Глава 8
По лагерю пришлось шататься важным гусём, пока онемевшая рука не восстановилась. По Клану Снежных Барсов гулять одно удовольствие: смотреть, как проходят тренировки, каков настрой, высматривать, что таится в глазах, выспрашивать учителей, есть ли одиночки с особыми успехами; да просто видеть, как Клан живёт – для Бурана бесконечное удовольствие.
Один случай задержал дольше обычного. Вождь уже направлялся к себе, улица с пустующими новенькими теремами по обе стороны заканчивалась как раз его жилищем, но свернул, вспомнив, что не заглянул к магам. Попетляв среди бесчисленных домов, Буран вышел на открытое место – здесь вместо арены, прямо на снегу, преподавали наёмные стихийные маги. Урок ещё не начался, учитель, видимо, ещё не подошёл, и дети затеяли игру.
Два десятка одиннадцатилеток, перекинувшись в барсов, скачут и уворачиваются от снежного голема. Белый гигант – созданный самой одарённой девчонкой – в попытках схватить назойливых кошек топает и загребает, но каждый раз ловит лишь пустоту. Озорница в мягкой шубке стоит поодаль, водит руками, управляет с интересом, озорно постреливая глазами. Настоящий кавардак, земля сотрясается от могучей поступи, барсы рычат, мяргают, поджарые тела мелькают, как снежинки в распоясавшемся вихре. Девчушка приседает, подпрыгивает, загребает руками, повторяет все движения голема, всякий раз заливисто хохочет. Барсы прыгают кузнечиками, стараются поддеть когтистой лапой за големий снежный зад.
Буран улыбнулся, но тут же нахмурился – решил вмешаться, прекратить опасное безобразие, и как в воду глядел. Едва сделал шаг, как ручища голема саданула одного зазевавшегося. Глухой удар заставил кошку мяргнуть, белое тело отлетело тряпкой. Пролетев шагов пятнадцать, барс шмякнулся, безвольно раскинув лапы, и затих. Девочка, управлявшая монстром, охнула, вытянулась, в испуге закрыв ладошками рот. Голлем тут же вышел из-под контроля и яростно принялся молотить руками кувалдами по мельтешащим, раздражающим созданиям. Дело приняло серьёзный оборот.
К слову, распоясавшиеся кошки с паникой справились, слаженно сыпанули в стороны, мгновенно перекинулись в детей, быстро оделись. Девочка, состряпавшая монстра, тоже взяла себя в руки, попыталась над чудищем контроль вернуть. Все очеловечившиеся барсы повторили заклятие за пареньком, который сделал первое, что пришло на ум. Удары снежных хлыстов посыпались на голема градом, длинные плети с двух десятков шагов начали выбивать из монстра здоровенные куски снега. Дети пытались перешибить гиганту толстые ноги, лишить подвижности, но голем, ростом с трехъярусный терем, оказался крепким орешком. Дети ярились, били остервенело, но для такой махины урон мал, а вот громадные кулачищи, размером с нападавших, бахали в опасной близости.
В Клане одаренные дети сами выбирали раздел магии, будь это одна из четырёх Стихий, магия Тьмы или Света – неважно. Человек не марг – свободен в выборе. Но, выбирая одну из стихий, обычно руководствовались местом, где жили. Если рядом море, то у мага воды обязательно будет преимущество перед чародеем огненным, не смотря на изначально равные силы. И, наоборот, маг огня повергнет водного, если схватка случится рядом с лесным пожаром. Огневик может испепелить человека, даже находясь в воде, —собрать силу разлитую в Мироздании можно везде, переработать и воплотить в огне. Но намного легче сражаться, когда под рукой родная стихия уже в готовом виде. Готовое черпать быстрее. Тратя драгоценные мгновения на переработку, можно не успеть ударить в ответ, если ты, конечно, не Высший Маг. Зная это, все должны бы ринуться изучать стихию Воздуха, ведь она всюду, но как раз магов Воздуха встречалось меньше всего. Слишком непокорная стихия, капризная, сложно поддающаяся контролю.
Поговаривали о существовании неких Архимагов, способных в равной мере владеть всем: Стихиями, заклятьями Света, тёмной некромантией, искусным врачеванием, но пока таких не встречали. Считалось, углублённое изучение чего-то одного даёт возможность достичь весомых результатов, тогда как, изучая всё сразу, не шагнёшь дальше средненького колдунишки – времени не хватит, жизнь то коротка.
