По волнам житейского моря

Пора на пенсию, или «Век воли не видать»

Старушка устроила цветы в вазу и…

Жизненные обстоятельства привели меня в прокуратуру, и дело – то было пустяшное – забрать бумажку для домкома, председатель попросил. В кабинете, в который мне предстояло войти, миловидная сухонькая старушка возилась с букетом роз. Достав из шкафа цветочную вазу, она вышла из кабинета и отправилась за водой, бросив мне на ходу:

– Ждите.

Покорившись обстоятельствам, я приготовился долго ждать. Но не прошло и пяти минут, как хозяйка кабинета вернулась и пригласила меня войти. Устроив цветы в вазе, и узнав по какому я делу, она не спеша начала поиск нужного документа, попутно рассуждая о тяжести прокурорского труда, о сложности и многогранности профессии, о выдержке и терпении, свойственной её представителям. Бумажка не находилась и женщина неторопливо продолжала свой рассказ о том, как более сорока лет назад она пришла в прокуратуру, как много ей пришлось увидеть и пережить за эти годы и, как хорошо было бы отдохнуть на пенсии и заняться маленькими внучатами. Сквозь толстые стекла очков на меня смотрели добрые глаза приветливой бабушки. Представив идиллическую картинку «Бабушка и внуки» и пытаясь поддержать совершенно не нужный мне разговор, я неожиданно для себя сказал:

И разразилась вдруг гроза

– Да, на пенсии Вам было бы просто замечательно.

И разразилась вдруг гроза, бабахнул гром – это шмякнулась на стол папка с документами. Яркий свет двух мощных лазеров вспыхнул в глазах приветливой бабушки и, многократно усиленный линзами очков, казалось, испарит меня на месте.

– Как Вы можете?… Меня, меня на пенсию? Вот Ваша бумажка!!… Как не стыдно!!!, – голос, срывающийся на визг, летел за мной до выхода из прокуратуры.

Охранник на посту удивлённо покачал головой. Успокоившись уже на пороге, я посмотрел на полученный документ, на нём не хватало даты, подписи и печати.

– Опять в пекло, – мрачно подумал я.

Делать нечего, пришлось вернуться назад. То, что произошло потом и в кошмарном сне не привидится. Бабушка-чиновница топала ногами, шипела и визжала что-то про мою совесть. Огромные, как блюдца глаза её, метали в меня испепеляющие молнии.

Воздух в помещении раскалился, стёкла в окнах дрожали и медленно плавились, а цветы в настольной вазе вмиг потеряли все свои лепестки. Истерика закончилась растрёпанной причёской и слезами. А я пулей вылетел из кабинета, мечтая только об одном, чтобы охрана или кто-нибудь из сотрудников прокуратуры не застали меня наедине с рыдающей чиновницей.

«Век воли не видать!»

Дату, подпись и печать в документе я увидел уже на улице.

Грибы тундры

Вова Фурман работал на Чукотке в гидрологической партии на реке Паляваам не первый год и, как ему казалось, неплохо разбирался в местных грибах. Во всяком случае, подберёзовик или надберёзовик от мухомора он отличал уверенно.

…Маленькая справка для тех, кому не довелось побывать в тундре. Настоящая берёза там не растёт, только карликовая. По Вовкиной терминологии, маленькие подберёзовики так назывались потому, что были меньше окружающих их берёзок, а большие, высокие и статные подберёзовики, переходили в разряд надберёзовиков, потому что их шляпки гордо возвышались над карликовым берёзовым лесом. С мухоморами и вовсе проблем не было – их сложно перепутать со съедобными грибами.

И вот однажды, возвращаясь с рыбалки, прямо возле жилого балка Володя обнаружил симпатичные грибочки, которые он раньше здесь не встречал. Они были сказочно прекрасны – плотненькие, средних размеров, как солдатики, стояли они на изумрудном травяном покрове. Несколько минут гидролог любовался грибами, мучительно вспоминая, где он мог их видеть.

Гидрологическая партия на реке Паляваам 1985 год

Услужливая память подсказала:

– В журнале.

– Точно, – промолвил вслух Володя, довольный своей памятью.

И решил:

– Сейчас соберу, сам поем и ребят накормлю.

Вездеход со сменой был где – то не очень далеко на подходе. Сказано – сделано. Вскоре на столе стояли две сковороды с жареными грибами, и ребята не заставили себя долго ждать – на горяченькое поспели.

