Мозг вскипел от циклопической мощи, Моркул вскинул руки, закрывая глаза:
– Учитель! – задыхаясь, крикнул морфикор. Вдруг вскочив, в искреннем раскаянии и мольбе, забывая о холодном рассудке, о своей расе, обо всём, что раньше было дорого, с надрывом заорал. – Простите мне мою спесь! Позвольте мне всегда оставаться вашим учеником!
Урхатсур слегка растерялся. Долго уже хотел осадить спесивого ученика, догадывался, что эффект окажется сильным, но не ожидал насколько.
– Что ты, что ты! Моркул… конечно ты всегда будешь моим учеником, ты же моя… эмм… левая рука. Вы с Бураном самые важные для меня соратники.
Моркул с трудом удерживал равновесие на ослабевших ногах. От слов учителя шла теплота. Недавние страхи и растерянность улетучивались быстро, уступая место надёжной защищённости. Странное чувство, раньше не испытывал, наверное такая близость у любящего сына с отцом. Все морфикоры воспитывались без родителей, общими усилиями живущих на острове. Считалось, что так морфикор вырастет более независимым, рассудительным и стойким. С детства в головы вдалбливалось, что для достижения величия нужно быть там, где выгоднее. Это и сыграло с Моркулом злую шутку. Открывшееся знание заставило почувствовать потуги своей расы неосуществимыми, Сила и Власть уже заняты, здесь, навсегда!
Взгляд на глазах приобретал уверенность, мысли чёткий порядок.
– Великий, – тихо, но твёрдо вымолвил ученик. – Я склоню Орея на нашу сторону во что бы то ни стало. Мы раздавим светлых!
Произошедшие изменения от взора Урхатсура не укрылись. Да что там! Он в первый раз вместо непроницаемой маски увидел искренность – это заставило взглянуть на ученика по-иному. То, что не играет – чувствуется нутром. Нечто переменилось в спесивом морфикоре – Великий Тёмный мог поклясться, зверозмей смотрит как на отца – немыслимо! Ощутил, как у самого что-то дрогнуло.
– Да мой мальчик, так и будет, – удивляясь теплоте собственного голоса, произнес великий маг.
– Огненный камень на переговоры брать нельзя, опасно, – Моркул заговорил о деле внезапно отвёрдевшим голосом, Учитель должен видеть в нём самого достойного. – Орей может просто убить, и забрать камень. Не подумайте, что за жизнь трясусь, просто о союзе с Орденом Огня можно сразу забыть. Соблазн присвоить камень будет слишком велик. Я уже сделал слепок камня – Орей почувствует подлинность.
Урхатсур с нескрываемым уважением глянул на ученика – видно, как того распирает, потряхивает, но змей уже взял себя в руки.
– Я сразу понял, ты самый способный морфикор, – признался Урхатсур. – Отправляйся и принеси нам союз, который переломит ход войны.
– Да, учитель! – преданно сверкнул ядовитой зеленью глаз Моркул.
Почтительный поклон и, шаркая по древним плитам, фигура в чёрном балахоне двинулась к единственной двери в конце зала. Уходить на Тропу перед Учителем кажется теперь неприличным. У самой двери Моркул обернулся, гулкое эхо прокатилось по огромному залу последним вопросом:
– Великий! Обладая такими знаниями и мощью… почему не можете раздавить Владыку Света, навсегда его уничтожить?
Урхатсур тяжело вздохнул, короткое заклятье пронесло через длинный зал тихие слова ответа:
– Давняя ошибка, единственная и горькая. Светлый тоже заполучил камень силы своего Бога. Я мог предотвратить это… но что теперь говорить? Сделанного не вернуть.
Моркул кивнул. Когтистые пальцы ухватили массивный набалдашник дверной ручки. Теперь он больше не марионетка собратьев! После случившегося существовать без той странной теплоты разлившейся в груди будет невозможно. В жизни появилась цель и… наставник, отец! Мудрый, справедливый, Великий!