Об этих законах рассказывали, прежде чем ребёнок делал выбор. Борей – мир снега, без лета, осени и весны, а снег – это твёрдая вода. Здешние холода привели к тому, что остальные стихии остались не у дел. Все поголовно выбирали магию Воды, и правильно делали. Буран, рождённый с магическим даром, рос умным, но упрямым. Выбирая между принятыми канонами, советами старших и зовом сердца выбрал последнее. Пошёл против ветра, а точнее за ним. Когда старый Клан Снежного Барса был жив, Буран ошарашил всех, выбрал стихию Воздуха, стоял на своём упрямо и слушать ничего не хотел. Даже, когда отец, могучий Дунай, Вождь и незыблемый авторитет, грозно сказал: «Это блажь, сын, будешь постигать Воду. Магов рождается мало, на счету каждый!» Уже тогда десятилетний Буран проявил характер, стиснул челюсти и холодно ответил: «Буду постигать Воздух!» Ветер Буран обожал – свобода! Даже имя его под стать ветру!
Буран – единственный маг Воздуха в Клане, и, пока его не заметили, медлил; смотрел, как незаметно монстр подбирается к ученикам всё ближе, подмечал, как действуют в нестандартной ситуации, но ждать дольше опасно, да и пострадавшему барсу нужна помощь. Вождь молниеносно выхватил клинок, из потёртых кожаных ножен зеркальное лезвие выпорхнуло бесшумно, и с силой вогнал его в утоптанный снег. Припав на колено, обхватил рукоять, прикоснулся лбом к противовесу, сконцентрировался.
Дети выбились из сил. Поддерживать заклятье снежного хлыста достаточно долго никто не умел, измотались как после двадцатимильного бега. Плети поднимались всё реже, опускались всё медленнее. Вызвавшая голема девчушка от усилий вернуть контроль до крови прокусила губу – не получалось! Бросив бесплотные попытки, сосредоточилась на другом – тут же перед хрупким тельцем закружились снежинки, вихрь уплотнился, набрал массу, и за какие-то мгновенья в воздухе повисло ледяное копьё, размером превосходящее заклинательницу втрое. Резко выброшенная рука и гигантская сосулька, рассекая воздух, вонзается голему в голову, входит наполовину и застревает, не причинив вреда. Гигант продолжал бушевать, не замечая торчащую из башки обнову. У девочки на лице появилась растерянность, прокушенная губа задрожала, застыла, лицо исказилось в отчаянии и страхе – заклинаний сильней этого ещё не знала.
Внезапно взвыл ветер, упругой змеёй прошёлся вокруг голема, отбросив детей по одному в стороны. Движение воздуха не стихло, начало нарастать. Ветер взвыл сильней, закружились тысячи снежинок, и вот монстр уже в центре огромного смерча. Потеряв ориентир, гигант замахал ручищами, топая на месте, завертелся. Ветер несся вокруг с чудовищной скоростью. Голем попытался прорваться сквозь ревущее месиво, но куда там. Только коснулся живой стены, как половину гигантского кулака срезало напрочь. Стенки смерча дрогнули, цилиндр вихря стал сжиматься, одновременно увеличилась скорость вращения. Вдруг кольцо резко схлопнулось, размазав чудище как сапог лягушу. Брызнуло в стороны снежное крошево, ошарашенные дети вертели головами, стараясь понять, чья неведомая сила помогла спастись. Наконец, девчушка, вызвавшая голема, заметила Вождя, припавшего в отдалении на колено.
– Папочка! – девочка бросилась со всех ног. Остальные горе колдуны не заставили себя ждать.
– Отец, папа! – неслось отовсюду. Бежали наперегонки, самозабвенно. Дети обожали Бурана – самого сильного, смелого. Вот и сейчас всех спас. Отца облепили, как коты кормилицу. Бывшая хозяйка голема вцепилась уже вставшему Вождю в руку.
– Папа, я не хотела, мы просто играли… ой… братик! – курносая всплеснула руками, снежные косы разлетелись толстыми канатами, прикрыв рот ладошками, со страхом прошептала. – Папа, там братик лежит, – набрякшие озёра в глазах хлынули неудержимым потоком.
