Филипп в беде

– Я только немножко – там бурбон, лаймовый сок и кубинский ром. Такая жуткая смесь. Я дома такого не пью.

– Попроси прислугу – тебе еще сделают.

– У меня нет прислуги. То есть, конечно, у меня убираются, но это не прислуга, я просто подписался на этот сервис в одной компании.

– Дешевле держать горничную.

– Они все пристают.

– Тогда денщика или как ты это называешь.

– Нет, прислуга мне не нужна, – Филипп потер ладошкой лоб, и Настя заиграла.

– Можно я посижу и послушаю? – спросил ее он.

– Тебя никто не гонит, – ответила она. И через десять минут Филипп уснул с пустым шейкером у его ног.

Когда он проснулся глубоко за полночь, то увидел Ираклия Домиташвили, выходящего из библиотеки со стопкой CD в руках.

– Который час? – спросил его Филипп.

– Что-то около двух, – нервно ответил ему Ираклий.

Филипп посмотрел ему в след, за тем, заглянув напоследок в шейкер, и поняв, что он окончательно пуст, пошел в свою комнату спать.

7.2

На следующий день после обеда Филипп заехал за Фон Виттеном и они опять отправились на озеро. Но решили сегодня не купаться. Хотя Илья Пророк был еще далеко и вода была теплая, они решили не рисковать, и почти молча раскладывали пасьянс под радио. DJ откалывал какие-то шуточки, потом снова была музыка, потом опять шуточки. Radio “Monte Carlo” было в своем обычном репертуаре. Linkin Park менял Sade и так далее.

Филипп и Леша раскладывали пасьянс. Они не гадали на что-то определенное, а просто убивали время. Дама червей испортила партию. И они снова тасовали карты.

Вскоре к ним присоединилась Настя. Она села рядом с ними и давала ценные советы. И пасьянсы стали сходиться один за одним.

– Вот что такое женский глаз, – пошутил Фон Виттен.

– И женская интуиция, – добавил от себя Филипп.

– Вы, просто, два идиота, – Настя была на высоте, и без ее одобрения ни одна карта не двигалась с места. В воздухе витало ощущение, что день удался. И все было хорошо. Пока вдали не замелькала пижама с Микки-Маусами, это был Сантьяго Хулиович собственной персоной.

Он приблизился и остановился над ними.

– Вы поступили со мной бесчестно, – обратился он к Насте.

– Что случилось, дорогой? – Леша напрягся, так как почувствовал неладное.

– Вы предпочли меня этому убожеству, – показал он Насте на Филиппа. – Не отпирайтесь! Я был у вашего отца и знаю все.

– Дядя, катись отсюда, – Фон Виттен был настроен на боевой лад. И хотя драться он не умел, он уже прикидывал в своей простой голове, как отделаться от чокнутого испанца.

– Я вам не дядя, молодой человек, – взвизгнул Хулиович.

– Я не люблю вас, Сантьяго! – протянула Настя с томной улыбкой полной самой недвусмысленной иронии.

– Вы предали меня, – Хулиович был неумолим.

– Вы как хотите, мальчики. А я домой, – вздохнула Настя, и сев на велосипед покатила оттуда, день был испорчен.

– Честь имею, – каркнул Сантьяго и пошел прочь.

– Поехали ко мне на шампанское? – спросил Алексей Филиппа, когда они остались одни.

– Советский Брют? – поинтересовался юный князь.

– Есть еще предложения?

– Поехали.

7.3

Вскоре они уже открывали вторую бутылку. И, ставя в DVD-player диск с Easter Parade²⁷, старым американским мюзиклом с Джуди Гарланд, Фон Виттен сказал, тыкая пальцем вверх.

– Звезды все решили за нас.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Филипп, не отрываясь от экрана.

– Я должен покорить сердце этой девушки с пляжа. Настя сказала мне сегодня, где живет Марта.

– Ты с ума сошел. Ее дядя тебя съест или пустит на сосиски.

– Не будем преувеличивать опасность, – Алексей был неумолим.

– Я бы так не рисковал своей жизнью.

– Чихал я на такую жизнь.

– Тебе виднее, – Филипп покорился судьбе своего приятеля, и, чокнувшись, они еще выпили. Вдруг Филипп вспомнил. – Мне пора бежать. Через час ужин у Вереславских.

– Да и черт с ними.

– Сам понимаешь, я без пяти минут член семьи. И все такое.

– Я бы на твоем месте сказал профессору, что по ночам тебе является Наполеон и призывает тебя совершить монархический переворот и захватить власть в стране.

– Это тянет на год одиночного заключения в палате обитой войлоком. Я еще не готов на такие жертвы.

