Обнимая воздух

Девушка лелеяла надежду на то, что, увидев её, мама быстро пойдёт на поправку, и врачи выпустят её из сумасшедшего дома, чтобы разлучённые некогда мать и дочь снова были вместе, оставив позади постигшие их беды. Ради мамы Катя заключила глубоко в сердце всё лучшее, что в ней было, дабы при гложущей девушку ненависти к сверстникам сберечь свою любовь к матери и подарить её, когда наступит долгожданный день их встречи.

Каждый месяц на протяжении незаметно пролетевших пяти лет Катя видела, как в её группу сирот то и дело приходили в поисках детей разные приёмные родители, забирая понравившегося им мальчика или девочку. Большинство сирот желало оставить детский дом и оказаться в приёмной семье, надеясь хоть немного вкусить свободной жизни, предусматривающей наличие личного пространства, неограниченное передвижение и столь необходимое каждому ребёнку внимание заботливых родителей, пусть и приёмных. Лица усыновлённых и удочерённых детей сияли при уходе из «Кукушонка» от радости, в то время как те, кто продолжал оставаться в детском доме не скрывали зависти к своим более удачливым сверстникам.

Катя была единственной, кто запирался в своей комнате, когда потенциальные родители приходили в её группу знакомиться с детьми. Девушка хотела остаться в детском доме до совершеннолетия, для чего заимствовала у Вики машинку для стрижки волос и каждый месяц обривала себе голову, чем приводила черноокую в полный восторг. Когда воспитательница приходила за Катей и насильно выводила её из комнаты, увидев нелюдимую бритоголовую девушку, никто из потенциальных мам и пап не мог хотя бы отдалённо разглядеть в ней своего приёмного ребёнка.

Хитроумная тактика Кати успешно работала вплоть до 2020 года, когда в один из осенних дней порог «Кукушонка» неожиданно переступили супруги Белозёровы. Девушка находилась на уроке рисования, когда в учебный класс её группы вошла заместитель директора и отыскала глазами сидящего за дальней партой бритоголового подростка: – Воронцова – в кабинет директора.

От этих слов Катя невольно вздрогнула, вспомнив свой предыдущий визит к директору пятилетней давности, и в ответ на нетерпеливый взгляд замдиректора поднялась со стула, взяла с парты свой рисунок и под оживлённые шушуканья сверстников взволнованно направилась к выходу из учебного помещения.

– Покажи там себя, красотка, и без победы не возвращайся! – услышала девушка за спиной ироничное напутствие черноокой, после чего остальные дети дружно рассмеялись, вынудив Катю поспешно покинуть комнату.

– Почему госпожа директор хочет меня видеть? – спросила девушка, тревожно следуя за средних лет женщиной по лестнице здания детского дома на первый этаж.

– Узнаешь, – не оборачиваясь, ответила Кате замдиректора.

В нервозном ожидании девушка зашла в кабинет директора «Кукушонка» и замерла от удивления.

– А вот и наша Катенька! – окинув девушку внимательным взглядом, радушно обратилась директор к стоящим возле неё мужчине и женщине.

Катя инстинктивно отступила назад и с опаской посмотрела на незнакомую ей супружескую пару.

– Сегодня в твоей жизни поистине замечательный день! – нарочито доброжелательно улыбнулась девушке директор. – Эти люди пришли за тобой, изъявив желание забрать тебя в свою семью.

– А разве они не желают сперва посмотреть всех сирот? – робко спросила Катя, всеми силами пытаясь сохранить неумолимо ускользающее самообладание.

– Эта славная пара пришла именно за тобой, Катенька, выбрав тебя из остальных сирот, и уже несколько месяцев, как подала на рассмотрение в сиротский суд все необходимые документы для твоего удочерения. Сегодня я получила положительное решение суда, и твои приёмные родители незамедлительно явились за тобой.

Чувствуя, как к пересохшему от волнения горлу подступает нервный приступ тошноты, девушка вдруг вспомнила сказанные ей Викой пару лет назад слова: «Если тебя кто и удочерит, красотка, то лишь для того, чтобы продать тебя на органы или для сексуальных утех скучающим богачам».