Глава 18
Возвращались молча. Аргоний до сих пор не мог придти в себя, поступок ученика ошарашил. Анаркона так же молчал, говорить не мог, все силы уходили на сдерживание позыва закричать, упасть на землю, задёргаться в конвульсиях – ладонь и пальцы правой руки пульсируют дикой болью. Юноша опережал Аргония на пару шагов специально, не красуясь, не с целью уязвить самолюбие, а чтобы спрятать искажённое лицо. Артефакт на поясе угрожающе прекрасен, Анарконе казалось, что его в любой момент скрутит судорога, по напряжённому покрытому потом лицу непереставая текут крупные капли пота, челюсти стиснуты, взгляд буравит точку горизонта. Скованная походка результат напряжения всех мышц, иначе учитель увидит как тело трясёт и бьёт спазмами.
«Да что там на меня там нашло?! Сдалась мне эта зачарованная железка!»
Теперь Анаркона сам удивился своему порыву, дерзить учителю, что-то доказать, идти наперекор, картинно махать мечом, произносить пафосные фразы…
«Может так делали герои из книг? Или… Нет! Я сам герой из книг! Довольно сантиментов!»
Резкая волна гнева ударила в голову с неожиданной силой. Не сбавляя хода, юноша выдрал здоровой рукой куст зеленеющего каракуса8 – по пояс вырос. Аргоний, увидав новую причуду ученика, даже не интересуется, молчаливо топает следом. Упорно чеканя шаг, Анаркона наддал ещё, сосредоточился. Куст в здоровой руке схвачен посередине, со скрученных корней уже осыпалась вся земля, губы побелели, глаза стали стекленеть, голову упрямо наклонил вперёд. Впервые пробовал заживление раны на ходу, не закрывая глаз, сосредоточиться было сложнее, но гнев! Возможно для волшбы нужно хладнокровие, но почему-то сейчас получается даже легче – сила из умирающего растения потекла в руку тёплой струйкой. Наверняка есть другой способ лечения, но Анаркона такого не знал, забирал энергию варварски, убивая растение, перегонял его жизнь в себя.
Анаркона почувствовал, как волевой порыв пробуждает внутри некую силу, ломающую условности, правила, сметающую все барьеры. Нельзя лечить на ходу?.. – А он сделает!
Старшему учителю пришлось изумиться вновь, парень использует заклятье некромантии не останавливаясь, куст начал рассыпаться прахом на глазах.
Боль тут же разжала тиски, через десяток шагов юный марг вырвал второй куст, третий, четвёртый… Аргоний глянул магическим зрением и ахнул. От фигуры ученика в разные стороны бьёт тёмная сила, просто сочится, вытекает как из рваного сита. Отобранная у растения жизнь переплавляется во Тьму, но выплёскивается зазря! Опытный маг определил сразу что усваиваются крохи – глотки маленькие, а наклон ковша огромный. Столько силы и впустую… Но каков стервец! Такого заклинания не существовало! Некроманты забирая энергию из живого всегда использовали её прямо, перенаправляли непосредственно на раны, как заживляющий бальзам лили. Но ученик только что придумал новое, создал неизведанное заклинание, вот прямо сейчас на ходу, преобразует энергию жизни во Тьму! Невероятно! Аргоний представил, как юноша начнёт изучать магию осознанно, какой же мощи маг вырастет, если, не обучаясь, уже создаёт заклятья!
Когда вдали показался лагерь, Анаркона вытер пот. Всё, он полностью восстановился, устал, словно с камнями приседал, но рука как новая! На месте страшной раны упругая новая плоть, покрыта чистой, бледной кожей – красота! Анаркона даже повертел обновой перед лицом, нежная как у младенца, ни одной трудовой мозоли, словно отродясь не брал в руку тренировочной дубинки, не ползал по канатам, утолщения на набитых костяшках тоже пропали. Натянул перчатку, подвигал пальцами – другое дело! Теперь и предательский меч не казался таким плохим, настроение от злого гнева быстро качнулось в сторону лёгкой эйфории, сегодня поднялся на ступеньку выше. В чём поднялся, какая такая лестница – объяснить не мог, чувствовал и всё.
До северных ворот шли не обмолвившись. Анаркона не повернулся к Аргонию, даже когда прошли стражей – просто, изменив направление, двинулся в другую сторону. Аргоний хотел возмутиться, открыл было рот окликнуть нахала, но, передумав, махнул рукой.