– Вова, а где написано, что они съедобные? – спросил Лёха, разглядывая обложку журнала с изображением грибов. Картинка была великолепна – глянцевая, цветная. На ней, под зелёной тундровой кочкой, прятались грибочки, на шляпках которых поблёскивала роса, а под картинкой яркими крупными буквами было написано: «Грибы тундры.» И больше – ничего.

Вовкины глаза округлились и под дружный хохот экспедиционников он опрометью бросился из балка. Авторитетный консилиум из вновь прибывших после знакомства с ситуацией и осмотра сырых экземпляров, постановил:

– Грибы съедобные и называются они «валуи.»

О том, что их лучше солить или мариновать Вовка узнал гораздо позже, а сейчас, после вердикта друзей, когда опасность отравления миновала, ему сразу стало легче и спокойней на душе.

Много лет проработал Володя на Палявааме, но валуи в окрестностях гидропартии больше не встречал.

– Спит грибница или вовсе пропала, – авторитетно заявляли знатоки тихой охоты.

И вот перед окончательным Вовкиным отъездом на «материк» они с напарником ранним утром обнаружили удивительные грибы. Росли грибики на том же месте, где Володя встретил их впервые. Солдатики стояли ровными рядами, как на параде, в изумрудно-зелёной траве, а на их шляпках всеми цветами радуги искрились росинки.

– О, грибочки! На жарёху наберём! – обрадовался напарник.

– Нет! Не будем трогать, они со мной попрощаться вышли, – тихо сказал Вовка коллеге.

Тот промолчал, а про себя подумал:

– Зазимовался ты, дружок, на «материк», на» материк» лети и чем быстрей, тем лучше.

Молодой гидролог ничего не знал о том, что произошло на этом месте с Володей много лет назад.

Стакан спирта

Лёнина полярка 1985 год

Вертолёт, выполняющий санитарный рейс, медленно уселся на прибрежную косу рядом с поселковой больницей. Винты остановились, механик открыл дверь и установил трапик. В ту же секунду из вертолёта вывалилось и покатилось в сторону больнички большое и лохматое существо. На ходу оно подвывало и жалобно поскуливало.

– Вот до чего человека зубная боль довести может, – сказал кто-то из встречающих борт полярников.

Жалобно поскуливающим существом оказался механик с островной метеостанции. Третьи сутки зубная боль терзала бедного Лёню и санитарный рейс был заказан для его спасения. С разбегу механик ворвался в кабинет стоматолога, но был тут же был остановлен холодным голосом медицинской сестры.

– Подождите за дверью, доктор работает. И снимите верхнюю одежду, пожалуйста, – строго проговорила она.

Стакан спирта

Лёня повиновался, снял кухлянку, упал на стул, прислонился щекой к холодной стене и затих.

– Зуб мы вам сохраним, немного с мышьяком походите и снова ко мне, – сказал доктор, заканчивая работу.

Не скрывая своей радости, Лёня вышел из больнички. Искрясь и ликуя от счастья, пританцовывая на ходу, он отправился в магазин, чтобы отпраздновать благополучное, хотя и временное, излечение.

…Общага гудела третью неделю. Люди за Лёниным столом сменяли друг друга, одни прилетали, другие улетали или уезжали. Хлебосольству хозяина комнаты не было границ, в платяном шкафу аккуратно по полочкам были разложены – сухое вино и шампанское, водка и коньяк. Две десятилитровые канистры с пивом, как бабочки, порхали над столом. Размах пиршества превысил все мыслимые и немыслимые временные пределы. Праздник закончился неожиданно резко.

– Завтра утром борт, – донеслось до механика сквозь пьяный угар.

– На станции поправимся, – Лёня сгрёб остатки праздника в старенький, видавший виды чемоданчик. А утром сдал ключи обрадованной комендантше и побрёл к вертолёту.

– На пропитые деньги золотую челюсть можно было вставить, а он и за бесплатно к доктору второй раз не сходил, – укоризненно подумала комендант.

Начальник полярки, узнав о том что Лёня вернулся с мышьяком в зубе, категорично заявил:

– Второй раз борт за твой счёт, а вечером, чтоб на вахте был, как огурчик.