Катя бросила испуганный взгляд на стоящего перед ней мужчину лет сорока и его чуть более молодую спутницу, лицо которой озаряла приветливая улыбка, едва не вызвав у оцепеневшей девушки неконтролируемую панику.

«Хотя ты вполне можешь приглянуться и каким-нибудь сектантам, забирающим сирот для изнурительных работ в своих трудовых лагерях. Уверена, ты просто создана для рабского труда на картофельных грядках, с перерывами на неустанную молитву», – вспомнилась Кате очередная порция язвительных слов черноокой.

«Органы, извращения или грядки», – в ужасе пыталась разглядеть смутные очертания своей дальнейшей судьбы девушка в глазах смотрящей на неё пары.

– Рита, – неожиданно представилась женщина и, сделав шаг вперёд, протянула Кате ладонь.

Девушка от испуга выронила из рук свой рисунок, о существовании которого успела позабыть, и безучастно наблюдала за тем, как женщина подняла с пола исчерченный простым карандашом листок бумаги.

– Это яркий свет в окошке башни замка? – поинтересовалась Рита, вернув Кате её рисунок, на котором был изображён мрачный средневековый дворец с высокими стенами и массивной башней, под которой роились голодные орды злобных чудовищ.

Застигнутая врасплох вопросом женщины, девушка машинально кивнула.

– Но если в башне горит свет, значит, должен быть тот, для кого он зажжён, – высказала своё предположение Рита.

– В башне прячется от монстров девушка-воин, – взяв себя в руки, ответила Катя.

– А найдётся ли в башне место для доброй девочки, которой нужна защита отважной девушки-воина от монстров? – с надеждой спросила женщина.

Будучи несколько сбита с толку, Катя одновременно ощущала исходящие от Риты ласку и тепло и ещё нечто едва уловимое, чему не могла найти разумное объяснение. Девушка смотрела в добрые глаза женщины и чувствовала, что, несмотря на бритую голову, Рита видит в ней не отверженного всеми изгоя, как другие сироты, а надежду на спасение своей дочери от угрожающих её благополучию монстров.

«Эта женщина не может быть плохим человеком», – подумала Катя, испытав доселе неведомое ей чувство воодушевления от того, что кто-то нуждался в её помощи, думая при этом, что она способна её оказать.

Впервые после смерти отца и бабушки Катя увидела себя в глазах Риты не как полоумную красотку для бесконечных насмешек сверстников, а как бесстрашного героя из сказок, каковым девушка никогда не была, но коим ей вдруг очень захотелось стать, приоткрыв незнакомой женщине запертую на тяжёлый засов дверь своей башни.

«Ответив ей „да“, я смогу выбраться отсюда и повидать маму, не дожидаясь совершеннолетия», – взволнованно подумала Катя, мысленно вдыхая манящий аромат столь близкой свободы, ведущей к исполнению её заветного желания.

– Если сердце девочки и правда доброе, то в башне для неё найдётся место, а девушка-воин защитит её от монстров, – сказала Катя женщине, впервые за долгое время почувствовав некое подобие уверенности в себе.

– У этой девочки самое доброе сердце на свете, – ответила Рита с выступившими на глазах слезами и заключила девушку в свои благодарные объятия.

– Как же отрадно, когда осиротевший ребёнок обретает шанс на счастливую жизнь в приёмной семье! – расплылась в лучезарной улыбке директор детского дома.

Катя неподвижно стояла в объятиях незнакомой женщины и поймала себя на мысли, что впервые за время пребывания в «Кукушонке» её кто-то держал не для того, чтобы обрить голову, разрисовать лицо или задушить во сне, а потому что перед ней был хороший человек, какого девушка надеялась вскоре увидеть и в своей родной маме.

Глава 5. Разноцветные огоньки

Лето 2007 года

Ранним утром Марьяна неподвижно лежала на нижних нарах своей камеры и думала о дочери, слушая мерное дыхание спящей наверху Жеки, которая несколько лет назад стала сокамерницей Марьяны после выхода на свободу предыдущей. До подъёма и переклички заключённых оставалась ещё четверть часа, поэтому у Марьяны было немного времени на то, чтобы насладиться последними минутами царящей в тюремном блоке тишины.