Судя по солнцу, как раз послеобеденное время. Ученики разошлись на положенный отдых – час свободного времени. Анаркона зло улыбнулся, волна решимости свернулась в груди в тугой клубок, ноги сами понесли к знакомому месту. Пока что он единственный в Лиге Воинов имеющий право носить оружие, чётко знал куда идёт и что намерен сделать. Крама!
Мерзкий бугай и сотоварищи часто околачиваются в облюбованных каменных лабиринтах, подворотни – находка хулигана. Каждый день в новом переулке пятёрка здоровяков устраивала сюрпризы сверстникам. Тут учителя не ходят, а защемить одиночку в свободное от занятий время для них милое дело.
Анаркона до боли стиснул зубы.
«Ублюдки! Как можно испытывать удовольствие от Этого?! Сознательно причинять боль невинным, запугивать, как это может нравиться?! Сегодня вы за всё ответите!»
Раньше Анаркона часто видел шайку в переулках хозяйственных построек, через которые так удобно срезать до казарм. Интуиция говорит ненавистный Крама там. Догадка подтвердилась, стоило свернуть во второй переулок. Вот они, сидят на каменном бордюре. Лето в южной части материка Звезда Тьмы всегда тёплое, сиди задом на камнях, не застудишь.
Анаркона прищурился.
«Сидишь, развалился, ржёшь своей мясистой пастью, тупым шуткам поддакивают такие же тупоголовые дружки – мерзкая банда отщепенцев! Аристократ поганый, быдло быдлом, а туда же нос от простых воротит, ну ни чего, подожди…»
Внутри что-то изменилось… от копчика до черепа завибрировал стальной стержень, плечи расправляются, спина – скала, прямая, ровная: расшибай о такую булыжники, не согнётся. Меч надёжно хлопает по бедру, брови сшиблись на переносице, сапоги чеканят шаг. Получивший меч марг это другое сословие, другой уровень. Теперь попробуй обидеть, оскорбить честь воина – клинком по горлу, он в праве. Но дело было не только в мече, совсем не в мече. Недавние события словно вынесли Анаркону из туманного марева. Плавая там, не осознавал себя чётко. Да, были желания, стремления, интересы, но юноша не ощущал себя, не понимал как существовать в странном мире несправедливости, жестокости, ограничений, ущемления свободы. Теперь, приближаясь к мучителям дерзкой, уверенной походкой, чётко знал, как жить. Понял, что больше его никто не обидит, не станет указывать, что делать, куда разрешено ходить, а куда – нет. Кусочки картиной мозаики сложились – в Лиге Воинов ему ровни нет, события вокруг него – жизнь героя. Он Избранный, справедливость восторжествовала, награда за унижения, нервы, срывы, вот она. Стоило принять, поверить этой мысли, как жизненные ориентиры слетели к демонам, плечи расправились, а нутро наполнилось гневом.
«Как посмела подзаборная тупая шваль так косо смотреть, издеваться, избивать?! Какие такие учителя?! Теперь никто не указ! Только сила воли, свобода, целеустремлённость, агрессия на агрессию… Нет! Жёсткий ответ! Жестокий! Чтобы неповадно было!»
Компания на каменных бордюрах по обе стороны улочки, оживлённо треплется. Увидев приближающегося Анаркону, Крама растянул губы в плотоядной усмешке, руки в привычном жесте разошлись в стороны – сколько раз кулаки избивали после такого притворного радушия…
Чеканя шаг, Анаркона осмотрел перчатки на предмет дыр и разошедшихся швов – получить страшный ожёг совсем не хочется. Меч, не вынимая из ножен, быстро спрятал за спину.
– Посмотрите-ка кто это у нас тут! – громогласно протянул вожак-аристократ.
Не сбавляя хода, Анаркона надвигался уверенно, оставалось шагов двадцать. Крама настолько привык к одному и тому же развитию событий, что совсем забыл, что сегодня жертва стала опасной, вооружённой – он даже встать не потрудился, ждёт, когда подойдёт. Мягкотелый Анаркона всегда надеялся, что пропустят, и Краме доставляло истинное наслаждение каждый раз разбивать эту надежду зубодробительными побоями.
Десять шагов.
«Какой приятный жар в груди… чувства обострились, в ушах слышен ток крови, в глазах застряла мерзкая улыбка врага, который вновь решил вытереть об него ноги».
