная повышенная стипендия за август и сентябрь – 90 рублей. Егор с наслаждением вдохнул прохладный и чистый утренний воздух: «Ах, хорошо!»

Завтра первый день занятий. В расписании две пары и обе – «Введение в специальность». Что это – непонятно, но звучит брутально-эротично. А сегодня день массового заселения в общежитие, и Егор с интересом наблюдал за поселяющимися.

Те, кто постарше, проходили уверенно, здороваясь со знакомыми. А первокурсников было видно сразу, и особенно – первокурсниц. Простые провинциальные девчонки, стеснительные, но старающиеся выглядеть взросло и независимо, почти все они были послушными дочками, лучшими ученицами в классе, умницами, скромницами и девственницами и ждали от жизни только самого светлого. Приезжали они обязательно с родителями, тащили с собой кучу ненужных вещей, некоторые даже несли кукол – не наигрались.

«Эх, – подумал бы Егор, будь он лет на пять старше, – будут вам здесь другие игры! В этом невзрачном и неновом здании вам предстоит провести пять едва ли не самых важных лет в жизни женщины – с семнадцати до двадцати двух. Именно здесь вам суждено расстаться с детством, стать взрослыми, научиться обходиться без мамы, отвыкнуть от родительского дома, вдоволь натанцеваться на вечеринках, хоть раз – влюбиться, хоть раз – напиться, расстаться с девственностью и, может, даже создать семью и зачать ребенка. Ну и, конечно, стать специалистами-физиками – это само собой, чуть не забыл».

Однако Егор ничего подобного не думал, так как сам был пока таким же зеленым, как эти девчонки. Он сидел и смотрел с надеждой: вдруг хоть кто-то знакомый объявится? В толпе перед общежитием мелькали узнаваемые лица, но так, чтобы подойти, поговорить – никого. И вдруг:

– Дорогие девушки! Не стойте у дороги! Дайте место девушкам подешевле!

Знакомый голос! Егор вскочил и в несколько шагов настиг шутника:

– Юрка! А ты здесь откуда?

– Как – откуда? Студент того же курса, что и ты.

Рыжий друг изрядно поправился и обзавелся огненными завитками клочковатой бороды на полных румяных щеках. Обильные веснушки сливались в единую полосу от одной скулы до другой, густо покрывая широкую переносицу. Синие глаза смотрели на Егора так же весело и задорно, как пару лет назад в лагере.

– А почему я тебя на вступительных не видел?

– Да я в Физтех ездил поступать, в Долгопрудный, знаешь?

– Ну?

– Ну и не добрал полтора балла. Зато сюда без экзаменов взяли!

– Вот и классно! Я так рад тебя видеть! А то тут все морды какие-то постные. Полный отстой!

– Ты уже поселился?

– Да. Я в пятьсот тринадцатой с двумя ребятами с третьего курса.

– А я – в триста первой, еще не знаю с кем.

– Эх, увидеться бы раньше – вместе бы попросились. Может, удастся поменяться?

– Попробуем. Девушка! – обратился он к проходящей мимо блондинке. – Извините, вы верите в любовь с первого взгляда?

– Вообще – да.

– Отлично! Это сбережет нам массу времени!

Начались занятия. Физика в университете оказалась совсем не той, что в школе. Во-первых, ее было мало – большинство часов отдавалось изучению математики. А во-вторых, даже та физика, что была, тоже оказалась сплошь математикой. Часть ребят пришли из спецшкол и уже владели такими методами математического анализа, о которых Егор понятия не имел. И хотя преподаватели успокаивали, что ко второму курсу все выровняются, впахивать, чтобы догнать, приходилось будь здоров.

Доцент кафедры матанализа предупреждал:

– Ребята, старайтесь учиться в зимнюю сессию. В летнюю будет не до того! Летом ведь как? За спичками пошел – уже два часа долой. И на халяву не надейтесь. У меня девиз, как у библейского Ноя: каждой твари – по паре!

– А автоматы по экзамену будут? – спросил кто-то с задних рядов.

Юрка обернулся и негромко ответил раньше преподавателя:

– Будет тебе автомат, как только присягу примешь!

Все знали, что с первой же сессии начнутся отчисления: студентов специально приняли больше, чем положено по плану. А отчисление автоматически означало призыв в армию. Эта тема служила частым поводом для шуток у Юрки – как правило, не очень добрых. Однажды, увидев товарища, расстроенного несдачей зачета, Юрка успокоил:

– Не плачь, Серега, солдаты – не плачут!

Каждый студент в обязательном порядке должен был нести общественную нагрузку. Это было общее требование, спущенное из высоких партийных кругов. Но на местах, в университетах, атмосфера, как правило, отличалась изрядной демократичностью и выбор поля деятельности был свободным.