В этот субботний день женщине не было нужды направляться в швейный цех на двенадцатичасовую смену по выработке нормы по пошиву спецодежды, в то время как Жека могла отдохнуть от своих обязанностей по приготовлению на тюремной кухне еды для трёх сотен заключённых Рижской Ильгюциемской женской тюрьмы.

В свободные от трудовых смен выходные дни осуждённые имели возможность встретиться со своими родными и близкими, получив от них проверенные тюремной охраной продуктовые передачи, призванные внести в ограниченный рацион заключённых некоторое разнообразие. Также по выходным осуждённые могли вдоволь побыть на свежем воздухе тюремного двора, почитать в камере взятую из местной библиотеки книгу или же принять участие в постановке любительской театральной труппы, состоящей из склонных к творчеству заключённых.

Общая камера Марьяны и Жеки площадью в восемь квадратных метров располагала выходящим в тюремный двор окошком и имела массивную решётку на выходе. У правой стены камеры находились двухъярусные нары с матрасами, а слева, у решётки, располагался унитаз с умывальником, над которым висела полка с тюбиком зубной пасты, двумя щётками, куском мыла, гигиеническими прокладками и рулоном туалетной бумаги.

На протяжении последних четырёх лет камера являлась для Марьяны крохотным уголком её личного пространства и образно воспринималась женщиной в качестве каюты находящегося в многолетнем плавании круизного лайнера, который должен был однажды вернуться после длительного путешествия в Рижский порт и позволить Марьяне сойти на берег к её любимой Сонечке.

За прошедшие годы заключения женщина успела привыкнуть к скромной обстановке и стеснённым условиям своей тюремной камеры и даже в некотором смысле полюбила толстые прутья запирающей её решётки, которая давала Марьяне чувство защищённости от обитающих в других камерах осуждённых. Подавляющее большинство женщин отбывали свой срок за воровство, поэтому запертая массивная решётка камеры дарила Марьяне уверенность в том, что никто не посягнёт на её личную безопасность и сохранность её вещей.

Наибольшую ценность у заключённых имели сигареты, алкоголь, духи, тушь, блеск для губ и крема для ухода за лицом и руками – всё то, что находилось в тюрьме под запретом и незаконно попадало к осуждённым в зале для свиданий с посетителями. Последние умело прятали контрафакт в одежде и, преодолев металлодетектор на входе в исправительное учреждение, передавали родным те ли иные запрещённые вещи в мелких бумажных, стеклянных или пластиковых сосудах. При этом большую часть контрафакта изымали охранники при регулярном обыске камер, следя за тем, чтобы на территории тюрьмы не было запрещённых к хранению и обмену между заключёнными вещей.

Единственное, что не пользовалось в женской тюрьме спросом – это ювелирные украшения, поскольку их было невозможно носить на людях и не имело смысла хранить. По этой причине многие осуждённые украшали себя разного рода татуировками, а отбывающие в тюрьме срок тату мастера были весьма уважаемыми людьми и получали за свою работу от заключённых самые лучшие контрафактные подарки.

Поскольку Жека не была рядовой работницей швейного цеха, как Марьяна, а являлась одним из поваров на кухне, более высокий тюремный статус позволял Жеке сохранять половину тайно передаваемых ей матерью на свиданиях запрещённых вещей, добровольно отдавая вторую половину охранникам. В отличие от большинства обитательниц женской тюрьмы, преступивших закон воровством или мошенничеством, Жека мотала свой срок за убийство мужа, поэтому никто из заключённых её не донимал, равно как и других осуждённых за убийство женщин.

Благодаря тому, что, оказавшись в тюрьме, Марьяна подружилась с Жекой, которая увидела в ней родственную душу из-за совершения схожего преступления и наличия у женщины ребёнка, Марьяна поведала подруге свою историю и узнала любопытные детали былой жизни самой Жеки. Так, на свободе Евгения Жилина работала су-шефом одного из рижских ресторанов и жила в браке с двумя маленькими детьми.