Пять шагов.
«Что же, пустынные шакалы, продолжайте лыбиться дальше, в угоду вожаку».
Три шага.
«Мерзкие улыбки нужно стереть!»
Последний шаг и последний выброс гнева в кровь.
– Куда это мы так тороп… – договорить начавший вставать Крама не смог.
Анаркона с ходу въехал сапогом по лыбящейся харе, не останавливаясь, с оттяжкой, от души. Губы лопнули как гнилой фрукт, из носа сразу же хлынула кровь, Крама отлетел к стене, ошарашенный не сгруппировался, ударился башкой. Теперь, слетев с бордюра, подпирает стену каменного здания, ноги широко раскинуты, руки безвольно свисают, оглушён, медленно ворочает головой, вместо слов невнятное гудение. На груди по черной безрукавке расползается мокрое пятно – густая кровь из разбитых губ, и кровавые сопли из носа. Дружки предводителя вскочили, Анаркона стремительным движением выхватил меч, направив остриё в шею ближайшего.
– Сидеть твари! Убью!
Внутри кипит дикая ненависть. Убить – слишком просто, нужно наказать! Опаляющая сознание холодная ярость, но не затмевающая, как в лесу с Харзой, даёт трезво оценивать обстановку, чётко, слишком чётко, происходящее представилось прозрачно ясным, мысли острые, язык ещё острее. Сейчас казалось он ухватил мир за шкирку, но ярость… холодная ярость ломит зубы! Анарконе захотелось впиться ублюдкам в шею зубами, растереть, размазать и видеть, впитать каждое мгновенье мучений.
Шайка Крамы оторопела, бугаи остановились, оцепенели, непривычно властный голос хлюпика на время парализовал.
– Сидеть, я сказал! – приказал Анаркона как шавкам, угрожающе надвигаясь, не опуская клинка. Остриё опасно приблизилось к шее ближайшего. – Сидеть!
Бугаи послушно уселись на прежнее место, в глазах смесь ненависти, непонимания и страха. Крама тем временем начал приходить в себя, зашевелился, захрипел.
– Ах ты свука-а-а! – прошамкал разбитый рот. – Я тебв-я-я!
Помимо разбитых губ и носа, вышибло несколько зубов. Крама попытался встать, но от сотрясения кружилась голова – руки, ноги не слушались, разъезжались. Анаркона зыркнул в последней предостерегающей угрозе на остальных, показывая мол, сидеть, не дёргаться, иначе… – рука чиркнула пальцем по горлу. Убедившись, что марги уяснили, шагнул к поверженному врагу. Крама попыток подняться не оставил, вошкается, нелепо сучит конечностями, сопит. Анаркона навис над телом в шаге, следя за нелепыми попытками, застыл молчаливым изваянием, ждал, когда очухается.
– Да я тебвя-я-я! Ты!..
Наконец сковывавший дурман спал, сознанье бугая-аристократа прояснилось, получилось приподняться на локте и немного оторвать задницу. Лицо наклонилось к каменному тротуару, изо рта потянулась густая кровь смешанная с тягучей слюной, повисла на губе, шаркая концом по пыльному камню. Анаркона стоял статуей. Когда Крама встал на одну ногу и начал подтягивать вторую, вновь хладнокровно въехал сапогом, но уже по печени. Крама подрубленным деревом рухнул на камень тротуара, захрипел, хватаясь за ушибленное место, скрючился. Дружки не вытерпев такой наглости вскинулись, решили воспользоваться положением – Анарконы стоял спиной.
– Вы что, твари, не поняли?! – заорал Анаркона, резко развернувшись и почти разрывая связки яростным рёвом. – Я сказал СИДЕТЬ!!!
Сапог оказался на горле распластанного Крамы, подельники ошарашено отступили, плюхнулись на задницы кто где был. Анаркона резко обернулся и приложил конец лезвия плашмя к щеке врага. Резко пахнуло жженой плотью, из под белой стали повалил пар, Крама истерично задёргался, но сапог придавил сильнее. Шайка Крамы в страхе окаменела, и без того бледные рожи стали белее мела. Крама орал, бился в конвульсиях, сучил ногами. Анаркона убрал зачарованный меч от щеки любуясь показавшимися костями черепа и коренными зубами.