Юрка сразу пошел в редколлегию факультетской стенгазеты, где собралась теплая компания веселых ребят. Материалы они делали, что называется, «на грани». Особой популярностью у студентов пользовалась рубрика WHO IS WHO, где вывешивались фотографии застигнутых врасплох преподавателей, сопровождаемые смешными, иногда довольно фривольными подписями. Например, один из профессоров был снят в момент, когда он, лукаво прищурившись, что-то объяснял группе студенток. Подпись гласила: «Итак, девушки, запомните: либо вы будете любить мой предмет, либо я буду любить вас!»

Спустя год ребята хватят через край. В погоне за интересными кадрами они недалеко от деканата приклеят к каменному полу юбилейный рубль. Преподавателей будут незаметно фотографировать в момент обескураженного оглядывания по сторонам в полуприседе после неудачной попытки поднять монету. Деканат сочтет это безобразием, и рубрику закроют.

Засоседиться с Юркой так и не удалось. Даже несмотря на то, что один из третьекурсников в комнате Егора практически не появлялся в общежитии – сошелся с девушкой, у которой была квартира в городе. На уговоры перенести вещи в другую комнату он почему-то ответил категорическим отказом. «Одно слово – говнюк!» – охарактеризовал его Юрка.

Примерно того же эпитета удостоился от него и собственный сосед. Этот не пожелал меняться с Егором, заявив, дескать, где такое видано: из двухместной комнаты идти в трехместную! Как выяснилось позднее, у него была особая причина избегать многолюдности. Дело в том, что он крутил роман с однокурсницей, причем довольно пикантным способом: часами прямо средь бела дня они вдвоем лежали на кровати, прикрывшись простынкой, и, видимо, полагая, что Юрка, занятый своими делами, ничего не замечает, поглаживали друг у друга сквозь одежду всякие приятные места.

Однажды Юрка не выдержал и сказал извращенцу наедине:

– Слушай, вы уже или трахайтесь по-человечески, или прекратите совсем – сил нет слушать ваше сопение.

Если первый сосед не баловал Егора своим присутствием, то второй присутствовал с лихвой. Он был заядлым картежником – преферансистом. Егор, хоть и слышал еще от бабушки про «жажду неутолимую», но все равно и подумать не мог, что эта довольно интересная и неглупая игра может творить с людьми такие непонятные вещи.

Приходя с лекций, он частенько заставал дома гостей. Четверка игроков располагалась на двух стоящих друг напротив друга кроватях с положенной поперек полированной дверью, отвинченной от шкафа. Дверь обязательно застилалась зеленым сукном, чтобы в ее полированной поверхности нельзя было подсмотреть отражение сдаваемых карт в момент их полета. Правда, ходили слухи, что кое-кто из матерых игроков способен разглядеть масть и достоинство уже розданных карт, увидев их отблеск в глазах партнера. Поэтому полученные карты никогда не разворачивали широким веером, а смотрели осторожно, сложив стопочкой и потихоньку выдвигая маленькие уголки. Общее правило гласило: «Посмотри карты соседа – свои ты всегда успеешь».

Игра продолжалась весь день до вечера и затягивалась далеко за полночь. Егор был вынужден засыпать при включенном свете, слушая привычное бормотание: «Так, хорошо… Заходи, гостем будешь… А теперь прорежем-ка в пику… Ага, туз! А мы его – по усам!.. Эх, нет повести печальней в этом мире, чем козыри четыре на четыре!..» И нередко, когда просыпался утром, игра была еще в разгаре. Вот, оказывается, как оно можно – променять жизнь на перекладывание кусочков бумаги. Это ли не торжество лукавого?

Зимой, в сессию, сосед обратится к Егору с просьбой:

– Слушай, у меня завтра экзамен по квантам. Надо хоть немного поучить, а то завалю. Когда придут, скажи, что меня нет, ладно?

Стук в дверь раздался через полчаса. В коридоре ясно слышались голоса картежников. Сосед сделал страшные глаза, приложил палец к губам и спрятался за шкаф, показав Егору жестом, мол, открывай.

– Нет его! – как мог убедительно сказал Егор, приоткрыв дверь.

– Тю! А куда ж это он мог деться? – спросили картежники, недоверчиво заглядывая в пустую комнату.

– Не знаю. Ушел куда-то. Может, в библиотеку? Экзамен у него завтра по квантовой механике.

– У-у! Вот оно как… – недоуменно переглянулись гости.

– Не слушайте его, ребята, здесь я! – вдруг громко заявил сосед за спиной Егора, выходя из-за шкафа. – Заходите!

Игра шла до самого экзамена, каким-то чудом все-таки сданного.

Весной сосед надумает жениться. В день его свадьбы Егор, оставшись наконец один, вздохнет с облегчением и ляжет пораньше в надежде выспаться в тишине. Около полуночи он проснется в освещенной комнате от громкого возгласа: «С паровозом тебя, Дима, на пять штук!» – первую брачную ночь сосед проведет за любимым занятием. Молодая жена отыщет и заберет его со скандалом только в четвертом часу утра.