– Доигрались! – грозно осёк нытьё Буран. – За мной!
Буран рванулся к пострадавшему чаду стремительно. С помощью заклятья, увеличившего длину двух прыжка до двадцати шагов, Вождь оказался рядом с бесчувственной кошкой. Мелкоту опередил сильно. Сын лежит, не двигаясь, Буран упал на колени, прижался ухом к груди, жив.
«Живой, слава небесам!»
Осторожно подняв молодого Барса, Буран двинулся к лекарям. Через пару секунд подбежали остальные.
– Живой, живой он. Спокойно! – предвосхищая поток вопросов, осадил Буран. – Раз дышит, на ноги поставим.
– Отец, мы с тобой! – затараторили несколько голосов.
– Нет! – отрезал Вождь холодно. – Ждите учителя, урок никто не отменял! И никаких больше големов и плохо выученных заклятий без надзора! Сегодня все наказаны, остаётесь без ужина.
– Да… ясно… хорошо, пап, – замямлили виноватые голоса. Девчушка, вызвавшая снежного голема, близко не подошла. Стоит поодаль, видя, как уносят безжизненное кошачье тело, ревёт навзрыд. Буран специально прошёл мимо, не сказал и слова. Пусть переживает, в следующий раз будет умней.
«Ничего, ничего, реви сильнее. Раз самая талантливая в классе, значит тем более знать должна, не уверена – магию не применяй! Теперь запомнит навсегда. Вызвала снежного голема! Это надо! Одиннадцать лет девке всего… вырастет сильной магичкой…»
К дому лекаря добрался быстро. Дверь открыл ногой.
– Марвез, беда! – с ходу гаркнул Буран. – Голем зашиб!
Скрюченная фигура в зелёной тоге, чахнущая над колбами, разогнулась. Буран скривился, забыв на секунду о ноше.
– Марвез, хороняка! Ты меня убиваешь. Опять омолаживаться?! Куда тебя несёт?! Шестьдесят пять лет, а морда как у юнца!
Молодой с виду лекарь растянул губы в победной улыбке. Молодой голосок, не похожий на прежний, ломаный и надтреснутый прожурчал:
– Не только морда, Вождь, всё остальное тоже! Вот пробую потихоньку разные зелья… клади мальца на койку.
В доме лекаря всё приспособлено для ремесла. Половину комнаты занимали два алхимических стола. Кругом пробирки, колбы, тигли, непонятные предметы, назначение которых Бурану даже приблизительно не понять. Кровать вообще смех, не широкая как у Барсов, узкая, прибитая к стене, не развалиться, не раскинуть рук, не разметаться по ложу так, чтоб до утра не нашли. Как на такой спать? Уж лучше тогда на снегу, свободно, не теснясь.
Оказалось, в спальне с большой кроватью у алхимика склад. Заглянешь туда, мама дорогая, всюду травы, когти, сушёные ящерицы, опять же бесчисленные предметы и устройства странной формы. То же самое и в других комнатах. В доме стоял кислый, пряный запах. На многочисленных полках стеклянные ёмкости с жидкостью разного цвета. Лекарь – маг, но плюсом к волшбе, сильно наседал на алхимию, одно слово – самородок.
Буран бережно положил белую кошку на затёртое шерстяное одеяло, накинутое на подобие кровати. Не одеяло, а какое-то жалкое зрелище! Похоже алхимик спал на нём, не раздеваясь. Непривычно помолодевший лекарь по-хозяйски отодвинул Вождя в сторону неожиданно сильной рукой.
– Такс, что у нас тут? – деловито расставив ноги шире, Марвез наложил тощие руки на голову и грудь барса. – Такс… и всего-то! – лекарь поморщился, словно дети отвлекли от важной работы. – Сломано три ребра, небольшое сотрясение и трещина в тазе.
– Поставишь на ноги? – подозрительно сощурился Буран.
– Вечером тебя обгонит, ступай, – молодой старик отвернулся, мгновенно забыв о существовании Вождя, принялся горбиться над алхимическим столом. Буран побуравил взглядом тощую спину – подобное отношение к Вождю Клана не позволяет себе никто. Алхимик принялся уже что-то напевать под нос, Буран махнул рукой, вышел.