– Заткнись, а то снова приложу! – сказал юноша.
Крама притих, тихо поскуливая. На щеке страшная рана, сожжённая плоть местами обуглившаяся до черноты. Приятели аристократа в ужасе выпучили глаза, в головах сумбур, ничего не понять – произошедшее кажется нескончаемым кошмаром.
Не убирая подошвы с шеи недруга, Анаркона присел на корточки, начал цедить слова словно шелудивому псу, с презрением и хозяйскими нотками.
– А теперь слушай меня, тварь. Ты мне кое-что задолжал.
Краму трясло от боли и ужаса.
– Что тебе от меня надо?
Тоненький, покорный голосок бывшего мучителя словно бальзам на раны.
– А что тебе было нужно от меня все эти годы? А? – холодно процедил Анаркона, придавив сапогом сильнее. – Может, я тоже решил развлечься?
– Я больше не буду, – всхлипнул аристократ-бугай маленьким перепуганным мальчиком.
– О да! – торжественно провозгласил Анаркона. – Конечно не будешь. Теперь всё изменилось. Теперь я Избранный! Ты понимаешь тварь? Запомни! Я – Избранный Тьмой, ты больше никого здесь не тронешь, и вы все тоже. – Анаркона обвёл остриём клинка пришибленных верзил. – Узнаю что ваша шайка вновь кого-то обхаживает, раскатаю в кровавую кашу. Ясно?!
– Ясно! – захрипел Крама.
Анаркона сделал свирепое лицо для остальных:
– Не слышу?
Остальные пришибленно повторили за Крамой.
– А теперь последнее, ты, протухший кусок мяса, – Анаркона снова угрожающе поднёс лезвие к лицу. – Ты мне ещё кое-что должен.
– Что ещё? – истерично взвизгнул Крама.
– Браслет отца!
– Да, да забирай. Я просто… – торопливо сорвалось с разбитых губ.
– Нет, ты снял его, когда я лежал в крови, и ты наденешь его на меня, лёжа в своей!
Кряхтя и сопя, Крама завошкался – снимать браслет, лёжа на животе, когда разбитое и изуродованное лицо прижимает к тротуару чей-то сапог, оказалось крайне затруднительным делом. Анаркона подставил свободную руку. Наконец Крама сотрясаемый судорожными конвульсиями браслет таки натянул.
– Всё, – покорно проскулил здоровяк.
– Нет, не всё, – жестоко провозгласил Анаркона. – Я так просто. Позвольте обременить вас своим присутствием ещё пару минут. Целуй сапог или умрёшь! – грозно рявкнул юноша.
– Что?! – вырвалось хрипящее, с неожиданными нотками негодования.
Анаркона молча погрузил остриё клинка в плечо на глубину ногтя, снова пахнуло жжёным. Плоть соприкоснувшись с могучим артефактом сгорела мгновенно.
– Хорошо!!! – в истерике заорал Крама.
Анаркона только сейчас убрал сапог с горла. Сотрясаясь и содрогаясь всем телом, Крама потянулся побитой собакой, разбитые губы нависли над сапогом. Крама медлил.
– Ну!
Меч рубанул воздух у самого уха, остриё чиркнуло по тротуару совсем рядом, в изуродованную щёку ударил сноп искр и осколки камня, рядом с головой появилась борозда. Древний меч рассекает даже камень – словно по льду рубанул! Краму покинули последние капли воли и достоинства, из глаз покатились крупные капли слёз, губы прижались к сапогу Анарконы, оставив красный след.
– Другое дело, – холодно бросил обладатель клинка. – Следующий.
Анаркона резко выдернул целованный сапог из-под изуродованных губ, быстро прижал им шею аристократа обратно к тротуару. Подельники избитого вожака стояли соляными изваяниями.
– Мне что, повторить?! – сверкнул глазами юноша, поднеся лезвие к здоровой щеке Крамы. – Не сделаете, убью сначала его, потом всех вас.
– Парни, помогите!!! – заорал в припадке Крама. – У него крыша поехала, он поубивает нас всех! Парни-и-и!