– Жаль.

– Ничего не поделаешь. Все равно спасибо, – Филипп пожал Алексею руку и потопал к машине.

8.1

Ужин уже шел полным ходом, когда вдруг профессор спросил Филиппа:

– Ты уверен в серьезности своих чувств к Насте.

– Нет проблем, – Филипп был еще под сильным впечатлением от выпитого шампанского. – Я думаю, что буду в состоянии составить ее счастье.

– Для этого нужно много трудиться, – подхватила тему Клавдия Николаевна.

– О, труд! Ты – мир! И так далее, и так далее, и так далее. Я все понимаю, – Филипп улыбался всем.

– Труд сам по себе делает нас счастливыми не менее, чем его плоды, – протянул философски профессор, проглотив кусок форели из супа.

– Бесспорно. Плоды есть плоды. Труд есть труд, – выпалил Филипп, и, пытаясь сделать широкий жест, рукой перевернул на себя тарелку с супом.

– Слава Богу, ты не в смокинге, – воскликнула Настя.

– Вы пили сегодня? – спросил строго профессор.

– Только шампанское, – поспешно ответил ему Филипп.

– Вот. Вот. Так начинают рушиться все хорошие семьи. С шампанского, – подала свой голос Клавдия Николаевна.

– Когда Соболев из «Auto-Love» делал мне предложение, и услышал отказ, он тоже облился. Только у него было вино, а не суп, – вставила Настя.

Ираклий Домиташвили, который всегда сидел тихо за столом, и здесь не проронил ни звука. Просто он понял, для чего он потребовался, Соболеву. Мстить женщинам за их слабости низко, подумал Ираклий. И он решил про себя вернуть все деньги, что ему навязали, и послать подальше этого мерзавца, который решил, что все можно купить. «Грузины не продаются» – таков был финальный аккорд его рассуждений. Он встал, извинился, и вышел из-за стола, чтобы успеть пока все ужинают положить диски с архивами на место.

8.2

Эту ночь Фон Виттен решил провести рядом с Мартой. Он перелез через забор дома ее дяди, и, убедившись, что собак нет. Решил обойти дом, чтобы найти ее окно. Как определить, что желанное окно будет именно ее, он не знал. Но, завернув за угол дома, он увидел ее на балконе второго этажа. Она стояла, закрыв лицо руками, и тихо плакала.

– Добрый вечер, – Алексей был сама любезность.

– Кто вы? – Марта то ли растерялась, то ли испугалась.

– Барон Фон Виттен к вашим услугам, – он поклонился ей.

– Что вы здесь делаете?

– Ищу вас.

– Зачем?

– Я хочу сделать вам предложение.

– Какое?

– Выходите за меня замуж.

– Вы сума сошли, – Марфа уже не плакала, пьяный Фон Виттен был смешен до крайности.

– Я стал безумцем от любви.

– Прошу вас, можно без безумства.

– Как скажете.

– А с чего вы взяли, что вы хотите на мне жениться? – Марте никогда не делали предложений такого рода, и ей было любопытно.

– Да, как-то само собой все произошло.

– Что произошло?

– Короче мое сердце у ваших ног.

– Мой дядя может вас услышать.

– И что?

– У вас будут неприятности.

– Это я как-нибудь переживу.

– Марта, кто там? – Хулиович появился на балконе третьего этажа.

– Не знаю,– честно ответила Марта.

Увидев Хулиовича, Фон Виттен спрятался за деревом.

– Я знаю, что там кто-то есть, – Сантьяго был на грани новой истерики.

– Да никого уже нет, – сказал Марта, взглянув вниз.

– Значит, это было видение.

– Я не знаю, что вам сказать.

– Значит это было видение, – Хулиович воспарил духом. – Я опять вижу то, что другим не дано. Я великий, – эта последняя мысль его и успокоила, и привела в полное согласие с самим собой. И Хулиович отправился спать.

– Я тебя найду, – шепнул Марте на прощание Алеша, когда Сантьяго ушел с балкона.

– Будь осторожен, – шепнула ему Марта в ответ и помахала рукой.

Полный новых чувств юный барон полез через забор обратно.

9.1

Этой ночью Ираклий, у которого была своя комната в доме у Вереславских, постучал Насте в дверь. Она читала Тургенева и не спала.

– Кто там? – спросила она.

– Это я, Ираклий.

– Чего тебе надо?

– Поговорить.

– Заходи, дверь не заперта.

– Спасибо, – Ираклий открыл дверь, вошел и сел в кресло напротив ее кровати. – Мне нужно кое-что тебе объяснить, – добавил он.

– Что именно.