«Башку забил ерундой, да что с такого взять? Для мелочей, навроде выказывания Вождю уважения, там, видите ли, места нет. Умный больно… У коня, кстати, голова побольше будет, и то почтенно голову клонит, фыркает. Все вы зубрилки одинаковые, пришибить бы как муху… да куда без него…»
День подкрадывался к вечеру, но вечно мутное солнце сядет ещё не скоро. Лёгкий мороз бодрит, организм нагнетает кровь к носу – так вдыхаемый воздух прогревался быстрей. Легкая безрукавка из белого меха, накинутая поверх облегающего черного одеяния, расстёгнута небрежно, грудь вздымается мерно, родной воздух, опьяняющий и сладкий, пахнет, как пряный мёд. Захотелось вновь сбросить одежды, перекинуться и нестись, цепляясь сабельными когтями за утоптанный снег. Буран обожал Борей каждой клеточкой тела и на задания Учителя отправлялся с неохотой, но откликался сразу, всегда – по долгу чести не мог иначе.
Пузатые терема по обе стороны улицы, большие, важные, проплывают одинаковыми пузанами – всё в клане строилось с размахом, крупно, но под копирку, дабы не обижались: «А чё вон у этих, дом в два раза больше, ширше, красивше!»
Двигаясь по многочисленным, одинаковым улицам, вспомнил, как строилась великая стена, а затем терема, дома, арены, площадки, кузни. Вспомнил, как в отстроенный клан – тысячи шагов безлюдной территории, тысячи пустующих новых домов – прибыли первые девушки. Как пугливо они смотрели и не могли поверить, что в деревянном городе-красавце никого нет. Вспомнил рождение первого сына, имя до сих пор не стёрлось из памяти, и сотни, тысячи детей родившихся после. Тяжело было, но сейчас всё улеглось. Жизнь потекла, словно запруду прорвало, зажурчала, заструилась, Клан набирал большую силу.
Контракт с подгорным племенем кончится через четыре года. Тогда великая стена выплеснет на волю тысячи Барсов – они напомнят врагу о коварстве, бесчестье и жестокости.
Из воспоминаний вырвал знакомый голос:
– Отец, там гномы долбятся! Так колотят, что спятили будто, счаз дверь выломают. Тебя просят срочно, – Элрих вынырнул из-за угла неожиданно, сегодняшний страж ворот приблизился бесшумно, как учили.
Буран мысленно похвалил отпрыска.
– Что этим бородатым нужно? – изумился вождь.
«За все годы гномьей вахты подобное впервые».
– Говорят, пропал у них кто-то. Взвинчены, за шестнадцать лет первый раз такое, – подтвердил сын мысли отца. – Просят помочь.
– Разберёмся, – сурово бросил Буран, а про себя пробухтел: «Ну вот и побегал кисой! Когда-нибудь что-то подобное должно было случиться…»
К воротам примчались упругим бегом, едва не сбив дыхание, дела-то не шуточные. Любопытные гномы часто тёрлись у двери, прилежно искали щёлки для подглядывания, но никогда не стучались, тем более не просили помощи.
У ворот Готул упражнялся с клинком, выписывал петли, восьмёрки; приседал, бил с разворота. Увидев приближающегося отца, быстро вогнал меч в ножны и посерьёзнел – как-никак стража.
Буран, не услышав снаружи шума, с облегченьем спросил:
– Ну что там, у бородачей, улеглось всё?
– Да нет, стоят вон, ждут, – Готул посторонился, пропуская отца к двери.
Буран многозначительно хмыкнул и, выдернув засов, вышел. У двери топтались три вооружённых до зубов низкорослых богатыря, лица озабоченные.
– Что стряслось, почтенные? – схватил козла за бороду Буран.
– Здрав будь, Вождь, – начали крепыши. – Пропажа у нас, двое, с передового поста. Со смены отпросились в лес, на два часа всего, поохотиться на оленя.
Буран почувствовал себя дураком, нахмурился:
– Передовой пост? Снергл и Лдьёсир что ли?
Гномы удивлённо переглянулись. Откуда знает?
– Они самые.
– На охоту?! За оленем?! – Буран недобро повысил голос. – Вы зачем меня из-за такой ерунды дёргаете?! И на кой они попёрлись?! Я три часа назад им целого оленя отдал!
Гномы смущённо переглянулись.