Анаркона надменно улыбнулся:
– Хоть кто-то понял, что вы все в полной заднице. Не стесняйтесь, подходите, по одному. Это всё равно останется между нами, вы же знаете, я не из болтливых. Иначе вам конец, я Избранный мне простится намного большее, чем ваши жалкие жизни. Сначала ты, – Анаркона ткнул в ближайшего остриём. – Дрнешся, умрёшь.
Все четверо прошли унизительную процедуру, стиснув челюсти, молча, не решаясь взглянуть друг другу в глаза. Отойдя, застыли в сторонке, угрюмо поглядывают, ждут, что выкинет спятивший рохля дальше.
Анаркона оглядел орлиным взором и официальным тоном выдал.
– На этом разрешите откланяться. Приятно было иметь с вами дело, – вогнав меч в ножны, юноша крутанулся на каблуках, но тут же развернулся. – Да и ещё… На случай если меня не окажется рядом… Вдруг захотите вновь кого-то мучить… подумайте, а вдруг он проделает с вами то же самое.
Крутанувшись на каблуках, ушёл не обернувшись. Что-то подсказывало, что попытки ударить в спину не последует.
Анаркона побрёл в столовую, словно ничего не произошло. Под восхищёнными взглядами поваров, рассматривающих на поясе великолепный меч, быстро проглотил мясную похлёбку, на второе была душистая запеканка из творога. Тарелку отодвинул, есть больше не хотелось, ноги подняли из-за длинного стола, понесли на выход. Он впервые обедал в пустой столовой, словно какой-то важный гость, в одиночестве мысли быстро вернулись в привычное русло, и он только сейчас начал осознавать, что сделал.
Казалось, наказать старых обидчиков дело важное, но, придя в себя, не мог поверить в то, что сделал, наговорил там. Таким себя никогда даже не представлял, холод, жестокость, словно не он, кто-то другой, но память не обмануть. И понятно, что хуже, происшествие с Крамой или тогда, в лесу с Харзой. В беспамятстве для жестокости, есть хоть какая-то лазейка самообмана, вроде как не он. А тут…
«Что это было?! Ещё одна грань таинственной силы, почему-то выбравшей меня? Или все-таки я, почувствовал на своей стороне силу и превратился в жестокого циника? Я же никогда не вёл себя столь дерзко, да что там, это даже не месть обидчикам, это нечто за гранью! Не мог же я столько лет терпеть издевательства и так резко измениться! Или мог?»
От вопросов ломило голову, хотелось поскорее вырваться, уехать.
Первоочередным вопросом стоит Айрин. Нужно найти, объясниться и в столицу, душа рвётся уже давно, посмотреть обычную жизнь, узнать новое, да просто шататься и ничего не делать, в конце концов.
Пошарахавшись по лагерю, узнал, что группа победителей уже давно ускакала в город. В лагере остались только близнецы, передавали, что ждут в конюшне. Чего медлить? Сразу туда. Добротный коний дом, как и всё у маргов, выглядит прочно. Грубый камень, чуть бёлес, деревянные здесь лишь балки, держащие каркас крыши. Просторная прямоугольная постройка с одной, фронтальной стороны вообще без стены. Зимы на континенте, почти полностью заселённом маргами, короткие, без морозов – для животных не топили, на материке Звезда Тьмы лишь жители Северного Когтя в зимнее время одевались теплей. На грубом каменном полу раскидана солома, кони призывно фыркают в стойлах, исключительно вороные, стремительные, ярые, каждый смотрит с вызовом, мол: «Садись, испытай, я лучший!»
Анаркона любил прирученных животных, в конюшню иногда заходил, просто так, полюбоваться красавцами, погладить умные морды – сразу чувствуешь теплоту, сознание проясняется, мысли текут ровнее, холодные тиски в груди разжимаются, а когда слышишь забавное фырканье, смотришь на смешное шевеление мясистых губ – на душе становиться так хорошо, не передать. В гляделки с конём играть вообще презабавно. Победить шансов нет, конь может глянуть с укором. Тёмный, большой глаз как у заправского трагика покажет любую эмоцию, и всё – пропал! Сам не понимаешь потом, как вышло… вроде только смотрели друг на друга, а ты уже стоишь и кормишь паршивца пуком сочной травы, когда собирал, где, непонятно – вот силища!