На второй день прибытия на станцию зуб напомнил о себе страшной, резкой болью. Проклиная себя за пьяное легкомыслие, Лёня обработал паяльной лампой плоскогубцы, собрал волю в кулак и молча отправился в «механку» рвать зуб.

Начальник полярки под такое дело выделил Лёне стакан спирта.

Чайкин подарок

…Мы живём на краю небольшого приморского посёлка, там, где ярко-жёлтый песок, лазурное море и сероватая даль ближайшего лимана. Вторую неделю стоит великолепная солнечная погода: вода прогрелась и можно долго плавать или барахтаться у берега в бесконечно набегающих волнах ласкового прибоя. Вольная, полудикая, беззаботная жизнь отпускников. Дети счастливы и мы с женой тоже.

Страсть добытчика и рыболова вспыхнула во мне после находки в сарае старой удочки с леской и двумя, чудом сохранившимися, крючками. Поплавок я сделал из пера чайки, а грузиком стала обычная гаечка, подобранная мной на пыльной тропинке. Снасть была готова и я стал ежедневно, до подъёма семейства, проводить время на рыбалке в протоке лимана. Результаты не были ошеломляющими, но я не терял надежду поймать пиленгаса или обыкновенную кефаль, которые, как торпеды, каждое утро проносились мимо моего поплавка. А пока приходилось довольствоваться бычками и ещё какими – то мелкими рыбёшками, название которых я не знал. Жена с пониманием относилась к моим неудачам.

– Просто твоя рыбка ещё вес не набрала, – утешала она меня. По правде сказать, я и не сильно расстраивался. Красивейшие морские восходы и благодарное урчание кота Феликса компенсировали мои рыбацкие неудачи. Феликс был благодарен мне всегда и, независимо от количества пойманной рыбы, смотрел на меня с неизменным обожанием.

Феликс был благодарен мне всегда и, независимо от количества пойманной рыбы, смотрел на меня с неизменным обожанием

В то утро всё было, как всегда. Кефаль проносилась мимо моей снасти, не обращая на неё никакого внимания, бычки и рыбки без названия клевали плохо и я уж начал подумывать, что обожание Феликса сегодня закончится и я получу от него фунт презрения. Как вдруг произошло совершенно необыкновенное событие, свидетелем и участником которого я стал.

Огромная серая чайка упала с высоты на розоватую гладь лимана. Фонтан брызг, скоротечная борьба и вот уже победительница, задевая кончиками крыльев об воду, пытается подняться с добычей в воздух. Рыбища огромна, тяжела и хлопает по воде хвостом, пытаясь обрести свободу. Чайка не может набрать высоту и, выбиваясь из сил, волоком тащит крупного пиленгаса на сушу.

И тут во мне проснулся первобытный добытчик. Бросив удочку, я метнулся к тому месту, где чайка выбралась на берег и заревел, как три белухи вместе. Вероятно, наши далёкие предки с таким же охотничьим рёвом отбирали добычу у леопардов и тигров.

Испуганная чайка взмыла в воздух, торопливо заглатывая что-то на лету, а на песке осталась, готовая к употреблению, очищенная, хоть сейчас на сковородку, рыба. Я подобрал полуфабрикат и отправился с ним домой.

Испуганная чайка взмыла в воздух

Завтрак удался и даже Феликсу достался хвост жареной рыбки. А вечером, вспоминая утреннее приключение и обиженную чайку, я загрустил. Вдруг стало как-то неловко за свой не цивилизованный поступок и я сказал об этом жене.

– Успокойся! Она ведь не голодная улетела. Голову с кишочками кто съел? Да и живёт чайка здесь, поймает ещё не одну большую рыбу. И вообще, разве ты не понял, что это был её подарок нам на завтрак? – сказала мудрая женщина.

В подтверждение её слов Феликс зажмурился и протяжно мяукнул.

Бой местного значения

Строительный десант стремительно наступал. Вдоль улицы, сгребая всё на своём пути, шел огромный импортный бульдозер с отвалом. Справа от расчищаемого участка стояла самоходная бетономешалка. А рядом с калиткой небольшого домика готовился к «боевой» работе автокран, бетонные плиты должны были подвезти с минуты на минуту. На обочине дороги в ярко-красном «Хаммере», как Мамай в ставке на Красном холме, восседал «полководец» – он же народный избранник и олигарх местного «розлива» Дмитрий Иванович Проскудников.