– Понимаешь, Вождь, мы поспрашивали, на подарочек твой слетелось много наших… угоститься. То ли разобрали оленя чересчур быстро, то ли Снергл обиделся на всех, то ли ещё что, в итоге настоял на подмене, просил отпустить. А Лдьёсир пошёл с ним, родственник всё-таки. Прошло больше трёх часов, а мы гномы народ пунктуальный, – выдавил бородатый умное слово.
– Всё это замечательно, только почему я должен ваших штрафников выискивать?! Вы ничего не напутали? – сухо произнёс Буран. – Насколько мне помнится, нанял вас я.
Гномы понурились.
– Ты ничего нам не должен, Вождь. Мы сами отобьём своих, но здесь не горы – лес нам чужой, ваша вотчина, людская, мы будем плутать весь день, а ты знаешь места, и по следам дураков найдёшь быстро. Откажешь, не обидимся, сами пойдём… плутать. – Повторив ещё раз пресловутое «плутать» гном тяжело вздохнул, опустил голову, лицо мигом посмурнело, исполнилось внутренней муки, словно не на поиски собрался, а хоронить.
Буран закатил глаза. За что любил гномов, так за мастерство актёров. Каждый талантлив от природы, каждый самородок! Люди в бродячих цирках годами учатся ремеслу, колесят по миру, ютятся в тесных фургончиках, перебиваются скудным гонораром, а гному талант выдаётся при рождении сразу. Когда нужно тяжело вздыхать или ногу волочить, вызывать сострадание, зовите гнома, гномам равных нет!
– Помогу, – бросил Буран сурово. – Первый и последний раз! Чтоб больше с такой ерундой не приходили, иначе жалованье урежу! Только условие одно.
Гномы оживились. Старший просиял:
– Проси, что угодно, сделаем.
– Вот делать как раз ничего не надо. Пойду один.
– Но… – попытался вставить старший.
– Никаких «но»! – отрезал Буран. – С вами я до ночи провожусь, лишний груз мне ни к чему. Либо так, либо ищите сами, – добил, напоследок сверкнув глазами.
– Хорошо… благодарим, Вождь…
Буран не дослушал, стрелой сорвался с места. Бежать под гору одно удовольствие, снег на подступах утрамбован сотнями гномьих ног, сердце бухает мощно, мышцы разогреваются, просят большего, сила тренированного тела, свёрнутая тугим кольцом разворачивается – готов на бегу рвануть, согнуть, бросить; кажется, наддай носком сильней, и мир крутанётся.
Лес надвигался стеной суровой хвои, вот он настоящий дом для Клана! Здесь раньше маленькие котята учились брать первый след; туда в облике зверя, едва почувствовав старческую немощь, уходили умирать барсы – позор, если продолжаешь сидеть на шее, а ноги не держат. Скоро Барсы вернутся в лес открыто, никто больше не принудит прятаться!
Когда гигантский холм пошёл на уклон сильно, бежать стало неудобно, Буран оттолкнулся всей массой в лихом прыжке. Повинуясь заклятью, воздух уплотнился, не дал грохнуться протухшей рыбой – тело начало снижаться медленно по плавной дуге. От радости короткого полёта захлестнул восторг. Если бы сам не хотел в лес, гномов бы отправил восвояси – им только повод дай, сразу на шею сядут. А так вроде и для души, и любопытно даже.
Приземлился через двадцать ударов сердца, прямо у кромки леса. Не останавливаясь, бросился дальше, но едва скрылся под исполинскими деревьями, остановился.
«Что ж посмотрим, куда обормотов занесло. И за каким древогрызом только попёрлись?»
Вождь быстро разделся. Одежду, обувь, медальон, с которым никогда не расставался, завязал вокруг ножен в тугой узел, бросил под ноги.