Счастливая жизнь дала трещину, когда муж Евгении потерял работу и стал жить на пособие, ожидая свободной вакансии на аналогичную должность той, которую ранее занимал. Оказавшегося временно безработным мужчину заметно угнетала роль приглядывающего за детьми няня, из-за чего он часто пребывал в дурном настроении и критиковал Евгению за её поздние возвращения домой вместо того, чтобы быть благодарным ей за то, что жена самостоятельно содержит семью, работая за двоих.

Топя на дне стакана кажущийся ему унизительным для мужчины статус безработного домохозяина, мнительный супруг Евгении вбил себе в голову, что она поздно возвращается домой не по причине сверхурочной работы, а потому что тайно встречается с другими мужчинами и собирается его вскоре бросить. Верная жена и ответственная мать двоих детей ничем подобным не занималась, однако переубедить утратившего в себя веру супруга не могла, периодически сталкиваясь с его сценами ревности и поднятием на неё руки в состоянии алкогольного опьянения.

Отказываясь терпеть подобное отношение мужа, Евгения молча собирала вещи и уезжала вместе с детьми к своей матери Валентине Михайловне. Протрезвевший супруг неизменно приезжал к свекрови и слёзно молил жену о прощении, обещая ей больше никогда не пить, не поднимать на неё руку и устроиться в самое ближайшее время на работу. Ради сохранения семьи Евгения прощала мужа и возвращалась к нему с детьми, не раз предоставляя мужчине шанс доказать его слова делом.

Однако после очередных безуспешных попыток найти работу по душе муж снова напивался, устраивал ссору и распускал руки, что продолжалось порядка двух лет, пока терпение уставшей женщины окончательно не иссякло. Однажды Евгения принесла супругу документы на развод и сообщила, что уходит от него с детьми навсегда, на что прижатый к стене муж повёл себя крайне неадекватно даже по его меркам, приставив большой кухонный нож к горлу родных детей и пригрозив убить их и себя, если жена уйдёт.

Вид плачущих в испуге малышей, которых собственный отец взял в заложники, стал для стойко переносившей несколько лет выходки супруга женщины последней каплей и спусковым крючком. Испытав по отношению к мужчине неконтролируемый приступ гнева, Евгения выхватила у мужа нож, повалила его на пол и нанесла супругу в состоянии аффекта двадцать семь ножевых ранений, половина из которых оказались смертельными. Обеспокоенные громкими криками соседи семьи Жилиных вызвали полицию, офицеры которой арестовали Евгению и отвезли её с детьми в участок.

Адвокат женщины настоятельно убеждал её раскаяться перед судьёй в убийстве мужа, чтобы Евгения, как мать двоих находящихся у неё на иждивении детей, могла получить умеренный срок заключения. Однако женщина не чувствовала себя виноватой и заявила на суде, что жалеет лишь о том, что не развелась с супругом раньше и предоставила ему слишком много шансов на то, чтобы исправиться, не понимая, что этого никогда не произойдёт. Евгения заявила, что не раскаивается в содеянном и совершила бы убийство мужа вновь, чтобы защитить детей.

Судья счёл подобное признание женщины признаком того, что она представляет для общества потенциальную угрозу и вынес Евгении обвинительный приговор с максимально строгим сроком тюремного заключения в двадцать лет общего режима, без права на условно-досрочное освобождение. Так, Евгения Жилина стала узницей единственной в Латвии тюрьмы для женщин, а её пятилетний сын и четырёхлетняя дочь оказались по решению суда под опекой их бабушки Валентины Михайловны.

Слушая уже какое-то время тихое посапывание подруги, доносящееся с верхних нар, Марьяна с нетерпением ожидала сегодняшней встречи с дочерью, которая в это самое время незаметно выскользнула с плюшевым мишкой из своего приморского дома в Вецаки и кралась вдоль деревянной дорожки к дюнам, где любила загорать с мамой до её заключения в тюрьму. Соня знала, что после свидания с мамой её посетит социальная работница, поэтому надеялась, что дедушка не накажет её за уход из дома без спроса, чтобы не предстать в глазах соцработницы в дурном свете.