– Настя, я хочу сказать, что я люблю тебя.

– Вы чего-то все с ума посходили. Все чего-то лезут ко мне со своей любовью.

– Я не все.

– Что это значит?

– Я в самом деле тебя люблю.

– С чего ты взял?

– Длинная история. Твоему отцу угрожала опасность, ему хотели устроить большие неприятности, но я не дал им его погубить.

– Так ты теперь у нас герой.

– Я буду просить твоей руки у твоего отца.

– А как же Навродский?

– Этот театральный князек?

– Ну, вообще-то, он князь настоящий.

– Я думаю, что мы с твоим отцом найдем общий язык по этому вопросу.

– Ладно, иди. Я хочу еще почитать.

– Спокойной ночи.

9.2

Утром перед завтраком Настя постучалась в дверь комнаты Филиппа. Он еще спал. Она вошла и потрясла его легонько за плечо.

– Что случилось? – Спросил, просыпаясь, Филипп.

– Есть дело.

– Настя, друг мой, какие дела в такую рань?

– Ираклий собирается просить у папы моей руки.

– Да и хрен с ним.

– С кем?– Настя напряглась.

– С Ираклием конечно.

– Значит тебе все равно.

– Я не сказал этого. Но, блин, как хочется спать.

– Ладно, спи. Мое дело предупредить, – Настя повернулась, чтобы выйти и тут прозвучал гонг к завтраку.

– Вот жизнь, – протянул Филипп и вылез из-под одеяла, ему повезло, что к этому моменту Настя уже ушла. Эту ночь он спал в смокинге, потому что джинсы и рубашку горничная забрала в стирку.

9.3

После завтрака Ираклий постучал в дверь кабинета Вереславского.

– Войдите,– отозвался профессор.

– Я к вам по делу, Дмитрий Викторович.

– Что за дело?

– Я прошу у вас руки вашей дочери.

– Как-то ты это неожиданно. Долго думал?

– Я знаю, она для вас много значит.

– Это так. Но что же ты так тянул. Я уже давно думал, что у тебя на нее виды.

– Вы против такого поворота событий? – Ираклий решил прояснить вопрос до конца.

– Что делать с Навродским – вот в чем проблема, милейший.

– Он пустышка, она не будет с ним счастлива.

– Но у этой пустышки столько денег, что легко понять, почему он ее волнует.

– Это я беру на себя.

– Разумеется, не мне же ее очаровывать.

– Спасибо за понимание.

– В двенадцать встречаемся у меня в клинике. Будем принимать нового пациента.

– Я понял.

– Тогда счастливо.

– Всего доброго.

Как только Ираклий вышел на столе у профессора зазвонил сотовый телефон.

– Алло, – подняв трубку, произнес он.

– Здравствуйте, Дмитрий Викторович.

– Здравствуйте, Сантьяго Хулиович.

– Чем могу быть полезен?

– Мне необходимо встретиться с вами.

– Я буду рад вас принять около четырех у себя дома.

– Спасибо.

– Тогда до встречи, голубчик.

10.1

Позавтракав Филипп сел в свой Форд и покатил к Фон Виттену, которого ему пришлось будить.

– Что ты наделал, – причитал разбуженный Алексей.

– И что же я наделал.

– Мне снилась она.

– Кто она?

– Марта, у нас вот-вот начинало что-то получаться.

– Слушай, мне не до твоих эротических откровений, я по делу.

– Какие могут быть дела в такую рань?

– Этот флюс Ираклий просит Настиной руки.

– У кого?

– Ну, не у меня же?

– Хотя он такой дурак, он мог бы.

– Я знаю, что он безнадежен.

– Давай его спасем, – просто предложил Алексей.

– Как?

– Женим его на ней.

– И пусть она его уделает. Bravo²⁸! Но как?

– Ты говоришь профессору, что у тебя депрессия, и все такое.

– Ты думаешь? – Филипп был озадачен.

– Депрессия это серьезное заболевание, чтобы ты знал.

– Тогда у меня депрессия, – вздохнул с облегчением Филипп.

– За это надо выпить.

– У тебя еще пол-ящика шампанского.

– Ну, что-то вроде того.

– Тогда по чуть-чуть и вперед.

– Я слышу голос не юноши, но мужа, – просиял Фон Виттен.

10.2

Пока Фон Виттен и Филипп пили по чуть-чуть пролетело время обеда, и было что-то около четырех.

– Мне пора, – сказал Филипп, посмотрев на часы в своем мобильнике.

– Что так скоро? – откликнулся уже хороший Алексей.

– Да как-то пора поставить все точки над i.

– Ты потопал к Вереславским.