Войдя под крышу лошадиных апартаментов, сразу заметил близнецов, уже вывели четырёх коней, ждут. Анаркона обрадовался. Близнецы всегда относились к нему хорошо, вот и сейчас, из всех победителей, дождались только они, и коня приготовили. Братья были одними из немногих, кто за десять лет ни разу не оскорбил, да и состязание прошли вместе, сблизились.
Анаркона приветливо помахал рукой.
– Да мы из любопытства остались, – не дожидаясь вопросов, бодро выпалил Айтаро. – Хотели первые на меч поглазеть, давай, доставай скорее!
– Вот, – тепло улыбнувшись, вымолвил Анаркона, доставая клинок и протягивая близнецу, но тут же испуганно гаркнул. – Стой!
Айтаро даже отскочил, лицо вытянулось как у коня, с опаской проговорил:
– Ты меня пугаешь. Чего орёшь-то?
Анаркона облегчённо вздохнул, примирительно выставил ладонь:
– Сначала перчатки надень. Меч не простой, иначе руки сожжёшь.
– Дела… – протянул шутник. Спохватившись первым, достал из седельной сумки перчатки для черновых работ. – Готово, давай свою хреновину!
Анаркона осторожно передал клинок. Айтаро присвистнул, крутил, вертел, полировал глазом опасно близко, затем с уважением передал Алиту.
– Ну, Анаркона, ты выбрал, шедевр! Там что, всем такие выдают?
– Нет, – усмехнулся Анаркона. – Один был.
– Да уж, – подключился Алит. – Сразу видно, состояние стоит, можно аристократу, да нет, даже правителю страны предложить и всю жизнь богачом.
– Не, ребят, – мысль, что меч достанется кому-то другому, заставила поёжиться. – Он мой, навсегда, точка!
– Вот это по-нашему! – ввернул Айтаро, нагло выхватывая клинок у молчаливо изучающего голову грифона Ацыка. – Настоящий воин! Возвращаю. Ну что, рванули жизнь смотреть?! – сверкнув глазами, торжественно изрёк балагур.
– Едем! – радостно подхватил Анаркона.
От простой душевной приятельской беседы и предвкушения нового на душе потеплело окончательно. В суровых буднях Лиги задыхался, изо дня в день разум и тело в железных тисках правил, указаний, времени на отдых почти нет, жёсткие условия десяти лет вымотали. Из этого холодного каменного склепа дико хотелось вырваться, хотелось чего-то нового, яркого, другого!
Кони выметнулись из конюшни как выстеленные баллистой. Шестнадцатиногий чёрный вихрь пронзил воздух и понёс к северным воротам. Стягивающиеся к тренировочной арене акробатики ученики проводили счастливцев завистливыми глазами. Вылетев из ворот, кони почуяли простор, взъярились по-настоящему. Многочисленные каменные здания больше сдерживали накопленную звериную силу, теперь не мешали разогнаться, чтоб дым из ноздрей, чтоб копыта рвали землю, выдирая в бешеной скачке куски размером с голову.
Ветер удалил в лицо упругой волной, стал заворачивать ноздри, норовил содрать седоков, мешающих неистовым чёрным молниям разогнаться сильнее. Горячим коням нужно дать выпустить пар, стравить из пламенных сердец накопившийся огонь, потом пойдут спокойнее. Марги растянулись цепью, длинные волосы хлещут по плечам. Айтаро скачет рядом, сильно наклонился к гриве, прошибая головой стену ветра, но вдруг повернулся к Анарконе, подмигнул, и неожиданно выпрямился задрав голову вверх, руки раскинул в стороны.
– Ёххоу! – исступлённый вопль счастья рванулся навстречу небесам.
Анаркона тут же последовал его примеру.
– А-а-а-а! – задыхаясь от восторга, выдало враз пересохшее горло.
Едва Анаркона выпрямился, чуть не подавился собственным криком, ветер ударил сильнее, чем марг рассчитывал, чуть с коня не слетел. Как весельчак держится так легко?! Но всё же – как это здорово! Шквальный ветер враз выбил остатки дурного, очистил, сейчас всем телом почувствовал, как мир рванулся навстречу, как много всего вокруг: цвета, запахи, горизонт. И всё нужно успеть почувствовать, везде побывать!