Когда девочка добралась до дюнной зоны, утреннее солнце всё ещё медленно поднималось над безоблачным горизонтом. Покрывшись гусиной кожей, Соня стояла в глубокой тени от деревьев и не обращала внимания на облепивших её ноги и руки комаров, которых могла бы с лёгкостью прихлопнуть, но не делала этого, терпеливо дожидаясь, пока солнце взойдёт достаточно высоко, чтобы осветить собой дюны.

После четырёх лет жизни с Виктором Георгиевичем ребёнка не пугал богатый кровососущими насекомыми сосновый лес у песчаных дюн, поэтому, лишь крепче прижав к груди любимого медвежонка, Соня с трепетом наблюдала за тем, как золотистый пучок света неумолимо расползался по песку. Когда приятное тепло наконец коснулось тонких ног девочки, напряжение на её лице сменилось умиротворённой улыбкой. Соня закрыла глаза и подняла лицо к окрашенным лазурью небесам, позволив солнечному свету заключить себя в его добрые объятия.

Вдоволь насытившись вкусной кровью ребёнка, которому предстояло справить сегодня своё седьмое день рождения, комары полетели прочь к сокрытым в тени соснам, в то время как Соня всецело отдала себя власти согревающего её тело и душу светила, предвкушая, как обнимет спустя считанные часы в тюремном зале для свиданий маму.

*****************************************************************

– С днём рождения, доченька! – расцвела в лучезарной улыбке Марьяна, осыпав лицо Сони нежными поцелуями.

– Здравствуй, мамочка, – обняла женщину в ответ девочка, стоя посреди зала для свиданий с заключёнными, у одного из прикрученных к полу металлических столов, в то время как Виктор Георгиевич молча стоял у окна просторного помещения, спиной к своей невестке и внучке.

– Ну, рассказывай, как твои дела? Друзья приедут тебя сегодня поздравить?

– Учительница пения говорит, что я делаю успехи, а друзья из детского сада приедут ко мне в гости после обеда, хотя я бы лучше отпраздновала свой день рождения вместе с тобой.

– Тебе нужно набраться терпения, доченька. Через шесть лет я подам прошение о досрочном освобождении и если всё будет хорошо, мы снова скоро будем вместе.

– Шесть лет – это совсем не скоро, мамочка, и неизвестно, освободят ли тебя раньше срока за примерное поведение.

– Нам нужно верить в лучшее и никогда не терять надежду, – улыбнулась Марьяна и погладила девочку по щеке, добавив затем чуть тише, чтобы не услышал Виктор Георгиевич: – Расскажи лучше, как там твой дедушка?

– Он проводит всё время на работе или на охоте, поэтому я редко его вижу, обычно на воскресном обеде, когда мы едим привезённое им животное.

С тех пор как Виктор Георгиевич заставил Соню провести ночь в собачьей конуре, девочка более не провоцировала мужчину наказывать себя за непослушание. Она не рассказала о случившемся маме, опасаясь, что та попытается сбежать из тюрьмы с целью защитить её от деда и получит ещё больший срок, упустив шанс на досрочное освобождение. В желании как можно быстрее увидеть маму на свободе, Соня берегла её нервы и старалась избегать недовольства со стороны Виктора Георгиевича.

– Хорошо. А что насчёт работниц социальной службы? Они исправно навещают тебя раз в месяц?

– Сегодня ко мне как раз придёт одна из них, но, по словам дедушки, соцработницы будут навещать меня реже, потому что я нахожусь в хорошем состоянии, а им нужно уделять больше внимания детям из неблагополучных семей.

– Если дедушка будет обижать тебя, обязательно мне об этом говори, – попросила женщина и присела с дочерью за стол.

– Хорошо, мамочка, – ответила Соня и с опаской взглянула на Виктора Георгиевича, который неподвижно простоял у окна на протяжении всего свидания своей невестки и внучки, после чего отвёз последнюю домой.

Вернувшись в крохотную камеру, Марьяна легла на свои нары и принялась читать молитву о защите Сони, потому как, несмотря на праздничный день, на душе у матери было неспокойно.

*****************************************************************

– Ещё кусочек торта? – любезно поинтересовался Виктор Георгиевич у социальной работницы, которая держала в своей руке пустое фаянсовое блюдце.