Превращение человека в животное – зрелище, с которым не свыкнешься никогда: оторопь берёт, словно, пойдя за хворостом, увидел, как олень жрёт волка. Для Бурана же перекидываться в барса – обычная повседневность. Происходило это безболезненно, секунд за десять. Больно, если резко, рывком. В минуту нужды Барсы умели перевоплотиться мгновенно, сразу, даже в прыжке – вот тогда мышцам и связкам приходилось несладко. Сейчас испытывать боль нужды нет, и Буран погрузился в сладкую негу медленного перевоплощения. Встал на четвереньки, ногти удлинились, затвердели, кожа быстро покрылась белоснежной шерстью. Туман на секунду застлал взор и тут же прояснился в чарующей резкости, зрение обострилось, чёткость, объём. Запахи ударили в нос кулаком, будто кто-то заслонку открыл. Кора, хвоя, смола, звериные лёжки, следы, моча медведя, нос внезапно превратился в центр паутины, узел для множества ниточек – выбери нужную, и топай к цели, как по дороге.
Буран стеганул хвостом, вонзил когти в снег, удлинённое тело сладко прогнулось в спине.
«Ещё говорить в таком виде бы уметь, в человека вообще можно и не перекидываться… ладно, следы… мм… да вот же!»
Из множества следов отпечатки гномов пахнут особо сильно, дух подгорных вояк прямо-таки цепляется за нос, затмевают любые. Хватанув пастью узел с пожитками, Буран бросился по следу. Несовершенному человеческому носу различить запахи на снегу нереально, для барса – это сигнальная дорога с красными флажками. Через двадцать минут зверь остановился. Гномы свернули с тропы в чащу по следу оленя.
Белая кошка мчалась уверенно, мягкие лапы не проваливались, распределение веса на четыре конечности даёт в сугробах преимущества значительные. Широкие подушечки увеличивались в размерах, едва лапа касалась белой перины. Через десять минут деревья поредели, замаячил просвет – небольшая поляна с молодыми деревцами.
Свернул, не приближаясь к просвету, обошёл по периметру, чтоб ветер бил в морду. Нюхачу даже слабое движение воздушной массы способно выдать наличие врага. Ступал осторожно. Наконец, приблизившись к кромке, припал к земле, выглянув из-за толстого дерева, всмотрелся, втянул ноздрями.
Осторожность вознаградилась. Сначала чуткие уши барса уловили голоса. Что и требовалось доказать! Похоже, гномы попали в переплёт, враги засели в чаще на другой стороне поляны; самих не видно, зато возможную помощь, идущую по следу, на открытом месте засекут сразу. Не зря подозрительное обогнул – теперь белая кошка подкрадывалась сбоку. Аккуратно выпустив из пасти узел, Буран перекинулся в человека. Развязать тугой узел, почти полностью пропитавшийся слюной, было непросто.
«Ещё бы вещи носил кто-то следом, пока зверюгой резвишься…»
Совладав с прослюнявленной тканью, оделся. Осторожно двинулся на звук, шапка снега осыпавшаяся с дерева, образовала пузатый сугроб – хоть какое-то укрытие. Выглянул.
«Ах ты ж!!! Клан Рыси!»
Сугроб дал хороший обзор. Пятьдесят шагов, не больше, видно даже выражение лиц. Оружие гномов в стороне, сами связаны спина к спине, злобно таращатся на пленивших. У Снергла плечо рассечено – клинковая рана, у Лдьёсира бедро прорвано – следы когтей.
Клан Рыси всегда завидовали Барсам больше остальных. Может потому, что тоже кошки? Кто знает. Но даже в пору недолгого детства в старом Клане Барсов, неприятностей и стычек больше всего происходило именно с Рысями. Вот и сейчас, после шестнадцати лет затишья, здесь не Волки, не Медведи, а эти рыже-коричневые комки неприятностей. Четверо! Двое в людском обличье ведут допрос, двое рысями кружат вокруг, принюхиваются, прислушиваются – начеку!
«Всё сделали грамотно. Чтоб вас! Так просто не подобраться. Кошки с обострённым слухом и чутьём враз поднимут тревогу, и если погоня многочисленная, гномов добьют сразу, если опасность невелика, встретят готовыми».
Буран стиснул кулаки.
«Четыре клановых бойца против одного – гадство!»
Один на один – без проблем. Двое – более-менее. Трое – уже тяжело. Четверо – перебор! Сразившись с четырьмя сразу, можно остаться в лесу навсегда.
«Думай, Буран, думай… Гномов бросать нельзя. Вон сидят, терпят, сносят побои, не выдают нанимателя, хоть и знают с гулькин нос, всё равно молчат как рыбы. А гады выспрашивают: «Кто нанял? Что за стеной?..» Вот саданул ногой по морде снова. Скотина! Убийцы, ненавижу вас!»