– Живей, живей скреби, – орал он бульдозеристу, как будто тот мог его услышать сквозь рёв тракторного мотора. Командный зуд не давал покоя Дмитрию Ивановичу и здесь, вдали от шикарного кабинета.

…в ярко-красном «Хаммере», как Мамай в ставке на Красном холме, восседал «полководец»…

У калитки своего дома в полной растерянности стояла Надежда Кузьминична, старенькая учительница, у которой учился в первом классе ещё папа Дмитрия Ивановича. Масштабное строительство рядом с её тихим домиком внушало ей тревогу и страх. А наступление продолжалось. В клубах дорожной пыли к месту «боевых» действий подкатил МАЗ с бетонными плитами. Дмитрий Иванович уже не мог оставаться в стороне. Как Чапаев на белом коне, бросился он в гущу событий. Размахивая руками, олигарх что-то торопливо втолковывал крановщику и водителю МАЗа. Заметив Надежду Кузьминичну, народный избранник недовольно хмыкнул, а увидев, что к ней подошли соседки, поморщился, как от зубной боли. Присутствие электората Дмитрию Ивановичу явно не нравилось.

– Задолбали эти бабки, – процедил он сквозь зубы.

И наступление продолжалось с новой силой. Обдав едкими газами из выхлопной трубы старушек, к крану лихо подкатил МАЗ. Из кабины высунулся водитель и крикнул:

– Ну что, скучаете, гражданочки? Скоро у вас тут весело будет.

Дискотека, танцы, бар, дорогие машины! Вот это жизнь! Радуйся – не хочу! – хохотнул он.

Готовый к работе кран, медленно развернул стрелу, стропальщики зацепили бетонную плиту, спрыгнули с машины и отошли в сторону.

Кран натужно зарычал, плита отделилась от платформы и медленно поплыла по воздуху

– Эй, бабульки, геть по норкам, не ровён час плитой зашибу! – крикнул из кабины крановщик и громко захохотал видя, как неловко старушки отступили за калитку.

Кран натужно зарычал, плита отделилась от платформы и медленно поплыла по воздуху. И тут произошло то, чего не мог предвидеть даже изощрённый ум олигарха. Вероятно, лапы у крана были коротки, только мгновенно, без предупреждения, ломая стрелу, кувыркнулся он на бок. Весёлый крановщик едва успел выпрыгнуть из своей кабинки.

Наступление захлебнулось. Бульдозер встал и из него вылез изумлённый тракторист. Водитель МАЗа схватился за голову, а ретивый слуга народа, грязно ругаясь и забавно семеня толстенькими ножками, направился к своему ярко-красному «Хаммеру».

Так поле боя неожиданно осталось за Надеждой Кузьминичной и её соседками, но до окончательной победы было ещё далеко и наступила ли она – история об этом стыдливо умалчивает.

Леночка

Плановый облёт вертолёта после регламентных работ подходил к завершению, когда на палубе над вертолётной площадкой появилась Леночка. На ледоколе её обожали все – и вертолётчики в том числе. Точёную фигурку Леночки не смог испортить даже полярный тулупчик, небрежно накинутый на её плечи. Ласковый арктический ветерок развевал светлые локоны. Леночка была великолепна. Потому – то в разгар полярного дня от её присутствия на палубе солнце засветило ещё ярче, сахарно-белые льдинки за бортом заискрились ещё сильней, море засияло синевой с нежно – голубым отливом, а усатому, строгому боцману с банкой из – под краски в руках, захотелось спеть какую – нибудь весёлую песенку. Мельком взглянув на Леночку, он замурлыкал себе в усы неведомую лирическую мелодию. И даже старый ледокол побежал резвее, разгоняя перед собой мелкие льдинки, а дымок из его высокой трубы стал едва заметен на фоне безоблачного неба.

Точёную фигурку Леночки не смог испортить даже полярный тулупчик, небрежно накинутый на её плечи

Леночка увидела вертолёт, висящий за кормой ледокола, помахала командиру ручкой и твёрдый, как скала, полярный ас превратился в беспечного Тома Сойера с соломинкой на носу. Только вместо соломинки в его руках был штурвал вертолёта. Машина за кормой ледокола завертелась в волшебном танце: она то кружилась волчком, то взмывала ввысь, то опускалась к самой воде. Воздушные пируэты следовали один за другим, бесконечным каскадом… Казалось, им не будет конца. Леночка стояла на палубе, широко раскрыв восхищённые глаза и слегка приоткрыв от изумления свой ротик. Спектакль закончился так же быстро, как и начался. Усталый Ми-2 сел на предназначенную для него площадку, техники занялись его обслуживанием. Разгоряченный феерическим полётом, пилот подошёл к Леночке.