– У меня нет выбора.

– Ну, с Богом, – благословил Филиппа Фон Виттен.

И тот, доковыляв до своей машины, тихонечко дал газу до дома Вереславских. Когда он поднялся к кабинету профессора, он услышал голоса за дверью.

– Вы не отдадите ее этому убожеству, – это был голос Хулиовича.

– С какой стати вы решили, что вы вправе давать мне советы такого рода? – это уже был профессор.

– Это право дает мне мое благородное испанское сердце.

– Вон отсюда, – это опять был профессор, видимо его уже достали.

– Так умрите.

Филипп понял, что он нужен профессору в кабинете, и вошел.

Хулиович направил ствол револьвера прямо в грудь профессора.

Не теряя, времени Филипп подскочил и огрел что было сил Хулиовича толстенным французским фармакологическим справочником. Сантьяго тихо осел и повалился на пол.

– Спасибо, Филиппушка. Я ваш должник, – сказал Вереславский, вынимая наручники из ящика стола.

Они оттащили горячего испанца к окну и пристегнули наручниками к батарее.

После того, как профессор вызвал необходимый персонал с машиной для буйного господина Санмартинадо, последний начал приходить в себя.

– Estoy sano y salvo²⁹, – пролепетал он почти невразумительно.

– Дорогой профессор, – начал Филипп как можно трогательно,– я должен признаться, что давно страдаю тяжелой формой депрессии.

– Как это некстати.

– Мне надо было сказать об это раньше.

– Конечно, голубчик. Вы не представляете, как вы меня расстроили.

– Я не лучшая партия для Насти.

– Это так. Но что я могу для вас сделать?

– Оформить опекунство над этим типом, – Филипп кивнул на Хулиовича, – на его племянницу.

– Вы говорите о Марте.

– О нем больше некому позаботиться. А сам он временами невменяем.

– Но откуда вы это знаете?

– Мой друг сделал ей предложение.

– И вы хотите, чтобы его состояние стало их свадебным подарком?

– Если сказать проще, то да.

– Это будет не сложно.

– Тогда я свободен?

– Да, спасибо еще раз за все.

10.3

Собрав свои вещи, Филипп переехал от Вереславских к Фон Виттену.

– Так у тебя значит депрессия? – спросил его уже далеко за полночь юный барон.

– Что-то в этом духе, – ответил Филипп, улыбаясь все шире и шире.

– Так мы будем грустить сегодня или нет.

Филипп в беде II.

Bonnie Charlie’s now awa’

Safely o’er the friendly main.

Many a heart will break in twa

Should he ne’er come back again.

Will ye no’ come back again.

Lady Nairne (1766-1845).³⁰

1.1

Глеб Дмитриевич Петровский, богатый холостяк и коллекционер живописи, проснулся тихим летним утром у себя в квартире в Хлебном переулке с мыслью, что пора жениться. В 47 такие мысли посещают мужчин, особенно, если они никогда не были женаты и у них нет детей. Глеб Дмитриевич возглавлял успешный банк, чьи усилия были направлены на то, чтобы каждая страждущая душа могла получить кредит на все, о чем она страждет. Это был тяжелый бизнес, но интересный. Работа съедала все его время, оставляя только немного для картин, которые он скупал здесь и там, странствуя по миру, и водя дружбу с московскими галерейщиками. Его страстью были концептуалисты, старые и новые мастера этого стиля наполняли собой стены его жилища. Коллекция переоценивалась время от времени, что-то продавалось, что-то покупалось взамен. И все комнаты его квартиры кишмя кишели красными шарами, синими ромбами, фигурами без имени и сложными композициями, в которых ничего не возможно было понять.

Итак, Глеб Дмитриевич решил, что пора жениться. Но окружающие его женщины были либо хищницами, готовыми поглотить его состояние, либо никчемными существами, не способными создать семейный уют. И что делать он не знал. Обращаться в брачные конторы и знакомиться по Интернету он считал ниже своего достоинства. А заводить новые знакомства он побаивался, так как не ждал от них ничего путного. Он перевернулся на другой бок и задумался. Что делать; он уже не юноша и совершенно одинок. Есть, конечно, слуга Виктор, который кормит его и ходит за ним как за малым дитятей, зная, что где лежит, что в стирке, что в ремонте, а так же кто, где и когда ждет хозяина. И самое главное – что именно нужно надеть. Одевание стало проблемой для Глеба Дмитриевича с тех пор как появились деньги. Все события требовали соответствовать, а никто и никогда его этому не учил. Туфли, галстуки, пиджаки, брюки и рубашки занимали целую комнату. Все это было куплено Виктором, или под Викторовым присмотром.