– Нет, спасибо. Я уже наелась двумя предыдущими, – улыбнулась женщина, стоя рядом с мужчиной во дворе его приморского дома в Вецаки. – Смотрю, вы устроили Соне настоящий праздник.

– Это самое малое, что я могу сделать для любимой внучки, – произнёс Виктор Георгиевич, окинув взглядом заполненную гостями внешнюю территорию коттеджа.

– Далеко не каждый дедушка заказывает для своей внучки огромный торт, арендует надувную горку и приглашает аниматора, накрывая для дюжины друзей ребёнка из детского сада и их родителей щедрый стол, – заметила соцработница.

– Соня заслуживает самого лучшего и бережного к себе отношения, и я надеюсь, что сегодняшнее торжество надолго останется в её памяти.

– Судя по горе подаренных Соне подарков, так оно и будет.

– Вы бы слышали, как моя внучка поёт. У неё настоящий талант в исполнении классического кроссовера.

– Правда? Кто знает, возможно, Соня станет новой Джеки Иванко.

– Это как минимум. Мою внучку ждёт прекрасное музыкальное будущее.

Глядя на то, как мило дедушка общается с социальной работницей, сидящая на вершине надувной горки Соня внимательно наблюдала за происходящим во дворе дома и украдкой почёсывала зудящие на руках и ногах комариные укусы. Впервые на памяти девочки Виктор Георгиевич устроил на её день рождения столь масштабное торжество, словно желал произвести на соцработницу неизгладимое впечатление.

Часом ранее Соня отчиталась перед женщиной в том, что у неё всё в порядке, а её дедушка самый заботливый на свете человек. Скажи девочка иначе, в отместку Виктор Георгиевич сделал бы так, что следующая встреча Сони с мамой состоялась ещё не скоро. В страхе хотя бы на месяц лишиться и без того редких свиданий с матерью, девочка за четыре года жизни с дедом ни разу не сказала о нём соцработницам дурного слова, по причине чего в их глазах мужчина являлся примерным опекуном, достойным самого высокого уважения.

Соня получила сегодня от Виктора Георгиевича и приглашённых им детей множество разных подарков, сгрудившихся на летнем столике, у крыльца дома. Сверстники девочки были в полном восторге от пятикилограммового торта ручной работы, высокой надувной горки во дворе и профессионального аниматора, который развлекал ребят различными конкурсами. Не менее счастливыми выглядели и родители детей, для которых по распоряжению Виктора Георгиевича кухарка приготовила вкуснейший плов с мясом молодого барашка.

Взглянув на деревянную будку Тётушки, в которой та была на время заперта из-за опасения родителей, что огромная овчарка может ненароком цапнуть кого-то из детей, Соня съехала с горки, подошла к столу и положила себе в блюдце небольшой кусок торта, изображая весь остаток празднования своего дня рождения довольного жизнью ребёнка.

Когда гости разъехались, Соня поиграла с выпущенной из конуры собакой, после чего Виктор Георгиевич сказал внучке, что у него остался для неё ещё один – совершенно особенный подарок. Следующие минуты Соня с интересом наблюдала за тем, как въехавший во двор на дедовом пикапе водитель вытаскивал из кузова машины большие коробки с разноцветными фейерверками.

– Что это? – с любопытством поинтересовалась девочка, когда все коробки были выложены и аккуратно расставлены на серой брусчатке.

– Праздничный салют в твою честь, – улыбнулся Виктор Георгиевич.

Ненадолго задумавшись, Соня вспомнила, как видела минувшей зимой по телевизору новогодний салют, никогда прежде не становясь его очевидцем вживую.

– Встань подальше, чтобы наблюдать за салютом с безопасного расстояния, – попросил дедушка, после чего девочка послушно отошла к крыльцу и расположилась на его закруглённых ступенях.

Соня взволнованно вздрогнула и отступила назад, когда десятки шумных залпов поочерёдно взмыли ввысь из первой зажжённой Виктором Георгиевичем коробки с фейерверками. Убедившись, что отгремевшие в небе яркие огоньки разных форм и размеров не представляют опасности, девочка немного расслабилась и присела на крыльце.