Бойцы Клана Рыси бились исключительно парными мечами. Вот и у этих за спиной по паре клинков. Наглые лица, осенённые печатью превосходства, зло лыбились. Уши со временем даже в человечьем обличье заострились, сильно вытянулись, поросли рыжеватой шерстью, сбились на кончиках в кисточки, совсем по-рысиному. Жёлтоватые глаза, нечеловечески яркие, пугающие, смотрели дерзко, с вызовом, не раз приводя в оторопь самых бывалых воинов.
– Говори, паскудное племя! Что там?! Охраняете, должны знать! Молчишь? На, тварь! – сапог врезал Лдьёсиру по ребрам. Лицо допрашивающего исказилось в презрении, на скулах настоящая звериная шерсть, рыжая, свисает к низу и загибается к центру, как у кошек, кружащих рядом.
Лдьёсир охнул, сплюнул кровью:
– Да я же вам говорю в который раз, не знаем мы. Наняли охранять стену, что там – не говорят. Мы стоим, денежки идут.
Саданувший сапогом приблизил жёлтые глаза, гном попытался брезгливо отсраниться.
– Ах ты, отродье, тебе физиономия моя не травится! На! – кулак ударил в челюсть, гном охнул, но крепкое подгорное племя необычайно стойкое, выносливое, удар Льдёсир выдержал. – Бородатый, у меня уже терпение заканчивается! Хочешь сказать, стоите вокруг стены годами, и никто ни слухом, ни духом?! – зашипел человек.
Лдьёсиру показалось, сейчас нос откусит. Вжав голову в плечи, гном ответил:
– Из крепости, кроме нанимателя, никто не выходит, сам только туда-сюда шастает, всё, больше никого не видели.
– Что за наниматель, как выглядит, что говорит, куда ходит? – наседал желтоглазый, страшно порыкивая прямо в лицо гнома.
Буран, слышавший из укрытия разговор, напрягся.
«Интересно расскажет хоть что-то…»
– Вот уж нам, мелким сошкам, он не докладывает куда ходит, – вступил в разговор Снергл усмехнувшись.
– Молчать, тварь, не с тобой говорят! – второй в человечьем обличье с оттяжкой въехал кулаком в челюсть уже Снерглу. Удар вышел отменным, гном тут же вырубился.
– Погодь, не убей там его, пока не допросили, – бросил первый. Повернувшись обратно к Лдьёсиру, дёрнул подбородком. – Ну!
– Младшой правильно сказал, нам наниматель не докладывает. Главное условие контракта – тайна. Выкладывая такие деньжищи, разве станет богач отчитываться перед наёмниками? – ответил вопросом на вопрос гном.
– Резон есть… – задумался Рысь. – Поёшь складно. Выглядит как?
Гном облегчённо вздохнул:
– Нашим тоже любопытно. Ходит всё время в плаще с капюшоном, лица не видать, наши уже пари заключают, человек или нет. Только голос и слышали его. Вроде человеческий.
Буран улыбнулся. Ай да гном, и правду сказал, и ничего лишнего, о разговорах, подарках, доброте нанимателя, времени, когда обычно в лес ходит, ничего. Так естественно плечами пожал, так правдоподобно и грамотно фразу построил…
Рыси переглянулись, проводивший допрос дёрнул головой, отойдём, мол, в сторонку. Буран вжался в снег. Пленников оставили с патрулирующими кошками, сами двинулись прямиком к укрытию Бурана. Отошли на тридцать шагов, зашептались, Буран вжался, даже дышать перестал.
– Похоже, придурки ничего не знают, – неодобрительно заметил ударивший Снергла.
– Похоже на то, – согласился первый, видимо, старший в группе. – Кончаем их и сваливаем.
– Тогда пусть Глорик и Шарки когтями задерут. Следов от оружия нельзя оставлять… если тела найдут раньше, чем хищники обглодают, поймут кто убил, – подхватил второй.
– Само собой. Территория наша, кому ещё тут хулиганить? – осклабился хищной улыбкой первый
Буран приготовился.
«Всё, медлить нельзя. Сейчас гномов ухлопают. Удача, что подошли близко. Главное, отбросить кошек от пленников – увидят опасность, чиркнут лапой по горлу и вся недолга».