Глеб Дмитриевич, погрезив минут пять о том, как хорошо было бы разрешиться от тягот одинокой жизни, наконец, встал, надел халат и вышел из комнаты. Он направился на кухню узнать готов ли завтрак.

– Доброе утро, – отозвался от плиты Виктор. Он был добрый малый, прошедший курсы дворецких и личных слуг. Голова его уже почти поседела. Он всегда улыбался скромной улыбкой человека готового понять и помочь. Улыбнулся он и сейчас.

– Доброе утро, – ответил ему Глеб Дмитриевич.

– Завтрак скоро будет готов. Сегодня кофе, тосты с маслом и омлет с зеленью и беконом.

– Вот и славно, пора бы мне уже пойти и умыться, – Глеб Дмитриевич пошел было уже в ванную, но вдруг остановился в дверях кухни и обернулся к слуге. – Виктор, вы были когда-нибудь женаты?

– Да, два раза.

– И как?

– Что как?

– Что вы об этом думаете?

– Трудно найти хорошую жену, обычно женщины хотят всего и сразу. Они не умеют ждать. От этого все разводы.

– И вы, Виктор, не хотели бы жениться еще раз.

– Нет, что вы. Два раза – это больше, чем достаточно.

– Спасибо за откровенность.

– Всегда рад, Глеб Дмитриевич. Я буду накрывать в кабинете. Туда же отнесу свежую почту.

Глеб Дмитриевич принял холодный душ, побрился и, почистив зубы, отправился в кабинет завтракать. Омлет был хорош, кофе был еще лучше, а тосты хрустели так, что душевный комфорт, потерянный в мыслях о собственном одиночестве, вернулся. Раннее летнее утро заиграло всеми красками. Птицы пели, машины шумели где-то вдалеке, где проходил Новый Арбат. И хотя ночной дождь оставил лужи, в них отражалось солнце. Все это было видно и слышно из окна, выходившего в тихий двор, где стояли дорогие машины соседей, и его собственный Bentley.

Настало время почты. Биржевые отчеты полетели в корзину, за ними последовали письма, в которых просили денег на все, что угодно от операций на сердце до ремонта крыши над головой. Оставался только большой пухлый конверт со штампом «Галерея Симягина». Глеб Дмитриевич открыл его и на стол вывалился пухлый том каталога выставки из частного собрания Алексея Васильевича Тернищева. Альбом требовал внимания, и у Глеба Дмитриевича было время его посмотреть. Полистав внимательно минут десять, он вдруг увидел такое, что сначала не поверил своим глазам. «Портрет Девушки» Репина так поразил его, что последний тост стал в горле. Прокашлявшись, он пришел себя. Это был знаменитый портрет его прабабушки, от которого в семье осталась только одна фотография. Как он уцелел в советский период, и как он попал к этому Тернищеву. В этом надо было разобраться.

А что, если его купить, подумал Глеб Дмитриевич. Репин, конечно, не концептуалист. Но это утраченная семейная реликвия. И вернуть ее в семью было бы хорошо. Он не знал своей прабабушки, она умерла до его рождения. Все, что у него осталось от нее это несколько фотографий. Вот она в молодости в Швейцарии на водах. Вот с детьми в Крыму после революции. Вот она среди книг в библиотеке, где проработала тридцать лет. И, в общем-то, все, если не считать снимка, сделанного с портрета. Фотография эта была старая, желтая и вся измята. Но то, что эта картина из каталога ее портрет сомнений не оставалось. На репродукции в каталоге, прабабушка была в легком платье, почти девочка, с огромными газами и жутким количеством веснушек на всем лице.

Да, картину нужно купить! Но если ее не продадут? Как быть тогда? Глеб Дмитриевич не знал. И решил дождаться девяти часов, чтобы позвонить в галерею и узнать координаты хозяина этого сокровища.

1.2

Алексей Васильевич Тернищев, владелец портрета, тихо спал у себя в кабинете. Вчера поздно кончился футбол, который он смотрел по НТВ+. И ему снилось, что он бразильский футболист, играющий за британский клуб. Он забивал и забивал мячи всю ночь, и так устал, что ноги ныли. На самом деле они ныли от погоды. Ночной дождь влетел сквозняком в открытое окно кабинета, и забрался под легкий плед.

Тернищев владел поселком коттеджей, которые сдавал внаем иностранцам и состоятельным людям из Москвы, желающим жить в экологически чистом районе, в получасе езды от города по Ярославскому шоссе. Поселок выходил на озеро Светлое, где была прекрасная рыбалка, о которой заботился сам Алексей Васильевич, регулярно запуская в озеро новых рыб.