Усталый Ми-2 сел на предназначенную для него площадку

– Ну как? – спросил он, улыбаясь.

– Да видела я, как ты выделывался и всё ждала, когда тебя … – и с алых губ Леночки слетело такое ругательство, которое редко услышишь и от пьяных мужиков в кабаке.

Санька опешил, командирская фуражка вывалилась из рук. Солнце потускнело и покрылось стыдливыми пятнами, небо поблёкло, сахарно-белые льдинки за бортом стали грязно-серыми, море помутнело и из нежно-голубого превратилось в иссиня-чёрное. Старый ледокол от неожиданности замедлил ход и растерянно крякнул, труба его сморщилась – и из неё повалили клубы чернущего дыма. Усатый боцман, владеющий ненормативной лексикой пяти континентов, вдруг умолк и после небольшой паузы произнёс:

– Эх, Леночка, день – то какой хороший был… – и с досадой плюнул в банку из-под краски.

Сладкая

Женской красоте посвящено множество строк в поэзии и прозе. Не обошла своим вниманием мировая литература и её влияние на мужские сердца. Наш маленький рассказик – еще одна капелька в эту сокровищницу человеческой мысли.

Во время визита на Российскую антарктическую станцию весёлые австралийские коллеги подарили начальнику огромный цветной портрет полуобнажённой красавицы из приложения к журналу Playboy. Шалунья в полный рост стояла на берегу лазурного моря, была хороша собой, игриво улыбалась зрителям и призывно помахивала им ручкой. Несмотря на почти полную наготу, шатенка сохраняла какую-то тайну, которую вот уже не одно тысячелетие пытаются разгадать мужчины.

Станционный плотник-краснодеревщик заключил портрет в изящную деревянную рамку и он занял подобающее ему место в балке начальника, мгновенно став станционной достопримечательностью. Всяк желающий мог приобщиться к прекрасному, посетив командирский балок. И даже разносы его обитателя переносились подчиненными с лёгкостью в присутствии прелестницы. Казалось, она жалеет провинившихся и незаметно от начальника сочувственно им улыбается.

Вскоре новость о чудесном портрете стала известна и на китайской станции, расположенной неподалёку. Китайские товарищи, пришедшие с дружественным визитом к российским полярникам, совершенно не говорили по-русски, но и без этого оценили прелесть чаровницы и долго стояли возле неё с восхищением цокая языками. А один из них, открыв от изумления рот, так и не смог закрыть его до конца встречи, чем вызвал улыбки присутствующих.

Во время визита на Российскую антарктическую станцию весёлые австралийские коллеги подарили начальнику огромный цветной портрет полуобнажённой красавицы

Прошло три дня и в балке начальника снова появился китаец. На этот раз рот его был закрыт, смущенно он поставил перед Михаилом Матвеевичем три бутылочки лучшего китайского пива «Спартак» и скромно сел напротив прелестной шатенки. Безотрывно смотрел он на красотку в течение полутора часов, потом поклонился и ушёл восвояси. Визиты странного китайца стали постоянными, но Михаила Матвеевича они не раздражали, а скорее забавляли, да и пиво оказалось действительно великолепным, и прогонять эстета он не стал. Три бутылочки лучшего китайского пива «Спартак», полуторачасовое созерцание портрета, неизменный поклон – и посетитель уходил, не произнеся не слова. Так продолжалось до конца зимовки.

Китайская экспедиция завершала свою работу. За ней пришёл пароход и поклонник женской красоты появился на Российской станции в последний раз. Как всегда, он поставил на краешек стола перед начальником три бутылки пива «Спартак», сел на лавку напротив портрета и погрузился в созерцание, потом поднялся, подошёл к красавице вплотную и, прислонившись щекой к её холодной, нарисованной груди, на чистом русском языке без акцента задумчиво вымолвил:

– С л а д к а я!