Заклятье уже готово было выплеснуться, как неожиданно медальон на груди потеплел, это означало, что Учитель требует к себе.
«Да что ж такое! В одну кучу всё! Вызывает в самый поганый момент… ладно, сначала гномы».
Взвыл ветер сразу, не размениваясь на предупреждения, резко, словно невидимый великан, хлопнувший в ладоши, в мгновенье превратил бархатные сугробы в кипящий океан. Снежные завихрения рванулись в небо взбешённой армией. Расчет оказался верным. Один гном и так тяжелее человека, а двое связанных тем более. Заклятье «Кулак Ветра» одновременно ударило и по пленникам, и по кошкам. Гномов лишь прокатило по снегу кубарем, не дальше пяти шагов, зато рысей швырнуло в стороны на десять, и больно ударило о деревья. Одну кошку приложило головой – сознание вышибло, упала в снег, не шевелится, вторую рёбрами поперёк ствола – уже поднимается на ноги, трясёт башкой. Одновременно с заклятьем Буран бросился в атаку.
Нужно отдать должное, подготовка у клановых воинов-таки отменная. Увидав, как сородичей швырнуло в стороны, не запаниковали, тут же повыхватывали из-за спин мечи и мгновенно встали спина к спине. Короткого замешательства Бурану хватило, чтобы снять первого – метательный нож вонзился в шею по рукоять, перебил позвонки, освободившаяся рука тут же выхватила меч. Второй развернулся, приготовившись драться – между заклятыми врагами не больше десяти шагов, но едва остроухий увидал нападавшего, глаза вылезли на лоб.
– Барс?! Вас же…
Договорить желтоглазому не дали. Буран прыгнул, сделал обманный замах, будто собирается ударить мощно, сверху, и тут же резко сгруппировался, из-за чего приземлился раньше, перекат боком позволил вложить всю массу тела, клинок хлестанул по ногам, перерубив одну в коленном суставе. Крик боли – смесь страха и недоумения – разорвал морозный воздух страшным рёвом. Из перерубленной конечности начало хлестать, Буран даже добивать не стал.
«Потом! Главное, не убежит».
Вскочил, бросился дальше. Рысь, шибанутая о дерево поперёк, пришла в себя. Зверь с человеческими мозгами мгновенно оценил ситуацию, всё понял, со всех лап бросился в лес. Донести, рассказать Рысям: «Клан Снежного Барса жив! Теперь всё открылось, за стеной возрождается и копит силы поверженный враг!»
Буран бросился следом. Пробегая мимо связанных гномов, рубанул верёвки, заорал в очумевшие глаза Лдьёсира:
– Убей рысь! В обмороке, справа, в снегу лежит! – свой меч швырнул рядом, пронёсся дальше, на ходу срывая одежду. В голове пульсировало: «Догнать! Догнать! Догнать!»
Драгоценные секунды возни со штанами… всё! Через болезненный спазм перекинулся мгновенно. Рысь мелькает далеко впереди, несётся самозабвенно, выжимает из звериного тела всё до капли. К счастью, барсы бегают быстрее – расстояние медленно сокращалось, Буран держал холодными глазами рыжую точку и нёсся во всю прыть – лапы выбрасывал так, словно каждый раз прыгал через пропасть. Когти не втягивал, с надрывом, не жалея связок, остервенело выстреливал поджарым телом вперёд, взбивая ворохи снега выше головы.
«Если у Рысей ещё отряд где-то рядом, всё, хана. Второй раз внезапности не получится».
Рысь прёт по сугробам, словно по твёрдому насту, временами оглядывается, Буран неумолимо настигает. Когда расстояние сократилось до десяти шагов, рысь поняла – не уйти. Резко остановилась, развернулась, приготовившись биться за жизнь. Буран перешёл на шаг. Кошки почти одинаковые по массе и размерам медленно сближались.
Одно дело схлестнуться один на один клинками, тут Буран бы имел преимущество, совсем другое драться в зверином обличье.
Прыгнули одновременно, сцепились в воздухе, и прежде чем рухнуть в сугроб, уже рвали друг друга на части. Бело-рыжий клубок покатился, взревел, белые ворохи взорвались безумной пляской, мощные лапы, усеянные острыми, как бритва когтями, замелькали со скоростью стрекозиных крыл.