Про него потом даже анекдот сочинят. Вроде приходит он утром домой и говорит: «Жена, вставай, собирайся, я тебя проиграл». – «Как так?» – «Да, не говори, сам расстроился. Я и стипендию чуть не продул, хорошо хоть вовремя остановился!»

Через много лет Егор опять столкнется с игроманией. Он заметит, что его сын, хороший умный парень, стал каким-то угнетенным, раздраженным и бродит днем как сомнамбула. Окажется, что он просто не спит ночами, погружаясь с головой в компьютерные игры. И главная его жизнь уже незаметно перекочевала в виртуальную реальность. Там он строит звездолеты, вторгается во враждебные галактики, побеждает, открывает, завоевывает. Он уже главный капитан целой флотилии и вызывает восторг и зависть сотен ребят, а девушки шлют ему свои фото, предлагая встретиться «в реале». Но как раз реальная жизнь потеряла для сына вкус, превратилась всего лишь в необходимость поддерживать свое существование ради той, другой, яркой и желанной.

И Егор не будет знать, что делать. Он всегда гордился тем, что сумел, воспитывая сына, провести его мимо самых опасных рифов жизни – наркотиков, пьянства, преступлений, но хитер лукавый: только отбрыкаешься от одного греха, глядь, а он уже изобрел и подсунул тебе новый.

И сын будет возмущаться и отрицать свою зависимость и напомнит Егору отца, заявлявшего: «Что? Выпивка? Да я захочу – в любой момент брошу!» И понадобится немало такта, терпения, изобретательности и настойчивости, чтобы оттащить парня от компьютера.

Однако это случится уже в следующем веке, даже тысячелетии. А пока и само слово «компьютер» было еще не в ходу, говорили: «электронно-вычислительная машина». На факультете имелась такая – одна. И занимала она большущую комнату.

Денег все-таки катастрофически не хватало. Даже на еду. А ведь еще хотелось одеться поприличнее. Егор слышал, что студенты обычно подрабатывают грузчиками. Он отыскал железнодорожную товарную станцию, и там его направили к бригадиру грузчиков.

Вопреки ожиданиям, это был не красномордый амбал, а мужчина невысокого роста с цепким взглядом черных глаз из-под кустистых бровей.

– Деньги зачем? На девку или на выпивку? – спросил он Егора.

– Да нет. Мне на еду. Стипендии мало… – честно признался Егор, чувствуя желание уйти. Он решил, что бригадир сейчас начнет расспрашивать о подробностях его жизни, делиться которыми не хотелось.

Но никаких расспросов не последовало. Бригадир только смерил своим цепким взглядом долговязую фигуру мальчишки:

– Грузил когда-нибудь?

– Нет.

– Ладно, иди за мной.

Они прошли вдоль путей к стоявшему особняком товарному вагону, в который двое мужиков молча, как заведенные, таскали картонные коробки из штабелей на платформе.

– Смотри и запоминай, – сказал бригадир. – Груз захватываешь двумя руками по диагонали. Не за верх, не за низ, а вот так, за противоположные углы. Понял?

– Понял, – кивнул Егор.

– Поднимаешь не за счет спины, а за счет ног. Для этого нужно сначала слегка присесть, согнуть колени. Иначе получишь радикулит. Думаешь, он только в старости бывает? Ошибаешься. Запомнил? Спина прямая. Вот так. Теперь смотри: несешь так, чтобы опорная рука была полностью вытянута. С согнутым локтем ты к концу смены взвоешь от боли, а то и груз выронишь. Руки должны быть максимально расслаблены. Ноги в пять раз сильнее рук. Вот пусть они и работают. Следи за дыханием и жилы не рви. Теперь идем в вагон.

Они вошли в товарняк, где под самую крышу громоздились ровные штабеля коробок.

– Смотри, – бригадир ловко швырнул свою ношу, и она будто влипла в штабель. – Класть надо по месту с первого раза. Поэтому целься как следует. Если начнешь лазать поправлять, сам вымотаешься и людей с ритма собьешь. А что самое дорогое в работе грузчика? – бригадир бросил на Егора испытывающий взгляд из-под кустистых бровей и, не дождавшись ответа, подытожил сам: – Время. Вот что самое ценное. Дневную норму можно выполнить только при четкой, слаженной работе.

«Надо же, – подумал Егор, – даже в таком простом деле и то есть свои премудрости».

Теперь каждые выходные он трудился на товарной станции. Штатные «лямочники» в эти дни отдыхали, а нужда в разгрузках-погрузках имелась. Какие только товары не приходилось грузить! В первый же день: и холодильники, и детские велосипеды, и фрукты, и парфюмерию фабрики «Красная заря». И каждый груз требовал своего подхода, понятия и умения.