Михаил Матвеевич, много повидавший на своём полярном веку, от неожиданности открыл рот и чуть не упал со стула…

За маму

День авиации 18 августа на небольшом полевом аэродроме начался с проливного дождя. Праздничного построения не было и наша рота после завтрака отдыхала в огромной палатке, предвкушая блаженное безделье до самого отбоя. Ничто так высоко не ценится в армии, как праздничный выходной день. И вдруг полог палатки распахнулся и пред нами предстал старшина.

– Ну что, орёлики, есть возможность отличиться! Добровольцы! – зычно обратился он к роте.

Добровольцев не нашлось. Все понимали – выходной под угрозой.

– Ну что ж, тогда будем выбирать добровольцев, – усмехнулся старшина своей остроте.

– Так, орёлики! Комбат приказал привести в порядок помещение для приёма пищи в офицерской столовой. Разгильдяй Свинухов, Гущин, Кравцов и ты, – указательный палец начальника упёрся мне в грудь, – займутся этим ответственным делом.

«Почётного» звания «разгильдяй» Лёнька Свинухов удостаивался каждый раз, когда к нему обращался старшина. Трудно было найти в части более неряшливого солдата. Даже на парадной форме, за которой каждый военнослужащий следит с особым рвением, у него было множество пятен и пятнышек самых разнообразных форм, размеров и происхождения. Свою фамилию Лёнька полностью оправдывал и даже на прозвище «Свиноухов» не обижался. Комплекса по этому поводу у него не было.

– За мной, орёлики! – скомандовал старшина и мы сквозь ливень отправились совершать свой подвиг.

Заведующая лётной столовой Светлана Николаевна встретила нас приветливо и объяснила, что надо вымыть пол в зале приёма пищи и сделать это надо до обеда.

– Да-а-а… такую грязищу ровным слоем не размазать, – грустно констатировал Гущин, глядя на пол, усеянный комьями глины с сапог позавтракавшего лётного состава.

День авиации 18 августа

Деваться было некуда и мы, вооружившись вёдрами и тряпками, принялись за дело. Фронт работ оказался достаточно велик, но к обеду поставленная командованием задача была выполнена с блеском.

– На обед в солдатскую столовую не ходите. Я накрою вам столик здесь, когда поедят лётчики, – сказала нам Светлана Николаевна, принимая работу.

Мы пришли через час. Светлая, как солнышко, заведующая встретила нас у входа и провела в зал к уже накрытому столу. Там были борщ со сметаной и огромная отбивная с жареной картошкой, свежие персики и компот из черешни. Вся эта прелесть находилась не в алюминиевых мисках и кружках, к которым мы привыкли, а в красивых тарелочках и прозрачных стаканчиках. И самое необыкновенное – тут были вилки, о существовании которых мы давно забыли. А когда в маленькие блестящие рюмочки Светлана Николаевна налила немного водки и поздравила нас с праздником, мы окончательно потеряли дар речи.

– Дорогие мои мальчишки! С Днём авиации вас! Чистого вам неба, удачи и скорейшего возвращения домой! Сегодня мне хочется быть для вас мамой. Кушайте на здоровье!

Чтобы не смущать нас, Светлана Николаевна вышла из зала. От её простых слов перехватило горло.

…заступили в наряд по кухне. Место работы – овощной цех: сидим чистим картошку

Прошло пять дней. Разгильдяй Свинухов, Гущин и я заступили в наряд по кухне. Место работы – овощной цех: сидим чистим картошку.

– Мальчишки, привет! – услышали мы знакомый голос.

В дверях стояла и улыбалась нам, как старым приятелям, Светлана Николаевна.

– В офицерскую столовую бочку с солёными огурцами привезли, помогите открыть, пожалуйста, – попросила она.

– А мы не нанимались бочки открывать и вообще огурцы лётчикам привезли, пусть они и открывают, – вдруг нахально заявил Гущин.

От неожиданности Светлана Николаевна сразу сникла и тихо вышла из овощного цеха. Реакция Лёньки была почти мгновенной. Наотмашь ударил он кулаком в лоб сидящего рядом мерзавца, да так сильно, что тот перевернулся в воздухе вместе с табуретом, на котором сидел.

– Это тебе за маму, – презрительно бросил он лежащему на полу Гущину. Встал и ушёл открывать бочку с огурцами для летчиков.

А примерно через месяц я случайно узнал, что Лёня Свинухов – воспитанник детского дома и маму свою никогда в жизни не видел.