– Ихха! – услышал Анаркона вопль Алита. Тот летел так же смело, выпрямившись в седле.
Один молчаливый Ацык всеобщего восторга не разделил, скачет как прежде, молчаливо и собранно, прижавшись к гриве. Наконец из бешеной скачки кони медленно перешли на галоп, а затем и на рысь. Растянутые широкой цепью всадники сомкнулись, пошли бок о бок. Распалённый скачкой Анаркона не удержался, наклонился и поцеловал коня в шею. Впереди семь дней свободы, которые только начинались.
Внезапно Анаркону пришибло острой как молния мыслью. А зачем вообще возвращаться, что ему делать в Лиге Воинов? Меч он получил… Постоять на торжественном выпуске мастеров? Увольте, вот радость-то. В Орден Смерти он и не собирается, хоть там и учат магии, но основной упор всё равно идет на воинское ремесло. И, главное, оттуда уже не выбраться до окончания срока, а после ты просто обязан будешь уйти на войну.
Сбежавший, обратно в Лигу не принимался, и не имел статуса мастера, не имел права делать наводящую страху татуировку – знак мастера Лиги Воинов. Разве что ради знака вернуться? В противовес этому сбежавший из Ордена Смерти разыскивался и умертвлялся. Анарконе хотелось изучать магию, либо в Гильдии чёрных магов, находящейся в Маргане – столице Тёмной Империи, либо на Старой Земле, у людей, в городе Тьмалия, за тысячу лет выросший вокруг Ордена Тьмы. Тьмалия в дневном переходе от столицы Империи Крион, и Орден Тьмы не имеет ни чего общего ни с маргами, ни с Тёмной Империей. Он даже в войне Света и Тьмы за тысячу лет участия не принял. В Тьмалии учатся и люди, и марги – все, кому пришлась по вкусу магия Тьмы и свобода от условностей. Там просто учатся, не становясь при выпуске в ряды чьей-то армии. Анаркона вспомнил, как читал о магических орденах людей. Те, конечно, боролись за власть и влияние, но это была не война, а прохладное противостояние – кто кого обставит. При каждом Ордене своя школа магического искусства, пройдя которую и сдав экзамены, ученик мог получить цвета школы и вступить в Орден, а мог и не делать этого, и выйти в мир полноправным тёмным магом.
«Всё, решено! Посмотреть Маргану и за море! Там глядишь и затеряюсь и от своих, и от светлых, если таковое вообще возможно. С этой избранностью вряд ли меня так просто оставят в покое».
Неистовое пламя скачки стихло, двигались размеренно, Анаркона заметил, что Алит и Айтаро время от времени поглядывают на него, словно боятся потерять, Ацыка же словно вообще ничего не могло тронуть – смотрит вперёд, замкнутый, молчаливый, всегда погружён в себя, словно внутри мир интересней и красочней любого окружения. В тройке близнецов Ацык самый здоровый, и плечи шире и рожа внушительней. Волосы с ладонь, всклокочены, небрежно торчат во все стороны, на лице всегда густющая коротко бритая щетина – ну медведь медведем. Младший Айтаро намного стройнее остальных, утончённый, вообще больше походит на второго шутника Алавию, кроме черт лица и более развитых навыков бойца конечно. И телосложение такое же и юморит так же, живой, активный, наглый. Длинные, чёрные волосы заплетены назад в трёх драконов, коса от среднего болтается сзади, до пояса достаёт, от левого и правого косы закинуты вперёд, на плечи. Лицо чуть не в два раза уже, чем у Ацыка, но черты очень похожи, не даром же близнецы. Средний, Алит, средний во всём. Как переходная ступенька между широким Ацыком и стройным Айтаро. Разговорчивости и тишины в половину от каждого, словно взяли, смешали, и получился он. Волосы среднего брата, не отличить от причёски Анарконы, прямые, до лопаток, только у Анарконы чёлки нет, а у этого до бровей. Именно Алит подметил резкую перемену в Анарконе видимо отразившуюся на лице. Завернул коня, объехал брата, пристроился сбоку.
– Ну что, герой, о чём задумался? – дружелюбно и тихо поинтересовался Алит.