В течение следующих минут Соня завороженно наблюдала за распускающимися над её головой вспышками ярких фейерверков, пока радужное настроение ребёнка не прервал пронзительный вой Тётушки, внезапно донёсшийся из её будки. Когда Соня опустила голову и увидела, как огненные залпы из последней лежащей почему-то на боку коробки влетели в собачью конуру, девочка не могла поверить своим глазам.

Один за другим заряды фейерверков скрылись в тёмном проёме будки, в которой Тётушка предусмотрительно укрылась на время громкого салюта. Как только Виктор Георгиевич отшвырнул ногой исторгнувшую из себя последние залпы коробку, Соня спешно сбежала с крыльца и бросилась к любимой собаке. Дед едва успел схватить внучку за плечи, когда Тётушка шаткой походкой выбралась из своей конуры и обессиленно рухнула на брусчатку.

– Это несчастный случай! – тщетно пытался привести в чувства мужчина неистово извивающуюся в его руках Соню. – Трагедия, которую невозможно было предположить.

– Отпусти меня! – громко вскрикнула девочка, впиваясь ногтями в крепкие руки дедушки.

– Как ты не понимаешь? Ты ничем не можешь ей помочь!

– Тогда помоги ты!

– Хорошо, я вызову ветеринара сразу, как только ты успокоишься.

Поняв, что драгоценное время, необходимое для спасения Тётушки, неумолимо утекает сквозь пальцы, Соня взяла себя в руки и пообещала мужчине вести себя благоразумно.

Пока Виктор Георгиевич звонил ветеринару и вышел затем встретить его за ворота дома, девочка подошла к несчастной собаке и присела рядом с ней на серую брусчатку. Кроме чудом уцелевшего хвоста, на Тётушке, казалось, не было живого места. Белая шерсть животного свисала с него едко пахнущими, почерневшими клочьями, сквозь которые проступала вздувшаяся от ожогов кожа. Один глаз Тётушки отсутствовал, а второй был наполнен кровью из лопнувших сосудов. Практически целиком обгоревшая горная пиренейская овчарка беспомощно лежала на земле и нервно содрогалась от боли, пока Соня бережно поглаживала Тётушку по голове.

– Потерпи, пожалуйста! – умоляла пса сквозь горькие слёзы девочка. – Дедушка уже вызвал Айболита, и он скоро приедет, чтобы тебе помочь.

Жалобно поскуливая, собака попыталась обнадёживающе помахать Соне хвостом, однако очередной приступ нестерпимой боли вынудил Тётушку сжаться в мучительной агонии. Когда приехавший ветеринар осмотрел овчарку и отошёл от неё в сторону, чтобы переговорить с Виктором Георгиевичем, Соня продолжала сидеть с Тётушкой, чтобы та ощущала её моральную поддержку. Спустя минуту дедушка подошёл к внучке и сообщил ей о том, что доктор должен сделать собаке лечебный укол, после чего той станет гораздо лучше.

– Слышишь? – с надеждой обратилась девочка к Тётушке, заботливо держа пса за обгоревшую лапу. – Айболит сделает тебе укольчик, и тебе сразу полегчает. Потерпи ещё немного.

После того как ветеринар сделал овчарке укол, и голова Тётушки обмякла на коленях ребёнка, Соня с облегчением выдохнула: – Вот видишь! Укол помог, и тебе больше не больно. Спи спокойно, дорогая Тётушка, и набирайся сил.

Видя, что уснувшая собака более не страдает, девочка по просьбе Виктора Георгиевича зашла в дом, пока мужчина расплачивался с ветеринаром за срочный вызов и оказанную тем услугу.

Оказавшись в своей комнате, Соня не знала, что после укола Айболита Тётушка уже никогда не проснётся. Не знала девочка и о том, что коробка с фейерверками, залпы из которой влетели в будку собаки, была намеренно поставлена Виктором Георгиевичем на бок, пока Соня увлечённо наблюдала за шумно расцветающими в небе огоньками.

Потеряв четыре года назад единственного сына, мужчина жестоко разделался с собственным псом, чтобы лишить внучку преданного ей друга, и сделал это так, чтобы Соня запомнила свой седьмой день рождения навсегда.